Если бы у нас был лишний, нам бы пришлось выбрать из наших кого-то, кого «нет», правда?
Это просто ужасно.
Но, говорят, когда такое происходит, учителя помогают.
…Все равно сложно как-то.
Как думаешь, кого бы тогда «не было»?
Кандидата безопасники выбирают, разве нет? Они небось уже выбрали кого-то на весенних каникулах на случай, если это «такой» год…
…Наверно.
Я вот думаю, может, Мисаки-сан?
А, ты тоже так думаешь?
Ну, у нее же фамилия Мисаки, и вообще! И еще я слышала, ее семья живет в районе Мисаки.
Знаю, да. В том страхолюдном кукольном музее.
Она вообще странная, Мисаки-сан, да?
И друзей у нее, по-моему, мало.
Когда я пытаюсь с ней говорить, она всегда такая, не знаю, холодная…
И всегда с этой повязкой ходит. У нее левый глаз искусственный, поэтому. Он синий.
Уэээ, правда?
Вообще не знаю, как с такими общаться.
И я.
И я тоже…
*
Слышал, к нам новенький переводится?
Ага. Вроде на следующей неделе?
Уже половина апреля прошла. Странное время для перевода.
Да уж… И есть подозрение, что у нас проблема.
Проблема?
Тебе не кажется, что это может оказаться опасно?
Что?
Не тормози, я про это .
Чего… не, не может быть.
Раз к нам придет новенький, значит, со следующей недели народу в классе будет больше и нам будет не хватать одной парты.То есть…
Ты хочешь сказать, этот год – на самом деле «такой»?
Говорят, вполне возможно…
Стоп. Народу станет больше, только когда новенький придет? Стало быть, в начале апреля у нас никого лишнего не было…
Это да, но вдруг у нас сейчас другой принцип, которого раньше не было , мало ли?
Хмммм. Зачем вообще понадобилось новенького запихивать именно в класс три?
Наверняка есть зачем.
Ну дают…
В конце концов, эта история не на слуху. Я слышал, директор об этом вообще почти не в курсе.
Хммм…
Да, и еще… вроде этого новенького зовут Сакакибара.
Уаа. Нехорошая фамилия. Но это еще не повод говорить…
Но он же и правда…
*
Я слышала, Кадзами-кун и Сакураги-сан вчера ходили в больницу.
Навестить этого Сакакибару-куна?
Ага. Навестить и разузнать кое-чего.
И что узнали?
Ну, он вроде по каким-то семейным обстоятельствам сюда приехал. Но он сказал, что никогда раньше в Йомияме не жил .
Ну…
И даже не останавливался здесь надолго .
Ну тогда…
Так что во всяком случае это вряд ли он – так они сказали .
В смысле, он не «мертвый»?
Во-во. Кадзами-кун ему руку пожал, чтобы проверить .
Пожал руку? Не помню, это что значит?
Вроде говорят, что если пожать руку «мертвому» при первой встрече, сразу почувствуешь . Говорят, его рука совершенно ледяная.
Ты уверена?
Он сказал, что у Сакакибары-куна рука была не холодная.
Пфф. Ну и… что это значит?
Это кто-то другой, не он.
А… ну да, наверно.
Но, возможно, кто-то у нас все-таки «лишний» . Он сказал, что это все равно надо обдумать.
Безопасники над этим работают?
Похоже, нам придется всем вместе собраться и обсудить. И тогда, скорей всего…
Бррр. Честно говоря, понятия не имею, насколько вообще в это верить.
Думаю, все так. Я и сама тоже не понимаю… Но если это правда начнется, будет паршиво.
Ага…
Кто-то будет умирать каждый месяц. И эту проблему нам ни на кого не перекинуть…
…Ты права, да.
Ага. И поэтому мы…
*
Новый ученик, Коити Сакакибара-кун, придет к нам на следующей неделе, шестого мая.
С учетом его перевода – возможно ли, что это начнется на месяц позже, но все равно начнется? Такого никогда не было, однако на данный момент эта интерпретация выглядит разумной… Для надежности следует ориентироваться именно на нее. Так я считаю.
Но ситуация аномальная; возможно все-таки, что этот год – «обычный». Хотя, конечно, если это окажется не так, исправить ошибку будет уже трудно, так что…
…
…Как уже упоминалось, два года назад в «мерах по противодействию» была допущена большая оплошность. В результате скончалось семь учеников класса три-три и членов их семей.
…
…
…Значит, все согласны?
По решению класса, с самого начала мая мы должны вести себя так, словно Мисаки-сан в классе нет. Это требуется соблюдать неукоснительно и постоянно – как минимум на территории школы. Всем ясно?
Ээ, сэнсэй?
Да, Сакураги-сан?
Другие учителя об этом знают, кроме вас и Миками-сэнсэй?
