Грамматическая система как система оппозиций.

Вопрос о внутренней структуре грамматической категории материализуется в различных возможностях се описания. Естественно каждая граммема может быть выделена только в том случае, если она располагает четкими формальными средствами своего выражения. Именно поэтому мы выделяем в русском, белорусском или украинском языке три времени глагола, не больше и не меньше, и к ним сводим все возможные семантические оттенки, присущие темпоральным формам. Так, в русских примерах Я уже читал эту книгу, Вчера я читал эту книгу и Когда бы я ни читал эту книгу, она оставляет у меня одно и то же впечатление глагол читать везде употреблен в «прошедшему времени», хотя семантика этих форм совершенно различна. С другой стороны, в испанской грамматике говорят о системе восьми гла­гольных времен: пяти прошедших, одного настоящего и двух бу­дущих, ибо каждое из этих времен имеет в испанском языке не только свою семантику, но и свое формальное выражение.

Иногда при уже известном граммемном составе категории воз­никает необходимость его перегруппировать, перестроить каким-то иным образом. В частности, общие системологические веяния, сбли­жение языкознания с точными и прикладными науками и непо­средственное воздействие идей Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона привели в середине XX в. к широкому распространению в лингвистике бинарной привативной оппозиции как принципа грамматического описания. Бинарная привативая оппозиция — это такое противопоставление двух членов, при котором один член обладает,

ярким семантическим признаком, а второй характеризуется его отсутствием. Например, общее значение страдательного залога — I направленность действия на подлежащее; общее значение действи­тельного залога — отсутствие такой направленности. Тогда стра­дательный залог выступает как «сильный», маркированный член оппозиции, а действительный — как «слабый», немаркированный

член.

В принципе любую грамматическую категорию, сколь бы ни была сложна её структура, можно свести к системе бинарных оппозиций . Например, ту же категорию времени в восточнославянских языках можно представить в виде двучлена «прошедшее время — непрошедшее время» (а затем уже в рамках последнего члена выделять следующую оппозицию: «будущее время — небудущее время»). Для такого решения могут быть весьма веские основания. В частности, в системе форм русского глагола прошедшее время представлено 'неличной формой (писал, написал — по происхождению причастия), а непрошедшие времена — личными формами (пишу, напишу, буду писать). В пользу того же объединения будущего времени с настоящим (но, заметим, не будущего с прошедшим и не прошедшего с настоящим) говорит и семантическая "вневремснность" форм типа пишу (ср.; Я каждый день пишу по странице) , и отсутствие специальных форм настоящего времени у глаголов совершенного вида .

Наконец, из исторического языкознания известно, что дифференциация настоящего и будущего времени — явление сравнительно позднее; многие древние языки демонстрируют их нерасчлененность. К примеру, в готском языке глагол имел две формы времени: претерит, обозначавший действие в прошлом, и презенс, обозначавший все остальные процессы . В то же время для других языков с другой системой времен может оказаться целесообразным выделение оппозиции «настоящее вре-мя — ненастоящее время», ибо там действие актуальное, происхо-дящее на глазах у говорящего, противопоставляется действию неактуальному, в том числе будущему и прошедшему .

Другой пример приложения бинарного принципа к грамматике. Грамматическая категория лица в индоевропейских языках может быть представлена в виде двух оппозиций: а) 1-е лицо — в про-тивопоставлении 2-му и 3-му и б) 1-е и. 2-е лица — в противо-поставлении3-му Оппозиция первого лица «непервому», подтверждаемая на.фонологическом уровне, уходит корнями в глубокую древность. Она отражает важнейшую для первобытного мышления антиномию «я — не я». А оппозиция 1-го и 2-го лиц 3-му, в большинстве языков морфологически очень яркая, означает по своей сути участие или неучастие в речевом акте, что имеет первостепенное значение в свете коммуникативной функции языка. Таким образом, сопостав­ление этих двух оппозиций позволяет глубже познать природу данной грамматической категории и ее внутреннюю структуру.

В целом применение бинарного принципа оказывается полезным именно потому, что позволяет по-новому осветить теоретическую проблематику категории. Вместе с тем не стоит переоценивать возможности этого принципа, а тем более искусственно его наса­ждать. Еще Б. Л. Уорф предостерегал: «Следует скептически отнестись к схеме, предложенной грамматистом, если ей присущ этноморфизм т.е. нахождение для каждой категории противоположного члена, представляющего простое отсутствие пер­вого члена». Богатство и разнообразие реальных языковых явлений требует от лингвистики соответствующего мно­гообразия способов описания.