Глава 14. Ингушетия и Северная Осетия-Алания: социально-психологические детерминанты сохранения межэтнической напряженности

Ингуши и осетины веками жили рядом, были добрыми соседями, нередко между ними возникали родственные связи. Тем не , менее для проживающих на Северном Кавказе народов резкое ухудшение осетино-ингушских отношений не было неожиданностью. Память нескольких современных поколений этого региона хранит даты, факты и ситуации, которые свидетельствуют о существовании напряженности между ингушами и осетинами на протяжении десятков лет. Особую роль в этом сыграла депортация ингушей в 1944 г. В октябре 1992 г. мир между этими народами был нарушен. Где бы ни лежали корни ингушско-осетинского конфликта – в отношении к собственности, в дележе должностей, в борьбе за избирательные голоса (Тишков, 19976), его трагические последствия – невосполнимость человеческих жертв, пропавшие без вести и заложники, разрушенные дома и жизни – основа устойчивого противостояния осетин и ингушей.

До войны в Чечне ингушско-осетинский конфликт был самой острой проблемой региона. Он длится уже так долго, что наблюдатели отмечают сезонные колебания: напряженность усиливается весной. С момента трагических событий в Пригородном районе Северной Осетии-Алании вышло несколько указов Президента Российской Федерации об урегулировании конфликта, подписано множество соглашений, постановлений о порядке возвращения беженцев в места их прежнего проживания. Но до середины 1997 г. лишь немногим более 5% беженцев вернулись в Пригородный район. По данным МВД Северной Осетии, на 15 июля 1997 г. здесь проживало свыше 7,2 тыс. ингушей, включая не покидавших

Пригородного района ингушей – жителей с. Майское и с. Чер-мен (Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. Бюллетень, октябрь, 1997 г. С. 16).

Почему же с таким трудом налаживается переговорный процесс между осетинами и ингушами? Ведь помимо официальных контактов на федеральном и региональном уровнях были организованы многочисленные встречи. Встречались старейшины, молодежь, представители одних профессий, воины-интернационалисты, религиозные деятели, женщины, спортсмены, бизнесмены. Какие-то результаты есть, но по сравнению с затраченными усилиями надо признать, что они минимальны. Политологи называют немало причин затяжного характера ингушско-осетинского конфликта, в том числе пассивность и неповоротливость сначала Временного госкомитета по ликвидации последствий конфликта, потом так называемого аппарата при Президенте России, необеспечения федерального финансирования восстановительных работ в Пригородном районе, наличие национал-радикалов среди ингушей и осетин, противоположность позиций руководства республик.

Помимо этих и других причин нельзя сбрасывать со счетов социально-психологические детерминанты сохранения напряженности между Северной Осетией и Ингушетией. К их числу относится ряд факторов, которые, на наш взгляд, имеют наибольшее психологическое значение для людей, длительное время проживающих в ситуации конфликтной межэтнической напряженности. Среди них: (а) наличие реальной основы непрерывной конфронта-ционности ситуации – отсутствие решения по вопросу спорных территорий; (б) высокая нестабильность межэтнических отношений в северокавказском и соседних с ним регионах; (в) исторические различия в этносоциальном статусе осетин и ингушей; (г) актуализация прошлых негативных моментов во взаимоотношениях и современный негативный опыт разрешения конфликта; (д) сам факт достижения критического уровня конфронтации, перехода к агрессии и насилию; (е) акцентирование этнокультурных, психологических и религиозных различий. Перечисленные факторы находят прямое отражение в содержании этнического самосознания и в значительной степени определяют формирование у сторон соответствующих этнических образов и интерпретаций мотивов и действий друг друга. Эти образы и интерпретации становятся серьезными барьерами, затрудняющими формирование кооперативной стратегии по урегулированию осетино-ингушских отношений.

Территориальные и этнические границы

Осетино-ингушский конфликт в полной мере относится к типу территориальных конфликтов, разрешение которых, по мнению многих исследователей, представляется наиболее трудным. Именно проблемы, связанные с территориальными спорами, за несколько месяцев до конфликта назывались русскими, осетинами и ингушами, проживающими в Северной Осетии, в качестве главных причин напряженности (см. табл. 12)1.