Я рассчитываю на их полное сотрудничество. Однако обсуждать эти вопросы с другими учителями, помимо нас, категорически запрещается.
И не только с учителями. С кем угодно, кто не в классе три-три.
Вот именно. Прошу всех воздерживаться от упоминания этой темы , насколько возможно. Как нам сказали, нарушение этого правила приведет к непоправимой катастрофе. Можно сказать, это «конфиденциальное решение», секрет, который не должен покинуть пределы класса три-три. Раскрывать его без очень веской причины нельзя ни в коем случае.
Сэнсэй?
Да, Ёнэмура-кун?
Это и к нашим семьям тоже относится? Ни родителям, ни братьям тоже нельзя рассказывать?
Правило гласит, что рассказывать нельзя никому.
Но…
Я непонятно выразился? Школа – общественное образовательное учреждение, она никогда открыто не признает, что для предотвращения такого иррационального явления, как «проклятие», была применена столь алогичная мера . Несмотря на то, что в прошлом действительно произошло много смертей. Вот почему в течение многих лет эта система передается как секретная традиция данной группы людей . От всех, кто не входит в эту группу, секрет должен оберегаться. Ясно?
…
…
…
Мисаки-сан. В каком-то смысле, возможно, тебе этот разговор кажется совершенно абсурдным. Вероятно, тебе придется очень трудно, но… ты справишься?
…
Ты будешь сотрудничать?
Если я сейчас скажу «нет», вас это остановит?
Ну… конечно, мы не можем тебя заставить. Ты имеешь право отказаться. Однако если «контрмер» не будет, а «катастрофы» начнутся…
Да… знаю. Я понимаю.
Ты будешь сотрудничать?
…Буду.
В таком случае прошу всех с первого мая приложить все усилия, чтобы выполнить решение класса. И тогда мы сообща преодолеем все трудности и в марте успешно закончим год в добром здравии…
*
Тебе не кажется, что это опасно? Ну, что Сакакибара вытворяет.
Кажется.
Я думал, ему учителя вправили мозги еще до того, как он сюда пришел.
Это выглядит логично, но они же учителя. Возможно, они решили, что ученики сами между собой разберутся…
И еще Акадзавы нету. Болеет она, что ли? Если б она тут была, мигом бы навела порядок.
Возможно.
Ты бы тоже старался поактивнее. Ты же тоже безопасник, ага?
Но я и подумать не мог, что он так быстро это сделает…
Думай не думай, но он уже трепался с ней на большой перемене. Хотя ее типа как нет . Это значит, планам крышка?
Надо было не ходить вокруг да около, а рассказать ему раньше.
Кто бы говорил. Вы с Сакураги должны были все ему вколотить в башку, еще когда в больнице с ним виделись, ну или еще когда.
Нет, в тот день… тогда атмосфера была неподходящая, чтобы просто так затевать такие разговоры.
Тогда давай сейчас?
Стоп. Это…
Чего?
Смотри: если мы объясним ему ситуацию сейчас, это автоматически будет означать, что мы признаём, что она есть … а это плохо, не так ли?
Хммм…
Лично я думаю, что это будет очень плохо.
Может, если расскажем где-нибудь вне школы, это сойдет?
Возможно… а если нет, что тогда?
Эй, если начнешь сомневаться во всем подряд, мы ваще ничего никогда не решим.
И все же как-то надо Сакакибару-куна привести в порядок. Сделай что-нибудь, чтобы он перестал с ней общаться, иначе…
Ладно, попробую.
Что именно?
…Подумаю.
На «подумаю» мы положиться не можем.
Но не забывай вот чего. Он пошел против «решения», так что, если в мае никто не помрет, значит, и проблемы нету . Мы тут паримся, но если окажется, что этот год «обычный», то мы свободны.
Да.
Мало ли, может, все обойдется.
Хорошо бы.
Но пока все равно надо, чтоб он вел себя нормально. И будем надеяться, что за этот месяц ничего паршивого не случится.
Будем надеяться.
Глава 9. Июнь IV
Домой, в Коикэ, я вернулся уже в десятом часу.
Время ужина давно прошло.
Я пытался по мобильнику предупредить, что буду поздно, но звонок не проходил, так что бабушкина тревога разрослась почти до уровня паники; сдается мне, приди я еще минут на десять позже – и она бы успела позвонить в полицию. Она принялась меня смачно отчитывать, но громкое «Прости меня, ба» в исполнении внука успокоило ее сильнее, чем я ожидал.
– Где тебя носило так поздно?
Вопрос был предсказуем, и я ответил самым невинным тоном, на какой был способен:
– Был в гостях у одной девочки. Мы с ней дружим.
Этим я и ограничился. Даже если она будет расспрашивать дальше, я ничего рассказывать не собирался.
