Если вам хочется провести время в живой остроумной беседе, пригласите

Гейшу. Всегда красавица, молодая, не старше двадцати лет, изысканно одетая,

Она составит вам очаровательное общество. Гейши -- самые образованные

Женщины в Японии. Остроумные, превосходно знающие свою литературу, веселые и

Находчивые, они расточат перед вами все свое очарование. С классическим

Искусством гейша пропоет вам и продекламирует лучшие стихотворения и отрывки

Из лучших драматических произведений. И все время непринужденно веселая,

Остроумная и кокетливая, она не потеряет своего женского достоинства. Гейша

Вовсе не непременно продажная женщина; это, во всяком случае, не входит в ее

Обязанности; скорее всего это артистка, которую приглашают за известную

Часовую плату для развлечения и удовольствия художественного. Вас,

Европейца, не знающего по-японски, она может очаровать только своею

Молодостью, своею чарующей кокетливостью, своею неизменною живостью, но

Японцы ценят в гейшах именно художественно образованных собеседниц,

Незаменимых

В обществе.

Г. Востоков, Япония и ее обитатели. СПб.., 1904

X x x

Человеку, приехавшему в Японию, чаще всего доведется глядеть на гейш

Издалека, например, когда они выходят из чайного дома или садятся в крытую

Коляску рикши (последние рикши в Японии возят главным образом их), или же

Видеть гейш на сцене, в кино, по телевидению (многие из них подрабатывают

Такими выступлениями). Вы можете также увидеть гейшу, сопровождающую своего

Покровителя в вечернем ресторане. И тут вы будете поражены выражением лица

этой женщины: одновременно невинным и чарующим, дерзким и скромным.

Отточенная грация танцовщицы будет в каждом ее движении. И поистине

Апофеозом женственности будет выглядеть ее беспредельное внимание к своему

Спутнику, Так что даже если вы узнали о ней все, гейша остается экзотичной,

Загадочной, дразнящей, желанной. Она женщина, но лишь в большей степени, чем

Мы порой вкладываем в это слово.

Уолт Шэлдон, Наслаждайтесь Японией. Токио, 1961

Девичьи руки

Темные от времени столбы уходили вверх и терялись в величественном

полумраке.

-- Взгляните на эти опоры и стропила, -- говорил гид. -- Храм Хонгандзи

-- самое большое деревянное сооружение в Киото, одно из крупнейших в мире.

Случись пожар -- в Японии уже не найти таких вековых стволов. Да и прежде

отобрать их было нелегко. А когда свезли, строителям оказалось не под силу

поднять такую тяжесть. Как же удалось сделать это? Благодаря женщинам. Сорок

тысяч японок остригли волосы и сплели из них канат невиданной дотоле

прочности. С его помощью восемьдесят опорных столбов были установлены, балки

подняты и закреплены. Вот он, этот канат. Обратите внимание на длину волос.

Женщины укладывали их тогда в высокие сложные прически, какие теперь носят

только гейши...

Гида слушали рассеянно, но стоило ему упомянуть слово "гейша", как

посыпались вопросы.

Туристы из-за океана -- табуны великовозрастных бодрячков и горластых

пестрых старух -- кочуют по Японии, спеша лицезреть оплаченную порцию

"восточной экзотики", непременным элементом которой служит женщина в кимоно.

В Нагасаки их ведут к "домику Чио-Чио-Сан". В Киото им показывают гейш.

В Фукуока они запасаются большими разряженными куклами -- чем не наглядное

пособие к рассказам о японках!

-- Подумать только, такие куколки! -- удивляется седая американка,

услышав притчу о строительстве Хонгандзи.

Изумляясь тем, что косы сорока тысяч японок помогли когда-то построить

самый большой в Киото храм, искатель "восточной экзотики" и не вспомнит о

сорока миллионах женских рук, что составляют ныне две пятых рабочей силы

Японии.

-- Купите эти шелка на память о красавицах древнего Киото! -- говорят

иностранцам, насмотревшимся на кимоно гейш.