Таблица 12

Мнения жителей Северной Осетии об основных причинах напряженности осетино-ингушских отношений (1992 г.) в % к числу опрошенных

Варианты ответов	Осетины	Русские	Ингуши
Несходство национальных обычаев, традиций	7,0	4,9
Религиозные различия	9,0	11,8	3,2
Тяжелое экономическое положение	15,0	8,8	6,5
Неправильная политика союзного руководства	49,0	36,3	16,1
Ошибочная политика руководства Сев Осетии-Алании	7,5	11,8	58,1
Территориальные претензии ингушей	77,5	67,6	22,6
Нежелание осетин уступить спорные территории	17,5	18,6	64,5
Притеснение ингушей со стороны осетин	1,5	2,9	35,5
Уголовные преступления на межнациональной почве	35,5	20,6	12,9

Примечание. При ответе на вопрос можно было назвать несколько пунктов.

До конфликта четверть русских считали эти земли «исконно казачьими», треть осетин – «исконно осетинскими», около 70% ингушей – «исконно ингушскими». «Общей родиной для осетин, ингушей и казаков» назвали эту территорию треть осетин, половина всех опрошенных русских и 16% ингушей.

Таблица 13

Мнения жителей республики Северная Осетия-Алания об

исторической принадлежности части Пригородного

района (1992–1995 гг.) в % к числу опрошенных

Принадлежность	Осетинь	i	Русские		Ингуши
территории
1. Исконно осетинские земли	33,0	25,6	19,9	5,9	3,7	9,1	–	–
2. Закрепленные за Осетией по закону	31,0	61,3	52,3	15,7	26,0	50,6	–	–
3. Исконно казачьи	20,0	6,4	7,9	25,5	31,2	18,1	–	–
4. Исконно ингушские	–	0,5	–	2,9	–	–	67,7	67,7
5. Земли Ингушетии, незаконно отобранные	0,5	2,1	–	3,9	5,7	–	51,6	29,1
6. Спорная территория	5,5	2,2	4,8	7,8	25,9	10,3	3,2	3,2
7. Общая родина	32,5	4,5	12,0	49,0	12,0	13,7	16,1	–
8. Другое	4,0	1,0	7,3	2,9	–	5,0	–	–

Примечание. При ответе на вопрос можно было назвать несколько пунктов.

Мнения жителей Северной Осетии-Алании о принадлежности спорных территорий существенно изменились после конфликта (см. табл. 13, данные по 1994 г.). По данным, полученным в массовом опросе летом 1994 г., в два раза больше осетин стали рассматривать спорные территории как земли, закрепленные за Осетией по закону. Увеличилось количество таких представлений и среди русских. Экспертный опрос 1995 г. показал абсолютное доминирование этого мнения среди осетинской и русской творческой и политической элиты, а также в рабочей среде. В то же время снизилась радикальность представлений осетин о территориях Пригородного района, как об «исконно осетинских» землях. Время, прошедшее после конфликта, способствовало снижению эмоциональности мнений и формированию более прагматичного взгляда на суть конфликта. Тем не менее такая позиция достаточно прочна и поддерживается среди осетин политической элитой и творческой интеллигенцией. Придерживается этой позиции и часть русской политической элиты Северной Осетии-Алании. И все же среди осетин и русских встречались респонденты, считавшие часть земель Пригородного района «исконно ингушскими» или «незаконно» у них «отобранными». Сами ингуши однозначно придерживаются именно этого мнения. Лишь 3% ингушей склонны все же рассматривать эти земли как спорные. В Конституции Республики Ингушетия территориальные притязания к Северной Осетии-Алании закреплены на официальном уровне.

По сравнению с 1992 г. среди осетин уменьшилось число тех, кто считает спорные территории «исконно казачьими». Хотя традиция взаимоподдержки друг друга осетинами и казачеством была продолжена во время вооруженного конфликта, к моменту нашего опроса в 1994–1995 гг. ситуация неоднократно менялась. Этому способствовали различные политические события и активная деятельность казачества в регионе. Одним из ее результатов явилось укрепление среди русских Северной Осетии-Алании мнения о «казачьей» принадлежности спорных территорий. Это представление находит поддержку в первую очередь у русских рабочих: среди них треть опрошенных в 1995 г., как и треть всех опрошенных русских в 1994 г. продолжали считать спорные территории «исконно казачьими». В то же время русская политическая элита Северной Осетии-Алании, следуя за национальной элитой республики, активно поддержала мнение о том, что часть Пригородного района – это земли, закрепленные за Осетией по закону.

