Монологическая речь всегда экспрессивна, поэтому тропы всегда соседствуют с эмоционально-оценочной лексикой и применяются вместе с другими средствами речевой экспрессии.

4. В граффити умело используется богатство и разнообразие синтаксических средств. Синтаксические единицы характеризуются функционально-стилевой закреплённостью: одни используются в книжных стилях, другие – в разговорном. Именно на синтаксическом уровне ярко проявляется экспрессивная окраска речи. Русский язык предлагает широкие возможности для выбора при обращении к различным структурным типам предложений, употреблении параллельных синтаксических конструкций, использовании различных способов актуализации отдельных частей высказывания. Ресурсы синтаксической стилистики, благодаря синтаксическим средствам и экспрессивным возможностям, придают жанру граффити блеск и непосредственность. Анализ стилистического использования различных типов предложений выдвигает на первый план функционально-стилевой аспект. Функциональные стили характеризуются избирательностью употребления простых и сложных, односоставных и двусоставных предложений. Наблюдается существенное преобладание и частотность одного типа предложений, порой полное отсутствие или редкое употребление другого. В избирательности употребления того или иного типа предложений отражается специфика стиля. Так, стилистический анализ разных типов простых предложений показывает экспрессивные возможности, от которых зависит обращение к той или иной конструкции в определённой речевой ситуации. Граффити как естественная форма письменной речи противопоставлена своими синтаксическими нормами стилистике кодифицированного языка (снижение нормативности письменного кодифицированного языка, особая форма расположения в грамматологическом пространстве и др.).

Использование в граффити определённо-личных предложений придаёт высказыванию лаконизм, динамичность, экспрессию. В таких предложениях внимание сосредоточено на действии (безотносительно к его производителю) – это сближает данный тип предложений с неопределённо-личными. Личная форма сказуемого активизирует читательское восприятие: скриптор вовлекает читателя в решение поставленной проблемы, в участие в данной ситуации, положении; приобщает к рассуждению, размышлению. Именно отсутствие подлежащего делает возможным акцент на сказуемом, актуализуя действие (а через него – обостряя комичность ситуации): «Родился сам – помоги другому», «Если хочешь быть солдатом – обругай декана матом», «Бей бабу молотом – будет баба золотом» и т.д.

Неопределённо-личные предложения не имеют особых экспрессивных качеств, которые выделили их на фоне односоставных предложений, однако основная сфера их употребления – разговорная речь. В граффити неопределённо-личные предложения имеют также высокий процент употребления, потому как наиболее частотна эксплуатация схем пословиц и поговорок, а они, как правило, строятся в форме определённо-личных и безличных конструкций. Употребление неопределённо-личных предложений интересно в стилистическом плане тем, что в них подчёркивается действие, придающие живость интонаций, актуализируется ситуация. Такие предложения позволяют акцентировать внимание на глаголе-сказуемом, в то время как субъект действия отодвигается на задний план, независимо от того известен он или нет. Особенно выразительны в семантико-стилистическом отношении такие неопределённо-личные предложения, в которых носитель действия представлен как лицо неопределённое. Подчёркнутая глагольность неопределённо-личных предложений придаёт динамизм, что акцентирует внимание на характере действия: «Если кто-то громко плачет, до...ся, значит».

Обобщённо-личные предложения выделяются из всех односоставных личных своей специфичной экспрессией. Наиболее характерная форма сказуемого для этих предложений – форма 2-го л., ед.ч., получающая обобщённое значение, - является и самой экспрессивной. Конструкции этих предложений придают высказыванию афористичность и яркость: «Если видишь в стене люк, Не пугайся, это глюк; Если в нём увидишь пятку, Поскорее сделай хапку; Если кончилась трава, поскорей закрой глаза».

Безличные предложения по употреблению в граффити занимают также одно из ведущих мест. Безличным оборотам присущ, как известно, «оттенок пассивности, инертности». В виде безличных конструкций в граффити оформляется философия, рефлексия, наблюдения: «Бывает в жизни так х…о, Что даже чай не лезет в глотку, А помогает только пиво, которым запиваешь водку».

Инфинитивныепредложения представляют значительные возможности для эмоционального и афористического выражения мысли. Поэтому они чаще всего и используются, построенные по схеме пословиц и лозунгов. Инфинитивные предложения используются как средство создания непринуждённо-разговорной окраски речи. При соответствующем интонационном оформлении инфинитивные предложения несут огромный экспрессивный заряд и выделяются особой напряжённостью: «На партах пошлости писать, Увы, тенденция не нова, Но где же нам ещё найти, Е..на мать, свободу слова».

