Авторской песни. Городское пространство как его особый вид

И. Соколова отмечает несколько характерных черт авторской песни, присущих ей со времени ее возникновения (50-60-ых гг. ХХ века) до наших дней. Во-первых, «романтическая тематика». Она проявляется в том, что произведения повествуют «о путешествиях и путешественниках, о странствиях и странствующих, о морях и капитанах». Вторая черта вытекает из первой: авторы АП изображают экзотические места (Ю. Визбор «Мадагаскар», А. Городницкий «Стихи о Гиссарском хребте» и др.). Третья черта заключается в наличии определенной организации жизненного пространства, что выражается в частом употреблении лексем даль, далеко, горизонт, черта, край, граница. Четвертой чертой И.Соколова называет «географичность» как «необходимую составляющую творческого метода художника» [Соколова 2002, с. 139–146].

Все эти черты имеют место в творчестве О.Митяева, наследующего традиции АП. У него мы находим мотивы пути-странствия, герой посещает диковинные, необычные места (Непал, Шарлевиль, Африка, Германия, крайний север, восток).

Так, иллюстрацией четвертой черты АП, выделенной И.Соколовой, является стихотворение О.Митяева «Граница» (1981, с. 22–23). Оно стилистически несовершенно, но здесь определены приоритеты дальнейшего творчества. Герой рассказывает о своих впечатлениях от посещения дальних стран. Граница (между государствами) оказывается «мнимой чертой», так как самоидентификация происходит не в реальном пространстве, а в виртуальном, онтологическом. Устремленность «в дальние края» (выраженная глаголами уехать, пересечь, вырваться) ради обретения свободы не приносит желаемого результата, потому что в жизни человека уже существует то заветное, к чему он подсознательно идет – «снег искрится, / Лес, да мы с тобой». Когда происходит осознание того, что является истинной ценностью, то заграничные «чудеса архитектуры» только «поражают глаз», но не радуют. Герой сравнивает себя с птицей, которая стремится вырваться на волю. Поэтому неслучайно, что впоследствии будет написана песня «Авиатор», где человек летает над городом, ведь корень «авиа» (avis) в переводе с латинского языка означает ‘птица’.

Для песен О.Митяева характерна географичность. По нашим подсчетам, более 10 % произведений имеют в названии имя собственное, обозначающее страну, местность, город, континент и пр.: «Таганай», «Челябинск», «Кандалакша», «Абакан», «Шарлевиль», «Сахалин», «Домик на юге Германии», «Возвращение в Тольятти», «Письмо из Африки», «Женщина с планеты Земля», «Санкт-Петербург», «Питер», «Алыкель», «Царица Непала», «Западная Сибирь» и др.)

Авторской песне (и творчеству О. Митяева в частности) присуща особая география поэтического пространства. С одной стороны, это хотя и экзотические, но все же реальные географические точки, с другой, – вымышленные топосы. Существование последних связано с характерной для АП романтической направленностью, одной из важных черт которой является двоемирие. Человек, не удовлетворенный своей настоящей жизнью, стремится в другое пространство, где он сам способен выбирать пути и отстаивать идеалы. Утопия часто представлена в виде воображаемого острова. Одна из песен О. Митяева носит именно такое название. Герой обращается к острову как живому существу, способному возвратить его в прошлое. Настоящее человека неказисто, холодно, бесприютно, а остров согрет кострами, окутан туманом (традиционные образы АП советского периода). Вокруг него находится «море пустых скитаний». Мечтания героя оказались несбывшимися, но пребывание на острове сглаживает их несостоятельность («Остров», 1996, с.222). В светлое прошлое хочет попасть герой из одноименной песни. В одной из последних песен («Одноклассница», 2004, неопублик.) герой рассказывает о своей юношеской любви. С девушкой он расстался и в реальной жизни никогда больше не виделся, но они «всегда встречались / Где-то на затерянном острове, / Где лето прячет мокрых стрекоз в траве». Жизнь действительная существует для героя в строгой отделенности от жизни вымышленной.

В песне «По будним дням» (1993, с.170) герой и героиня не могут встретиться наяву, но в мечтах они лежат «в парче песков пустынных возле моря». Таким образом, вымышленный мир находится вдалеке от остального мира; окружен водой, чтобы другие туда не проникли; населен теми, кого человек желает видеть.

