А. Ф. Лосев. Двенадцать тезисов об античной культуре

Тезис I. Прежде всего, я хочу отличить античную культуру от других культур. Поскольку познание совершается путем сравнения, сначала укажем, что не есть античная культура, а потом уже будем говорить о том, что она такое. Античная культура не есть новоевропейская культура. А что такое новоевропейская культура? Это буржуазно-капиталистическая культура, основанная на частном владении. На первом плане здесь выступает индивид, субъект и его власть, его самочувствие. Субъект стоит здесь над объектом, человек объявлен царем природы. Этого нет в античной культуре; личность там не имеет такого колоссального и абсолютизированного значения, как в новоевропейской культуре.

Тезис II. Необходимо также отличить античность от тысячелетия средневековой культуры, в основе которой – монотеизм, исходящий из признания божественной личности. Да-да, по средневековым представлениям над миром, над человеком царит абсолютная личность, которая творит из ничего космос, помогает ему и спасает его. Словом, абсолютная личность стоит над всей историей.

Этого нет в античной культуре, хотя и там есть свой абсолют. Но какой? Звездное небо, например. То есть тот абсолют, который мы видим глазами, слышим, осязаем. Чувственный космос, чувственно-материальный космологизм – вот основа античной культуры….

Таким образом, космос видимый, слышимый, осязаемый, материальный в представлении древнего грека есть не что иное, как огромное тело живого человеческого существа, как в целом, так и во всех своих частях.

Итак, второй мой тезис гласит: античная культура – это не только объективизм, но это еще и материально-чувственный космологизм. В этом отличие ее от средневековой философии и религии абсолютного духа.

Тезис III. Античные люди полагали, что самодвижение возникло изначально. Не нужно уходить в бесконечность поисков принципа движения. Вместе с тем вещь, раз она есть и движется, то она – живая, одушевленная... Поэтому и космос, о котором мы говорили во втором тезисе, – тоже одушевленный, тоже разумный. Все это понимается в человеческом плане: поскольку человеческое тело – разумное и одушевленное, постольку одушевленным и разумным является космос.

Итак, третий мой тезис гласит: античность построена на одушевленно-разумном (а не просто объективном, не просто объективно-материальном и чувственном) космологизме.

Тезис IV. Если существуют небесный свод, звезды, но нет того, что создавало бы этот космос, ибо космос существует вечно, сам по себе, то он сам для себя свой абсолют.

Тезис V. Раз есть абсолютный космос, который мы видим, слышим, осязаем, следовательно, этот космос – божество.

Космос – это и есть абсолютное божество. Пантеизм вытекает из основ этого объективистского и чувственно понимаемого космоса. Таким образом, античная культура вырастает на основе пантеизма. Мне могут возразить: выходит, кроме космоса, ничего нет? А боги? Боги же выше космоса?..

Античные боги – это те идеи, которые воплощаются в космосе, это законы природы, которые им управляют.

Тезис VI. Тоже представляет собой развитие мысли об абсолютном космологизме.

Античность основана на соединении фатализма и героизма. Это – суть шестого тезиса. Помните? Ахилл знает, ему предсказано, что он должен погибнуть у стен Трои. Когда он идет в опасный бой, его собственные кони говорят ему: «Куда ты идешь? Ты же погибнешь...» Но что делает Ахилл? Не обращает никакого внимания на предостережения. Почему? Он – герой. Он пришел сюда для определенной цели и будет к ней стремиться. Погибать ему или нет – дело судьбы, а его смысл – быть героем. Такая диалектика фатализма и героизма редка. Она бывала не всегда, но в античности она есть.

Итак, шестой тезис гласит: античная культура есть абсолютизм фаталистически-героического космологизма.

Тезис VII. Этот мой тезис утверждает: перед нами – художественное понимание космоса. Сам термин "космос" указывает на лад, строй, порядок, красоту. То, что это – наилучшее произведение искусства, обычно более или менее признается. Следует сказать, что античная культура не только скульптурна вообще, она любит симметрию, гармонию, ритмику, «метрон» (а это значит «мера»), то есть все то, что касается тела, его положения, его состояния. И главное воплощение этого – скульптура. Античность – скульптурна.

Тезис VIII. Является результатом дальнейшего обобщения.