Существенно потускнели под влиянием конфликтов романтические представления о спорной территории как об «общей родине». Число осетин – сторонников такого рода представлений в 1994 г., по сравнению с 1992 г., снизилось в 8 раз. Среди городских русских таких респондентов в 1994 г. вообще не оказалось, в то время как два года назад половина всех опрошенных русских считали спорные территории общей родиной. Среди оп- / решенных ингушей в 1994 г. никто не назвал данную территорию «общей родиной», в то время как до конфликта так воспринимали Пригородный район приблизительно пятая часть ингушей. Это одно из доказательств расщепления верхних обобщающих уровней социальной идентичности и уплотнения этнических границ. Идеологическая риторика прошлого существенно сдала свои позиции под влиянием ситуации затяжной межэтнической напряженности. Конфликт драматически изменил представления у всех сторон о возможностях благополучного совместного проживания. Но в 1995 г. представления об «общей родине» начинают все более активно поддерживаться творческой и политической элитами, уставшими от затянувшейся конфронтации.

Нестабильность межэтнических отношений

Помимо вооруженных конфликтов последних лет нестабильность межэтнических отношений в северокавказских республиках и конкретно в регионе проживания осетин и ингушей в значительной степени обусловлена высокой интенсивностью миграционных процессов прошлого и настоящего времени.

К их числу, во-первых, относится большая межреспубликанская миграция, связанная с началом возвращения в 1957 г. депортированных народов, в том числе и ингушей, на территории своих национальных образований. После возвращения часть ингушей компактно расселилась в Пригородном районе Северной Осетии-Алании. Всего с 1957 по 1989 гг. жителями данного района стали около 17 тыс. ингушей.

Во-вторых, это миграционные процессы последних лет. Например, в Северной Осетии-Алании, которая и в благополучные времена занимала первое место среди российских автономий по показателю плотности населения, появилось большое количество переселенцев и беженцев различных национальностей. Среди них основную часть составили беженцы-осетины из внутренних районов Грузии и Южной Осетии, уже более пяти лет как осевшие в республике, осетины из Средней Азии и Пригородного района.

Перерастание осетино-ингушской напряженности в вооруженное противостояние и политические процессы в Чечне ускорили отток русского населения из Чечни и Ингушетии – в Северной Осетии появились сотни беженцев-казаков. В этот период в газете «Терский казак» было опубликовано коллективное письмо казаков из Сунженского района Ингушетии, которые считали «...невозможным нормальное проживание русских с ингушами в казачьих станицах» и предлагали «свой выход»: переселить русское население Ингушетии в Пригородный район Северной Осетии, а в освободившиеся дома вселить ингушских беженцев. По их мнению, в результате такого шага будут достигнуты следующие цели: «...Уменьшится национальная напряженность в северокавказском регионе, появится реальная возможность прекращения конфликта, Осетия получит в лице своих новых граждан тружеников-земледельцев, что благотворно скажется на экономическом состоянии; уменьшится миграционная нагрузка на Юг России» (Терский казак. 1993. №3.).

Низкая численность осетин, проживавших в бывшей Чечено-Ингушетии, определила их относительно небольшой отток в Осетию. В 1994 г. беженцев-осетин из Чечни и Ингушетии было 540, вынужденных переселенцев – 151 человек. Всего же в целом на 1 июля 1994 г. в Северной Осетии было зарегистрировано 49 450 беженцев и вынужденных переселенцев, к сентябрю 1997 г. их число снизилось до 35,2 тыс. человек (данные миграционной службы Северной Осетии).