В названии песни может не содержаться указания на местность, но оно встречается в самом тексте. Чаще всего топосом оказывается Москва («Ночная прогулка», «Дружок», «Небесный калькулятор»), Мурманск («За полярным кругом»), Ростов («А казалось бы»), Тобольск («Чужая война») и др. Подобная географичность дает возможность изобразить конкретную, узнаваемую местность, подчеркнуть неповторимость каждой жизненной ситуации, связанной с нею. Большую часть географических объектов, встречающихся в песнях, О. Митяева, составляют города, поэтому мы обратимся к выяснению особенностей городской культуры и ее отражению в творчестве поэта.

В социологии дается следующее определение города, который характеризуется как «социальная территориальная общность с высокой концентрацией населения на сравнительно небольшом пространстве, занятого преимущественно вне сферы сельского хозяйства: в промышленности, торговле, сферах обслуживания, управления, науки и культуры; часто является административным и культурным центром окружающего региона» [Социологический энциклопедический словарь 1998, с. 56].

Город – это система со сложной организацией, в которой В. С. Ефимов выделяет несколько моделей: морфологическую, пространственную, семиотическую, инфраструктурную. Город имеет несколько модусов: природно-ландшафтный, архитектурно-коммуникативный, трансгородской, социально-организационный, мыследеятельностный, нормативно-ценностный [Ефимов, Ермаков, Пригожих 1999, цит. по: Смирнов, http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1]..

Социолог А. И. Кравченко выделяет специфические черты сельской и городской культуры. Последняя не является однородной, так как города различаются географическим и геополитическим положением, численностью населения, размерами, специализацией.

Ученый полагает, что «общими чертами городской культуры, отличающими ее от сельской, выступают высокая плотность застройки городской территории; наличие большого числа транспортных магистралей социокультурного (дворцы, улицы, проспекты, площади, парки) и инженерного (шоссе и транспортные развязки, водопроводные и телекоммуникационные сети) назначения» [Кравченко 2002, с. 400].

Это позволяет исследователю говорить об особом культурном пространстве города, которое «организовано совсем иначе, чем на селе. Здесь имеются высокие возможности выбора учреждения досуга, быта, культуры <…>; наличие огромного числа незнакомых людей (анонимность социальных отношений) позволяет индивиду чувствовать себя более свободным и раскованным, он получает возможность создавать или выбирать круг общения по интересам» [Там же, с. 401].

Одной из особенностей положения человека в городе является «одиночество в толпе, возможность долго ни с кем не общаться, замена личных контактов телефонными звонками, возможность почти бесконтрольно заниматься сомнительными и преступными делами» [Там же, с. 401]. Характерные черты городской жизни и городской культуры – «транспортная усталость», «нервные перегрузки» и «ослабленное здоровье» в результате высокого темпа жизни и загрязненности воздуха и воды. Более того «длительная оторванность от живой природы также неблагоприятно воздействует на горожан…» [Там же, с. 402].

Разговоры о природе города и городской культуре ведутся специалистами по урбанистике, которые в своем большинстве придерживаются западных культурных представлений о городе. Они говорят о неразвитости города в России и о необходимости догонять Запад. При этом они оценивают российскую специфику с негативной стороны, то есть относятся к негородской среде и негородскому (незападному) сознанию как к поселковому, недоразвитому. Так, например, Л. Б. Коган считает, что русский город – это или слобода, или спальня, или казарма, но не место формирования гражданского общества, как на Западе.

По мнению В. Глазычева, города плохо укоренялись в России, а полноценной городской культуры нет. Западная же культура последние 500 лет существовала только в виде городской культуры, которая понимается ученым как «среда общения и общежития свободных граждан», обменивающихся товарами и ценностями и участвующих в управлении сообществом [Глазычев 1995, цит. по: Смирнов, http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1].

