Ты не можешь послать нагуаля, – сказал он у меня в ушах. €

И тут я кое-что понял относительно этого голоса. Он не был голосом дона Хуана, хотя весьма на него походил. И, кроме того, голос был прав. Инициатором моего видения действительно был нагуаль Хуан Матус. Именно его техника и сила заставили меня увидеть Бога. Он сказал, что это – не Бог, а шаблон человека. И я знал, что он прав. Но я не мог с этим согласиться, причем не из упрямства или от раздражения, но просто потому, что мною всецело владело чувство преданности и любви к тому божеству, которое было передо мной.

Со всей страстностью, на какую только был способен, я всматривался в этот свет. Он как бы сконденсировался, обретая форму, и я увидел человека. Сияющего человека, от которого исходило обаяние[50], любовь, понимание, искренность и истина. Человека, воплощавшего в себе всю сумму добра.

Страсть, которая охватила меня, когда я увидел этого человека, превосходила все, что я когда-либо чувствовал. Я рухнул на колени. Я жаждал поклоняться воплощенному Богу, но тут вмешался дон Хуан. Он ударил меня по верхней части грудной клетки слева, возле ключицы, и я тут же потерял Бога из виду.

Я остался, охваченный мучительным чувством – некой смесью сожаления, воодушевления, уверенности и сомнений. Дон Хуан меня высмеял. Он сказал, что я набожен и легкомысленнен, что из меня мог бы получиться дивный священник, а теперь к тому же и духовный лидер, у которого была возможность увидеть Бога. И он язвительно посоветовал мне взяться за проповедничество и описывать всем то, что я видел.

А потом он с небрежным видом, но как бы заинтересованно произнес, наполовину в вопросительном, наполовину в утвердительном тоне:

– А мужчина? Ты ведь не можешь забыть, что Бог – мужчина. Огромность чего-то неопределенного начала вырисовываться передо мной по мере того, как я входил в состояние огромной ясности.

– Удобно-то как, а? – с улыбкой добавил в тот раз дон Хуан. – Бог – мужского пола. Облегчение-то какое!

Теперь же, рассказав дону Хуану обо всем, что вспомнил, я задал ему вопрос по поводу одной вещи, которая поразила меня, показавшись исключительно странной. Чтобы увидеть человеческую матрицу, я должен был пройти через сдвиг точки сборки. Это очевидно. Воспоминание о том осознании и чувствах было настолько ярким, что я ощутил бессмысленность всего этого. Ведь, вспоминая сейчас, я испытывал те же самые чувства. Ничто не изменилось. Я спросил у дона Хуана, как могло получиться, что, так полно все уяснив, я умудрился настолько основательно все позабыть. У меня складывалось впечатление, что все произошедшее не имело никакого значения, и мне каждый раз приходится начинать с одного и того же места, вне зависимости от того, насколько далеко я продвинулся в прошлом.

– Это только эмоциональное впечатление, – объяснил он. – Полное заблуждение. Все, что ты сделал несколько лет назад, прочно зафиксировано где-то в незадействованных эманациях. Например, тот день, когда я заставил тебя увидеть человеческую матрицу. Ведь я тогда и сам заблуждался. Я думал, что стоит тебе ее увидеть – и ты тут же все поймешь. С моей стороны налицо было полное непонимание.

Дон Хуан сказал, что до него всегда все доходило очень медленно. По крайней мере, так считал он сам. Но проверить этого он не мог, так как сравнивать было не с чем. Когда же появился я, и он выступил в совершенно новой для него роли учителя, он обнаружил, что ускорить процесс понимания в принципе невозможно. И одного лишь смещения точки сборки тут явно недостаточно. А он рассчитывал, что этого хватит. Вскоре, однако, он осознал, что поскольку во время сна любой человек претерпевает естественный сдвиг точки сборки, причем зачастую весьма и весьма значительный, то всякий раз, когда мы подвергаемся вынужденному сдвигу, мы все немедленно компенсируем его, будучи экспертами в этом. Мы постоянно восстанавливаем свое равновесие и продолжаем действовать так, как если бы с нами ничего не произошло.

Дон Хуан отметил, что ценность заключений, к которым пришли новые видящие, не становится очевидной до тех пор, пока человек не пытается сдвигать точку сборки кого-нибудь другого. Новые видящие утверждают, что в этом отношении имеют значение лишь усилия, направленные на укрепление её устойчивости в новой позиции. Они считают, что эта часть процесса обучения – единственное, что стоит обсуждать. И им известно, что это длительный процесс, который должен проводиться постепенно, со скоростью улитки.

Затем дон Хуан сказал, что в начале моего обучения он пользовался растениями силы, поскольку так рекомендуют поступать новые видящие. Опираясь на опыт своего видения, они знают, что растения силы далеко выбивают точку сборки с ее обычного места. В принципе воздействие растений силы на точку сборки очень похоже на воздействие сна. Но растения силы вызывают более глубокие и всепоглощающие сдвиги, чем сон. Дезориентирующее влияние такого сдвига используется затем учителем для закрепления учеником понимания того факта, что восприятие мира никогда не может быть окончательным.

