Развитие знаний о природе и рационалистического мировоззрения

Образование Российского государства способствовало дальней­шему накоплению знаний о природе и формированию рациона­листического мировоззрения. Но, как и всегда в феодальную эпоху, знания о природе продолжали сохранять преимуществен­но конкретный, прикладной характер. Господствующими по-прежнему оставались наивные, часто мистические представления, порождавшиеся всей системой религиозного мировоззрения.

И все же при этих условиях образование единого государ­ства повлекло за собой значительное развитие зачатков научных знаний, чем в предшествующий период. Этому способствовали прежде всего возросшие и возникшие вновь государственные потребности. Так, вековая практика земледельцев давно уже выра­ботала критерии оценки плодородности почв. Теперь эти крите­рии понадобились для оценки платежеспособности земель. Правда, они еще не были точно сформулированы, но какие-то определенные понятия скрывались за разделением земли на «добрую», «середнюю» и «худую». Еще более важным делом стало измерение земельных площадей, совершенно необходимое для обеспечения фискальных интересов государства. В 1556 г. было составлено руководство для правительственных писцов, описывавших земли, с приложением землемерных начертаний. Тогда же, во второй половине XVI в., было составлено специаль­ное руководство «О земном же верстании, как земля верстать». В этом руководстве объяснялось, как вычислить площадь квадрата, прямоугольника, треугольника, трапеции, параллело­грамма, и были приложены соответствующие чертежи.

Развитие торговли и денежного обращения, усилившееся с объединением русских земель, вызвало потребность в совер­шенствовании знаний в области арифметики. Интересно, что сама терминология, применявшаяся при арифметических вы­числениях XVI в., прямо указывает на чисто прикладной, связанный с торговлей характер этих вычислений: слагаемое называлось «перечнем», уменьшаемое — «заемным перечнем», вычитаемое — «платежным перечнем», делитель — «деловым перечнем» и т. п. В первой половине XVI в. уже умели произво­дить действия над числами с дробями, пользовались знака­ми + и —.

В конце XV в. произошло новое оживление математической мысли. Когда в 1492 г. «конца света» не произошло, то церков­никам пришлось, с одной стороны, объяснить, как это сделал, например, Иосиф Волоцкий, что воля божья никому неведома, а с другой — спешно заняться вычислением новых «пасхалий». Эта довольно сложная вычислительная работа была осуществле­на в церковных кругах Новгорода и Москвы, где были составлены новые «пасхалии» на восьмое тысячелетие от «сотворения мира». Так как составление «пасхалий» требовало обязательного учета солнечного и лунного циклов, то оно способствовало также оживлению интереса к астрономическим вопросам.

В связи с этим в России переводились и распространялись иностранные сочинения, содержавшие различный материал и разное толкование астрономических вопросов. Так, был переве­ден и использовался новгородскими еретиками «Шестокрыл», содержавший расчеты времени затмений, в Посольском приказе была «Космография», правильно объяснявшая затмения про­хождением теней Луны или Земли.

Однако, как уже отмечалось, в обществе продолжали господ­ствовать фантастические, мистические, извращенные взгляды и представления, порожденные религиозным вероучением. Так, придворный астролог и врач Николай Бюлов (Немчин), служив­ший Василию III, видел в треугольнике воплощение движения «святого духа», следующего внутри «святой троицы» по часовой стрелке от «бога-отца», занимающего вершину треугольника. Видный публицист первой половины XVI в. Ермолай-Бразм напи­сал «Книгу о троице», в которой доказывал, что все в мире подчинено троичности, трехчленному устройству и делению, что является отражением «святой троицы». Ермолай-Еразм комбинировал по три сходных явления, чтобы показать их «троич­ную сущность»: свет — сумрак — тьма, небо — воздух — земля, солнце — луна — звезды, ветер — гром — молния, голова — ту­ловище — конечности, мышца — локоть — длань, сердце — желчь — печень и т. п. Что касается парных органов, как, например, глаза, то и их Ермолай-Еразм постарался вставить в троичную схему, объяснив, что есть у человека еще третье око — внутреннее, зрение души. Так геометрические, строго конкретные знания пытались «приспособить» к религиозно-мистическим взглядам, и это явление, весьма характерное для средневековой эпохи, показывает, в каких сложных усло­виях развивались тогда элементарные научные знания. Широ­ким распространением в XVI в. пользовалась «Христианская топография» Космы Индикоплова[56], в которой содержались фантастические сведения о планетах, о животных (вроде таин­ственного «ноздрерога», якобы живущего в Индии) и т. п. По Индикоплову, небо — круглое, земля — четырехугольная, стоит на бесконечной воде, за океаном находится Земля с раем, в океане стоит столп до небес и к нему привязан дьявол. Уже в XV в. пытались объяснить гром «столкновением облаков», а Косма учил, что гроза есть проявление «святого духа», парящего в воздухе. «Книга Еноха» истолковывала календарь в богословском духе, объясняя, что сам бог разделил время на годы, месяцы, дни и часы, чтобы чувствовали люди течение времени и приближение смерти. В духе мистической символики описывали животный мир «Физиолог» и «Шестоднев» (послед­ний повествовал о «шести днях творения»).