С. А. Смирнов не согласен с западниками-урбанистами. Он считает, что у России – свой путь развития, и города по западному образцу в нашей стране никогда не было и не должно быть. Русская культура, по его мнению, «формировалась и развивалась отнюдь не в городе, а в дачных зонах вокруг столичных городов. Русские поэты и философы творили у себя в усадьбах»

[Смирнов, http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1]. В. Глазычев объяснял это тем, что в городе люди жили в казенно-придворном режиме, а на дачах-усадьбах – как свободные индивиды. С. А. Смирнов высказал парадоксальную мысль, что «русская культура — не результат развитой городской среды, а наоборот — результат ее отсутствия!» Он пытается разобраться в философии города и понимает его «культурную, онтологически укорененную идею» [Там же]. Начиная свою статью с высказывания блаженного Августина о двух Градах – земном и небесном, С. А. Смирнов фиксирует главную онтологическую мысль: «идея города (града) рождается как идея единства Града душевного (личности, имеющей свое символическое тело) и Града духовного (культуры, имеющей свое символическое тело). По христианской же традиции, город есть единство Града Небесного и Града Земного. На встрече этих двух линий строится Град Божий» [Там же]. Из этой идеи следует мысль о неразрывной связи между человеком и городом и их подобии.

С. А. Смирнов выделяет у города биографию, историю, путь развития, укладывающийся в четыре возраста города. Первый – «миф города» (как идея, мечта о спасении и божественном обитании), второй – «проект города» (чертежи, воплощение в строительном материале), третий – «природа города» (ландшафт), четвертый – «техника города» (он – «проекция тела и культурная форма личности»). Важно, чтобы город прошел все четыре возраста. Но самым главным, на наш взгляд, является первый этап, так как идея города определяет его последующий облик. То, каким будет город, зависит от человека. Таким образом, мы, следуя за философом С. А. Смирновым, считаем более важной идею города, чем ее реализация в физической, телесной, каменно-стеклянной оболочке. Идея города воплощается в литературных текстах. В творчестве О. Митяева на первый план выходят не технические объекты города, а ощущения героя в этом пространстве. Как тело человека есть сосуд его души, так и город является символическим телом человека. Город становится «либо …культурным вместилищем его органов, либо … панцирем-склепом, его могилой» [Там же].

Т. П. Фокина, С. П. Гурин, рассматривая мифологему города, говорят о раздвоении ее «на город-рай и город-ад». С одной стороны, «город может восприниматься как рай, потому что он выделяет некое место, сакральное пространство, в котором сосредоточены материальные и духовные ценности цивилизации, где приносятся жертвоприношения, творится культура и история. С другой стороны, — в городе собирается зло мира, проявляются все пороки и болезни цивилизации. В городе трудно удержаться от бесчисленных соблазнов и грехов, он несет проклятие и погибель. <…> В городе все кажется временным и искусственным, а поэтому ложным и мертвым. В городе просто погибнуть от несчастного случая и умереть без покаяния» [Фокина, Гурин 2004].

Познание города начинается с путешествия по нему. Человек воспринимает его с помощью органов зрения, слуха, обоняния, но город есть отражение души самого человека. Поэтому разные люди воспринимают один и то же город по-разному в зависимости от своего культурного уровня, физического и душевного состояния.

Слово город имеет в ЧСРЯ высокий показатель – 803 употребления, что указывает на важность данного понятия в русской культуре. Слово городок имеет меньшую частотность – 29, а слово горожанин употребляется еще реже, его показатель – 11. [1977, с. 144]. Общая частотность этих однокоренных слов – 843. В ССТ в гнезде №394 «Город» содержится 74 слова: 58 существительных, 14 прилагательных, 2 наречия. [1985, с. 244]. О. Митяев использует очень небольшую часть гнезда: 3 существительных: город, городок (о провинциальных городах), горожанин; одно прилагательное – городской (парк) В СССРЯ при слове город зафиксировано 49 определений, из них у О. Митяева встречаем только два – огромный, чей-л. (мой, наш). Но зато находим имена прилагательные, не отмеченные словарем: знакомый, пустой, далекий, периферийный. Из 22 глаголов, зафиксированных в словаре при слове город, О. Митяев использует только один – любить. В текстах песен также находим три предложно-падежные формы со словом город из 9, закрепленных в словаре: в город (сбежать, улететь), над городом (парить), по городу (бродить) [1983, с. 109].

В предложенной ниже таблице приводятся характеристики города (можно предположить, что это Москва), в котором обитает герой О.Митяева.