Рейко-сан вернулась раньше меня и – думаю, это вполне естественно – тоже была обеспокоена. Судя по виду обеих женщин, они собирались закидать меня новыми вопросами, но в конечном итоге подробного разговора так и не получилось. У меня на это просто не было сил.
В молчании проглотив ужин, я поспешил на второй этаж и плюхнулся на футон, расстеленный в моей спальне/кабинете.
Физически я был измотан; в голове же, наоборот, все было ясно. Положив руку на лоб, я закрыл глаза. И разговор с Мей, состоявшийся считанные часы назад, тут же сам собой начал прокручиваться у меня в мозгу…
С одним человеком из класса обращаются так, будто «его нет». Это восстанавливает баланс, и бедствия, которые несет с собой «лишний»… то есть «мертвый», проникший в класс, в этом году не происходят. Или по крайней мере ослабляются. Такой «талисман» был предложен, и последние десять лет показали его эффективность.
В самом начале этого года все думали, что ничего не будет . Но потом они поняли, что, когда уже после начала триместра в класс придет новенький – то есть я, – учеников окажется «на одного больше», и тревога, что этот год может стать особенным, распространилась по классу… И в итоге Мей Мисаки пришлось взять на себя роль человека, которого «нет». Начиная с мая – на месяц позже обычного. А потом –
История всплывала у меня в голове шаг за шагом, но я просто не мог принять ее как нечто реальное. Мей уже закончила свой обзор, а я все не мог стряхнуть оцепенение.
Когда я шел сюда, я вовсе не собирался подвергать сомнению то, что мне расскажут. Ничуточки. Но… все равно что-то во мне сопротивлялось тому, чтобы полностью поверить во все это.
– Вот почему тебе должны были всё рассказать в первый же день, когда ты пришел в школу, Сакакибара-кун. Ты должен был вести себя как все и делать вид, что меня «нет». Потому что иначе талисман слабеет. Но тогда на большой перемене ты просто подошел и начал со мной разговаривать.
Когда Мей это упомянула, я вновь вспомнил тот день.
«Э, эй, Сакакибара!»
«Ты что делаешь, Сакакибара-кун?»
Панические возгласы Тэсигавары и Кадзами. Глядя, как я спешу к лавке под деревом, где сидела Мей, они наверняка синхронно подумали: «Ой-ей-ей».
Это «ой-ей-ей» и эта паника наверняка были вызваны тем, что надо было как-то остановить меня. Но я тогда действовал так неожиданно, что они просто ничего не успели сделать…
«Почему?»
Так меня тогда спросила Мей. И потом еще:
«Ничего, что ты? Ну, это».
Лишь сейчас я, кажется, стал понимать, что означали эти и следующие ее слова.
«Будь осторожен».
«Будь… осторожен. Возможно, это уже началось».
– Если это такое важное «решение», почему никто мне не сказал о нем раньше?
Я это спросил больше у самого себя, но Мей ответила:
– Скорее всего, они не могли подыскать подходящий момент. Может быть, они думали, что по какой-то причине эту тему трудно поднять. Я уже упоминала, но вряд ли вообще кто-то по-настоящему серьезно об этом думал.
– Все из-за того, что я наткнулся на тебя в больнице еще до того, как это все началось… я поэтому удивился, когда увидел тебя в классе. И поэтому подошел к тебе в тот день. Никто не знал, что я тебя уже видел, так что им просто не могло в голову прийти, что я так быстро к тебе подойду.
– …Да.
– И потом я все время оставался единственным во всем классе, кто продолжал с тобой общаться, потому что ни черта не знал, что происходит. И от этого все постепенно начинали бояться сильней и сильней…
– Так и было.
Это объясняло и странную реакцию Сакураги во время физкультуры в тот день. Кстати, она же как раз интересовалась, услышал ли я «что-то» от Тэсигавары и Кадзами?
Вообще говоря, Тэсигавара, похоже, пытался рассказать мне «что-то» на большой перемене. Ну да, я заметил Мей сразу после его слов «Мы тебе кое-что…», когда мы, болтая ни о чем, дошли до нулевого корпуса…
…И позже.
После рисования на следующий день.
«Я еще со вчерашнего дня хотел с тобой поговорить об этом…»
Так сказал Тэсигавара, но Мотидзуки, который тогда был с нами, его остановил.
«Не думаю, что ты теперь сможешь это сделать».
Кажется, я даже понял значение этого вот «теперь».
Я уже общался с Мей, а значит, говорить со мной, тем самым косвенно признавая, что «ученица по имени Мей Мисаки существует», теперь не имеет смысла. Наверняка именно это опасение было тогда у Мотидзуки.
И сразу после – их реакция, когда я зашел в дополнительную библиотеку, где была Мей.