В XVI в. было переведено с византийского оригинала XIII в. «Прение Панагиота с Азимитом», в котором так объясня­лось устройство окружающего мира. Существуют четыре яруса. В первом из них — вода, тьма, огонь. Там — ад, пустошь и тартар бездны. Во втором — воздух, облака, в третьем — небо, а в четвертом — опять вода, тьма и огонь, но там уже не ад, а престол бога, свет незаходимый. Что касается звезд, то они делятся на добрые и злые.

Появилось и еще одно переводное сочинение византийского автора VI в. Григория Писидийского — «Похвала к богу от сотво­рения всей твари». В этом сочинении переплелись религиозно-мистические суждения о природе с заимствованиями из античных авторов, в том числе Аристотеля, Плиния и др. Григорий Писидийский изображал мир состоящим из двух ярусов — неба и земли, но из четырех стихий — воздуха, воды, огня и земли. Земля стоит на воде, как корабль, небо натянуто над землей, солнце по нему проходит днем, а ночью находится под землей, выходя на утро с другой стороны. Солнце похищает влагу и со­бирает ее в облаках, там влага твердеет, сгущается и падает обратно в виде дождя и града. Дожди устроены богом для того, чтобы не было засухи и неурожая. Драгоценные камни-самород­ки являются свидетельством мудрости и величия бога. Животные созданы таким образом, что каждое из них раскрывает какую-либо сторону «мудрости» бога (свиньям для защиты бог дал способность пронзительно визжать и т. д.). Некоторые реальные наблюдения терялись в массе фантастических суждений или облекались в мистическую форму.

Особенно увлекались мистическим истолкованием различных природных явлений. В особой книге под названием «Астроло­гия» поучали, например: 13 марта Солнце вступает в созвездие Овна, становится мокро и тепло, от этого и в человеке растет мокрота и кровь, поэтому в марте надо выпускать кровь и почаще умываться. Бели в третий день новолуния Луна будет видна чистой и тонкой — будет долго стоять хорошая погода. Были и специальные переводные «лунники», где указывалось, что в первый день новолуния все удачно получается у человека: он может продать и купить, по воде плавать, пахать и сеять и даже может без страха стричь себе волосы — вырастут но­вые, тонкие и гладкие. Были такого же рода «громники», «мояниянники», содержащие справки о всякого рода приметах и предзнаменованиях. Были еще «трепетники», сообщавшие всякие приметы по непроизвольному содроганию органов человеческого тела: если встрепенется вдруг правое веко — то жди добра для бедных, а если мышца задрожит — ожидай болезни. Специальный «лопаточник» учил гадать по овечьей лопатке: если увидишь волоконца на правой стороне лопат­ки — будет утешение печальным, а если эти волоконца окажут­ся на нижней стороне, овечьего плеча — кто-то умрет скоро. Гадали по внешнему виду внутренностей убитых животных, по крику зверей и птиц, по их поведению и пр.

В мире суеверий и страхов, наивных, фантастических пред­ставлений жили люди средневековья. Со многими из этих представлений, восходившими к языческим культам и противо­речившими официальной догме христианского вероучения, церковь формально вела борьбу. Но именно верховное господ­ство религии и церкви создавало благоприятную обстановку для распространения всякой мистики и суеверия, которые в иной форме усиленно насаждала сама церковь. Религия и церковь не просто тормозили, но всеми мерами противодейство­вали развитию рационалистического мировоззрения. Церковь подвергала гонению малейшие отступления от догмы «священ­ного писания», с лютой нетерпимостью относилась ко всякой критике своего положения. Известный нам настоятель Блеазарова монастыря Филофей, сформулировавший идею о Москве как «третьем Риме», прямо писал, что интерес верующих людей к устройству мироздания — порочен, что «православным не по­добает о таковых испытывати». Признав возможность вычислить время будущих затмений Солнца и Луны, Филофей, однако, считал это дело ненужным и бесполезным: «о сем подщание и подвиг велик, а приобретения мало». Церковь пресекала всякие попытки и даже самую возможность размышлений над догмами своего вероучения. Не случайно в XVI в. в церквах старались даже избегать чтения проповедей, чтобы не допускать возможных неточностей в речах проповедников, а в одной из летописей были прямо осуждены диспуты по религиозным вопросам, как подры­вающие веру.