Параметр	Качества
Расположение в пространстве	«Далекий»; «периферийный», «провинциальный» - «столица»
Принадлежность	«Мой», «наш», «знакомый»
Время года	Чаще всего – зимний и осенний
Цвет	Чаще всего – темно-синий, фиолетовый, «лиловый», «сиреневый», «чернильный»; «желтый»
Время суток	Чаще всего – ночной или утренний (предрасссветный)
Заселенность	«Пустой»
Звуки	«Притихший», «сонный», спокойный
Погода	«Снег», «сугробы», «метель», «дождь», «слякоть», «непогода», «промозглый»
Размер	«Огромный»
Объекты, части	Центр, улицы, кварталы, площадь, остановка; школа, университет, кинотеатр, парк культуры, ДК, музей, суд – это учреждения культуры, которые через науку и искусство помогают человеку познавать мир; столовая, завод, рынок, ларек – связаны с удовлетворением потребностей питания, а также трудовой деятельностью; два противопоставленных центра – дом и вокзал.

По приведенным характеристикам, используя определения С .А. Смирнова, можно заключить, что город для героя О. Митяева является «склепом», «могилой»: тихой, темной, холодной, пустой. Но герою необходимо выходить в город за поиском правды или, как говорит С. А. Смирнов, «ради онтологического аргумента», и это путешествие подобно перемещению в царство мертвых. По народным представлениям, тот свет «прямо противопоставлен земному миру. Этот далекий «нездешний» мир изображается как вечно темный, застывший, недвижимый, холодный, беззвучный, невидимый, мокрый, грязный, безрадостный и обездоленный» [Виноградова 1995, с. 373].

Цветовая характеристика города, оцениваемая с точки зрения психологии, имеет особое значение. Один из самых распространенных цветов в творчестве О. Митяева – темно-синий. Он воздействует на физиологию, вызывая безмятежный покой, а также на психику, возвещая о наступлении мира и удовлетворенности. Чем глубже синий цвет, тем больше он зовет человека в бесконечность, будит в нем стремление к чистому и, наконец, к сверхчувственному. Он также «является предпосылкой способности проникновения, эстетических переживаний и глубокомысленных размышлений» [Люшер, http://www.566.org/~masha/psigologia_cveta]. Синий выражает вечность, а поэтому –традиции.

Уничтожение субъективно-объективных противоположностей, мистическое, магическое, волшебное, способность преодолеть противоречие между желанием и действительностью приписывают фиолетовому цвету. В этом его волшебство и очарование. Темные его тона выражают глубокомыслие, раскаяние, смирение, мистику.

Желтый цвет обычно связывается с солнцем, а в условиях города – с электрическим светом в доме или на улице – в виде фонарей. Желтый цвет – легкий, сияющий, возбуждающий и поэтому согревающий. Он производит очень теплое, приятное впечатление. В нем заключена надежда, стремление к радости, к счастью [Люшер.www.566.org/~masha/psigologia_cveta].

В творчестве О. Митяева четко прослеживается противопоставление России и всего остального мира. Так, например, в песне «Чужая война» (1998, с. 262–264) они сравниваются:

Родина - матушка	«Другая сторона земли»
«Морозы стоят, что на двор не покажешь нос»	«Теплынь»
«Пустырь да в снегу полынь»	«Цветут луга»

Антонимичные пары «морозы» – «теплынь», «пустырь» – «луга» показывают, что другая страна представляется почти раем, теплым, цветущим и изобильным (три раза в году покос) в отличие от России – холодной, морозной, пустой, скудной. Герою приходит мысль уехать туда, где лучше, но он тут же отвергает эту мысль, как бы следуя русской пословице Где родился, там и пригодился. Герой придерживается мнения, что у человека должна быть Родина, а без нее «затоскуешь, запьешь и за год сойдешь с ума». Как бы ни была плоха родная страна, герой любит ее, и острова Цейлон или Майорка для него не приемлемы. Самым худшим из зол оказывается тоска по Родине, а худшим из состояний – состояние плена, в котором вынужден находиться человек вне своей страны. В песне называются предметы, которые, по мнению поэта, ассоциируются с Россией и вспоминаются разлученному с ней. Это «лапти да махорка». Сейчас данные предметы вышли из употребления, но прочно закреплены в памяти как приметы мужицкой Руси. Пленным снятся «смородина, речки да откосы, / И до помешательства хочется домой». Таким образом, героя не привлекают другие страны, так как жизнь там не дает человеку душевного спокойствия, потому что в России - дом, семья, корни.

Оппозиция России и мира проявляется в антитезе дом-чужбина. В песне «Челябинск» (1994, с. 184) атмосфера родного города противопоставляется «теплому климату / Без затяжной зимы» в виде антонимичных пар лето-зима, тепло-холод. Герой говорит о том, что «вряд ли дальние дали / … будут милей, чем дом». Отъезд ничего не сможет изменить в жизни человека.

