Жизнь и смерть социальных иерархий

Само существование демократических политических систем в определенном смысле удивительно, это - почти что чудо. Если мы посмотрим на ранние фазы человеческой истории, то ничего похожего на демократические системы мы там не найдем - сплошь и рядом это властные иерархии с различной степенью личной власти царя. В тех случаях, когда права царской власти ограничивались каким-либо образом - существованием народного собрания или жреческой власти - мы не можем говорить ни о какой серьезной степени демократического контроля снизу. Некоторые отклонения от такого положения дел можно увидеть в “военной демократии” древних индоевропейцев, центрально-азиатских кочевников и ряда горных и морских народов, но насколько можно судить по историческим источникам, степень этой демократии была крайне ограничена, фактически сводилась к возможности отказа от повиновения людей - т.е. ситуации, которая возможна в любом обществе, и проявлялась в основном во время военных походов - когда народ находился рядом с вождем и с оружием в руках¹.

Сколько-нибудь развитые демократические практики - это факт довольно позднего культурного развития. Такое положение дел представляется достаточно естественным. Несмотря на отсутствие исторических свидетельств о ранней фазе развития человеческих сообществ естественно предположить, что эти сообщества не слишком сильно отличались по своей структуре от сообществ социальных животных, в частности приматов. В настоящее время этология подобных сообществ изучена достаточно хорошо² и ясно, что они представляют собой очень жестко организованные иерархии, где “вожак” контролирует поведение рядовых членов сообщества с помощью небольшой группы особей, обладающих значительной силой, но уступающих ему по способности манипулировать ситуацией. Смена вожака возможна в случае чрезвычайных обстоятельств - скажем в случае лесного пожара, но новый лидер обычно заменяет вожака только до прекращения этих чрезвычайных обстоятельств, после чего возвращается в свое обычное положение.

Эти наблюдения позволяют высказать гипотезу о том, что у социальных животных есть два типа потенциально способных к доминированию субъектов. Один тип обладает способностью понимать и контролировать внутреннюю, социальную среду сообщества, другой - внешнее окружение, и существует этологический механизм переключения лидерства от одного типа к другому в зависимости от обстоятельств.

Нетрудно видеть, что и классическая теория политического лидерства обращает внимание на те же два типа - традиционное и харизматическое лидерство со сходными характеристиками, и традиционный лидер успешно действует в стабильной социальной среде, харизматик - в условиях кризиса³.

Учитывая двойственную природу человека - ведь человек не только разумное существо, но и животное, естественно поставить вопрос о том, в каких аспектах социальные структуры человеческих сообществ определяются конструкциями разума, а в каких аспектах - унаследованными от предыдущих этапов развития этологическими детерминантами. Успехи исследования человеческой этологии и психологии малых групп позволяют с достаточной уверенностью сказать, что первичные групповые иерархические структуры в существенном являются этологическим наследием человека, а типичное поведение в иерархиях, особенно в условиях стресса - в армии, тюрьмах, чрезвычайных обстоятельствах - не слишком сильно отличается от иерархического поведения социальных животных⁴.

Но социальным животным не известны демократические практики, за исключением, пожалуй, одной - отказа от повиновения в случае неадекватности вожака, да и то в особых обстоятельствах.

Поэтому мы с достаточной уверенностью можем экстраполировать на ранние фазы развития человеческих сообществ чисто иерархическое устройство близкое по этологическим стереотипам к сообществам социальных животных, утверждая тем самым, что “протосоциум”, видимо, представлял собой не “войну всех против всех” и не “первобытный коммунизм”, а предельно тоталитарную иерархию с очень низкой степенью свободы.

Если это так (вопреки мнению таких мыслителей, как Гоббс или Маркс), то возникает естественный вопрос - а как вообще возможно появление демократии? Почему демократические системы не коллапсируют, уступая место иерархиям? Откуда в иерархической среде вообще возникает возможность демократического развития? Как складываются демократические практики, и что обеспечивает их устойчивость?

Начиная со времен античности, существовало достаточное количество социальных мыслителей, которые отрицали пользу демократических систем и обращали внимание на их крайнюю неустойчивость и “нерациональность”⁵. Некоторые из приводимых ими аргументов о “неустойчивости” и “неэффективности” демократии весьма серьезны. Соображения об общественной пользе являются, конечно, лишь ценностным суждением. В начале своего развития демократические практики слабы и неэффективны, и вряд ли они смогли бы заместить иерархические практики, если бы эти иерархические практики в свою очередь не обладали некоторыми принципиальными слабостями и недостатками.