И все же пытливая мысль передовых людей стремилась про­биться сквозь все преграды и приблизиться к реальному познанию окружающего мира. Недаром видный московский дипломат на­чала XVI в., широко образованный человек, знаток античной литературы Федор Иванович Карпов писал своему другу, перевод­чику и публицисту Максиму Греку: «Аз... ныне изнемогаю умом, в глубину впад сомнения». Федор Карпов писал, что у него часто возникают недоуменные вопросы о морях, реках, океане, вообще о мироздании, и что вопросы эти никак невозможно разрешить в духе господствующей традиции. Выше мы говорили о смелых попытках русских еретиков выступить против офи­циальной богословской догмы.

Реальные, практические знания о природе неизбежно накапли­вались и развивались в ходе самой жизни. Практические потреб­ности заставляли отойти от сомнительных гаданий и мистических обрядов к более надежным средствам лечения болезней, и вот стали появляться переводные «Лечебники» и систематизироваться сведения о лекарственных растениях. В 1581 г. в Москве откры­лась первая аптека, в которой работал приглашенный Иваном IV англичанин Джеймс Френч (Френшам). Аптека обслуживала семью царя и его приближенных. Собранные вековым опытом народа наблюдения над свойствами лекарственных растений содержались в русских рукописях-лечебниках, хотя и здесь не обходилось без некоторых суеверий. В 1534 г. появился перевод с немецкого языка так называемого «Вертограда», содержавшего много медицинских сведений. «Вертоград» получил широкое распространение и был сильно переработан и дополнен при переводе. Здесь сообщается, например, о правилах личной ги­гиены, ухода за больными в домашних условиях (особое внимание уделено недопущению сквозняков, а также угара, «чтобы не угорети, да и в голове бы мозг не сохл»), содержатся многочислен­ные сведения о лекарственных растениях, их свойствах и местах распространения («растеть на Коломне», «растеть на Руси множественно»). Есть специальные указания о лечении «битому человеку от кнутья», и именно «от московского кчутья, а не сельского» — московский кнут был особенно болезнен. Феодаль­ная действительность с ее жестокостью нашла и здесь свое отражение. Многие средства и приемы лечения, стихийно вырабо­танные народным опытом врачевания и описанные в «Верто­граде», получают теперь вполне научное обоснование в современ­ной медицине. Сведения о болезнях и их лечении содержатся в разнообразных памятниках письменности русского средневе-ковья и свидетельствуют об оригинальности и реалистичности тогдашних лечебных приемов[57].

Расширение территории Российского государства и рост свя­зей с зарубежными странами сильно подвинули развитие геогра­фических знаний на Руси. И вот наряду с наивными, многове­ковой давности представлениями о «четырехугольной земле» посреди мирового океана в духе Космы Индикоплова стали появляться совершенно конкретные сведения о географическом расположении различных частей Земли. В 1525 г. русский дипломат Дмитрий Герасимов высказал привлекшую немалое внимание на Западе мысль о том, что до Индии и Китая можно добраться Северным морским путем, и знаменитая экспедиция Уиллоуби и Ченслера явилась в Баренцево, а потом в Белое море именно для того, чтобы найти северную морскую дорогу в манящую сказочными богатствами Индию. В 1558—1561 гг. в Афон, Иерусалим и Египет ездило московское посольство во главе с купцом Василием Позняковым, оставившим описание виденных стран. Правда, в некоторых местах Василий Позняков под влиянием религиозных взглядов «увидел» то, чего увидеть нельзя, — священный огонь, нисходящий на «гроб господень», и т. п. Но это скорее дань литературной традиции, предписывавшей описывать «священные места» в строго определенном духе. Изучали в России и географию своей страны, составляли чертежи районов, особенно пограничных. Развитие торговли привело к составлению справочника по внешней торговле — «Торговой кни­ги» (вторая половина XVI в.).

