Самосознание и мифология классической науки

Когда мы говорим о самосознании науки, то имеем в виду тот образ науки: ее целей, содержания, методов, решаемых проблем, специфических особенностей, значения, роли в развитии общества и т.д., - который существует в сознании самих ученых. А сами ученые, начиная с 17 века, не сомневались в том, что главным отличием их собственной - научной - деятельности от познавательной деятельности философов, теологов и просто любознательных людей является ее способность добывать истинное знание о мире.

Идеал абсолютно достоверного, объективного, лишенного всякой субъективности и добытого с помощью экспериментально-математического метода знания стал краеугольным камнем самосознания науки. Именно этот идеал в наибольшей степени отвечал основному принципу естественнонаучного мышления: знать с абсолютной достоверностью хотя бы то немногое, что в принципе доступно человеческому разуму.

Именно с 17 века, с момента возникновения классического естествознания, физики - естествоиспытатели - начинают противопоставлять себя метафизикам - философам - и осознавать отличие своей познавательной деятельности как особое "качество научности", обретаемое на пути применения экспериментально-математического метода.

"Гипотез не измышляю" и "Физика, берегись метафизики!" - эти афоризмы Ньютона стали паролем и отзывом всего последующего развития естествознания, представители которого были отныне убеждены в том, что, как бы ни решали метафизики (философы) вопрос о сущности бытия и о том, ч т о и м е н н о человек может з н а т ь об этом бытии, нечто он всегда знает. И для физика, остерегающегося метафизики, суть научного познания состоит в применении метода, с помощью которого э т о н е ч т о - будь то законы движения или строение атома - можно познать с абсолютной для данных конкрет-ных физических условий достоверностью.

Гарантом абсолютной (в границах физического эксперимента) до-стоверности научного знания будет отныне служить для физика не степень приближения к Божественной мудрости, а способность разумного и методологически обоснованного самоограничения предмета научного (естественнонаучного) исследования. Для каждого естествоиспытателя ("физика") это означало, что, только научившись задавать Природе вполне определенные - собственно научные - вопросы, можно надеяться на получение столь же определенных - собственно научных - ответов. И только в рамках конкретно-научных ответов на конкретно-научные вопросы знание становится истинным, оставаясь всего лишь вероятным и гипотетичным в масштабах Универсума, в сравнении с Божьим промыслом.

Можно без преувеличения сказать, что миф об особых правах науки на истину, рожденный в недрах самосознания творцов классического естествознания 17 века, явился основным продуктом идеологического самообоснования науки в процессе ее социального самоутверждения.

Следует иметь в виду, что любая форма специализированного духовного производства: философия, теология, искусство или наука - нуждается в доказательстве своей "особости", своего принципиального отличия от всех других форм человеческой деятельности для того, чтобы обосновать свое значение и место в структуре совокупной общественной деятельности. Более того, всякий раз, когда у обществапоявляется реальная потребность в существовании того или иного вида деятельности, неизбежно возникают и соответствующие идеологические обоснования ее специфичности и незаменимости.

Этот процесс социального самоутверждения нового вида человеческой деятельности выглядел бы вполне нормально и не требовал бы особых усилий для понимания, если бы не одно важное обстоятельство: дело в том, что реальность общественной потребности в той или иной форме духовного или практического освоения действительности не является гарантом истинности ее отражения в идеологических концепциях. Ведь эти концепции должны обосновать необходимость существования и "особый статус" того или иного вида деятельности, например - науки, прежде всего для нее самой, превратив ее из деятельности стихийной, необоснованной ( т.е. "деятельности-в-себе") в деятельность осознанную, целесообразную, методологически направленную ( т.е. "деятельность-для-себя"). Наличие элементов искаженности, "превращенности", мифологичности во всех формах подобных идеологических самообоснований столь же неизбежно, как и в любой рекламной продукции, и не является исключительной чертой каких-то отдельных видов деятельности или социокультурных условий их существования.

Проблема заключается, однако, в том, чтобы понять: в чем состоит подлинная, а не мифологическая, специфичность научного познания и каковы действительные границы его незаменимости?

Старые мифы на новый лад

Наука как сфера духовного производства уже давно миновала период юношеского самоутверждения и на пороге 3-его тысячелетия благополучно вступила в пору зрелых размышлений о своей сущности и месте в человеческой культуре.

Прогресс, достигнутый обществом за последние 400 лет, стал свидетельством как неоспоримых заслуг науки в достижении истинного знания о мире, так и мифологичности ее претензий на то, что она является единственной дорогой, ведущей к Истине.