Но если природа сама для себя абсолют, тогда мой тезис гласит: античная культура основана на внеличностном космологизме.

ТезисIX. Касается объективной стороны безличностного космоса.

Все эти личности, личные свойства представляют собой эманацию, истечение звездного неба, эфира, который находится наверху Вселенной. Это – эманация космологического абсолюта.

Личность рассматривается здесь не как что-то неразложимое; она сводима на процессы, которые происходят в небе, но касаются также и земли.

Тезис XI. Какая же действительность вырисовывается в результате такого космологизма? Здесь перед нами не объект, не субъект, но нечто характерное для античного понимания личности. Так что и в тезисе XI, где я рассматриваю космологизм с точки зрения объективно-субъективной, тоже господствует внеличностный принцип.

Тезис XII. …Основное представление о мире у греков сводится к тому, что это есть театральная сцена. А люди – актеры, которые появляются на этой сцене, играют свою роль и уходят. Откуда они приходят, неизвестно, куда уходят, неизвестно. Впрочем, это известно: приходят они с неба, ведь люди – эманация космоса, космического эфира, и уходят они туда же и там растворяются, как капли в море. А земля – это сцена, где они исполняют свою роль.

Вот в этом представлении как раз и проявляется огромный внеличностный характер космологизма, с одной стороны, а с другой – сказывается возвышенный, высокий, торжественный космологизм. …

Гесиод. Труды и дни

…Все же ко всем этим бедам примешаны будут и блага.

Зевс поколенье людей говорящих погубит и это

После того, как на свет они станут рождаться седыми.

Дети – с отцами, с детьми – их отцы сговориться не смогут.

Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю – хозяин,

Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то.

Старых родителей скоро совсем почитать перестанут;

Будут их яро и зло поносить нечестивые дети

Тяжкою бранью, не зная возмездья богов; не захочет

Больше никто доставлять пропитанья родителям старым.

Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.

… И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,

Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею

Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.

Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые

Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.

Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно

Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.

Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,

Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,

К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных.

…Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды

Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны.

Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,

Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.

Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,

Тот же властительно с речью такою к нему обратился:

«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!

Как ты ни пой, а тебя унесу я куда мне угодно,

И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу».

…Правды же путь неизменен, куда бы ее ни старались

Неправосудьем своим своротить дароядные люди.

С плачем вослед им обходит она города и жилища,

Мраком туманным одевшись, и беды на тех посылает,

Кто ее гонит и суд над людьми сотворяет неправый.

Там же, где суд справедливый находят и житель туземный,

И чужестранец, где правды никто никогда не преступит,

Там государство цветет, и в нем процветают народы;

Мир, воспитанью способствуя юношей, царствует в крае;

Войн им свирепых не шлет никогда Громовержец-владыка.

…Вечным богам, как и людям: бездельники всякому мерзки.

Нет никакого позора в работе: позорно безделье,

Если ты трудишься, скоро богатым, на зависть ленивцам,

Станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почетом.

Хочешь бывалое счастье вернуть, так уж лучше работай,

Сердцем к чужому добру перестань безрассудно тянуться

И, как советую я, о своем пропитанье подумай.

Стыд нехороший повсюду сопутствует бедному мужу,

Стыд, от которого людям так много вреда, но и пользы.

Стыд – удел бедняка, а взоры богатого смелы.

Вергилий. Энеида (отрывок «Гибель Лаокоона»)

Ослабев от войны и гонимы судьбою –

Сколько прошло уже лет – предводители войска данайцев

С гору размером коня вдохновенным искусством Паллады

Строят и ребра ему одевают тесом еловым,

Как бы в обет за счастливый возврат; слух разносится этот.

Воинов прячут туда наилучших, по жребию выбрав,

Внутренность темную сплошь и пустоты огромного чрева

Вооруженной толпой они заполняют украдкой.

Близ Илиона лежит Тенедос, знаменитейший остров,

Очень богатый, пока сохранялося царство Приама.

Ныне там только залив, кораблям ненадежная пристань.

Враг, удалившись туда, на пустынном укрылся прибрежье,

Мы ж полагали, что он паруса направил к Микенам.

Тут-то вся Тевкрия вдруг отрешилась от долгой печали!

Настежь ворота! Приятно пойти посмотреть на дорийский

Лагерь, пустые места увидать и покинутый берег.