Философ М. Ю. Тимофеев, исследующий феномен России, рассматривает русский миф о зиме на материале отечественной поэзии XIX – начала XX века и выявляет наиболее распространенные его элементы. К ним он относит, например, Русский Хаос – это «снежная буря – буран, вьюга, метель, пурга…»; мотив смерти в снегах; «морозоустойчивость» русской женщины; невозможность обретения Родины, ассоциирующейся с холодной зимней стихией у русских эмигрантов [Тимофеев 2000, с. 107–122].

У О. Митяева эти мотивы проявляются не в полной мере. Снег у него – непременный атрибут России, а отсутствие его в других странах – это примета неблагополучия, вызывающего жалость к иностранцам. Например, в песне «Шарлевиль» (1991, с. 150) герой говорит о «маяте без снежных зим» на родине поэта А. Рембо. В песне «Француженка» (1990, с. 142–144) «бредет сквозь лампочек салют / Бесснежный Новый год». Именно бредет, то есть идет «медленно или с трудом, едва передвигая ноги» [МАС I, с. 115]. У русских людей снег ассоциируется с чистым покровом, который создает ощущение свежести и обновления. Грязь, беды, несчастья терзают человека и наводят уныние до тех пор, пока не выпал снег.

Кроме антитезы Россия – чужбина существует противопоставление внутри страны: центр-периферия. В одном из любимых хокку О.Митяева по песне «С добрым утром, любимая!» (1993, с.174) оно представлено в шутливой форме: «Надпись красивая смотрит / В окна любимой… / Периферия!» Провинциальный город в указанной песне наделяется следующими признаками: недалекость, невысокая культура его обывателей («дремлет сладко замороченный», то есть введенный в заблуждение, обманутый, народ).

Но во время беды, например, во время гражданской войны в песне «Провинциальная история» (1985, с. 70–72) противопоставление не действует, так как «кровь такая же везде - / В столице и в провинции». Человеческая жизнь – непреходящая ценность вне зависимости от места проживания.

У О. Митяева есть несколько песен о его родном городе Челябинске. Одна из них – «Ни на что мне этот город не сменять» (1985, с. 63). Город здесь является моделью комнаты. По Челябинску герой идет как по своей «огромной комнате». Человек стремится «к центру, к месту, исторически считающемуся местом рождения Храма Божьего. Чем ближе к центру, тем ближе к центру мира» [Смирнов, http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1]. В названной песне герой идет за ответом на трамвайную остановку «в центре города». Это место, где есть время обдумать свою жизнь. Часто город и его улицы являются хранителями памяти о прошлом. С. А. Смирнов отмечает, что «жители городов идеалом города, городской среды, городской культуры считают как раз старый город, старый центр, место и пространство обитания в старину, в которых сосредоточены образцы традиционной культуры» [http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1].

«Старые улицы» в одноименной песне (1987, с. 97) помнят и хранят прошлое: это атрибуты советской власти (улицы «утопали в кумаче»), военного времени (застрявший в кирпичах домов свинец, грохочущие танки), послевоенного периода жизни («как в парусиновых туфельках джаз, / Помнят, мы танцевали»), частные особенности жизни («в стужу скрипели санки»). Улицы антропоморфны: стены домов – бока, дороги – спины. Улицы уподоблены пожилым женщинам, вспоминающим былое, как свои девичьи фамилии. Несмотря на то, что город стал прекраснее, у «древесины в сизых боках», как «в морщинах у старика» хранится грусть, так как улицы не забыли прошлого, которое нередко было печальным. Улицы подобны старожилам, что наблюдают за городом и людьми, провожают, ждут, помнят, терпят, не дают забыть прошлое, предостерегают от ошибок. И именно старые улицы милы сердцу героя, они являются духовным центром города. Важной для понимания города является идея органопроекции, которую разрабатывал о.П.Флоренский, заимствовавший термин у Э. Каппа (специалиста по теории техники). «Идея заключается в том, что орудия, вещи, которые создает человек, создаются по его образу и подобию. Они антропоморфны. Они являются фактически продолжением человеческого тела. Так называемый внешний тварный мир одушевлен, он не оторван от индивида, от субъекта-творца, который сам творит мир по образу и подобию Божию. Мир состоит из символов, имен, понятий, образов, чисел, орудий, которые суть — органы человеческого, символического тела, тела неорганического. Это части культурного тела-органона. Э. Капп писал, что техника суть сколок с живого тела, а живое тело — прообраз всякой техники» [Цит. по:Зинченко 1996, с. 38].