По данным Мухарбека Аушева – президента Ассоциации по оказанию помощи ранее депортированным народам и вынужденным переселенцам, на территории Ингушетии в начале 1997 г. находилось 37 650 ингушских беженцев – бывших жителей Северной Осетии (Северный Кавказ. 1997. №1). В связи с тем, что ингуши нередко проживали в Осетии без прописки у своих родственников, эта цифра близка к действительности, так как по данным МВД Северной Осетии численность ингушского населения республики на момент начала вооруженного конфликта – 31 октября 1992 г. – составляла 37,5 тыс. человек (Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. Бюллетень. 1997. № 4. С. 16). Надо также учитывать, что после вооруженного конфликта в Осетии осталось 12 500 ингушей – жителей ряда населенных пунктов республики (например, поселок Майское, село Хурикау Моздокского района), не принимавших в нем участия.

Наличие большого числа беженцев в конфликтной зоне порождает не только экономические и социальные проблемы, но является дополнительной психологической нагрузкой для двух республик. Беженцы и переселенцы – это люди в состоянии травматического или посттравматического стресса. Они не способствуют оздоровлению тяжелой обстановки, а напротив, еще более увеличивают негативную «аффективную» заряженность психологического поля конфликта.

Нестабильность этнических отношений усиливает дифферен-цированность и избирательность социального восприятия. В ситуации конфликтной межэтнической напряженности все этнические образы преломляются сквозь призму конфликта. Психологическая дистанция между народами увеличивается, формируется устойчивая «предубежденная» когнитивно-эмоциональная система, включающая собирательные образы союзников и врагов. С образами врагов все понятно, но кто в представлениях осетин и ингушей является их союзниками? О взаимоотношениях между ингушами и чеченцами мы уже писали в главе 10. В данный исторический момент несмотря на этнокультурную близость ингушей и чеченцев численное превосходство последних определяет стремление ингушских лидеров дистанцироваться от близкородственных соседей. В таких случаях воздвигаемые этнические границы имеют скорее искусственную природу и без их усиления границами административными плохо выполняют свою разделительную функцию.

Как показано в предыдущей главе, представители ингушской молодежи (18–25 лет), которые родились уже на земле предков, а не в степях Средней Азии, отождествляли себя в большей степени с русскими, чем с родственными им чеченцами Чеченцы, в свою очередь, также не были склонны выделять ингушей как наиболее психологически близкую к себе группу, а ставили их практически в один ряд с русскими. Но такая картина была получена в начале 1980-х гг. В 1990-х гг. ингуши поддерживали чеченцев во время войны, многие чеченские беженцы нашли приют в Ингушетии. И у ингушей есть основания рассчитывать на поддержку чеченцев в критической ситуации.

Политические связи Ингушетии и Осетии с Россией начинаются в середине XVIII в. Их развитию способствовали незащищенность Ингушетии и Осетии от внешних нападений, стремление к установлению торговых связей с русской пограничной линией (Блиев, 1985), а также перспективы массового переселения на равнину. Непосредственные контакты между осетинами и ингушами – с одной стороны, и русскими – с другой, начинались через взаимоотношения горцев с казаками.

Казаки, начавшие осваивать среднее Предтеречье Северного Кавказа еще в XVI в., проживали на спорных сегодня территориях Северной Осетии-Алании с 1859 по 1922 г. С появлением в XIX в. казачьих станиц Сунженской линии вопрос земельного дефицита для горцев еще более обострился {Гордеев, 1992; Заседателева, 1974; Козлов, 1990; Омельченко, 1991). Установление советской власти сопровождалось изгнанием в 1920–1923 гг. казаков Сунженской линии. Казачьи станицы были заселены ингушами, которые проживали там в течение 22 лет до 1944 г.

В противоположность ингушско-казацким отношениям осетино-ингушские складывались относительно благоприятно. Осетины часто становились казаками. Уже в годы советской власти, когда правобережное казачество в 1920-х гг. было поголовно репрессировано, левобережное казачество пострадало лишь отчасти, благодаря совместным активным действиям осетин и казаков. Отметим также, что терские казаки одними из первых выступили на стороне Северной Осетии в октябре–ноябре 1992 г. В случае дальнейшего обострения отношений между Осетией и Ингушетией местные казаки и казачество юга России, несмотря на внутренние разногласия, могут выступить как союзники осетинского народа.