Но оказалось, что мифы классического естествознания об особых и исключительных правах науки на истину, о всесилии и непогрешимости научного метода стали уже достоянием общественного сознания и здравого смысла и что процесс расставания с иллюзиями юности будет сложным не только для самой науки, но и для общества, привыкшего требовать от науки таких гарантий преуспевания, которых она не в состоянии дать, и возлагать на научное познание такие надежды, которых оно заведомо не сможет оправдать.

Столкновение с реальными сложностями и противоречиями в развитии научного познания, которое в течение нескольких столетий воспринималось общественным сознанием как непогрешимое, объективное, точное, далекое от метафизических ухищрений и проч. и т.п., породило в обществе глубокое разочарование, уныние и чувство обманутых надежд. Здравый смысл, неготовый к восприятию "науки с человеческим лицом", на котором проступают последствия ожесточенной борьбы научных школ и направлений, отсутствия однозначных критериев и оценок истинности полученных результатов, неустранимой проблематичности достижения истины в любом конкретном научном исследовании, начал подвергать сомнению эффективность научного метода как такового, а крушение собственных надежд на всесилие научного прогресса расценил как доказательство равенства в правах на Истину любых форм духовной деятельности человека, начиная с астрологии и кончая гаданием на кофейной гуще.

Между тем, невежественное, граничащее с мракобесием уничижение научного познания, которое все более и более пронизывает среду обитания современного человека и проникает даже в вузовские аудитории, бывшие некогда цитаделями сциентизма, имеет столь же отрицательное влияние на интеллектуальное и духовное развитие людей, как и беспросветная вера в научно-технический прогресс.

Осознание сложившейся в последние десятилетия ХХ века ситуации делает не только психологически оправданной, но и, несомненно, привлекательной позицию тех исследователей, которые продолжают отстаивать идею уникальности содержания и исторической роли научного познания, признавая своеобразный "долг чести" перед наукой. Думается, усилиями именно так мыслящих ученых и педагогов государственные стандарты высшего образования по многим специальностям пополнились такими учебными курсами, как "Концепции современного естествознания" и "Наука в системе культуры". В известной мере, кризис престижа науки играет положительную роль в развитии ее самосознания, поскольку вынуждает вернуться к истокам научного познания и с высот исторического развития взглянуть на действительные основания специфичности данной формы познания.

Однако, несмотря на существенные изменения, произошедшие как в социальном статусе науки, так и в науковедении, и сделавшие очевидной реальную степень родства науки с другими видами человеческой деятельности, основополагающая идея методологии классического естествознания об "особых правах" науки на истинное знание продолжает свое существование в современном науковедении в форме мифа об "особом эпистемологическом статусе" науки (З).

Суть этого мифа состоит в убеждении, что наука является особым, уникальным феноменом, отличающимся от всех других видов человеческой деятельности своей принципиальной независимостью от социокультурного контекста, и что именно этот статус "социокультурной независимости" обеспечивает науке достижение истины.

Фундаментальная проблема бытия науки в обществе и культуре состоит, по мнению сторонников "особого статуса" науки, в том, что, даже будучи компонентом совокупной общественной деятельности и феноменом культуры как способа жизнедеятельности конкретного субъекта, научная деятельность порождает результат - научное знание - содержание которого лишено социокультурной специфики, не имеет пространственно-временных или культурно-исторических различий, а, напротив, носит универсальный, общечеловеческий характер, так как является отражением сущего самого по себе.

Осознание и исследование этой проблемы явилось одним из главных событий философии, методологии и истории науки во второй половине ХХ века и породило диаметрально противоположные подходы к ее решению: исключение всякого влияния социокультурных факторов на содержание научного знания, с одной стороны, и отрицание всякой специфики научного познания - с другой.

Впрочем, следует помнить, что до сих пор первая посылка большинства умозаключений о сущности научного познания формулируется так: "Если наука обладает "особым статусом", то она способна достигать истинного знания".

Те, кого называют представителями"крайнего социологизма" в методологии науки и кто отрицает специфику научного познания и объективно-истинное содержание научного знания, пришли к этому выводу именно потому, что были уверены в наличии однозначной зависимости между "особым", внекультурным, внесоциальным статусом науки и истиной как ее конечной целью. Обнаружение подлинной социальности и культурно-исторической обусловленности научного познания явилось для них доказательством не только принципиального сходства между наукой и другими видами человеческой деятельности, но и невозможности достижения - именно по этой причине - истинного знания (4).

С другой стороны, оппоненты "социологистов" отличаются от них лишь тем, что считают наличие истинного научного знания установленным фактом и рассматривают сам этот факт как свидетельство в пользу существования "особого статуса" науки.

/Кстати, знатоки могут проявить свою эрудицию и ответить на вопрос: какая формально-логическая ошибка допущена в рассуждениях как "социологистов", так и их оппонентов?/

Я же предлагаю моим читателям изменить первую посылку умозаключений о сущности научного познания и убедиться в том, что обоснование "особого статуса" науки при этом просто утрачивает всякий теоретический смысл.