А ведь кроме чайных домов, кроме памятников старины, куда возят

туристов, не меньшей достопримечательностью Киото может считаться целый

городской район.

Это Нисидзин, где на сонных с виду улочках от зари до зари слышится

стук кустарных ткацких станков. Механический привод здесь пока такое же

неведомое понятие, как и профсоюз. Однако места в музее достойны не только

домодельные станки, но и то, что создают на них руки сорока тысяч ткачих.

-- Скажите, что труднее всего дается в вашем ремесле? -- спросил я одну

из них.

-- Труднее всего ткать туман, -- подумав, ответила девушка. -- Знаете,

утреннюю дымку над водой, и еще бамбук под ветром, когда каждый листочек в

движении.

Стало совестно, что я назвал ремеслом то, чему по праву следует

именоваться искусством.

Казалось бы, что общего между тесными каморками кустарей и цехами

ультрасовременного радиозавода, до которого от Нисидзина несколько веков и

несколько минут? Высокие пролеты, лампы дневного света, музыка, заглушающая

мерное гудение вентиляторов...

Но на бесшумно пульсирующем конвейере, как и на примитивном ткацком

станке, те же виртуозные пальцы творят славу Японии, не менее заслуженную,

чем слава киотских шелков.

На девушке серая форменная блуза, волосы убраны под таким же чепцом. К

груди приколот жетон с именем и личным номером -- он же пропуск в цех.

Сосредоточенно склонившееся лицо полуосвещено, потому что яркое и холодное

сияние люминесцентных ламп направлено прежде всего на ее руки.

Длинные чуткие пальцы шлифуют линзы для фото- и киноаппаратов, они

паяют крохотные проводочки на сборке цветных телевизоров. Они колдуют над

шелковой и синтетической нитью. И красота их столь же достойна быть

воспетой, как и их умелость. Даже огрубев с годами от крестьянского или

рыбацкого труда, с глубокими шрамами и узловатыми суставами, руки японок

сохраняют артистическую утонченность. Конвейер же забирает себе их лучшую

пору, требуя точности движения, граничащей с искусством.

Девичьи руки -- именно они утвердили нынче за Японией славу "царства

транзисторов", именно благодаря им японская радиотехника, электроника,

оптика, японский текстиль пробили себе дорогу на мировые рынки.

Сельские девушки, которые на пять-семь лет уходят в город, чтобы

заработать себе на приданое, -- это целый общественный слой, это

немаловажный фактор и в социальном и в экономическом бытии современной

Японии.

Уходить до свадьбы на текстильные фабрики вошло у крестьянок в обычай

еще с конца прошлого века. Тут и крылся секрет дешевизны японских тканей,

наводнивших и Азию, и Европу, и Америку в период между двумя мировыми

войнами.

Автоматизация производства, переход на конвейер позволили расширить

сферу применения этого "секретного оружия".

С пятнадцати лет, после обязательного девятиклассного образования,

закон официально разрешает молодежи наниматься на работу. Этим

пятнадцатилетним девушкам нет нужды ехать куда глаза глядят. Отчаянно

конкурирующие между собой вербовщики сами атакуют сельские школы.

Чтобы понять, чем так прельщают нанимателей девичьи руки, взглянем на

труд у конвейера глазами молодых крестьянок. Всех их, как правило, толкает в

город одно и то же. Чтобы справить свадьбу, надо истратить в двадцать раз

больше денег, чем девушка может заработать за месяц.

Такова незыблемая традиция, которую хочешь не хочешь надо блюсти.

Данные японской статистики гласят, что в стране ежегодно происходит

около миллиона свадеб, каждая из которых обходится в среднем по пятьсот

тысяч иен. Из этой суммы сто пятьдесят тысяч идет непосредственно на

церемонию и угощение, пятьдесят тысяч -- на непременное, хотя бы

трех-пятидневное свадебное путешествие, двести пятьдесят тысяч -- на мебель

и домашнюю утварь, которую целиком должна приобрести невеста, и еще

пятьдесят тысяч на другие расходы.