«Э-эй, Сакаки. Ты же не?..»
«Са, Сакакибара-кун, что ты?..»
И не только они.
В основе переполоха, который возникал в классе то и дело после моего перевода сюда, лежала в конечном счете постоянная тревога, а также страх. Не перед Мей Мисаки. А перед «катастрофами» этого года, которые могли начаться из-за того, что я общался с ней.
– Мне еще Тэсигавара как-то позвонил на мобильник ни с того ни с сего. Он пытался меня предупредить, сказал: «Кончай обращать внимание на то, чего нет . Это паршиво».
Это было за неделю до промежуточных экзаменов.
– Думаю, он считал, что делает максимум для того, чтобы я перестал мешать работе талисмана .
– Видимо, да, – слегка кивнула Мей.
– И он мне тогда еще кое-что сказал. Он обещал, что расскажет мне, что было двадцать шесть лет назад, в начале июня. Но когда настал июнь, он так ничего и не рассказал. Сказал, что все изменилось.
– Это из-за смерти Сакураги-сан.
– …Но почему?
– Ты начал общаться со мной и тем самым нарушил «решение», которое им всем было нелегко выполнять. Наверняка они очень тревожились, что талисман может перестать работать. Но что если бы в мае ничего не произошло, несмотря на то, что ты натворил?
– В смысле… если бы никто не умер?
– Именно. Это значило бы, что нынешний год – «обычный». Тогда не нужно было бы продолжать с талисманом … Вот почему.
– …Ясно.
Если бы так и сложилось, исчезла бы нужда столь неестественно все от меня скрывать. Они бы расслабились и по-человечески объяснили бы мне ситуацию. И махнули бы рукой на эту их свихнутую «стратегию» обращения с одноклассницей, как будто ее нет… кстати.
– А когда Сакураги и ее мать умерли, все прогнозы полетели к чертям, да? Стало ясно, что этот год «такой» и что «катастрофы» уже начались, и…
И Тэсигавара сказал: «Щас все не так, как было тогда, когда я тебе дал слово».
…
…
…Когда я так вот складывал все кусочки пазла, сомнения и недоумения, накопившиеся у меня в душе, постепенно исчезали, но…
– Можно еще кое о чем спросить?
Осталась смутная непонятка, которая не давала мне покоя с самого первого моего разговора с Мей в школе.
– Твой бейджик.
– …Что?
– Он такой смазанный и мятый. Почему?
– А… я что, похожа на привидение с древним бейджиком? – шутливо произнесла Мей, и ее лицо чуть смягчилось. – Просто несчастный случай. Я уронила его в стиральную машину и не заметила, так что он постирался. Менять его на новый такая морока, ну и…
Ох. Только-то и всего?
Приободрившись, я задал еще вопрос:
– А почему твоя парта – единственная в классе такая старая? Есть какая-то причина?
– А, это, – ответила Мей с серьезным лицом. – Это часть правила . Ученику, которого «нет», дают такую вот парту. В классах на втором этаже нулевого корпуса, которыми мы больше не пользуемся, до сих пор полно старых парт и стульев. Оттуда их и приносят. Может, это тоже как-то должно заставить работать талисман .
– Понятно. Знаешь, я нашел там надпись.
– А.
– «Кто мертвый?» – это ведь ты написала, да?
– …Да, – Мей опустила взгляд и кивнула. – Я знаю, что я сама не «мертвая». Тогда кто в нашем классе? Вот что значит эта надпись.
– А. О, но… – внезапно мне в голову пролез довольно злой вопрос, и я его тут же выплеснул: – Значит, в том, что ты сама не «мертвая», ты уверена, да?
– …
– Ты же ведь сама сказала, что «изменение памяти» всех касается, даже самогО «мертвого»? Как тогда хоть кто-то может быть уверен, что это не он?
Мей по-прежнему не отвечала – сжала губы и моргала правым глазом, явно пытаясь скрыть замешательство. Сдается мне, я впервые увидел такую ее реакцию.
– Понимаешь… – начала было Мей, но сразу же снова замолчала.
И тут дверь комнаты открылась. Вошла мать Мей – Кирика, кукольник «Студии М».
Судя по довольно помятому виду ее одежды, Кирика-сан только что закончила работать в мастерской на втором этаже. На ней были черные джинсы и черная же блузка – похоже на одежду Мей, – а еще ярко-желтая бандана на голове.
Она была довольно рослой для женщины; отсутствие макияжа позволяло оценить природную привлекательность лица. Она, несомненно, походила на Мей, но в то же время ее как будто окутывала атмосфера куда более холодная, чем у дочери; сам не понимаю, почему мне так показалось. Когда мы говорили по телефону, ее озадаченный голос создал у меня в голове совсем другой образ.
В первый момент она посмотрела на меня так, будто увидела какого-то мифологического зверя.