Челябинск О. Митяева антропоморфен: поэт называет его «чудаком» и своим родственником – «старым дедом». При этом город холоден и некрасив по сравнению с теплыми краями на берегу моря. Более подробно и полно противопоставление представлено в таблице:

Челябинск	Дальний Восток, «дальние дали», «где-то»
«сизым смогом одетый»	«над водой не тает облака белый кит»
«свистит поземка стылую трель свою»	«теплый климат без затяжной зимы», «ветер здесь мил и пьян»
«домики в хляби»	«море», «на пляже», «в небе», «между звезд»
«дремлет, как старый дед»	«дремлющий океан», «сонные корабли»
«мой родственник», «прочих родней планет»	«дальние дали»

Город выступает как индустриальный объект: он окутан смогом, в то время как над побережьем находятся облака. Противопоставляются климатические особенности топосов: холод («поземка», «стылый») – тепло (ветер «мил и пьян»); пространственное расположение: низ («в хляби») - верх («в небе», «между звезд»); размер: маленькие «домики» – большой, бескрайний океан; родственность – чуждость.

Достаточно много написано в культурологии, философии, литературоведении о Москве и Санкт-Петербурге – классическом примере противостояния мужского и женского начал в отечественной культуре. Есть Петербург Пушкина, Достоевского, Гоголя, А. Белого, Клячкина – и это все разные города. С. А. Смирнов отмечает, что «город постоянно меняется, принимая причудливые очертания, являясь нам в зазеркальных формах культурной рефлексии, через философские и художественные тексты. К примеру, Санкт-Петербург — это город сугубо метафизический и мистический. К нему невозможно относиться не только как к эталону города (тем более эталону российского города). К нему нельзя относиться как к такому же эмпирическому городу, которых много на карте страны. Санкт-Петербург — это литературный персонаж» [http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1]. О. Митяев тоже создал свой образ этого города в песне «Санкт-Петербург» (1995, с. 208). Если Челябинск – это дед, то Петербург – суровый отец, а лирический герой – блудный сын, который впоследствии, раскаявшись, вернется в отчий дом. Как отец, город принимает бездомных, но не заботится о своих детях, так как «расположен высоко». Беспомощность и обреченность человека в городе – это черта, которая роднит образ митяевского Петербурга с мифом, сложившимся об этом городе. Подчеркивается такое его качество как ядовитость, отравляющее воздействие на человека. Санкт-Петербург – сильная личность, суровая к себе и окружающим, уставшая, но не обозлившаяся, спокойная и красивая. Рисуется образ мужественного человека, который сопротивляется стихиям, упираясь «разбитыми ладонями плотин / …в бушующий залив». Это город, обладающий способностью притягивать людей, несмотря на суровость и жестокость. Его туманы, ржавые корабли, морские песни, высокий шпиль не будут забыты человеком, хоть раз их видевшим. Судьба героя оказывается неразрывно связанной с городом. После предательства и бегства из Петербурга, он возвращается туда навсегда.

У О. Митяева есть две песни о городах, написанные по заказу, – «Возвращение в Тольятти» (1993, с. 180) и «Западная Сибирь» (2001, с. 304– 305). Тольятти – один из любимых городов О. Митяева, где он регулярно выступает. Когда мэр Тольятти предложил написать песню о городе, О. Митяев хотел отказаться, боясь быть неискренним. Тогда он решил написать песню от имени своего товарища-барда Ю. Панюшкина, для которого Тольятти – родной город. И в этой песне, на наш взгляд, О. Митяев запечатлел черты города не хуже, чем это сделал бы коренной житель. И действительно, С. А. Смирнов отмечает, что «историческую рефлексию проделывает не обязательно сам житель города. Здешний житель живет внутри формы города, он врос в его структуры, является составной частью городской среды. А путешественник, специально приехавший сюда, приезжает с умозрением, со специальной оптикой мышления, которая позволяет ухватить, зафиксировать идею города, которая окаменела в памятниках, в камне и железе. Парадоксально то, что идея города лучше постигается не столько его жителем, сколько временщиком-наездником» [http://www.antropologi.ru/texts/smirseal/ancity_1]. Сюжет песни построен как рассказ о возвращении в город и разговор с попутчиками в поезде. При этом Тольятти сравнивается другими городами – Сочи, Рязанью. Оказывается, что каждому человеку мил свой город, так как там его ждут. Житель Тольятти считает, что его город – самый лучший, так как там «море и солнце гораздо теплей и родней», самые красивые женщины, а главное – там «и любовь, и друзья».