Интерес к знаниям порождал спрос на всякого рода «Азбуковники», количество которых во второй половине XVI в. стало увеличиваться. В этих «Азбуковниках» содержались в алфавит­ном порядке всякого рода (зачастую еще глубоко фантастиче­ские) сведения о природе, растительном и животном мире, раз­ных странах, явлениях природы и т. п.

АРХИТЕКТУРА

С конца XV столетия в развитии русского зодчества, как и в истории культуры вообще, определился новый этап, обусловлен­ный крупными переменами, которые произошли в жизни рус­ских земель. Объединение страны в единое государство и прогрес­сирующее укрепление его силы, свержение монголо-татарского ига и рост международного значения и международных связей России, усиление общения с западноевропейской культурой, наконец, значительное увеличение материальных средств государ­ства, развитие городского ремесла — все это создавало новые материальные и идейные условия развития зодчества.

Признаки нового подъема стали проявляться во второй поло­вине XV в. многообразно. Прежде всего они сказались в уве­личении самого размаха строительства и особенно в интенсив­ном восстановлении многих пришедших к тому времени в ветхое состояние ранних построек. Образовались строительные артели под «предстательством» крупных бояр и купцов, выполнявших заказы по строительству и восстановлению зданий. Известны такие крупные предприниматели, как бояре В. и И. Ховрины, В. Д. Ермолин. Восстановление древних храмов, предпринятое с самого начала княжения Ивана III, с XV в., было одним из проявлений возросшего интереса к прошлому в условиях, когда Москва окончательно укрепила свое положение руководящего политического центра на Руси. Целый ряд восстановительных работ был осуществлен под руководством Василия Дмитриевича Ермолина. Сначала в 1492 г. приступили к реставрации сильно обветшавших за столетие каменных стен Московского Кремля. Так много было в стенах деревянных заплат, что одному ино­странному путешественнику Московский Кремль показался сде­ланным из дерева. От Боровицкой до Свибловской башни был произведен ремонт стен, а для Фроловской башни ермолинские мастера высекли из камня два барельефа — Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского. На Фроловских воротах была поставлена новая церковь, потом была восстановлена древняя каменная церковь женского Воскресенского монастыря в Кремле. Ермолин вел восстановительные работы и в других городах. Обновлялись храмы древнего Владимира. В 1471 г. начали реставрировать собор в Юрьеве-Польском, построенный еще в первой половине XIII в. и покрытый богатейшим узором каменной резьбы. Но мастера Ермолина, не привыкшие к утраченному за столетия монголо-татарского ига искусству каменной резьбы, перепутали плиты и установили их совсем не в том порядке, в каком они покрывали стены храма в древности.

Подъем строительной деятельности выразился не только в довольно значительных реставрационных работах, но и в соору­жении новых каменных зданий, в расширении масштабов каменного строительства. Здесь важно отметить проникновение каменного строительства в некультовые постройки. Возводились не только храмы, но и монастырские трапезные, и палаты знати. Характерным новшеством конца XV в. стало распространение кирпича и терракоты. Традиционное белокаменное строительство уступало место кирпичной кладке, только фундаменты обычно клали из камня. Производство кирпича приобрело сравнительно широкий размах и открыло новые технические и художествен­ные возможности для зодчих. Одним из интересных памятников светского каменного зодчества конца XV в. является дворец в Угличе, сложенный из кирпича и богато украшенный узорной кирпичной кладкой в верхней части фронтонов.

Всматриваясь в постройки конца XV в., в их формы и приемы сооружения, можно заметить, как в этот период отчетливо разрушается прежняя местная четкость архитектурных «почерков» и как все более развивается взаимопроникновение и обога­щение различных архитектурных приемов, свойственных ранее лишь определенным городам и землям. Теперь, в условиях объединяющегося Российского государства, стал формироваться и общерусский архитектурный стиль, причем ведущая роль в этом процессе принадлежала московским мастерам — при актив­ном участии мастеров/других земель, особенно Пскова, славивше­гося своим каменностроительным мастерством. После двух с поло­виной столетий монголо-татарского ига уже не возродилось изысканное и изящное искусство зодчих древнего Владимира. Новое, московское искусство и формировавшаяся на его основе общерусская архитектурная школа отличались значительно большей простотой и усилением внешней декоративности. Слабо расчлененные, массивные стены обычно контрастировали теперь с пышными узорами, покрывавшими верхние части зданий. Усложнялись объемы зданий и композиции их верхов.