– Это мой друг Сакакибара-кун. Это он звонил.
Едва Мей меня представила матери, та охнула, и ее лицо тут же переменилось. До этого момента оно было неживым, как у куклы, но за долю секунды на нем расплылась ненатуральная широкая улыбка.
– Добро пожаловать. Прошу прощения, что появилась перед тобой в таком виде, – произнесла она, стягивая бандану. – Нечасто моя дочь приводит к себе друзей. Сакакибара-кун, да?
– А, ага.
– Она мне никогда не рассказывает, как в школе дела. Ты с ней в одном классе учишься? Или в кружке живописи?
Кружок живописи? Мей ходит в этот кружок? Тогда, значит, она и Мотидзуки…
– А еще Сакакибара-кун ходит на выставку внизу. Он однажды случайно зашел, и, по-моему, ему понравилось. Мы сегодня весь день говорили о куклах.
Мей обращалась к матери как-то натянуто. Причем это выглядело как нечто само собой разумеющееся, не как особенное что-то.
– Ну нааадо же! – улыбка Кирики-сан стала еще дружелюбнее. – Как необычно для мальчика. Тебе всегда нравились куклы?
– Думаю, да, – ответил я, страшно нервничая. – А, но, нуу, я в первый раз видел таких кукол так близко… И, эээ, я был сильно удивлен…
– Удивлен?
– Это, нууу, не знаю даже, как объяснить…
Несмотря на чересчур старательно работающий кондиционер, я чувствовал, что меня вот-вот в пот бросит, – хотя раньше почти мерз.
– Эммм, эти куклы – это вы их все сделали в своей мастерской, Кирика-сан?
– Мм, да, я. Какая из тех крошек тебе больше всего понравилась?
Первое, что мне пришло в голову, когда я услышал этот вопрос, – кукла девочки в гробу, стоящем в дальнем конце подвальной комнаты, но…
– А, эээ…
Я был слишком смущен, чтобы ответить честно, и потому мой голос увял. Со стороны, подозреваю, выглядело смешно.
– Тебе уже домой пора, Сакакибара-кун, – вмешалась Мей и спасла меня.
– А… ну да.
– Я его провожу немного, – сообщила она матери и встала с софы. – Сакакибара-кун только в апреле приехал сюда из Токио. Он еще плохо знает дорогу.
– А, вот как?
Улыбка, еще секунду назад приклеенная к лицу Кирики-сан, исчезла без следа. Ее лицо стало таким же кукольно-неподвижным, как тогда, когда она только вошла. Однако голос сохранил шелковую дружелюбность.
– Заходи к нам, когда захочешь.
Я шел бок о бок с Мей по темным улицам – был уже поздний вечер. Мей шагала слева, я справа. Так ее нормальный глаз, не «глаз куклы», мог меня видеть.
Дул теплый, влажный ветер, предвещая наступление сезона дождей. При такой влажности он должен был бы противно липнуть к коже. Однако сейчас ощущение от него было приятное.
– У вас всегда так? – спросил я, разбив напряженное молчание.
– Что именно? – коротко уточнила Мей.
– Ты и твоя мама. Ты с ней так вежливо говорила… как будто с незнакомым человеком.
– Это что, так странно?
– Не знаю, можно ли это назвать странным, – я просто подумал, матери и дочери что, вот так друг с другом общаются?
– Думаю, обычно по-другому, – очень сухо ответила она. – Но у нас с этой женщиной всегда так. А в твоей семье как? Как мать общается с сыном?
– Моя семья без матери.
Вот именно; и поэтому всю информацию о том, как матери общаются со своими детьми, я черпаю извне.
– Что? Я не знала.
– Она умерла почти сразу после моего рождения. Так что я всю жизнь жил с отцом… А ему весной пришлось на год уехать за границу, и в результате я внезапно свалился сюда. Сижу на шее у маминой родни в Коикэ. Можно сказать, моя семья разом стала вдвое больше.
– …Ясно.
Мей молча прошла несколько шагов, потом сказала:
– У меня с матерью по-другому просто не может быть. Понимаешь, я одна из ее кукол. Как и «те крошки» внизу.
Она не казалась какой-то унылой или, там, подавленной. Голос ее звучал по-обычному отстраненно. И все же мне эти ее слова чуток ударили по мозгам.
– Нет… не может быть… Ты же ее дочь, и ты живая.
Она ну ни разу не похожа на куклу. Так я хотел сказать, но Мей меня опередила:
– Я живая, но ненастоящая.
Эти слова меня поставили в тупик.
Ненастоящая? В смысле…
…Что? Я хотел спросить, но слова застряли у меня в горле, и я их проглотил. Потому что лезть так глубоко явно было бы неправильно. И я слегка подтолкнул разговор в сторону «нашей проблемы».