Не будем говорить здесь о достоинствах и недостатках обычая,

связывающего со свадьбой самые большие затраты в жизни человека. Подчеркнем

лишь, что он существует как немаловажный социологический фактор, который

нельзя сбрасывать со счетов.

Характерно для Японии еще и другое. Сельские девушки не считают годы

работы на фабрике ступенькой, чтобы навсегда остаться в городе, выйти там

замуж. Большинство до сих пор полагаются на то, что жениха им сосватают

родители. Свадьба на скопленные в городе деньги играется, как правило, в

деревне. В этом еще один пример подспудного влияния вековых традиций на

образ жизни японцев. (К тому же молодой семье попросту трудно обосноваться в

городе из-за непомерной дороговизны жилья.)

Девушка уходит из села, чтобы вновь туда же вернуться. Годы на фабрике

для нее заведомо преходящая полоса в жизни. Этот обычай работать у конвейера

до замужества в сочетании с японской системой платить при найме крайне

низкую ставку, увеличивая ее в зависимости от стажа, и сделал девичьи руки

наиболее прибыльными для нанимателей. К тому же работницу легко уговорить

даже эти деньги наполовину оставлять в кассе предприятия, если предложить ей

более высокий процент, чем в обычной сберкассе.

Молодую крестьянку ошеломляют расчетом: если она согласится подписать

подобное обязательство, через пять-семь лет у нее сложится желанная сумма,

по сельским понятиям казавшаяся недосягаемой. Причем не надо беспокоиться:

скоплю или не скоплю? Хватит ли денег дожить до получки?

За место в общежитии, за рис и миску супа в заводской столовой -- за

все вычтут при расчете, так что на руки достаются лишь какие-то пустяки на

карманные расходы.

Казарменное положение, котловое довольствие -- все это задумано не

только для того, чтобы девушкам было легче скопить свое приданое, но и для

того, чтобы проще было держать их в повиновении. Пока познакомились,

сжились, огляделись -- три года прошло; чего уж тут требовать каких-то

перемен и идти против течения, когда осталось полсрока?

Другое дело мастера, наладчики, квалификация которых нужна для

бесперебойной работы поточных линий. Это своего рода унтер-офицерский

костяк, который задабривают высокой зарплатой, искусственно поддерживая

отчужденность между "постоянным" и "переменным" составом. На предприятиях,

где используются девичьи руки, работницам стараются внушить, что профсоюзы

вообще дело не женское.

Вот расчет, построенный на официальной правительственной статистике. В

Японии трудятся двадцать миллионов женщин, в том числе девять миллионов по

найму, причем шесть миллионов из них не объединены ни в какие профсоюзы.

Если вспомнить, что в стране ежегодно бывает миллион свадеб и что молодые

японки трудятся у конвейера в среднем шесть лет, вполне обоснованным будет

вывод, что именно шесть миллионов будущих невест дают предпринимателям самые

дешевые и ловкие рабочие руки.

Конечно, большинство японок ищут заработка и после замужества. Они лишь

переходят в другой разряд тружениц, в числе тех одиннадцати миллионов

женщин, что заняты в "семейном производстве".

Покупая цветные гравюры великих мастеров прошлого Хокусаи или Хиросиге,

иностранные туристы любят философствовать о неизменности лица Японии. Все

так же оттеняют синеву весеннего неба снега Фудзи и первые розовые соцветья

сакуры. Столь же колоритны согбенные фигуры в соломенных шляпах среди блеска

залитых водой рисовых полей. Ведь все еще нет машины, которая могла бы

заменить чуткость человеческой руки, способной глубоко посадить куст рассады

в холодную жидкую грязь и не повредить при этом ни одного из нежных

стебельков.

Все так же расшивают серебрящуюся гладь полей ровным зеленым узором.

Чтобы заметить перемену, надо подойти и вглядеться: чьими руками? Из села

ушла молодежь. Мужчины, вспахав землю, тоже отправляются в отход до жатвы.

Остаются женщины. Им Приходится брать на себя самое тяжкое звено в

древней цепи сельскохозяйственных работ.