В 1476 г. в Троице-Сергиевом монастыре была возведена Троицкая церковь, ныне называющаяся Духовской. В ней соединились некоторые характерные приемы московского и псков­ского зодчества. Идущие от московских приемов килевидные закомары и перспективные порталы сочетаются с аркой-звон­ницей под барабаном, связанной по типу с характерными псков­скими звонницами XV в. Сочетал различные приемы и построен­ный в 90-х гг. собор Ферапонтова монастыря на Белоозере. Позакомарное покрытие и перспективные порталы шли в нем от владимиро-московских традиций, приземистые апсиды напомина­ли о псковских храмах, широкий пояс узорной кирпичной кладки походил на аналогичные здания в Новгороде. Соедине­ние приемов архитектурного творчества, выработанных в разных русских землях, было не механическим, а, наоборот, создавало новые, взаимно обогащенные, логически и художественно скомпо­нованные приемы сооружения зданий. Рождался новый архитек­турный стиль.

Но его оформление произошло все же не при сооружении этих отдельных храмовых или некультовых построек, лишь отразивших самый процесс складывания нового стиля. Его форми­рование было обусловлено колоссальной по тем временам перестройкой Московского Кремля и созданием нового городского ансамбля в Москве.

Первоначальный ансамбль кремлевских построек был, как отмечено выше, создан еще во второй четверти XIV в. Главное культовое здание московских великих князей и митрополитов — Успенский собор — совсем обветшало. Соборные своды подперли большими бревнами, чтобы они не рухнули. Но не только бед­ственное положение Успенского собора определило решение Ивана III и митрополита Филиппа о постройке нового собора. В 1471 г. Иван III вернулся в Москву после успешного похода против Новгорода. В борьбе с самым могучим своим противни­ком Москва одержала решающую победу. Совсем близким стало время объединения всех русских земель в «отчине» великого князя. Победа над Новгородом и должна была быть увековечена строительством в Москве нового Успенского собора, который должен был превзойти своим величием древнюю новгородскую Софию и воплотить могущество объединяемого Москвой Россий­ского государства. Кроме того, строительство собора должно было укрепить положение церкви в государстве.

Митрополит Филипп не пожалел средств для строительства нового Успенского собора. Были дополнительно обложены сбора­ми церкви. Из чужеземного плена выкупили холопов-мастеров, знавших строительное дело. Пригласили для руководства строительством В. Д. Ермолина и И. В. Ховрина, но между пред­принимателями произошла какая-то «пря», и Ермолин отказал­ся участвовать в этом деле. Собор стали строить отец и сын Ховрины, которые поручили непосредственную организацию деда мастерам Ивану Кривцову и Мышкину. Им было наказано построить собор по образцу Успенского собора во Владимире. Мастера съездили во Владимир и весной 1472 г. начали строить новый собор вокруг старого здания, потом старые стены разобрали и спустя два года подводили новое здание уже под своды. Но однажды майским вечером 1474 г. недостроенное здание неожиданно развалилось.

Великий князь послал за псковскими мастерами. Приехав в Москву, псковичи осмотрели развалившуюся постройку и пришли к выводу, что причиной катастрофы явился плохой раствор извести, а также неудачный расчет тяжести сводов, легших на облегченную северную стену с лестницей внутри. Сказалось длительное отсутствие опыта в возведении крупных сооруже­ний.

Несмотря на предложение великого князя, псковичи не взя­лись продолжать постройку. Пришлось искать иноземного масте­ра, и отправлявшийся тогда в Венецию государев посол Семен Толбузин получил наказ; привезти из Италии лучшего «муро-ля» — мастера каменного дела.