Нестабильность межэтнических отношений определяется также особенностями социально-демографических, политических и культурных процессов в регионе. Интерес в данном случае представляет сравнение не только ингушей с осетинами, но того и другого народа с русским населением республик. Русские по данным переписи 1998 г. занимали по численности прочное второе место после титульных народов как в Северной Осетии, так и в бывшей Чечено-Ингушетии. Среди социально-демографических факторов, особенно повлиявших на формирование этнического самосознания народов Ингушетии и Осетии, выделяются следующие: темпы естественного прироста титульных национальностей и рост их удельного веса в городской среде.

Самый низкий уровень естественного прироста населения среди северокавказских народов сохраняется у осетин, что является одним из индикаторов более высокой степени модернизированное™ Северной Осетии по сравнению с другими республиками региона. Наиболее высокий уровень рождаемости в 1980-х гг. на Северном Кавказе был зафиксирован в бывшей Чечено-Ингушетии. Например, за одно десятилетие (1979–1989 гг.) число ингушей увеличилось на 30%, чеченцев – на 26%, в то время как естественный прирост русских снизился здесь за тот же период времени более чем в 15 раз.

Титульные национальности значительно потеснили русское население в городах республик. Удельный вес чеченцев и ингушей в общей численности городского населения бывшей Чечено-Ингушетии увеличился за 30 лет (1959–1989 гг.) более чем в 5 раз, осетин в Северной Осетии – в 1,7 раза. В частности, во Владикавказе удельный вес осетин вырос с 23,6% в 1959 г., до 40% в 1979 г., почти достигнув уровня существующего тогда удельного веса русских (43%), а в 1989 г. практически сравнялся с 50% отметкой

(см. табл. 14, глава 15). Более чем в 7 раз по сравнению с 1944 г. увеличилось число ингушей в столице Северной Осетии-Алании – за период с 1957 по 1989 гг. во Владикавказе поселилось 14,4 тыс. ингушей.

В Северной Осетии-Алании, как и во всех других северокавказских республиках, наиболее активной в области национального возрождения и социально-политической деятельности оказалась титульная национальность. Приведем для примера наиболее крупные события, произошедшие в этой республике за 1991 г.: переименование СО АССР в Северо-Осетинскую Советскую Социалистическую Республику, Съезд народов Северной Осетии, Съезд осетинского народа, Международная научная конференция по осетиноведению и др. Они отражают общие тенденции национального возрождения в целом по региону. Одной из сторон активизации процессов суверенизации явилось увеличение во властных структурах, в политической, социальной и экономической сферах жизнедеятельности доли чеченцев в Чечне и осетин в Осетии по сравнению с русскими и ингушами, проживающими в этих республиках.

Все эти процессы активизировали и ингушскую элиту. Но ингуши столкнулись с жесткой конкуренцией в предпочитаемых ими социально-профессиональных нишах и в Чечено-Ингушетии, и в Северной Осетии. В Осетии, по мнению осетин и русских, ингуши были заняты и добивались успехов главным образом в промышленности, а также в научно-образовательной и культурной сферах деятельности. В промышленности серьезную конкуренцию ингушам составляли русские и татары. В образовании, науке и культуре – престижных сферах деятельности в Осетии – практически все народы республики, и в первую очередь – осетины и русские (см. рис. 17). Вследствие различного статусного положения, с одной стороны, осетин и чеченцев, а с другой – ингушей, последние не сумели в полной мере реализовать свои социальные потребности. Это явилось еще одной важной причиной повышения социально-политической активности ингушской элиты.

Социально-политическая активность ингушей в 1989–1991 гг. отличалась, в первую очередь, четкой направленностью на разрешение территориального вопроса в пользу Ингушетии (Anchabadze, Arutiunov, Volkova, 1993). В 1989–1990 гг. состоялось более 10 крупных митингов, главной темой которых был территориальный вопрос. В 1991 г. их число уже превысило 30. Некоторые из этих многотысячных митингов длились по несколько недель, основательно накаляя ситуацию.

Рис. 17. Успешность и сферы жизнедеятельности:

1 – промышленность; 2 – предпринимательство, финансовая деятельность; 3 – животноводство; 4 – сельское хозяйство; 5 – торговля; 6 – наука, образование, культура; 7 – юридическая деятельность.

