Изменение семантической структуры слова

Семантическая структура слова не остается неиз­менной. Некоторые значения слова появляются, другие ис­чезают с течением времени. В результате изменяется соот­ношение между значениями слова: первичные значения ряда слов вытесняются переносными, значения отдельных слов, которые в настоящее время воспринимаются как переносные (и с соответствующей пометой выделяются в современных толковых словарях), могут оказаться первичными с истори­ческой точки зрения.

Так, для современного русского литературного языка не существует первоначальных значений таких слов, как юдоль (первоначально 'долина'), поприще (первоначально 'путевая мера'), снедать (первоначально 'есть, съедать', значение сохранилось в говорах), дымка (первоначально название вида материи) и т. п.

Только живые словообразовательные связи указывают на исходную метафоричность ряда слов, в которых соответст­вующие значения являются в настоящее время основными (и единственными), например: возбудить (ср. будить), дрему­чий (дремать, дремлющий), закрасться (красться), здравый (здоровый), притеснять (тесный, теснить), услаждать (сладкий), отмежеваться (межа), оцепить (цепь), уломать (ломать), отлечь (лечь), насаждать (насадить) и т. д.

Примером семантического переразложения, совершаю­щегося на наших глазах, является судьба слова трущоба в литературном языке. Толковые словари современного русского языка (по-видимому, в противоречии с непосред­ственным ощущением большинства носителей литературного языка, особенно из городского населения) в данном случае дают историческое соотношение значений; например, в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова (изд. 1952 г.):

«трущоба, -ы, ж. 1. Труднопроходимое место (напр. лес с буреломом)... 2. перен Глушь, захолустье, а также гряз­ная, тесно застроенная часть капиталистического города, обычно на окраинах, где живет беднота». Подобная подача значений вскрывает историю слова, но не отражает того факта, что в современном литературном языке переносное значение слова закрепляется как его основное значение и, напротив, в сочетании лесная трущоба оно предстает уже ка­ким-то подобием метафоры: Главным занятием четырех братьев были великие кровавые подвиги против местных разбойников, населяющих мрачные дебри наровчатских лесов.— И бог мой/ — что это были за богатырские ночлеги в лесных трущобах у костров! (Куприн. Храбрые беглецы).

Закрепление за словом переносного значения мо­жет вести, таким образом, к вытеснению и забве­нию его прямого значения.

Но и само соотношение между прямым и переносным зна­чениями слова, обычно воспринимаемое говорящими как соотношение между первичным и вторичным значениями, не остается неизменным. Так, для современного русского язы­ка соотношение значений слова прилепиться 'пристать (о чем-то клейком, липком)¹ и 'поместиться, расположиться (непрочно или о чем-нибудь маленьком на чем-нибудь боль­шом)' совершенно недвусмысленно определяется как движе­ние от конкретного к более абстрактному, причем последнее явно воспринимается как метафорическое развитие первого.

Соотношение между различными значениями слова в со­временном языке, таким образом, само по себе не может сви­детельствовать об историческом развитии семантики слова.

В современном русском языке слово жажда имеет основ­ное, прямое значение, определяемое как 'желание, потреб­ность пить при ощущении сухости в глотке и во рту, позыв к питью¹ и переносное 'необыкновенно сильное, страстное желание' («Толковый словарь русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова). Это не значит, однако, что первое значение является первичным, а второе переносным с исторической точки зрения. Напротив, рассматривая употребление этого слова в древнерусских текстах, мы не только видим доста­точную древность его второго (переносного для современ­ного языка) значения, но и с известной долей вероятности можем предположить исконность именно этого значения, более общего и более абстрактного. Показательно в этом от­ношении частое употребление слова жажда с определением водный, свидетельствующее о том, что значение 'желание пить' не являлось еще основным, или, во всяком случае, отражающее наличие у слова более широкого значения в прошлом. Соответствующие примеры многочисленны в древ­нерусских памятниках.

Аналогичная картина может быть обнаружена в разви­тии значений слова шататься — сохранение более старого значения 'блуждать' воспринимается нами в качестве своеобразной метафоры основного современного значения; ср. Пришла буря: камыш шатался, мотался, до земли сгибался (Л. Толстой. Камыш и маслина); Он шел, шатаясь от дремоты, таща за угол подушку (Бунин. Ночной разговор) и Ему теперь скучно, и он, шатаясь из угла в угол, не знает, чем развлечься (Помяловский. Очерки бурсы); Толпенников до поздней ночи шатался по бульварам (Л. Андреев. Первый гонорар).