К предложениям, построенным по номинативным конструкциям, можно отнести имена, фамилии, номера групп, выгравированные на партах («Кнопка выброса преподавателя»; «Скука»; «Ура!»; «Скоро звонок!»). Использование номинативных предложений объясняется стремлением запечатлеть мгновенье, зафиксировать настоящий момент. Стилистические возможности в граффити расширяются и благодаря тому, что наряду с полными предложениями, используются неполные, имеющие чёткую функционально-стилевую закреплённость и яркую экспрессивную окраску. Их стилистическое использование в граффити определяют экстралингвистические факторы и грамматическая природа. Пример употребления неполных конструкций иллюстрирует переписка студентов: «Когда? (звонок); Скоро. / 10 минут (до конца лекции)». Обращение к контекстуально неполным предложениям представляют собой реплики и ответы в момент беседы. Эллиптическиепредложения выступают как сильное средство эмоциональности речи. В граффити также нередко прибегают к таким конструкциям. (ср.: «Девиз преподавателя: каждой твари по паре»). Эллиптические предложения создают остроту высказывания, динамизм, резкость. Предложения с пропуском слов в большей мере характерны для разговорного стиля, нежели для граффити. Недостаток информации в разговорном стиле компенсируется мимикой, жестами, интонацией, что для граффити невозможно. Поэтому смыслообразующим в граффити является порядок слов. Важнейшее значение имеет порядок слов как средство смысловой организации высказывания. Для граффити характерно усиление действенности высказывания с помощью инверсии: «Из-за леса из-за гор едет тётя Лесогор», «Не перепились ещё на Руси богатыри, добры молодцы».

Анализ тема-рематического членения высказываний показывает, что в предложениях граффити на первый план выступает рема (новое, необычное), что служит средством создания комизма, абсурдности; при этом актуализуется описываемая ситуация. Акцентируется, как правило, тот факт, который выносится в начало предложения – на это и обращается внимание («Любви все плоскости покорны»).

Дефектные синтаксические конструкции придают высказыванию комичность, являются одним из экспрессивных средств речи («На улице шёл дождь и два студента: один в университет, а другой вообще в калошах»). Нестандартные формы выражения главных членов предложения также получают экспрессивную окраску. В стремлении акцентировать внимание на ситуации, в граффити частотна структурная схема двусоставного предложения: «имя + имя». Ср.: «Плюрализм в одной голове – шизофрения», «Единственный плюс в жизни физика – крест на его могиле».

5.Экспрессивный синтаксис граффити разнообразен. В граффити как сильное средство эмфатической интонации используются стилистические фигуры.

В поэтической речи авторы прибегают к стилистическим фигурам с целью изображения мира таким, каким в будничной жизни видеть его не привыкли. Художник показывает мир не с той стороны, с каким мы его замечаем. Поэтическое искусство слова «остраняет» (В.Б. Шкловский) прежде всего язык.

Речь должна нарушить привычность и естественность, чтобы привлечь внимание к изображаемому. Для этого и используют различные стилистические приёмы.

Граффитисты тоже для создания эмфатической интонации используют стилистические фигуры, но для достижения совершенно иного ракурса изображения мира, нежели в высоком поэтическом искусстве. По законам высокого творчества, принцип изображения, «снижение» в граффити – это полное нарушение норм. В «планы» граффитиста не входит показать мир остранённым. В граффити ситуация изображается как можно сниженнее, выворачивается наизнанку как можно подробнее, приземляя описываемое. А стилистические фигуры служат отнюдь не для поэтизации, сколько для привлечения внимания. Такие стилистические фигуры, как повтор, параллелизм, умолчания, эпифора, анафора, риторические восклицания и др., – усиливают пародийность, комичность и экспрессию в граффити.

Повтор: «Я работы не боюсь, От работы не бегу. Нет работы – спать ложусь, Есть работа – тоже сплю».

Эпифора: «БИОЛОГИ БИОЛОХИ БИОХРЕНЫ ГОМОХРЕНЫ»

Анафора: «Ёжик по травке бежит и хохочет, Ёжику травка п...ку щекочет».