Тут я вспомнил, что за все годы обучения видел человеческую матрицу еще пять раз. И с каждым последующим разом реакция моя на нее становилась все менее и менее страстной. Но справиться с тем фактом, что я вижу Бога мужского пола, мне не удавалось. В конце концов то, что я видел, перестало быть для меня Богом и стало человеческой матрицей. Но не потому, что об этом твердил дон Хуан, а потому, что Бог мужского пола стал нелепостью, не выдерживавшей критики. И тогда я понял все, что говорил по поводу человеческой матрицы дон Хуан. Он ни в малейшей степени не богохульствовал, и утверждения его не являлись святотатством; они никак не были связаны с контекстом повседневности. Дон Хуан был прав, говоря, что преимущество новых видящих состоит в их способности видеть человеческую матрицу по собственному желанию и сколь угодно часто. Но для меня гораздо большее значение имела их уравновешенность, которая позволила трезво подойти к исследованию того, что они видели.

Я поинтересовался, почему человеческая матрица в моем восприятии всегда оказывается структурой человека мужского пола. Дон Хуан объяснил это тем, что, когда я видел человеческую матрицу, моя точка сборки еще не была прочно зафиксирована на новом месте и смещалась поперек человеческой полосы. Так же, как и в случае с видением барьера восприятия в образе стены тумана. Этот поперечный сдвиг был обусловлен практически неизбежным желанием или потребностью представить непостижимое в каких-нибудь более или менее знакомых терминах: барьер – стена, матрица мужчины – непременно мужчина. Дон Хуан полагал, что, будь я женщиной, то человеческая матрица, которую я видел, вероятнее всего, была бы структурой человека женского пола.

Затем дон Хуан встал и сказал, что пришло время вернуться и пройтись по городу, поскольку человеческую матрицу я должен увидеть, находясь среди людей. В молчании мы дошли до площади, но прежде, чем мы на нее вышли, я ощутил неудержимый всплеск энергии и ринулся вдоль по улице к окраине городка. Я вышел на мост. Человеческая матрица словно специально меня там дожидалась. Я увидел ее – дивный теплый янтарный свет.

Я упал на колени, но это не было продиктовано набожностью, а явилось физической реакцией на чувство благоговения. Зрелище человеческой матрицы было в этот раз еще более удивительным, чем когда-либо прежде. Я почувствовал, как сильно изменился с того времени, когда увидел ее впервые. В этом чувстве не было ни высокомерия, ни самолюбования, просто все, что я увидел и узнал за прошедшие годы, позволило мне гораздо лучше и глубже оценить возникшее перед моими глазами чудо.

Сначала человеческая матрица была наложена на мост. Потом я изменил фокусировку и увидел, что человеческая матрица простирается вверх и вниз в бесконечность, а мост – крохотный узор, полупрозрачный набросок, нарисованный на бесконечности. Такими же были и микроскопические фигурки прохожих, с нескрываемым любопытством меня разглядывавших. Но я был недосягаем для них, хотя именно в этот миг мои открытость и уязвимость достигли максимума. Человеческая матрица была бессильна защитить меня или пощадить, но все равно я любил ее страстно, и страсть моя не знала границ.

Я подумал, что теперь понимаю слова дона Хуана, неоднократно от него слышанные: реальная привязанность не может быть капиталовложением. Я бы с радостью навек остался слугой человеческой матрицы, и не за то, что она дает мне что-то, – ведь дать она ничего не может – а просто из-за чувства, которое я к ней испытывал.

Я ощутил, как что-то потянуло меня прочь. Прежде чем исчезнуть, я закричал, что-то обещая человеческой матрице, но закончить не успел – мощная сила подхватила меня и сдула прочь. Я стоял на коленях посреди моста, а собравшиеся вокруг крестьяне надо мной смеялись.

Подошел дон Хуан, помог мне встать и отвел домой.

Человеческую матрицу можно видеть в двух различных образах, – начал он, как только мы сели. – В образе человека и в образе света. Все зависит от сдвига точки сборки. При поперечном сдвиге ты видишь образ человека, при сдвиге в среднем сечении человеческой полосы матрица – это свет. Сегодня ты сдвинул точку сборки в среднем сечении. Только это имеет значение.

Позиция, в которой человек видит человеческую матрицу, очень близка к позиции появления тела сновидения и барьера восприятия. Именно по этой причине новые видящие настаивают на необходимости увидеть и понять человеческую матрицу.

– А ты уверен в том, что понял, чем в действительности является человеческая матрица? – спросил он с улыбкой.

– Уверяю тебя, дон Хуан – я полностью отдаю себе отчет в том, что такое человеческая матрица, – сказал я.

– Но, подходя к мосту, я слышал, как ты кричал матрице какую-то чушь, – заметил он с язвительнейшей улыбкой.

Я сказал, что чувствовал себя бесполезным слугой, который поклоняется бесполезному господину, и все же искренняя привязанность заставила меня пообещать неумирающую любовь. Дон Хуан нашел это весьма занятным и смеялся до тех пор, пока совсем едва не задохнулся.

– Обещание бесполезного слуги бесполезному господину бесполезно, – прокомментировал он и снова захлебнулся в смехе.

Отстаивать свою позицию мне не хотелось. То, что я чувствовал по отношению к человеческой матрице, было с моей стороны даром, взамен за который я даже не думал что-либо получить. И бесполезность данного обещания не имела ровным счетом никакого значения.