Ну, а девушки из городских семей? Их тоже под разными предлогами

переводят после замужества в разряд "повременных" или "внештатных" работниц

с очевидной целью: привязать женщин к низкому заработку, лишить их надбавок

за стаж, а также других благ, отвоеванных профсоюзами в упорной борьбе.

Вот достаточно красноречивая цифра. Средняя зарплата женщин в стране

вдвое меньше, чем у мужчин. Сорок тысяч японок, что помогли возвести храм

Хонгандзи, стали легендой. Но справедливо ли оценена тяжесть, которую

поднимают сорок миллионов женских рук в наши дни?

Рождение жемчужины

Как человеческое воображение издавна рисовало себе самые несметные

богатства? В народных сказках это чаще всего драгоценный ларец или сундук,

полный жемчужин, которые можно, как горох, пересыпать горстями. Но даже

фантазия волшебных сказок не могла бы представить тридцать трехтонных

грузовиков, кузов каждого из которых был бы до краев засыпан жемчугом...

Девяносто тонн отборных жемчужин -- вот урожай, который ежегодно дают

Японии ее прибрежные воды. История взращенного жемчуга -- это рассказ о том,

как человек раскрыл еще одну загадку природы; подчинил своей воле, превратил

в домашнее животное такое капризнейшее существо, как устрица. Это рассказ о

поразительной способности японцев находить все новое и новое применение

людскому труду, чтобы возместить бедность страны природными ресурсами.

Жемчуг -- болезненное отклонение от естества, которое присуще организму

устрицы не больше, чем камень в печени присущ человеку. Для того чтобы

внутри моллюска образовалась жемчужина, необходима целая цепь случайностей.

Это происходит, во-первых, лишь когда под створки раковины попадает

песчинка; когда, во-вторых, посторонний предмет целиком войдет в студенистое

тело устрицы, не поранив при этом ее внутренних органов; наконец, в-третьих,

когда песчинка эта затащит вместе с собой кусочек поверхностной ткани

моллюска, способной вырабатывать перламутр. Такие клетки начинают

обволакивать инородное тело радужными слоями, постепенно образуя перл.

Воспроизвести все это с помощью человеческих рук -- значит тысячекратно

увеличить вероятность некогда редкого стечения обстоятельств, сохраняя при

этом сущность естественного процесса.

Жемчуг, выращенный при участии человека, в такой же степени настоящий,

как и природный, то есть образовавшийся в раковинах случайно. Разве

усомнится кто-нибудь в том, что яблоки, выросшие на дичке после прививки

побега от культурной яблони, не настоящие? Кому придет в голову считать

ягненка, родившегося в результате искусственного осеменения, не ягненком?

Представьте себе горную страну, которая поначалу дерзко вклинилась в

океан, оттеснила его, а потом словно сникла, устала от борьбы, смирилась с

соседством водной стихии и даже породнилась с ней. Такова родина взращенного

жемчуга -- полуостров Сима, где море заполнило долины между опустившимися

горами.

Зеленые склоны встают прямо из морской лазури. Уединенные бухты,

острова, заливы, похожие на горные озера, -- им нет числа.

Прислушаешься -- какой-то странный посвист разносится над дремлющими

лагунами. Нет, это не птицы, Вон вдали, возле плавающей кадушки, вынырнула и

опять скрылась человеческая голова. Это ама -- морские девы, ныряльщицы за

раковинами и всякой съедобной живностью.

Выработать в себе способность находиться под водой по сорок-восемьдесят

секунд, повторяя такие нырки по нескольку сот раз в день, -- лишь азы

ремесла морских дев. Тут нужно еще и умение ориентироваться на дне. Опытная

ама отличается от неопытной тем, что ныряет не куда попало, а по множеству

примет разыскивает излюбленные раковинами места. И, уж наткнувшись на такой

участок дна, ощупывает его, как знаток леса знакомую грибную полянку.

Суть многолетней тренировки, помноженной на вековые традиции, --

правильно поставить дыхание. Важно привыкнуть очень осторожно брать воздух

после того, как пробудешь под водой эти сорок или восемьдесят секунд.