Этносоциальный статус

Различия в этносоциальном статусе между ингушами и осетинами определялись тем, что ингуши как «наказанный» народ, несмотря на восстановленную после возвращения на родину «титульность», оставались ущемленным меньшинством и как бы народом «второго сорта» и в Осетии, и в бывшей Чечено-Ингушетии.

Осознание народом своего положения в системе социальных связей и отношений обусловлено уровнем его социального развития. До образования советского государства темпы эволюции осетинского и ингушского народов историки и этнографы оценивают приблизительно одинаково. Общественный строй горских народов Кавказа в XIX в. определяется в целом как патриархально-феодальный. Тем не менее, в социальной структуре народов Северного Кавказа существовали различия. Например, она была более сложной у кабардинцев и части западных адыгов, менее сложной – у чеченцев и ингушей. Промежуточное положение по социальной стратификации занимали осетины вместе с карачаевцами и абазинами (Волкова, 1989; Гарданов, 1967; Кушева, 1963; Робакидзе, 1978). Так, и Тагаурское общество осетин, и горные ингуши в начале XIX в. находились в политической зависимости от кабардинских князей, владевших значительной частью северокавказской равнины, и платили подать в один рубль серебром (Волкова, 1989).

И Ингушетия, и Северная Осетия после их краткого совместного существования последовательно в Горской республике, Терской Советской Республике, Горской (АСС) Республике прошли путь от автономных областей до автономных республик. Однако, по сравнению с «персональной» автономией Северной Осетии, Ингушетия с 1934 по 1944 гг. и с 1957 г. по август 1991 г. являлась составной частью Чечено-Ингушетии сначала как автономной области, а с 1936 г. – как АССР. Только в 1992 г. Ингушетия стала субъектом Российской Федерации такого же уровня, как и Северная Осетия.

Огромные человеческие и моральные потери ингуши претерпели во время депортации. Как и другие репрессированные народы, они прошли через «статусную депривацию» – упразднение не только республики, но и народа. В целом, в 1944 г. из Пригородного района было выселено 26 019 человек, включая 2 254 человек из самого Владикавказа. Всего депортировали 493 269 чеченцев и ингушей. Из них приблизительно пятую часть составляли ингуши, численность которых к тому времени была 91,2 тыс. человек. Эта беспрецедентная по масштабам и по сути акция не могла не изменить самосознание ингушского народа.

С.У.Алиева, прошедшая ребенком через ад репрессий, пишет, что до сих пор не может «...преодолеть сложившегося в школьные годы рефлекса ущербности, неправомочности, неравноправности своего "предательского", "плохого" национального происхождения» (Алиева, 1993, с.322). 1944 г. послужил началом активного накопления депрессивных астенических состояний у целого народа, оказавшегося в унизительной ситуации этносоциального неравенства. По оценке самих репрессированных, стремление выжить вело к нравственному саморазрушению: «Выживали те, кто научился хитрить, изворачиваться, ловчить, "делать" деньги, лгать» (Базоркина, 1993, с.119). Тяжелые психологические последствия этносоциального неравенства до конца не преодолены и сегодня. Только смена нескольких «благополучных» поколений может освободить народ от тяжелого груза унижений, обид и ненависти к обидчикам.

Северная Осетия в период депортаций, напротив, оказалась в территориальном выигрыше, определившем соответственно политические и экономические преимущества. В итоге ее территория увеличилась за счет Моздокского района, заселенного русскоязычным населением, и Пригородного района, который слился со столицей республики экономически и территориально. Однако цена этих преимуществ оказалась достаточно высока: два насильственных переселения и дальнейшее проживание в заведомо конфликтной зоне.

В 1944 г. бремя переселения осетинам пришлось разделить с жителями соседних республик и областей. Людей перемещали насильно, применяя жесткие административные и партийные меры давления и контроля, усугубленные военным временем. Осетинские семьи особенно сопротивлялись переселению, так как по кавказским обычаям соседи близки как родственники, а ингуши и осетины многие столетия жили рядом.