Параллелизм: «Солнышко светит, Птички поют. На х… мне нужен Ваш институт».

Умолчание: «Ты меня лю…….?»; «Машину ку……..?»; «Я тебя ……».

Охват: «В дыме моей сигареты Мир так хорош. Я не вижу мира Из-за дыма моей сигареты».

В наши задачи не входило описание стилистических фигур всего собранного материала граффити. Мы хотели лишь обратить внимание на причудливое трансформирование не только форм стилистических фигур, но и их функций.

Жанр и стиль граффити (к вопросу о функционально-стилистической природе речевого жанра). Решение вопроса о стилистической определённости речевого жанра граффити представляет, на первый взгляд, противоречивую систему аргументации. С одной стороны, тезис функциональной стилистики о том, что у каждого стиля свой репертуар жанров (В.В. Виноградов), ярко доказывается на материале текстов граффити, представляющих особую форму речевой коммуникации, типичную для сферы естественной письменной речи. В этом смысле естественная письменная речь – стиль, или особая разновидность некодифицированного языка, а граффити – жанр, прототипически репрезентирующий основные коммуникативно-прагматические и лингвистические особенности «некодифицированной письменности» (спонтанность, индивидуально-личностная акцентуация (экспрессивная прагматичность); травестирование письменного стандарта; сниженный, «неэлитарный» характер нормативности, эмоционально-оценочная конкретизация и др.).

С другой стороны, положение о стилистической континуальности речевых жанров, их «переходном» стилистическом статусе (М.М. Бахтин) также имеет самое непосредственное отношение к текстам граффити, нередко определяемым как «контаминированные жанровые формы», стилистический девиз которых – «полистилизм» как жанрообразующий лингвистический фактор, не позволяющий установить стилистическую однозначность данного жанра. Не случайно исследователи утверждают то «площадной» генезис граффити, его народно-смеховую праформальность, то примитивный «первоформальный», «первофеменологический» статус данного речевого жанра, система которого представляет собой комплексный (синкретичный) речевой жанр (совокупность жанров и их «зародышей», сочетающих в себе признаки множества других речевых жанров),[77] объединённых по принципу «фамильного сходства».

Представляется, однако, что «фамильное сходство» граффити с другими речевыми жанрами, отражёнными в «первообразных» формах граффити, лишь формально приближают граффити к жанрам рекламы, комплимента, угрозы, оскорбления, а также многим жанрам СМИ и эпистолярным жанрам. Семантика и прагматика граффити отражает прежде всего синкретизм этой формы мысли, а единство интенции и стилистического воплощение информативности. «Полистилистическое» или «полижанровое» граффити возможно лишь потому, что данный речевой жанр представляет собой некую целостность глубинного и поверхностного уровня когнитивно-дискурсивной деятельности языковой личности, сознательно идущей на эксперимент ради формы жанра, стиля и языка.

Поэтому когнитивный стиль мышления создаёт в граффити особый когниотип, «фрейм», «отражающий инвариантные ментально-лингвистические характеристики массива текстов определённой предметной области»,[78] главные из которых (фатическая цель, рационально-эвристическая стратегия и игровые тактики / приёмы) представлены в целостности стилистического образа граффити – речевой системности его «естественно-письменной реальности».

Поэтому возможность сближения граффити и жанров разговорной речи по признаку «естественности» оказывается спорной. Важно отдавать отчёт, что стилистика граффити и разговорной речи не тождественны друг другу. Несмотря на то, что граффити и жанры разговорной речи имеют множество сходных параметров и на лексическом, и на синтаксическом уровне, их не следует смешивать.