Морские девы делают вдох только ртом, почти не разжимая губ. Так родился их

посвист, прозванный "песней моря".

Колышутся водоросли, порхают стаи быстрых рыб, и среди них в сумрачной

глубине ищут женщины свою добычу. Протарахтит где-то вдали моторка, и снова

тишину над заливом нарушает лишь посвист морских дев -- странный, берущий за

душу звук.

Перемешав в этом краю горы и воды, природа порадовала художника, но не

позаботилась о земледельце. Мужчинам тут негде пахать, и они издавна уходили

рыбачить. Подводный же промысел во внутренних заливах стал уделом женщин.

Почему так получилось? Говорят, что женщина может дольше находиться под

водой, что жировые ткани лучше защищают ее от холода. Пусть так, но главное

все-таки не в этом.

Океан требовал мужской работы, порой надо было оставлять дом чуть ли не

на полгода. На женщинах же оставалась забота о домашнем хозяйстве. Им

приходилось искать пропитание где-то поблизости. И они отправлялись на дно

внутренних заливов так, как у нас уходят в лес по грибы или ягоды.

Ремесло ама существует в Японии с незапамятных времен. "Жемчугу тут

обилие", -- писал когда-то Марко Поло о стране Чипингу. Но добравшиеся до

нее в XVI веке португальские и голландские мореплаватели были разочарованы.

Вместо золотых крыш и усыпанных перлами -нарядов они увидели край суровых

воинских нравов и принудительной организованной бедности. Непонятная страна

к тому же оставалась закрытой, не допуская иностранцев никуда, кроме

Нагасаки.

Лишь три века спустя, когда Япония вынуждена была покончить с

затворничеством и распахнуть свои двери перед внешним миром, когда из

феодальных пут вырвалась коммерция, когда тяга к приобретению сокровищ,

которыми дотоле владели лишь монархи, охватила буржуазию -- именно тогда

волна стремительных перемен в вековом укладе вознесла на своем гребне

человека, ставшего основателем жемчуговодства.

Идея выращивать жемчужины на подводных плантациях впервые пришла сыну

торговца лапшой по фамилии Микимото. В 1907 году, после девятнадцати лет

безуспешных опытов, ему наконец удалось получить сферические перлы, вводя в

тело акоя (вид двустворчатых раковин) кусочки перламутра, обернутые живой

тканью другой устрицы.

Главной рабочей силой в этих опытах были морские девы. Они рядами

раскладывали оперированные раковины по дну тихих бухт, как высаживают

рисовую рассаду.

Вскоре, однако, Микимото понял, что при резком расширении промыслов ему

не хватит ама для обработки плантаций на дне. Тогда раковины стали помещать

в проволочные корзины, подвязанные к плотам из деревянных жердей. Это

позволило ухаживать за устрицами с поверхности воды.

Поначалу морские девы действительно были искателями жемчуга. Затем в

течение полувека -- поставщиками раковин для его выращивания. Однако с

середины пятидесятых годов ручная добыча акоя с морского дна стала все

больше отставать от спроса. Пришлось сделать завершающий шаг на пути

превращения акоя в домашнее животное: выращивать не только жемчужину, но и

саму раковину.

В конце июля вода во внутренних заливах полуострова Сима мутнеет

оттого, что моллюски разом начинают метать икру. В эту пору со специальных

плотов опускают сосновые ветки. Икринки прилепляются к хвое, и к октябрю на

ней уже можно разглядеть крохотные ракушки. Много раз перемещают их потом из

одних садков в другие: подкармливают, оберегают от болезней. Наконец,

здоровых, полновесных трехлеток продают на жемчужные промыслы.

Лишь этот путь, подобный выращиванию цыплят в инкубаторе, позволил

обеспечивать нужное промыслам количество раковин. А их сейчас требуется

ежегодно около пятисот миллионов штук!

Помощь морских дев бывает теперь нужна лишь в случае стихийных

бедствий. Если с океана налетит тайфун, сорвет с якорей плоты, размечет

корзины, лишь ама могут уменьшить ущерб, собрав со дна драгоценные раковины.