Нормы сексуального поведения

Вопреки традиционным представлениям об изначальном «зоологи­ческом индивидуализме» и бесконечных драках самцов из-за самок, у стадных животных существует видовая «социосексуальная матрица», которая регулирует взаимоотношения полов. В человеческом обществе она превращается в сексуальную культуру, вариативные возможности которой ограничены, с одной стороны, биологической природой чело­века, а с другой — внутренней последовательностью и логикой культу­ры как целого.

Ядро этой нормативной культуры составляют запреты, посредством которых общество унифицирует / поведение своих членов, а также предписания, соблюдение которых обеспечивается не столько санкци­ями извне, сколько внутренними психологическими установками (чув­ства стыда, вины, эстетические чувства и т. п.).

Чем сложнее культура, тем многообразнее ее нормативные уста­новки. Например, всюду, где существует институт брака, проводится социальное и психологическое различие между брачной, добрачной и внебрачной половой жизнью, причем соответствующие нормы тесно связаны с другими элементами социальной системы и культуры. Так, нормы добрачного сексуального поведения народов мира связаны: с правилами, регулирующими происхождение и местожительство; с осо­бенностями экономической жизни общества: с уровнем его произво­дительных сил; с размерами общины; с религиозными верованиями; с наличием или отсутствием какого-либо обмена имуществом при за­ключении брака; с дифференцированной оценкой мальчиков и дево­чек; с мерой участия женщин в производительном труде; с классовой структурой общества; с особенностями половой социализации и с от­ношением культуры к материнству и деторождению. При этом сравни-

тельно простые общества обычно склонны к большей терпимости, а более сложные — к нормативному ограничению добрачных связей.

Усложнение половых запретов — необходимая предпосылка инди-видуализации и персонализации сексуальных отношений и их участ­ников. Поэтому она кажется продолжением биологической эволюции.

Однако историческое развитие противоречиво и нелинейно. Социально-культурные запреты дифференцируют права и обязанности раз­ных категорий людей, не придавая никакого значения их индивидуальности, которая первоначально осознается и проявляется именно как нарушение этих правил и самой этой категоризации. Норматив­ную культуру любого общества нужно изучать конкретно, учитывая, кем, кому, что, с кем, насколько и почему запрещено.

Прежде всего, бросаются в глаза гендерные различия. Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Почти во всех обществах существует так называемый двойной стандарт — разные нормы сексуального поведения для мужчин и для женщин, предусматривающие гораздо более строгие ограничения женской сексуальности (добрачные связи, супружеская неверность и т. п.), не­жели мужской. Очень велики и социально-возрастные градации; многие поступки, позволительные взрослым, запрещаются подросткам или детям. Бывает и обратное. Многие общества, осуждая или высмеивая мастурбацию взрослых, считают ее допустимой для детей и под­ростков. Сплошь и рядом различны предписания для разных классов или сословий одного и того же общества (например, для мирян и ду­ховенства).

Запрещение тех или иных поступков далеко не всегда совпадает с запрещением говорить о них (табу слов). Бывают принципиально неназываемые, невербализуемые отношения; их существование общеи­звестно, но о них не принято говорить или можно говорить только намеками, эвфемизмами. В XIX в. гомосексуальность именовали «неназываемым пороком». В то же время есть вещи, о которых можно гово­рить, но которые нельзя делать.

Как поведенческие, так и словесные запреты всегда соотносятся с определенным контекстом. Например, в нашем обществе не принято, чтобы дети и родители (и вообще подростки и взрослые) открыто об­суждали друг с другом свои сексуальные проблемы, но со сверстника­ми это вполне допустимо. В феодальном обществе нормы стыдливости имели сословный характер. Приятельница Вольтера маркиза де Шатле как ни в чем не бывало принимала ванну в присутствии и с по­мощью молодого лакея. Она не пыталась его соблазнить: лакей как мужчина для нее просто не существовал, а его чувства и подавно.

Варьирует степень строгости запретов; если инцест был запрещен категорически, то отношение к внебрачным связям всегда было двой­ственно, амбивалентно. Соответствующие нормы были не только раз­личны для мужчин и женщин, но противоречивы: хотя официально иметь любовниц запрещалось, неофициально это считалось подтверж-

дением маскулинности. Иначе говоря, данный запрет распространялся только на официальную сторону жизни.

В древних обществах таких градаций (не только в сексуальной сфере) было, по-видимому, еще больше. Одни вещи и отношения за­прещено называть; другие полностью изгоняются из сознания, объяв­ляются несуществующими, самое их существование категорически от­рицается; третьи вытесняются в подчиненные, «низшие» слои культу­ры, проецируются на низшие слои общества или обсуждаются в «сни­женной», фривольной форме; четвертые просто предписывается хра­нить в тайне и т. д.

Санкции за нарушение табу также варьируют — от смерти до лег­кого осуждения или осмеяния.

Хотя сексуальные нормы обычно преподносятся как универсаль­ные, выражающие волю богов, законы природы или интересы общест­ва как целого, за ними всегда скрываются отношения власти: класс, или социальная группа, накладывающая те или иные ограничения, по­лучает возможность манипулировать поведением других людей, при­чем последние зачастую даже не осознают этого.

ТИПЫ СЕКСУАЛЬНЫХ КУЛЬТУР

Самый общий принцип классификаций культур по типу их поло­вой морали — деление на антисексуалъные и просексуальные или реп­рессивные (строгие) и пермиссивные (терпимые).