Преимущества иерархического стиля управления обществом достаточно очевидны. Такое устройство позволяет сообществу в целом реагировать на обстоятельства внешней среды как “одно тело” с “единым разумом”, которым является разум вождя. Степень интеграции в иерархических обществах весьма высока, и их эффективность в чрезвычайных обстоятельствах ряд ли стоит подвергать сомнению - не случайно именно так и по сей день организованы практически везде и исполнительная власть и армия⁶. Фактически такой способ организации сообществ использует этологические ресурсы человеческой природы.

Но как возникает необходимость в демократических практиках? Где “естественные” истоки демократии? Можно сколько угодно говорить о желательности демократии из ценностных соображений - гуманности, справедливости и т.д. Но где естественные объективные основания, делающие демократию победительницей в эволюционной конкуренции с авторитарными и тоталитарными общественными порядками?

Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть эволюцию иерархий. Самой важной особенностью человеческих иерархий является тот факт, что человек смертен, и иногда не просто смертен, а смертен внезапно. Внезапная смерть вождя или иерарха высокого ранга создает в иерархии лакуну, которая отнюдь не во всех обстоятельствах заполняется адекватным образом. Люди, занимающие высокие ступени иерархии, часто обладают весьма специфическими способностями, которые, собственно говоря, и позволяют им занимать высокое иерархическое положение. Далеко не всегда можно быстро найти адекватную замену, и уже этот факт ослабляет иерархию и может привести ее к гибели. Достаточно вспомнить о том, сколько империй погибло просто из-за случайной смерти императора или выдающегося полководца, создававших эти империи силой своего военного таланта. Иерархия, следовательно, должна обладать определенным избытком людей, способных руководить. Но такой избыток в свою очередь опасен для существования стабильной иерархии, так как стимулирует борьбу за власть - далеко не всегда способный руководитель согласен долгое время находиться в тени и выжидать, когда освободится по естественным причинам место, на которое он способен претендовать. Опасаясь возможной конкуренции и заговоров, многие подозрительные иерархи старательно очищают место вокруг себя от всех, кто мог бы их заместить⁷. Если ситуация именно такова, смерть такого иерарха ставит иерархию в целом в весьма трудное положение.

Но и в том случае, когда нехватки в способных людях нет, в случае строгой иерархии (то есть такой, в которой отсутствуют демократические практики консультаций, выборов и соглашений по горизонтали и снизу вверх) замещение пустот возможно только в результате либо назначения сверху, либо в результате борьбы за власть. В случае смерти главы иерархии назначение “сверху” просто невозможно и, следовательно, борьба за власть практически неизбежна, даже в том случае, если умерший глава иерархии оставил завещание относительно своего преемника. А такая борьба - это неизбежное ослабление, а возможно, и гибель иерархии⁸.

Из этой ситуации существует два основных выхода. Первый - это установление соправления еще при жизни предыдущего главы иерархии. В этом случае соправитель входит в существо дел, приучает низшие уровни иерархии к подчинению своим указаниям и как бы “врастает” в иерархию еще до смерти ее главы⁹.

Второй выход - это установление специальных процедур замещения: наследование, выборы, жребий и т.п. Но этот выход - фактически уже начало формирования демократических практик - наследник может оказаться малолетним и необходимо регентство, далее необходим контроль за регентом, чтобы он не присвоил власть себе и т.д. Регулярность замещения главы иерархии по существу не может быть обеспечена без соблюдения заранее обусловленных процедур, а контроль за соблюдением процедуры (в данном случае неизбежно снизу) - это уже не иерархическая, а демократическая практика.

Первый путь обеспечения преемственности характеризуется тем, что глава иерархии делится своей властью - следовательно, необходима процедура разделения власти, например, выделение для соправителя особых областей ответственности. Наблюдение за соблюдением такого разделения тоже становится менеджириальной проблемой, оказывается необходимым третейский орган, стоящий как бы над двумя соправителями. А это - нарушение строго иерархического принципа, т.е. введение демократической практики.

Если посмотреть на функционирование тоталитарных иерархий в момент смены лидера - в СССР в середине 50-х годов, в Китае - в семидесятых и середине 90-х, в Египте после смерти Насера, и т.д., то нетрудно обнаружить, что волна демократических практик возникает именно в момент смены руководства иерархией. Перед иерархиями, следовательно, стоит тяжелый выбор - или поступиться строгими иерархическими принципами и допустить некоторые специфические демократические практики, либо проигрывать другим обществам, сделавшим это, в эволюционной конкуренции.

Мы, следовательно, может сделать очень важный вывод - сильнейший импульс к развитию демократических практик дает простой факт ограниченности сторон человеческой жизни¹⁰. Но это простое наблюдение заставляет нас пристально посмотреть на жизнь иерархий не только на самой вершине, но и на всех других уровнях. Не здесь ли кроется секрет возникновения демократических практик?