– Твоя мама знает про то, о чем мы говорили? Про то, что в классе с мая творится?
– Абсолютно ничего, – мгновенно ответила Мей. – Нам запрещено рассказывать родным. И даже если бы не было запрещено, вряд ли я смогла бы.
– Твоя мама бы сильно рассердилась, если бы узнала? Об этом кошмаре, который класс с тобой вытворяет?
– Не знаю. Может быть, это и встревожило бы ее немного. Но она не из тех, кто ругался бы и устраивал скандал в школе.
– А что насчет твоих прогулов? Ты и сегодня в школу не пошла… Ты ведь дома была, да? Она тебе ничего не говорит по этому поводу?
– Это можно назвать «политикой невмешательства». Хотя, может быть, тут больше подходит не «невмешательство», а «безразличие». Она по полдня торчит у себя в мастерской. И когда перед ней кукла или картина, она, по-моему, вообще обо всем остальном забывает.
– Значит, она не беспокоится, – я кинул взгляд на профиль Мей, идущей совсем рядом. – И даже сейчас не беспокоится…
– Сейчас? А что сейчас?
– Ну, как бы, ты провожаешь домой первого парня, который пришел к тебе домой, а уже темно, и… ну вот.
– Понятия не имею. Но это ее действительно не беспокоит. Она как-то сказала мне: «Просто я тебе доверяю», – но не уверена, что это правда. Скорее, это то, во что она сама хочет верить , – Мей кинула на меня взгляд, но тут же снова уставилась прямо перед собой. – Кроме… одного .
– Кроме одного?
…Интересно, о чем это она.
Я снова взглянул сбоку на ее лицо. Мей кивнула, потом медленно закрыла и снова открыла глаз, будто показывая, что не хочет больше говорить на эту тему, и неожиданно ускорила шаг.
– Эй, Мисаки! – громковато, пожалуй, крикнул я, пытаясь ее остановить. – Ты мне все объяснила, и теперь я вроде понимаю, что это за «тайна класса три-три», но… тебя саму это все устраивает?
– Ты о чем? – вновь ответила она встречным вопросом.
– В смысле, что с тобой творят ради этого талисмана …
– С этим я ничего поделать не могу, – на сей раз шаги Мей резко замедлились. – Кто-то ведь должен быть тем, кого «нет». Просто так вышло, что это оказалась я.
Голос ее звучал точно так же, как и всегда, но почему-то мне трудно было принять эти слова за чистую монету. Она сказала «с этим я ничего поделать не могу», но непохоже было, чтобы она испытывала сильные чувства типа «я тружусь ради общего блага». И такие понятия, как «самопожертвование» и «преданность товарищам» тоже, по-моему, не очень-то вязались с ее поведением…
– Ты хочешь сказать, что тебе все равно? – попытался копнуть я. – Может, тебе никогда особо не интересно было трепаться с подругами, вообще общаться с одноклассниками?
Может, именно поэтому она так бесстрастно реагировала на то, что с ней, единственной из всего класса, обращались так, будто ее не существует?
– Общение с людьми, всякая болтовня… да, по этой части я не очень, – и после короткой паузы она продолжила: – Как бы это сказать? Я для себя не пойму, неужели эти штуки , которые вроде всем нужны, действительно такие важные. По-моему, они иногда доставляют сплошные неудобства… А, но главное во всем этом, возможно…
– Что?
– Допустим, они выбрали бы не меня на роль «того, кого нет», а еще кого-то. Тогда мне пришлось бы стоять вместе со всеми и делать вид, что того человека не существует. Разве не лучше самой оказаться в этой роли? Тебе не кажется?
– Хмммм…
Я мог лишь неопределенно кивнуть. Мей вдруг двинулась в сторону. Я поспешил за ней и тут же обнаружил, что впереди левее дороги находится маленькая детская площадка. Мей направлялась именно туда, будто плывя над асфальтом.
В углу безлюдной площадки была песочница, а рядом стояли две железные перекладины разной высоты. Мей ухватилась за более высокую – впрочем, все равно это была низкая перекладина, для детей же – с легкостью крутанулась через нее и уверенно приземлилась. В тусклом свете фонаря ее фигурка в черных джинсах и водолазке как будто танцевала.
На миг обалдев, я тут же пришел в себя и направился следом за Мей.
– Аааххх, – выдохнула она, прислонившись к перекладине и выгнув спину. Это был усталый вздох – ну, мне показалось по звуку; таких я от нее раньше не слышал.
Я молча подошел ко второй перекладине и встал в той же позе, что и Мей. Она словно этого и ждала.
– Кстати, Сакакибара-кун, – ее правый глаз, не скрытый повязкой, неотрывно смотрел мне в лицо. – Осталась одна важная вещь, о которой мы так и не поговорили.