Яркий пример репрессивной, антисексуальной морали — средневе­ковое христианство, отождествлявшее сексуальность с грехом. Там, где такая установка реализуется наиболее последовательно, половая жизнь обычно ограничивается браком, который заключают старшие без учета личных предпочтений жениха и невесты. Существует жесткая сегрега­ция мужчин и женщин в общественной жизни и в быту. Всякие разго­воры на эротические темы, включая сексуальный юмор, запрещены или осуждаются. Даже в браке половые отношения ограничиваются.

Противоположный полюс представляют народы Полинезии. Сек­суальность и эротизм здесь открыто поощряются и в мужчинах, и в женщинах. Полинезийский идеал красоты откровенно эротичен. Сек­суальные проблемы свободно обсуждаются, выражаются в песнях и танцах. Проявление чувственности у подростков и юношей считается нормальным и здоровым. Большое значение придается сексуальному удовлетворению в браке, допускаются и внебрачные связи.

Большинство человеческих обществ расположено, естественно, между этими полюсами, причем их отношение к сексуальности зависит от общих свойств их образа жизни и культуры.

Древнейшее мифологическое сознание не стыдится естественных телесных отправлений, половые органы весьма натуралистически и детально изображаются в наскальных рисунках, статуэтках и т. п.

Сексуальность тесно связана с эволюцией игровых, праздничных

компонентов культуры. Просексуальные общества обычно придают высокую ценность групповому веселью, игре и праздничным ритуалам, в которые вовлекается все население. Характерное для первобыт­ного праздника всеобщее веселье физически сплачивает людей. Как писал М. М. Бахтин о средневековом карнавале, «даже сама теснота, самый физический контакт тел получает некоторое значение. Индивид ощущает себя неотрывной частью коллектива, членом массового на­родного тела».

Напротив, антисексуальные установки христианства сочетаются с осуждением веселья и «разгульного» смеха. Чем выше уровень аскетизма, тем строже запреты, налагаемые на смех и игровые элементы жизни.

Культура не просто запрещает или разрешает те или иные проявления сексуальности. Она определяет их социальную, этическую и эстетическую ценность.

В древнейших мифологиях человеческий организм выступает как часть природы, а сексуальность — как всеобщая оплодотворяющая сила. По мере становления личности происходит постепенная индивидуализация и сентиментализация сексуальных переживаний; они включаются в круг наиболее значимых личностных отношений и окружаются ореолом возвышенности.

Однако и развитые, высшие культуры трактуют сексуальность не­одинаково. Одни культуры подчеркивают преимущественно инстру­ментальные ценности, видя в сексуальности главным образом средст­во продолжения рода или удовлетворения иных потребностей. Другие же усматривают в ней самоценное аффективное начало, выражение чувств и эмоций. В обществах первого типа сексуальность обычно подвергается более жесткому социальному контролю и регламента­ции. Но и аффективная сторона сексуальности трактуется по-разно­му.

Большинству восточных цивилизаций чуждо типичное для христи­анства противопоставление «чистой» духовной любви и «грязной» чув­ственности. Согласно древнейшим индийским верованиям, представленным в Ригведе, «желание» было первичной космогонической силой, создавшей мир. Брихадараньяка упанишада, написанная в VI — III вв. до н. э., уподобляет человека, постигающего высшее духовное начало, мужу, пребывающему в объятиях любимой жены. Индийская Камасутра и древнекитайские трактаты, посвященные «искусству спальни» («фан чжун»), дают подробные наставления, как получить наибольшее эротическое наслаждение. «Из мириад вещей, созданных Небом, самое драгоценное — человек, — говорится в одном таком ки­тайском трактате. — Из всех вещей, дарующих человеку благоденст­вие, ни одна не сравнится с интимной близостью. В ней он следует Небу и копирует Землю, упорядочивает Инь и управляет ян. Те, кто постигает ее значение, смогут напитать свою природу и продлить свою жизнь; те, кто упустит подлинное ее значение, нанесут себе вред и

умрут прежде времени». Но какой бы изощренной ни была древняя эротология, она никогда не бывала самодовлеющей, будучи связана с общими религиозно-философскими ценностями.

В ведических, тантристских и индуистских текстах телесная бли­зость — главным образом средство духовного самораскрытия и осво­бождения человека. В Китае подчеркиваются рациональные, инстру­ментальные соображения: удовлетворение любовной страсти полезно для укрепления здоровья, получения здорового потомства, достижения душевного равновесия, а также укрепления семьи. Как и прочие эле­менты китайской культуры, здесь все регламентировано: и сексуаль­ные позиции, и количество сношений, и требования к условиям зачатия.

Культ чувственности вовсе не означает отказа от контроля и само­контроля. Как гласит один старокитайский текст, «искусство спальни образует вершину человеческих чувств, оно указывает высший путь — дао. Поэтому совершенномудрые правители древности выработали де­тальные правила половых сношений, чтобы регулировать внешние на­слаждения человека и тем самым умерять его внутренние страсти... Тот, кто управляет своими сексуальными наслаждениями, будет жить в мире и достигнет старости. Если же он отдастся во власть этих на­слаждений, пренебрегая изложенными правилами, он заболеет и по­вредит собственной жизни».

Самый древний и универсальный запрет, налагаемый культурой на сексуальность, — правило экзогамии, запрещение браков и вообше половых связей между членами одного и того же рода. Происхождение экзогамии до сих пор остается спорным. Одни авторы подчеркивают значение генетических факторов, вред близкородственных браков для потомства. Другие выдвигают на первый план социальные факторы: неупорядоченность половых отношений и сексуальное соперничество самцов делали невозможной стабильную социальную организацию, подрывали единство человеческого стада. Третьи придерживаются психологического объяснения, согласно которому у людей, живущих в тесной близости с раннего детства, обычно не возникает сексуальный интерес друг к другу.