Разговорная речь имеет несколько устных разновидностей: собственно разговорная (обыденная, бытовая), различные виды и варианты жаргонов по социальному и профессиональному критерию. (Сюда относят и молодёжный жаргон, сленг.) Молодёжный жаргон (сленг) как разновидность разговорной речи имеют множество сходных черт с граффити. Это и неофициальность, и стихийность, спонтанность, экспрессия, живая практика. Следует подчеркнуть, что любой жаргон любого языка (а граффити можно отнести к разновидности молодёжного жаргона), самым тесным образом связан с общенародным языком. Опираясь на языковую систему в целом, жаргон является частью этой системы, - частью, которая живёт и развивается по законам общим для всей системы. Особенности этой подсистемы могут быть двоякого рода, и проявляются они на разных языковых уровнях по-разному. Особенности первого рода определяется тем, что данная языковая подсистема отдаёт предпочтение каким-то одним единицам языка и в то же время может совершенно исключать другие. Особенности второго рода заключаются в использовании этой подсистемой таких языковых единиц, которые, как правило, не встречаются ни в других подсистемах данного языка, ни в его литературном варианте. В то же время существенны различия между сленгом и граффити. Во-первых, сленг – это живая разговорная практика, граффити – письменная практика, но вместе с тем, это и естественно-письменная речь. Во-вторых, многие черты молодёжного жаргона, в частности студенческого, в значительной степени определяется устной формой его бытования. Например, использование разговорной, грубо-популярной лексики придаёт речи эмоционально- экспрессивную окраску, делает её живой и непринуждённой. Таким образом, активное употребление сниженной лексики является главной стилистической особенностью. Лексика узко жаргонная, распространяющаяся в основном по семантическим полям, непосредственно связанным с учебным процессом, жизнью и бытом студентов – это вторая особенность. Сюда относится лексика, связанная с сессией, названия учебных курсов, преподавателей, названия некоторых предметов студенческого быта. Эта «сфера» жаргона состоит из общестуденческой жаргонной лексики, характерной для данного вуза, факультета, специальности - с другой, т.е. имеет территориальные и профессиональные различия. Жаргонная лексика, общая для всех студентов (шпоры, зачетка, корочки (диплом), автомат, часы), приобрела в настоящее время нейтральную окраску. Наиболее отчетливо особенности студенческого жаргона (сленга) проявляются на лексическом уровне (исключительно на лексическом уровне) Словарь молодежного жаргона весьма изменчивое явления: на протяжении двух-трех десятков лет он может несколько раз изменит свой состав. Сленг явление временное и преходящее, подверженное внешним влиянием. Им увлекаются, используют как средство самоутверждения, язык «своих». Стоит обратить внимание, что понятие «сленг» появляется примерно с начала 19 в. в английской лексикографии. Применяется данный термин как помета к словам, не получившим по тем или иным причинам признания в качестве вполне литературных единиц словарного состава. Точная этимология слова «сленг» не установлена. О. Есперсен определяет это понятие следующем образом: «сленг- форма речи, которая обязана своим происхождением желанию человеческой особи отклонится от обычного языка, навязанного нам обществом». Основной импульс в создании сленга – это чувство умственного превосходства, стремление отмежеваться. «Сленг – результат свойственного человечеству «желанию позабавиться» (love of play). Он требует беспрестанного обновления. Это язык – бродяга, находящийся в окрестностях литературного языка. Э. Партридж под сленгом понимает разговорную речь, не апробированную установленными языковыми нормами. Граффити – несколько иное явление, отличное от сленга. Важно обратить внимание, что граффити не использует определённый класс жаргонизмов, свойственный общедоступной студенческой лексике (характерно в большей степени для устной речи, а не для письменной ). Не прибегает граффити и к специфичной лексике для того или иного вуза, специальности, факультета. Колорит и специфика граффити, на наш взгляд, заключается в умелом использовании стилистических фигур, разнообразных синтаксических средств создания эмфатической интонации, сочетающейся с употреблением тропов, оценочной лексики, ярких приёмов усиления эмоциональности, образности речи.

«Неэлитарность» языковых норм как ортологическая доминанта стиля граффити

О. Б. Сиротинина [Сиротинина 2009], рассматривая социолингвистические факторы в становлении языковой личности, определяет типы современной языковой культуры: 1) народно-речевая и просторечная (языковые личности старшего поколения) и 2) среднелитературная (неэлитарная). В отличие от элитарной языковой личности (характеризуемой самым высоким уровнем языковой компетентности, особой системой когнитивной ценностной ориентации),[79] в становлении языковой личности неэлитарного типа речевой культуры главными факторами выступает семья, в которой телепередача предпочитается книге, ортологической вершиной признаётся не словарь, а СМИ, окружение подростка, языковой фамильярно-разговорной и жаргонизирующие типы речевой культуры.

Если использовать типологию языковых личностей К. Ф. Седова,[80] то образ автора граффити и его форма мысли позволяют рассматривать языковую личность граффитиста в социокультурном аспекте, определяя его как носителя неэлитарной культуры, как маргинала, с одной стороны, демонстрирующего «пониженную семиотичность речевого поведения», близость своих эмоционально-коммуникативных реакций по логическим проявлениям («инвективный тип» языковой личности), а с другой – стремящегося замаскировать уровень своей культуры рационально-эвристической косвенностью выражения интенции, псевдорассудочностью и здравым смыслом («рационально-эвристический тип»). Это проявляется в намеренном искажении нормативной тональности речи, доминирующей в стиле граффити.