Если указанная этимология слова застрять является правильной, то его переносное употребление в современном языке ('оставаться, задерживаться где-либо') является яр­ким примером обратной метафоры. Другими словами, когда оно употребляется в таких, например, случаях, как: Взду­малось ему прокатиться по новой еще тогда железной дороге, сел, поехал, попал в Петербург да там и застрял на це­лый месяц (Мельников-Печерский. На горах);

И неизменно отныне опаздывал к невесте, всякий раз застревая в пути по секретной и, значит, подпольной оказии (Л. Л е о н о в. Вор),— то это вторичное и образно-переносное с точки зрения синхронной системы языка при­менение слова оказывается исторически основным и перво­начальным. Таким образом, изменения в значениях слова смещают соотношения между прямыми номинативными и переносными значениями, причем последние, являясь пе­реносными с точки зрения современного восприятия, не всегда, как мы видели, являются таковыми в плане реаль­ного исторического развития лексики.

Таким образом, современное ощущение связи между ис­ходным и метафорическим значениями слова нельзя пере­носить на его прошлое. Те изменения в значении слов, которые определяются обычно как их метафоризация, не всегда могут быть правильно поняты без учета возможности своеоб­разной реметафоризации, или обратной метафоризации. Переносное употребление слова, ведущее к закреплению у данного слова нового значения, может явить­ся источником новой языковой метафоры, в том числе, при забвении или частичном вытеснении первоначального пря­мого значения,— источником обратной метафоры, как бы возвращающей слово к его прежнему (или близкому) зна­чению. Для исторической лексикологии это обстоятельство весьма существенно.

Согласно довольно распространенному взгляду, во всех языках существует «общая тенденция движения» в семантических изменениях «от конкретного к абстрактно­му». Несомненно, что многие переносные значения слов в то же время являются более абстрактными, чем их прямые значения. Однако изменения в семантической структуре слова происходят и в ином, противоположном направлении. Мы уже видели это на примере слов жажда, прилепиться. Аналогичные изменения претерпел и целый ряд других слов.

Так, конкретное значение слова вещь, в современном языке выступающее как основное (ср. в четырехтомном ака­демическом словаре:«вещь. 1. Всякий отдельный предмет, преимущественно бытового обихода, трудовой деятельности и т. п.»), по-видимому, нельзя считать исходным значением слова — памятники древнерусской письменности в гораздо большей мере отражают его более абстрактное значение.

У многих отглагольных существительных наряду со зна­чением действия существует и другое значение «результата или объекта действия», причем, что Важно подчеркнуть, не вообще результата данного действия, а соотнесенного и оп­ределенными конкретными предметами) ср.: название, собра­ние, строение, украшения, укрепления, соединения; ср. так­же: право — права, пролом и т. п.

Многие существительные с суффиксом -ость, имеющим абстрактное значение 'свойство', также приобрели конкрет­ное значение 'проявление данного свойства'; появились и соответствующие формы множественного числа: отличался дерзостью—говорил дерзости; покорил своей любезностью — говорил любезности; отличались подлостью — делали под­лости; грубость обращения — очередная грубость; непри­стойность поведения — не терпел непристойностей; обна­ружил свою глупость — говорил глупости; странность раз­говора — человек со странностями и под.

Оба направления — «от конкретного к абстрактному» и «от абстрактного к конкретному» — могут своеобразно перекрещиваться в развитии семантики одного и того же слова. Такой, в частности, представляется семан­тическая история слова верста. Этимологически это слово связывается с вертеть и первоначально обозначало 'оборот плуга' ¹. Значение 'мера длины' послужило основой для (более абстрактного) временного значения 'возраст', кото­рое в свою очередь обусловило возникновение более кон­кретного значения 'ровесник'. В дальнейшем, как извест­но, эти значения были утрачены словом, и оно дошло до на­шего времени с конкретным значением 'мера длины' и зависимым от него метонимическим значением 'верстовой столб'.