В 1957 г. Чечено-Ингушетии возвратили часть земель, переданных в военное время Северной Осетии. Проживавшие на этих территориях осетины были вывезены и лишены недвижимого имущества, нажитого за последние годы. Значительная часть переселенных осетин была из Грузии, где они уже потеряли свои жилища, поэтому эти люди селились в Пригородном районе и у своих родственников в Осетии. В качестве «земельной» компенсации за оставшиеся в Осетии территории в пользу Чечено-Ингушетии от Ставропольского края были отторгнуты три района (Каргалинский, Шелковской и Наурский), превышающие ранее отчужденные земли по площади. Однако эти территории в конечном итоге достались не Ингушетии, а Чечне, и при предъявлении своих претензий ингушская сторона об этой компенсации предпочитает не упоминать. В период с 1960-х по 1990-е гг. казачье население здесь сократилось до 30%, в то время как чеченское возросло до 49% (Цуциев, 1994).

Факт возвращения в конце 1950-х гг. депортированных народов оказался не решением проблемы, а порождением целого ряда новых, не менее серьезных проблем. Они особенно обострились после принятия закона Российской Федерации «О реабилитации репрессированных народов» от 26 апреля 1991 г., который можно рассматривать в качестве «пускового» политического фактора эскалации напряженности между осетинами и ингушами. На его основе репрессированным народам предоставлялись «...права на восстановление территориальной целостности, существовавшей до антиконституционной политики насильственного перекраивания границ, на восстановление национально-государственных образований, сложившихся до их упразднения, а также на возмещение ущерба, причиненного государством». Закон существенно обострил неучтенный в этом декларативном акте вопрос о последовавших вслед за депортациями насильственных перемещениях народов. Например, осетины прошли через насильственные переселения в 1920, 1944 и 1957 гг., казаки – в 1918–1920 гг Самым уязвимым местом этого закона является нормативно-правовой аспект Его непроработанность превратила данный документ в чисто декларативный акт

Если Северная Осетия считалась экономически наиболее развитой среди республик Северного Кавказа, то молодой Ингушской республике в этом ряду досталось последнее место. Ингуши начинали строить свою жизнь практически заново – без социальной, экономической, административной структуры. В принятом ВС Российской Федерации 4 июня 1992 г. законе «Об образовании Ингушской республики в составе Российской Федерации» не были определены важнейшие государственные атрибуты: территория, границы, столица.

Итак, осетины более органично вписывались в советскую этносоциальную структуру, отличались законопослушностью. Ингуши, напротив, на протяжении многих лет находились с окружающим обществом в состоянии конфликта, подпитываемого глубокими противоречиями между необходимостью социального взаимодействия и ущемленностью и сложностью выражения группового «Я» Результаты этого – отчуждение и замыкание целого народа, накопление депрессивных психологических состояний, развитие комплекса «обиженной нации». Несущим стержнем этих негативных процессов явилось чувство несправедливости, в значительной степени определяющее восприятие и интерпретацию поведения других этнических групп. Через конфликт ингуши стремились вернуть утраченные земли, на которых предполагалось строить новый дом. Осетины пытались сохранить уже устоявшуюся административную и экономическую конфигурацию республики и обеспечить ее народам свободное и безопасное развитие. Выравнивание этносоциального статуса у конфликтующих сторон на государственно-политическом уровне вовсе не означает немедленную перестройку их сознания. И тем более это не предполагает немедленного появления равных возможностей. Такое положение дел подкрепляет соперничающую стратегию поведения в ситуации конфликтной межэтнической напряженности.

Наследство и реалии межэтнических отношений

Опыт межэтнических отношений можно условно разделить на три части исторический опыт предыдущих поколений, непосредственный опыт очевидцев (живущих поколений) и актуальный опыт последних лет Все эти три совокупности обобщенной и схематизированной информации эмпирических знаний и соответствующих навыков имеют свои особенности преломления в групповом этническом самосознании.

В историческом развитии осетин и ингушей, как и у каждого кавказского народа, достаточно примеров внешней агрессии и принуждения. Взаимоотношения между самими этими народами на протяжении их многовекового сосуществования также нельзя отнести к разряду идиллических. Например, в эпоху средневековья эти отношения характеризуют и как антагонистические, и как дружественные. «Антагонизм возникал по причине борьбы за землю, дружественными же они были потому, что эти народы были соседями и находились в тесном соприкосновении друг с другом» (Далгат, 1972, с. 14).