Аспект этико-речевых норм (норм речевой этики) предусматривает соответствие речи этическим нормам, общечеловеческим, национальным постулатам речевого поведения (общения), в том числе – правилам речевого этикета.

В аспекте речевой этики выделяется достаточно много зон неблагозвучия речевой практики в граффити. Во-первых, бранная лексика и фразеология, сквернословия, оскорбляющие нравственное и эстетическое чувство культурной части адресатов. Во-вторых, для граффити характерно явление, которое можно назвать сексуализацией языкового сознания и речи. Теме секса уделяется большое внимание. Это отражается не только на тематике, но и языке: лексике, фразеологии, образной системе. Указанные тенденции сближают граффити и СМИ, соотнося патологически все общественные реалии с сексуальной тематикой.[81] Нарушение речевых норм может происходить не только при использовании табуированной лексики и фразеологии, но и тогда, когда в определённом контексте с помощью вполне «легальной» лексики и фразеологии создаётся неуважительная, ёрническая тональность, выявляющаяся циничной точкой зрения автора на предмет высказывания.

Так как граффити – воплощение естественно-письменной речи, эта «естественность» даёт о себе знать рядом речевых ошибок, встречающихся в рамках данного жанра. В целом – любая ошибка, любое несоответствие нормам кодифицированного языка воспринимается в контексте жанра, скорее, как речевой прием, нежели нарушение языковых правил. Поэтому литературная ненормативность речи – это коммуникативная стратегия. Однако в ряде случаев именно эта «стратегия» позволяет судить не только о языковом вкусе скриптора, но и о его культурно-речевом портрете.

Орфографические и пунктуационные «погрешности» наиболее частотны. Повторим, что они обусловлены принципом естественности, диктуемым каноном жанра, и нет смысла их подробно анализировать. Среди прочих разновидностей речевых ошибок орфоэпическиетакже не редки. Как и орфографические, пунктуационные, сознательно либо неосознанно возникающие, эти ошибки провоцируют исправление. И самые неравнодушные к «напартной живописи» порой рьяно корректируют тексты, тем самым включаясь в диалог, предложенную граффити игру. Лексические недочёты в меньшей мере свойственны граффити. Высказывание, где они могли бы быть допущены, должно быть ёмким, содержательным, заключающим в себе некий фактический материал. Но так как граффити лаконично, кратко и по форме, то здесь лексические ошибки могут служить средством создания экспрессии. Фразеологические ошибки в качестве «ошибок» тоже не должны трактоваться. Фразеологизм в граффити искажается намеренно, с целью создания комизма, каламбура. Фразеологический материал обрабатывается таким образом, в результате чего рождается прецедентный текст – ключ к философии граффити. Фразеологические искажения – богатейший материал, средство выразительности для сатириков и юмористов, не только для граффити. Фразеологические «перевёртыши», запущенные через СМИ, получают «вторую» жизнь, увековечивают себя порой в граффити. Однако, как правило, речевая этикетность и лексики, и фразеологии текстов граффити минимальна. Словообразовательные и морфологические «ошибки» актуальны тогда, когда автор в порыве передать что-то когда-то слышанное, воспроизводит информацию близко к тексту, при этом допуская словообразовательные и морфологические промахи. В большинстве же случаев перед нами примеры окказионального словообразования (ср.: «кресло-кончалка», «секс-пломба»). Искажения на синтаксическом уровне продиктованы стремлением вызвать комический эффект, нежели допущены неосознанно. (Например: «Шли две девушки: одна стройная, другая вообще в политехе учится»). Хотя на этом срезе нельзя исключить ненамеренные ошибки, вызванные спонтанностью творческого процесса. Ср.: Я люблю тебя, жизнь, За то, что ты в ней, А тебя, за то, Что ты в жизни моей.