В песне «Западная Сибирь» (2001, с. 304–305) воплощается идея города Томска. Заказчики песни перечислили поэту реалии, существенные для создания образа: медицинский университет с богатой историей, новые остановки, 40 % татар-жителей города, КамАЗы, кедры, река Томь, Московский тракт, распространенная социальная категория – одинокие женщины с детьми. В результате получилась песня с поэтически воплощенным мифом о Томске. При этом внимание сосредотачивается не на технических объектах, а на человеческих отношениях (дружбе, любви). Таким образом, заказное происхождение песен ничуть не ухудшает их содержания, наоборот, в таких произведениях отражается общее и наиболее полное представление о городе, создается образ, положительно оцениваемый жителями.

В песне «Царица Непала» (2000, с. 284–286) противопоставление героя и героини осуществляется через противопоставление занимаемых ими пространств.

Москва (герой)	Непал (героиня)
«Зимняя слякоть», январь	«Легкое платье сизого облака», «теплого неба марь»
Возле урны, метро	Тибет, Эверест, слоны
«Полусонный опустевший вокзал»	«Лайнера белый крест»
«Как снеговик Пьеро»	«Царица…древней страны», «безукоризненный стан»
Полутемнота	Свет
Холод	Тепло
Нелепость	Красота
Статичность («размышляю, как же пройти мне, вот уже час в метро»)	Движение («к самолету подадутся слоны», «опахалами замашет Тибет», «поплывешь с невозмутимым лицом»)
Трагикомизм	Величие
Бессилие	Сила

В данной части работы была рассмотрена специфика организации поэтического пространства в творчестве О. Митяева. Особой и основной его формой является городское пространство. Его характеристики постигаются через сопоставление с другими топосами и раскрывается с помощью ряда оппозиций, зависит от тех людей, которые обитают в городе. Художественный концепт ГОРОД находится в системных отношениях с концептами ДОМ и ВОКЗАЛ (они будут рассмотрены позднее), так как без них невозможен, включает их в себя как часть.

§ 2. Оппозиция верха- низа

В славянской мифологии «мир описывался системой двоичных противопоставлений (бинарных оппозиций), определяющих пространственные, временные, социальные и т.п. характеристики». [Иванов, Топоров 1995, с. 8]. Таковы оппозиции жизнь – смерть, чет – нечет, правый – левый, мужской – женский, небо – земля, юг – север, восток – запад, суша – море, огонь – влага, весна – зима, солнце – луна, черный – белый, близкий – далекий, дом – лес, старый – молодой, священный – мирской [Там же, с. 8–10]. В творчестве О. Митяева четко прослеживается оппозиция верха и низа. Она « в космическом плане трактуется как противопоставление неба и земли, вершины и корней мирового древа, разных царств, воплощаемых Триглавом, в ритуальном плане реализуется в расположении святилищ Перуна на холме и Велеса в низине» [Иванов, Топоров 1995, с. 8–9].

В одной из ранних песен «В темной комнате» (1986, с. 82) герой оказывается на крыше дома для того, чтобы в трудную для себя минуту побыть одному, поплакать в летний дождь: при этом никто не поймет – слезы или вода текут по его лицу. Герой перечисляет активные физические действия, которые помогут ему облегчить душу: «задыхаясь, стучать» по крыше, «пятками жесть выгнуть», «дрянь любую кричать». Носделать это можно только «в гром», чтобы никто не услышал. Таким образом, герой забирается на крышу не столько для уединения, сколько он стремится наверх для очищения и успокоения. В то же время он пытается стать выше (вероятно, не только в пространственном, но и в духовном смысле) остальных людей. Один из поступков, который герой разрешает себе – «можно с крыши на все плюнуть». Это одна из русских метафор жизни и один из ее стереотипов. «Наплевательское» отношение к жизни, к миру проявляется в том, что человеку становится безразлично все окружающее, он стремится уйти от прежних проблем и начать новую жизнь. В состоянии безнадежности герой может предпринять последний решающий шаг, весьма опасный с точки зрения здравого смысла: «взять да вниз прыгнуть». Здесь находят отражение такие черты русского характера, как нелогичность, залихватская удаль и безудержность поступков. В результате герой возвратится на землю, окажется на одном уровне с остальными людьми, но неизвестно, каково будет его физическое состояние после прыжка. Во всяком случае, данный поступок можно рассматривать как вызов и отмщение миру.