В марте 1475 г. вместе с Толбузиным приехал в Москву зна­менитый болонский инженер и архитектор Аристотель Фиораванти, которому и было поручено строительство Успенского собора. Аристотелю Фиораванти было тогда уже около 60 лет, и он имел большой опыт зодчества, военно-фортификационного искус­ства, литейного дела, механики. Из разных стран Европы пригла­шали к. себе знаменитого мастера. В Москву он приехал вместе с сыном Андреем и учеником Петром. Осмотрев развалины сооружения, он подтвердил мнение псковских мастеров. Затем он быстро и остроумно разбил оставшиеся стены (ударами око­ванных железом дубовых брусьев, а также выборкой нижней части стен, под которые подставили поленья, потом подожгли их, и стены рухнули) и приступил к делу заново. В селе Калитникове построили кирпичный завод и стали делать прочный кирпич. Показал Фиораванти и как делать известь — такую, что наутро ее нельзя было отковырнуть даже ножом. Вырыли глубокие рвы для фундаментов, заложив дно их дубовыми сваями. Толпы мо­сквичей смотрели на необычные строительные приемы итальян­ского мастера. Летописец особо отметил, что «хитрый» Фиораван­ти все делал «в кружало» и «в правило», т. е. пользовался циркулем и линейкой. Впрочем, итальянец не делал никакого секрета из своих приемов и охотно учил русских мастеров, ра­ботавших под его руководством и проходивших тем самым прекрасную школу знакомства с архитектурно-строительной тех­никой итальянского Возрождения.

Заложив здание, Фиораванти отправился сначала во Влади­мир, а потом проехал через Ростов в Ярославль на Север, в Устюг Великий. Возможно, что на обратном пути он побывал и в Новго­роде. Таким образом, итальянский мастер обстоятельно познакомился с традициями и приемами русского зодчества. Благодаря этому Фиораванти удалось создать в Успенском соборе выдающе­еся произведение именно русского зодчества, обогащенное не­которыми элементами итальянской архитектурной культуры эпохи Возрождения. Успенский собор был закончен в 1479 г. Это великолепное сооружение явилось вместе с тем отнюдь не подражанием собору во Владимире, а совершенно новым, само­стоятельным произведением, превзошедшим рекомендованный образец.

Сходство с владимирским собором не выходит за рамки нескольких внешних элементов: оба храма имеют по пять глав и украшены аркатурным поясом по стенам. Но во владимирском соборе — 14 столпов, а московский стоит на шести, причем четыре из них Аристотель Фиораванти сделал не квадратными, как обычно в русских постройках, а круглыми. Вместо трех апсид алтарной части владимирского собора в московском соборе Фиораванти устроил пять апсид, спрятав их за мощные угловые пилястры. Четыре прясла стены завершены спокойными полукружиями. Тот же круговой ритм воплощен в мощных, сим­метрично расположенных барабанах пяти куполов. Массивные, гладкие стены лишены украшений, кроме крупного пояса арка­тур, разбивающих их по горизонтали. Все здание проникнуто как бы торжественной величавостью и вместе с тем очень четким, строгим ритмом. Здесь нет ни внешней пышности, ни бьющей в глаза нарядной декоративности. Государственная сила и стро­гость нашли превосходное воплощение в четких формах Успен­ского собора. Такое же внушительное впечатление производил Успенский собор и внутри, с его очень свободными в сравнении с другими постройками XV в. пространствами. Высокая строитель­ная техника позволила Аристотелю Фиораванти увеличить внут­ренний объем собора за счет прочных, но и необычайно тонких стен и столпов. В 1514—1515 гг. собор был расписан фресками и приобрел нарядный вид. Стенопись была «вельми чудно и всякой лепоты исполнена». Современники с восторгом отзыва­лись об Успенском соборе: «Бысть же та церковь чюдна вельми величеством, и высотою и светлостию, и звоностию, и простран­ством, такова же прежде того не бывала в Руси, опроче Владимирскиа церкви, а мастер Аристотель».

Успенский собор стал не только главным сооружением ве­ликокняжеской Москвы, но и классическим образцом монумен­тального церковного зодчества XVI в. Пятиглавие московского Успенского собора, его основные формы и пропорции многократно повторились в различных вариантах в соборах того времени.

Сооружение Успенского собора было лишь началом грандиоз­ной перестройки Московского Кремля, задуманной Иваном III, «государем всея Руси». Необходимо было привести вид резиден­ции великого князя в соответствие с неизмеримо возросшей си­лой, значением и авторитетом московской великокняжеской вла­сти. Возможно, что в выработке планов перестройки Кремля принял участие и Аристотель Фиораванти. Вскоре из Италии приехали еще специалисты-строители — Пьетро Антонио Солари, Марко Руффо и др. В 1485 г. началось сооружение новых стен Кремля, закончившееся лишь в 1516 г.