– Да?
– Эй. Ну, о том, как ты очутился в том же положении, что и я.
– А…
Да, точно.
Сегодняшние события в школе, позволившие мне на собственной шкуре испытать решение , принятое классом в отношении Мей. С моей колокольни, естественно, это выглядело громадной проблемой.
– Думаю, ты уже вполне можешь предположить, почему они это сделали.
…И все же…
Не прибедняясь, могу все же честно сказать, что свои мысли на этот счет я пока не привел в порядок. Видимо, Мей об этом догадалась – она принялась рассказывать голосом учительницы, вдалбливающей материал твердолобому ученику.
– Сестра Мидзуно-куна умерла, и Такабаяси-кун умер, значит, у нас уже две «жертвы июня». Значит, сомнений не осталось – этот год «такой». Я уверена, все пришли к естественному выводу: талисман не работает, потому что ты говорил со мной. Даже те, кто раньше до конца не верил, сейчас уже верят полностью.
– …
– И что же им теперь делать? Если ничего не делать, «катастрофы» так и продолжатся. И умрет еще больше народу. Говорят, если уж это началось, то уже не остановится. Но должен же быть какой-то способ это становить, или если не остановить, то хотя бы ослабить. Вполне нормальный ход мыслей.
Я вытянул руки в стороны и ухватился за перекладину, о которую опирался спиной. Потные ладони скользили по металлу. Мей продолжила объяснять.
– Скорее всего, они рассматривали две возможных стратегии.
– Две?
– Да. Первая – заставить тебя вести себя по правилам хотя бы сейчас и продолжать изо всех сил притворяться, что меня «нет». Но этого может оказаться недостаточно . И даже если какой-то эффект будет, едва ли это можно назвать переломным.
Поняааатно… наконец-то я начал догадываться.
Как только стало известно о гибели Мидзуно-сан, они начали обсуждать что-то вроде того, о чем сейчас сказала Мей. Это было в четверг. Когда меня отпустили следователи из полиции Йомиямы, я вернулся в класс, но там никого не оказалось. Хотя на том уроке должен был быть классный час. Просто они, чтобы я не узнал, о чем пойдет разговор, отправились в актовый зал корпуса S – как мне позже признался Мотидзуки.
– А второй из двух способов, значит… – произнес я. Мей кивнула и продолжила мою фразу:
– Увеличить количество учеников, которых «нет», до двух .
– …Ххааа.
– Они решили, что, может быть, если они так сделают, это усилит талисман . Кто это первым предложил… вполне возможно, ответственная за безопасность, Акадзава-сан. Она мне с самого начала показалась – как бы сказать? – сторонницей жестких мер.
Мне вполне верилось, что выбор Идзуми Акадзавы новой старостой от девчонок в тот день мог повлиять и на другие решения класса.
– Так или иначе, они обсуждали новую «стратегию» и приняли такое решение . И с сегодняшнего дня ты стал таким же, как я.
То собрание утром – его проводили, чтобы окончательно утвердить «дополнительные меры», предпринимаемые с сегодняшнего дня; и, естественно, от меня это держали в секрете. Когда стало известно о смерти Икуо Такабаяси на выходных –
– Но смотри, – я все еще не мог в полной мере принять случившееся. – Такая стратегия… совершенно не факт, что она сработает. И все равно они на это пошли?
– Я же сказала, все в отчаянии, – с нажимом ответила Мей. – В мае и июне четыре человека взаправду умерли. Если так пойдет и дальше, следующим может оказаться любой из них, или из их родителей, или из братьев-сестер. Если рассуждать так конкретно, их решение уже не кажется таким сумасшедшим.
– Мда…
…Все верно.
Если предположить, что каждый месяц кто-то из людей, относящихся к классу три-три, становится «жертвой», то в следующий раз это может быть и Мей, и я. И Кирика-сан, мать Мей, с которой я только что познакомился, и мои бабушка с дедушкой. Нереально на первый взгляд, но – не исключено, что умереть может и отец, который сейчас в Индии. Я вполне мог все это представить, но все равно как-то не возникало у меня ощущения отчаяния, о котором говорила Мей.
– Ты считаешь, это нелогично? – спросила она.
– Да, считаю, – тут же ответил я.
– Попробуй подумать об этом вот так.
Мей отодвинулась от железной перекладины и повернулась ко мне. Даже не пытаясь придержать волосы, которые трепал ветер, она продолжила:
– Конечно, никакой гарантии нет… Но если есть хоть маленький шанс, что эта стратегия остановит «катастрофы», разве одного этого недостаточно? Я всегда так считала, я поэтому и согласилась стать той, кого «нет».