В другой, более поздней песне «Травник» (1998, с. 258–259) герой также оказывается на крыше. Он находится в кризисном состоянии после предательства и видит два пути выхода из него: первый – сесть на поезд, «проплыть в прострации» несколько дней, «на тихой станции выйти / И пойти гулять»; второй путь – выйти пораньше из поезда, купить «литр водки и выпить весь / И народное дать кино». В результате герой влезает на крышу дома, поет в истерике песни, пытаясь обратить на себя внимание. Если в предыдущей песне вызов скрытый, то здесь он переходит в эпатаж, который помогает герою утвердить себя в глазах окружающих.

В песне «Соседка» (1986, с. 102–104) о судьбе одинокой женщины, к которой пришел гость, иерархия связана с отношениями мужчины и женщины. Она живет на верхнем этаже дома, в ее квартире все дышит уютом. Гость мог бы остаться навсегда, но что-то (в песне это скрипящий на ветру фонарь, который как бы напоминает: «Пора! Пора!») мешает герою сделать это, и ночью он покидает уютный дом и спускается на городские улицы. Процесс перемещения с верхнего уровня на нижний описан так: «Свет сольется в щелку, / Дверь тихонько щелкнет, / Лифт послушно отсчитает этажи…» – и он совершается против воли человека, по велению неведомых сил, которых нельзя ослушаться.

Песня «С добрым утром, любимая!» (1993, с. 174–176) основана на реальных событиях. Такую надпись сделал какой-то «местный идиот» на дороге перед домом любимой. В песне можно увидеть несколько уровней пространственной иерархии: внизу, на трассе, огромные белые буквы; выше – окна счастливой женщины или девушки, в которые смотрит эта «надпись красивая», примерно на том же уровне соловьи, и им «прекрасно видно с веток, / Что нарушена разметка»; еще выше – луна и «окрестные светила», с которых различима пресловутая строчка (прием гиперболы, так как с большого расстояния надпись, какой бы огромной она ни была, не видна). Противопоставление нарушается силой чувства, которое заполняет все уровни пространства.

В песне «Лето – это маленькая жизнь» (1995, с. 200–202) нет объединяющего всех счастья. Герой подчеркивает дистанцию между собой и любимой женщиной: «Ты все там же, в доме на последнем этаже, / А я в различных точках, именующихся дном». Они бесконечно далеки друг от друга, хотя и находятся в одном городе. Герой недооценивает себя, считая, что не поднимется до уровня любимой. Но, видимо, раньше, до разрыва отношений, они находились в одной плоскости. Разбившееся счастье, запой героя привели его в такое состояние, что ему «нету разницы уже», в какой точке пространства он находится.

В песне «Когда проходят дни запоя» (1996, с. 228) герой понемногу возвращается к нормальной жизни. Пьяный угар прошел, теперь пора задуматься, что делать дальше. В том пространстве, где он живет, действует строгая иерархия: «алкаши в дворовой хляби / И доктор выше этажом», – а герой находится между ними и должен сделать выбор – верх или низ. Судя по тому, что низ он называет «хлябью» («устар. Неизмеримая глубина моря или неба; бездна» [МАС IV, с .608]), придавая ей оттенок темной, враждебной человеку силы, то пока вернуться туда он не хочет. Герой решает выйти из пределов этого противопоставления, улететь «в знакомый город, / Где жизнь по-прежнему течет, / Где был он так любим и молод», и мечтает встретить ту, которая его любила. Поэт подчеркивает, что герой не раз находился в подобной ситуации, значит, он может возвратиться к той же оппозиции, и все начнется заново.

В песне «Царица Непала» (2000, c. 284–286) героиня из зимней, предновогодней Москвы улетает в Непал. Она поднимается над землей и переживает оч