Сначала укрепили южную сторону Кремля. Антон Фрязин построил проездную башню с тайником для добывания воды (Тайницкую). В 1487 г. Марко Руффо начал строительство Беклемишевской башни в юго-восточном углу Кремля, в 1488 г. в юго-западном углу Антон Фрязин поставил Свибловскую (ныне — Водовзводная) башню. Построенные башни соединили несколько изломанной по линии стеной с меньшими стрельницами, и южная, наиболее опасная часть города, выходившая к Москве-реке, была укреплена. Затем стали строить другие башни и стены. Пьетро Солари поставил в 1490 г. с западной стороны Кремля башни у Боровицких ворот и с восточной стороны — башню у Константино-Еленинских и вывел стену от Свибловской до Боро­вицкой башни. В 1491 г. он вместе с Марко Руффо заложил на восточной стороне новую Фроловскую (ныне — Спасскую), ра­зобрав постройку В. Д. Ермолина с барельефами, и Николь­скую башни. Тогда же на Спасских воротах была помещена сохранившаяся до сих пор надпись на русском и латинском языках: «Иоанн Васильевич, божией милостию великий князь владимирский, московский, новгородский, тверской, псковский, вятский, угорский, пермский, болгарский и иных и всея России государь, в лето 30 государствования своего сии башни повелел построить, а делал Петр Антоний Соларий, медиоланец, в лето от воплощения господня 1491». Тот же Солари построил стену от Никольской башни до реки Неглинной, где в 1492 г. поставил круглую Собакину (ныне — Угловая Арсенальная) башню, в основании которой с большим искусством заключен был обильный родник. Солари вскоре умер, но строительство стен продолжа­лось Алевизом Миланцем. Теперь стали укреплять берег вдоль реки Неглинной и в целях противопожарной безопасности снесли с этой стороны все дворы. В 1495 г. была заложена последняя, Троицкая, башня.

В результате этих строительных работ были возведены ныне существующие стены Московского Кремля (без шатровых заверше­ний на башнях, поставленных в XVII в.), охватившие всю его современную территорию в 26,5 га[58]. Тогда же окончательно служилась внутренняя планировка Московского Кремля.

В центре Кремля находилась Соборная площадь с монумен­тальным зданием Успенского собора и высокой башней церкви Иоанна Лествичника, замененной позднее колокольней Ивана Великого. Соборная площадь в конце XV — начале XVI в. интенсивно застраивалась. С севера от Успенского собора поднялся трехглавый собор Богоявленского монастыря, выполненный в духе традиций московского зодчества XIV в.

Вскоре на юго-западной стороне площади было сооружено существующее доныне здание Благовещенского собора, являвшего­ся частью великокняжеского дворцового комплекса. Этот собор строили псковские мастера, и здесь снова очень ярко проявился творческий синтез различных архитектурных школ — владимиро-суздальской и псковско-новгородской. Как и раннемосковские со­боры, Благовещенский собор был вначале трехглавым, но уже в XVI в. стал пятиглавым. Приемы внешнего убранства заимство­ваны и от московских традиций (аркатурные пояски) и от псковских (узоры верхней части куполов). Тогда же псковские мастера построили с западной стороны от Успенского собора небольшую церковь Ризположения.

В 1487—1491 гг. ансамбль кремлевских построек пополнился замечательным сооружением Марко Руффо и Пьетро Антонио Солари — Грановитой палатой, предназначенной для приема ино­земных послов. Это был самый большой зал того времени. Своды опирались на громадный столп посередине. Наверху были сде­ланы особые сени с тайником, откуда женщины великокняже­ской семьи могли незамеченными наблюдать за происходившим в Грановитой палате. Позднее, в конце XVI в., палата была распи­сана фресками.

В Кремле был построен также великокняжеский дворец и некоторые другие каменные палаты, в том числе и на митропо­личьем дворе. Затем в 1505—1508 гг., уже при Василии III, Алевиз Новый построил усыпальницу великих князей — Архан­гельский собор. В противовес строгому виду Успенского собора Архангельский собор внешне очень наряден и декоративен и даже мало походит на храм. Во внешнем облике Архангельского собора многое взято от приемов зодчества итальянского Возрождения, но внутренняя основа собора сохранена в духе традиций рус­ского зодчества (куб, увенчанный пятиглавием, и т. п. особен­ности). В самом начале XVI в. был воздвигнут еще один собор в Кремле — собор Чудова монастыря, в котором ярко проявились особенности новой московской архитектуры — сочетание строго­сти и величественности с декоративными приемами внешнего украшения здания. Этот новый московский стиль явился резуль­татом творческого обобщения всего того яркого и разнообраз­ного художественного богатства, которое было применено раз­ными мастерами, представителями разных школ, во время за­стройки Кремля. В своеобразном творческом соревновании тради­ций Владимиро-Суздальской Руси и итальянского Возрождения, раннемосковской школы и новгородско-псковской складывалась и формировалась новая, общерусская архитектурная школа, характеризуемая большим богатством и разнообразием форм.