Оригинал данного афоризма везде имеет форму «ты – тебя» со строчной буквы. Можно лишь предположить, что в тексте два адресата, обращение к которым на «ты» не дифференцируется даже величиной букв. Но вникая в текст, корректируешь: «ты» – жизнь, «Ты» – любимый человек. В результате редактирования получаем: Я люблю тебя, жизнь, За то, что ты в ней. А Тебя, за то, Что Ты в жизни моей – хотя это и не единственная интерпретация текста. Синтаксические неувязки дают пищу для размышлений, уподобляя редактирование различных граффити в интеллектуальную игру. На синтаксическом уровне к смешению, алогичности конструкций приводит путаное употребление местоимений. Следует обратить внимание на то, что употребление местоимений в граффити по частотности занимает одно из ведущих мест (после существительных и глаголов). Использование местоимений в таком количестве вызвано разговорным характером, спонтанностью, неофициальностью граффити. Частое употребление формы 1 л. ед. ч. «я» отсылает к формам раннего творчества, когда человек себя мыслил «пупом земли». Неверно следующее употребление: моей вместо своей, к им вместо к ним, его вместо него и т. д.

Предметом пристального внимания и изучения в граффити становятся стилистические «ошибки». Мы постараемся остановиться и детальнее проанализировать стилистические отклонения от нормы. Попытаемся определить характер использования единиц (разговорного, просторечного и др. плана) с позиции оправданности/неоправданности, мотивированности / немотивированности и т.д. Один из вопросов, на которой мы ответим, является ли употребление нецензурной, к примеру, лексики осознанным средством создания экспрессии или же естественным выражением мысли.

Наиболее частотны следующие случаи намеренного стилистического искажения (мы не в праве квалифицировать эти случаи как «ошибки», поскольку именно стилистические «недочёты» создают своеобразие и специфику граффити, в этом мы видим канон жанра): вкрапление разговорных единиц в общеразговорный контекст; употребление в контексте книжного стиля внелитературных средств (просторечных единиц, жаргонизмов, узких профессионализмов); введение книжных единиц в разговорный контекст; объединение элементов разных стилей; слова и выражения со сниженной стилистической окраской в нейтральном контексте; различные повторы (фонетические, морфемные, фразеологические, грамматические); речевые штампы. Данные стилистические «ошибки» мы предлагаем рассматривать как приёмы, используемые в искусстве граффити для создания экспрессии, позволяющей акцентировать внимание на факте, обыгрываемым в афоризме.

Граффити как игровой текст

Определение двух полярных речевых замыслов: «фатики» (вступление в общение, имеющее целью предпочтительно само общение) и «информатики» (вступление в общение, имеющее целью сообщение)[82] – актуально для граффити не только в плане определения фатической природы этого речевого жанра, но и в том смысле, что тексты данной коммуникативно-прагматической направленности совершенно особым образом интерпретируют генеральную фатическую интенцию – удовлетворение потребности в общении (кооперативном или конфликтном). Создавая в различных своих формах стилизацию других речевых жанров, тексты граффити представляют коммуникативное пространство бессознательного, в котором дискретно представлены речевые акты передачи информации о языковой личности фатического общения (угрозы, оскорбления, издевки и др.). Такая своего рода «зацикленность» фатического жанра на личности автора («на себе любимом») приобретает в граффити гипертрофированный вид намеренного создания конфликтной ситуации, в зависимости от способа актуализации которой различаются: 1) граффити – инвективы (прямые обвинения, оскорбления, угрозы, выяснения отношений – «разборки»); 2) граффити – издевки (ухудшающие отношения коммуникантов в косвенной форме); 3) граффити – smoll talk (праздноречевые граффити, не ухудшающие и не улучшающие отношения коммуникантов).

Особую коммуникативно-прагматическую значимость имеют тексты граффити второй разновидности, представляющие речемыслительную деятельность «постомодерниста» (творческого скриптора). Именно данные тексты отражают всю палитру когнитивно-дискурсивного своеобразия данной жанровой формы естественно-письменной речи.