Итак, будем исходить из того, что: научное знание как социокультурный продукт является результатом социокультурной деятельности.

В развернутом виде это утверждение выглядит так: научное знание само по себе является носителем социокультурных характеристик, которые порождены человеческой деятельностью, носящей социокультурный характер; отсюда следует, что научное знание не может обладать "социокультурной независимостью" от своих же собственных, неотъемлемых социокультурных черт.

Ясно, что при таком понимании научного знания проблема его "социокультурной независимости", или "особого эпистемологического статуса", просто не может быть корректно сформулирована. Но в таком случае требуется разъяснить и обосновать предлагаемый подход, что я и попытаюсь сделать в следующих разделах данного пособия.

7. Что такое "знание"?

Если наука определяется как социально организованная деятель-ность по производству научного знания, то это может означать лишь одно: смысл научно-познавательной деятельности состоит в достижении такого результата, который признается научным сообществом научным знанием.

Но что такое "знание" вообще? Что значит "знать"?

Говоря о специфике научного познания по сравнению с обыденным, мы "по умолчанию" исходили из того, что нам уже известно, что такое "знание", и мы лишь уточняем, в чем состоит специфика особого вида знания - научного. Однако, за умолчанием не всегда стоит именно знание того, о чем умалчивают, поэтому разберемся в существе вопроса.

Знание - это прежде всего совокупность идеальных образов реальности.Знать - значит иметь в своем сознании, быть носителем совокупности идеальных образов реальности.

Но всякий ли идеальный образ или совокупность образов являются именно знанием?

Знает ли, например, античный астроном, как устроена Солнечная система, если он считает (т.е. обладает, имеет в своем сознании совокупность идеальных образов, выраженных на языке определенных астрономических теорий), что Земля находится в центре этой системы и что система является не Солнечной (гелиоцентрической), а Земной (геоцентрической)?

А химик 18 в. знает ли, какова сущность процесса горения, если объясняет этот процесс с помощью такого идеального образа, как "флогистон" (особое вещество "горючести", входящее в состав горючих материалов)?

Или, допустим, пассажир петербургского метро, советующий другому пассажиру доехать до станции "Академическая", чтобы попасть в Академию художеств, - знает ли он сам, где находится Академия художеств?

И античный астроном, и химик 18 века, и пассажир метро были в равной мере убеждены, что обладают знанием того, о чем говорят. Однако каждый, читающий сейчас эти строки, з н а е т, что античный астроном не знал, как устроена Солнечная система, что химик 18 века не знал, какова сущность процесса горения, и что пассажир метро, явно, не знает, где находится Академия художеств.

Такая прямо противоположная оценка одних и тех же утверждений свидетельствует о том, что знанием считается отнюдь не всякий идеальный образ, выраженный в высказываниях, а лишь тот образ, который признается соответствующим реальности, или сущему, т.е. тому, что существует, тому, что есть. Именно такой образ реальности называют истинным.

Таким образом, знание возникает в результате оценки образов сознания на истинность и вне этого оценочного отношения не существует. То, что имеется в виду и выражается утверждением "я знаю", всегда осознается и декларируется как истинное.

/Если бы это было не так, то в приведенных примерах и астроном, и химик, и пассажир выражались бы, примерно, так: "Я знаю, что то, что я утверждаю, ложно, но я все равно это утверждаю", иными словами: "Я знаю, что рядом со станцией метро "Академическая" Академии художеств нет, но я, тем не менее, настоятельно рекомендую Вам доехать до станции метро "Академическая"./

Думаю, что отныне всем моим читателям должно быть ясно, почему термин "истинное знание" тавтологичен, подобно терминам "прямоугольный квадрат", "круглый круг" или "незрячий слепой", а термин "ложное знание" является таким же оксюмороном, как термины "круглый квадрат", "деревянное железо" или "зияющие высоты". Однако, повторю еще раз: как на уровне общественного, так и на уровне индивидуального сознания, те результаты познания ( компоненты сознания), которые еще не осознаются или уже не осознаются как истинные, не включаются в сферу знания.

С этой точки зрения познание представляет собой целенаправленный процесс удостоверения истинности идеальных образов, формирующихся в сознании.

Те мысли, идеи, суждения, истинность которых остается проблематичной, именуются догадками, предположениями, мнениями, верованиями, гипотезами. Однако в той мере, в какой любые догадки или гипотезы уже осознаны субъектом познания как истинные, они превращаются для него в знание.

Итак, быть знанием для любого образа сознания означает лишь одно - быть истинным, а быть истинным - значит быть тем и только тем, что осознается как соответствующее сущему самому по себе, как отображающее (репрезентирующее) сущее в сознании.