Если войны и конфликты разъединяют народы, то хозяйственные связи, социальный и культурный обмен соединяют их. Весь этот исторический опыт взаимоотношений между народами фиксируется в концентрированном виде в их исторической памяти и представляет важнейшую архетипическую составляющую образов других этнических групп В ситуациях межэтнической напряженности в первую очередь актуализируется негативная часть этих образов, которая превращается в содержательную опору интерпретаций мотивов и действий другой стороны.

В соответствии с географическими условиями, помимо устойчивых горизонтальных контактов (горцы с горцами, контакты между собой равнинных жителей), существовала четкая вертикальная направленность – сверху вниз: с гор на равнину. Она определялась такими факторами как малоземелье, необходимость в летних и зимних пастбищах, развитие отгонного скотоводства и отходничество. Исторические устойчивые этнокультурные контакты, а следовательно хозяйственные связи у осетин и ингушей, помимо взаимодействия друг с другом, в XIX в. совпадали по русской и грузинской линиям. По труднодоступным горным тропам ингуши традиционно общались с горцами Восточной Грузии, с народами Дагестана, осетины – с кабардинцами и балкарцами Малоземельные Осетия и Ингушетия, несмотря на то, что были ближайшими соседями, не могли удовлетворить взаимные нужды, и всякого рода хозяйственные контакты развивались между ними в меньшей степени, чем с другими народами Кавказа.

Подтверждает этот момент плохая представленность в этнографической литературе материалов о развитии куначеских связей между ингушами и осетинами. Куначество, как особая форма гостеприимства, способствовало установлению хозяйственных и дружеских связей между горцами. Ее трансформированные формы, связанные с историческим изменением традиционных социальных институтов на Северном Кавказе, в специальной литературе зафиксированы не между осетинами и ингушами, а, главным образом, между южными осетинами, дигорцами и ра-чинцами, осетинами и кабардинцами, осетинами и балкарцами, ингушами и хевсурами, ингушами и грузинами-мтиулами (Волкова, 1989).

Аналогичная картина складывается при рассмотрении различных форм искусственного родства, которые в прошлом имели большое значение для северокавказских народов. Эти формы в условиях отсутствия государств служили укреплению внешних и внутренних социальных связей и союзов против врагов Этнографы отмечают, что среди народов Северного Кавказа, стремившихся к установлению искусственного родства во всех возможных случаях, в меньшей степени это относится к чеченцам и ингушам (Смирнова, 1989)

Искусственное родство у ингушей (кроме побратимства) не влекло за собой последствий, одинаковых для большинства народов Северного Кавказа: материальной взаимопомощи, обязанности и права кровомщения и квазиродственной экзогамии. Чеченцы и ингуши являются также единственными народами Северного Кавказа, у которых не существовало аталычество (связь семей воспитателя и воспитанника, почитаемая иногда даже выше кровнородственной), а пребывание в «другом доме» не вело к пород-нению. В то же время у осетин в XVIII–XIX вв. тесные аталыческие связи еще довольно отчетливо сохранялись с кабардинцами, балкарцами и грузинами (Волкова, 1974). Я.С.Смирнова объясняет такие различия особенностями общественного строя вайнахов, когда крепкие родовые связи не требовали дополнительного укреплениями отношениями искусственного родства (Смирнова, 1989). Тот факт, что в этнографической литературе, посвященной данной теме, практически не описываются случаи искусственного родства между осетинами и ингушами, свидетельствует о том, что искусственное породнение не относилось к привычным формам взаимодействия между этими народами.

Тем не менее среди вайнахов была распространено побратимство (посестримство). Но оно прежде всего предполагало союз двоих и далеко не всегда распространялось на семьи побратимов. Побратимство предполагало взаимоподдержку, взаимопомощь и верность, на побратимов распространялся обычай кровной мести У вайнахов и осетин эта форма обычно встречалась внутри этноса, хотя нередко бывали случаи заключения побратимства с представителями других этносов. Но опять же, у ингушей такие союзы чаще заключались с грузинами – мохевцами и мтиулами {Волкова, 1989). Однако еще в начале 1990-х гг. нам были известны случаи установления некоторых форм искусственного родства ме<