Московский Кремль явился поэтому уникальным произведением зодчества, воплотившим все богатство его форм на рубеже XV и XVI столетий. Густо застроенный белоснежными соборами и дворцами различных форм и объемов, сверкающий куполами и крестами, окруженный красной кирпичной стеной с четким зубчатым силуэтом «ласточкина хвоста», Московский Кремль представлял собой исключительно живописное зрелище, поражав­шее взор и русских людей и иноземцев. Напротив Кремля на другой стороне реки был устроен громадный Государев сад, просуществовавший до XVIII в.

От центра Кремля — Соборной площади — расходились радиу­сами к воротам московские улицы. Они продолжались за пре­делами Кремля. Город быстро рос, и на протяжении XVI в. пришлось строить еще три кольца укреплений — сначала в 30-х гг. каменная стена Китай-города окружила посад, потом в 80-х гг. знаменитый градостроитель Федор Конь построил стену Белого города по теперешнему Бульварному кольцу, и, наконец, в 1591 —1592 гг. была возведена деревянная стена — Скородом — по нынешнему Садовому кольцу. Четыре линии укреплений со 120 башнями опоясали Москву на протяжении конца XV и XVI в. Планировка Москвы и ее сердца — Кремля послужила образцом планировки многих русских феодальных городов XV—XVII вв. Градостроительство, в особенности создание военно-оборони­тельных сооружений, приобрело в Российском государстве гораз­до более широкий размах, чем в предшествующее время, и привело к выработке ряда новых технических и художествен­ных приемов. Крепостное строительство развивалось не только в городах, но и в монастырях, бывших очень важными звеньями в системе оборонительных сооружений. При этом нужно иметь в виду, что к концу XV в. уже окончательно определился переход к огнестрельному оружию, что сразу коренным образом изменило задачи и характер оборонительных сооружений. Теперь необходи­мо было возводить гораздо более мощные каменные стены с башнями, бойницами и дозорными вышками. Характерно, что в начале XVI в. мастеров для реконструкции старых укреплений и постройки новых посылала Москва, и даже в такие центры, как Новгород и Псков, еще недавно славившиеся своими строителя­ми. Руководящая роль в крепостном строительстве окончатель­но закреплялась за Москвой.

Четким квадратом поднялись в 1492 г. стены Иван-города. Затем появились мощные башни на стенах Новгородского и Псковского кремлей. В 1508—1511 гг. с участием Петра Фрязина был построен каменный кремль Нижнего Новгорода. Затем в 1514—1521 гг. построили кремль в Туле, в 1525—1531 гг. — в Коломне, в 1531 г. — в Зарайске, в 1556 г. — в Серпухове.

Подверглись перестройке и укрепления многих монастырей, в том числе Троице-Сергиева, получившего в XVI в. камен­ные стены, заново были построены укрепления ряда подмосков­ных монастырей. Одним из памятников монастырского крепо­стного строительства XVI в. является сохранившаяся в Москве башня «Дуло» Симонова монастыря. Она была выстроена в 80—90-х гг. XVI в. Оригинальны квадратные башни отстроен­ного в конце века Пафнутьева Боровского монастыря. Тогда же были возведены каменные укрепления Соловецкого, Кирилло-Белозерского и других монастырей. Замечательным итогом раз­вития русского крепостного зодчества в XVI в. явился построен­ный Федором Конем Смоленский кремль, за изумительную красоту свою названный «ожерельем земли Русской».

Крепостное зодчество составляло важную, но, разумеется, отнюдь не единственную область развития архитектурной культуры. Мы уже говорили выше о сложном процессе формирова­ния общерусской школы зодчества. Дальнейшее развитие рус­ского зодчества в первой половине XVI в. привело к заметному изживанию местных особенностей в архитектуре. Русское средне­вековое зодчество, как и в других феодальных странах, было, конечно, очень тесно связано с потребностями церкви и направле­но в значительной степени на обслуживание ее интересов. Это об­стоятельство не могло не отразиться на характере сооружений. Творческий п<