– …
– Нельзя сказать, что в классе у меня есть «подружки», как их называют. И то, что Кубодера-сэнсэй говорил про «преодолеть беды плечом к плечу» и «закончить год всем вместе», звучит абсолютно фальшиво и по-идиотски… Но когда люди умирают, это грустно. Даже если мне самой не очень грустно, есть множество людей, которым очень.
Не в силах ничего ответить, я молча стоял и неотрывно смотрел на губы Мей.
– Мы не знаем, помогут ли эти «дополнительные меры». Но если мы двое «перестанем существовать», может быть, этот ужас прекратится. Может быть, никто больше не будет грустить из-за чьей-то смерти. Если на это есть хоть крохотный шанс, я думаю, на такое можно согласиться.
Слушая Мей, я вспомнил слова Мотидзуки, которые он сказал в субботу.
«Просто скажи себе, что это для общего блага. Пожалуйста».
Но мне на подобные красивые идеалы было наплевать. Даже с учетом объяснения Мей выражение «для общего блага» несло в себе некий дополнительный нюанс. Я это чувствовал, и вдобавок –
Если я сейчас подниму лапки кверху и смирюсь, что меня «нет»…
Интересно, как это повлияет на наши – то есть мои и Мей – отношения?
Мы сможем общаться как два товарища по «несуществованию», не беспокоясь о том, что думают другие.
В любом случае, мы будем «не существовать» для всех. А значит, с нашей точки зрения, «не существовать» будет остальной класс…
Ну и ладно, может, так и ничего.
Вместе с этой мыслью пришли легкое замешательство, легкое сожаление, легкое беспокойство – что это за чувства, даже я сам толком не понимал.
Мы ушли с площадки и двинулись по набережной реки Йомияма. Круглая луна в ночном небе выглядывала между облаков… Дойдя до моста через реку, мы распрощались.
– Спасибо, что проводила. Осторожнее на обратном пути, – сказал я. – Если ты сама веришь в то, что мне рассказала, то ты так же близка к «смерти», как были Сакураги и Мидзуно-сан. Так что…
– Это тебе следует быть осторожнее, Сакакибара-кун, – бесстрастно ответила Мей и провела кончиком правого среднего пальца наискосок по повязке, закрывающей левый глаз. – Со мной все будет в порядке.
Почему она так уверена? Каким-то странным мне это показалось, и я посмотрел на нее с прищуром. Мей убрала руку от повязки и протянула ее мне.
– Будем с завтрашнего дня не существовать вместе, Са-ка-ки-ба-ра-кун.
Она легонько пожала мне руку. Ее ладонь оказалась необычно холодной… но от места прикосновения вдруг по всему моему телу разлилось тепло.
Мей развернулась и зашагала прочь тем же путем, каким мы пришли сюда. Я видел ее лишь со спины, так что не мог сказать с уверенностью, но мне показалось, что ее руки убрали повязку с левого глаза.
Мне таки удалось заснуть, но затем я резко проснулся.
Мобильник, который я кинул на край кровати, вибрировал, подмигивая зеленым огоньком. Кто бы это мог быть? Все-таки уже глубокая ночь. Может, Тэсигаваре нужно что-то? Или…
Я перевернулся на живот и, протянув руку, взял трубку.
– ЗдорОво.
Одного слова мне хватило, чтобы понять, кто звонит. Я рассеянно пробормотал: «Чего тебе?»
– Эй, эй, а просто так я позвонить уже не могу?
Звонил отец из своей жаркой заграницы. Последний его звонок, конечно, был уже довольно давно, но все равно, что ж он так время выбирает…
– Готов спорить, в Индии жарко. Сейчас там у тебя уже ночь?
– Я только что поужинал карри. Как ты поживаешь?
– На здоровье не жалуюсь.
Отец, скорей всего, еще не знал о череде смертей моих одноклассников и их родственников. Наверно, мне следует ему рассказать. Но тогда мне придется упомянуть те вещи, которые я сегодня узнал от Мей, и…
Поколебавшись немного, я решил ничего не рассказывать.
Если я изложу упрощенную версию, вряд ли он что-то поймет, а полное объяснение займет слишком много времени. И потом, есть же (вроде как) правило, что «родным рассказывать нельзя».
«Тогда, может быть, тебе и не полагается знать».
В последний раз, когда я случайно наткнулся на Мей в подвале «Пустых синих глаз», она мне что-то такое сказала.
«Если ты сам выяснишь, то, возможно…»
Что она имела в виду?
Что если бы я «сам не выяснил», риск умереть для меня был бы чуть поменьше, или что? Об этом стоило подумать.
Я решил избегать сложных вопросов во время международного телефонного разговора и попробовал зайти с другого угла.
– Слушай, тебе это может показаться странным, но…
– Что такое? Влюбился?
– Прекрати. Ничего такого у меня нет.
– Охоо. Ну прости, прости.
– Тебе мама когда-ниб