Здесь был долопов отряд, здесь Ахилла жестокого лагерь,

Флота стоянка вот тут, здесь обычное место сражений.

Тут цепенеет иной перед даром безбрачной Минервы,

Гибель несущим громадой коня, и первый Фимет нам

В город втащить его подал совет и в крепость поставить;

Хитрость ли это была, или Трои судьба так велела.

Капис, однако, и те, кто умом был трезвей, предлагают

Или в пучину морскую низвергнуть данайский коварный

И подозрительный дар, или сжечь, костер разложивши,

Иль пробуравить утробу его и тайник весь обшарить.

Заколебалась толпа, раскололися мысли народа.

Тут впереди всех с большою толпою народа сбегает

Лаокоон с крепостной вершины, гневом пылая.

Издали он уж кричит: «О несчастные! Что за безумство!

Верите вы, что уплыли враги! Да разве данайцев

Дар без коварства бывает? Таким Улисс вам известен?

Иль в деревянном коне здесь ахейцы скрываются, или

Против нашей стены громада построена эта,

Чтоб над домами ударить, чтобы нашу крепость превысить,

Или иной здесь обман. Нет, коню вы не верьте, троянцы!

Что там ни будь, я данайцев боюсь и дары приносящих».

Так он сказал, и копье огромное с мощною силой

В круглое чрево коня, в его деревянные связи

Ринул. Воткнулось копье, задрожав, содрогнулося чрево,

И зазвучало в ответ, застонало пустое пространство.

Будь на то воля богов и не будь помраченными мысли,

Он убедил бы тайник сокрушить арголидский; стояла б

Троя дольше и ты, высокая крепость Приама...

…Тут представляется чудо другое, гораздо страшнее,

Нам злополучным, сердца неразумные наши смущая.

Лаокоон – он по жребию избран жрецом был Нептуна –

У алтаря заколол большого быка по обряду.

Вдруг с Тенедоса – рассказывать страшно! – по тихому

морю

Быстро скользят две змеи, извиваясь большими кругами,

И равномерно плывут, к берегам направлялся нашим.

Подняты груди у них меж волнами; налитые кровью

Гребни торчат над водой; остальное же тело морскую

Тянет волну за собой; огромны хребтов их извивы.

Пенится влага, шумит; и земли уж они достигают,

…Кровью глаза и огнем налились и горят у обеих;

Высунув жало, они лизали свистящие пасти.

Мы без кровинки в лице разбежались. Уверенным ходом

К Лаокоону они стремятся; хватают в объятья

Змеи сначала двоих его сыновей малолетних.

Страшным укусом своим пожирая детей злополучных.

К ним он на помощь спешит с оружием; змеи хватают

Тут и его самого и огромными вяжут узлами.

Дважды обвивши ему середину тела и дважды

Шею чешуйной спиной, высоко головами вздыбились.

…Он то руками узлы разорвать старается (ядом

Залиты черным повязки его и кровью гнилою),

То испускает до самых светил ужасные крики.

Раненый бык издает подобный же рев, убегая

От алтаря, секиру неверную с шеи стряхнувши.

Оба дракона скользят к святилищу, вверх и вползают

В самую крепость они Тритониды, жестокой богини,

Чтоб под ногами ее и под круглым щитом там укрыться.

Нас, устрашенных, это еще пугает сильнее.

Толки идут, что вполне по заслугам за тяжкий проступок.

…Лаокоон пострадал: копьем оскорбил он святое

Дерево, в тело коня, вонзив свой дротик преступный.

Все восклицают, что надо вести во храм это диво

И обратиться к богине с мольбой.

Стену ломаем, на здания города вид открываем.

Все за работой. К ногам коня катки привязавши,

Тащат троянцы его, натянувши канаты на плечи,

Ближе подходит к стенам роковая громада, с чревом,

Воинов полным. Дети кругом и безбрачные девы

Гимны поют, и рукой прикоснуться все рады к канатам.

…Движется грозно она, в середину вступает столицы.

Родина! Дом Илионский! Дарданские стены,

Славные в битвах! Не раз у ворот на пороге громада

Вдруг застревала, не раз в утробе доспехи звенели.

Мы ж налегаем сильней, ослепленные страстью,

в забвенье;

В крепости ставим святой несчастье, несущее диво...