Граффити-издевки креализуют ведущие речевые стратегии граффити: инвективную и рационально-эвристическую (определение данных стратегий см. в работе К.Ф. Седова[83]). При этом рационально-эвристическая стратегия граффити довольно жестко (инвективно) интерпретирует фатические задачи общения благодаря использованию приемов инвективного воздействия, прагматика и риторика которых реализует классические фатические способы порождения личностного коммуникативного пространства. Система приемов оформления такой интенциональности в тексте граффити связывается с повышенной их семиотичностью, что отличает граффити от других фатических жанров, выдвигающих на передний план другие способы воздействия (например, куртуазную стратегию, как в речевом жанре «комплимент»). Именно рационально-эвристическая дискурсивность граффити позволяет интерпретировать данный речевой жанр как одну из форм языковой игры, т.е. как особый «вид речемыслительной деятельности, использующий лингвистический инстинкт, лингвистический интеллект, лингвистическое чутье говорящих и требующий от них решения эвристических задач».[84] Интеллектуальный акцент на системе языка, лингвистический код, «моделируемый с помощью операциональных механизмов, являющихся отраженными механизмами функционирования языковой системы»,[85] особенно важен для автора граффити, который экспериментирует над системой кодифицированного языка в «естественной письменной», «играет с формой речи»,[86] не столько усиливая ее выразительность, сколько создавая комический эффект.

Как современная форма «площадных жанров» (М. М. Бахтин), граффити проповедует особые формы личной «безответности» за сказанное, выдвигая свои условия «игры ради игры», «игры в стихию языка», «игры против языка», «игры ради своего языка». Поэтому, проповедуя особые формы языковой игры – комическое творчество (языковая игра в узком толковании), тексты граффити являются игровыми текстами, репрезентирующими «функционально завершенное речевое целое, структура которого определяется действием игровой когнитивной стратегии».[87] При этом когнитивная стратегия игровых текстов граффити определяет данный речевой жанр достаточно конкретно в отношении к своему комическому содержанию и способам его экспликации. Эту разновидность комического можно определить как «балагурство», которое, по мнению Д. С. Лихачева, представляет собой «одну из национальных русских форм смеха, в которой значительная доля принадлежит «лингвистической» его стороне. Балагурство разрушает значение слов и коверкает их внешнюю форму», он служит «обнажению слова, по преимуществу его обессмысливающему».[88] Не случайно «низменно-комический» эффект граффити основывается, как правило, на вульгаризации риторического канона Аристотеля: «Смешное – это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдание и ни для кого не пагубное». Второй принцип – «личная безопасность» - нарушается практически во всех текстах граффити: «травестировка, грубая вульгаризация явлений, которые считаются заслуживающими глубокого уважения или даже поклонения»,[89] отражается в такой характерной риторической форме нарушения речевого такта, как каламбур.

Естественно, что «каламбур – это судья, насмешник, но не льстец или комплиментщик»,[90] но каламбуры граффити, как правило, характеризуются особенно вульгарной, резкой оценочностью противопоставляемых обыгрываемых компонентов и жесткой оценочностью соотношения двух осмыслений: первоначальное нейтральное или положительное понимание не внезапно, а предсказуемо сменяется отрицательно окрашенным. При этом каламбурное переосмысление отличается достаточно «узкой», «плоской», односторонней когнитивностью.

Ведущий семантический тип каламбура в текстах граффити – каламбур-«маска», создающий комические эффекты «обманутого ожидания» и «комического шока»[91] (ср.: «Весна наступила, Птички поют, На х… мне нужен, Ваш институт», «Ты не Венера, но в тебе есть что- то венерическое») создается благодаря разнообразным формальным приемам.

1. Каламбуры, основанные на многозначности слов, реализуют столкновение значений: а) прямого и переносного («Не все солнце, что встает»); б) литературного и жаргонного («Карлсон залетел и ждет Малыша»), в) общеупотребительного и индивидуального («Ты не Венера, но в тебе есть что-то венерическое»).

2. Каламбуры, обыгрывающие сходство в звучании слов или словосочетаний, изменяющие звучание с целью переосмысления («Кресло-кончалка», «Поезд едет через Ротердам, Едет прямо в Попенгаген»).

3. Каламбуры, использующие омонимическую аттракцию, обыгрывающие: а) полные омонимы («Девушки вы местные? А скольки местные?»); б) омографы («Здесь не писать!»); в) омофоны («Ты беги скорей на пруд, Там поймают, Сразу прут»); г) омоформы («Голубые ели… пили, с…ли»; «Голубой в вагон бежит, качается») и др.

Таким образом, каламбуры-«маски» достаточно грубо представляют особенность языковой шутки – ее возможность сочетаться с иллокутивными функциями противоположной модальности (угрозой, обвинением, оскорблением). В результате именно инвективность игрового текста граффити выдвигается на передний план речевого общения, «затемняя» сами задачи создания игрового текста.

«Творимая реальность» граффити