Обрядность жизненного цикла в системе традиционной культуры

Человек не остается неизменным на протяжении своей жизни. С течением времени меняются его физические и умственные способности, сначала в сторону подъема, потом, увы, упадка. В соответствии с этим меняются его права и обязанности, сначала объем их увеличивается, затем уменьшается. Это соответствие физического и умственного состояния человека и его статуса очень хорошо проявляется в системе в о з р а с т н ы х к л а с с о в, характерных для первобытных обществ. Количество их различается в каждом конкретном обществе. Минимально их не менее трех, но известны случаи, когда их гораздо больше – до восьми-девяти. Для перехода из одного возрастного класса в другой человек при достижении соответствующего возраста должен пройти обряд инициации – комплекса физических и моральных испытаний, после чего его статус повышается. Однако если он их не выдерживает, то остается в прежнем возрастном классе и в прежнем статусном состоянии.

В современном русском обществе нет инициационной обрядности, но есть система возрастных классов, только она находит другое выражение – в в о з р а с т н о й т е р м и н о л о г и и: новорожденный/младенец, мальчик и девочка, юноша и девушка, мужчина и женщина, старик и старуха.

Обратим внимание на то, что слово «младенец» не отражает пола индивида, поскольку в данном возрасте это не имеет значения. И в названии завершающего жизненный цикл возраста пол подчеркивается лишь окончанием слова. действительно, в этом возрасте половые различия также особого значения не имеют. Объясняется это тем, что в раннем возрасте люди еще не имеют, а в позднем уже утрачивают детородную, или репродуктивную функцию. В ней мужчина и женщина играют разную роль, что и отражается в терминологии репродуктивного возраста, хотя различается их роль в силу физиологических и психических различий и в других сферах, в том числе не менее важной, чем детородная – производственной. Поэтому в отличие от младенческого детский возраст уже имеет половое определение (мальчик и девочка), что объясняется разным характером социализации лиц мужского и женского пола.

Схематически жизнь человека можно изобразить в виде круга, выходящего из некой точки, которая символизирует небытие (потусторонний мир), и в эту же точку возвращающегося. Знаменательно приближение этого круга в завершающей стадии к его началу: человек в старости по своим физическим, а в некотором отношении и умственным качествам приближается к детскому возрасту, что отметила народная мудрость: «Старый – что малый».

В традиционной русской культуре отсутствовала инициационная обрядность, за исключением отдельных ее пережитков, но возрастная терминология, естественно, существовала, хотя несколько и отличалась от современной. Термины, обозначающие возраст, были разными у разных групп русских, в целом насчитывалось от двух (дети и взрослые) до девяти возрастов. Так, названия младенцев, а они не фиксировали пола, но отражали некоторые поведенческие особенности, были кувятка (кувякующий, т.е. издающий непонятные звуки), подсосок (сосущий грудь), слюдяник (пускающий слюну). В более поздних возрастах пол различается: недоросль (малый ростом) – мальчик 7-8 лет и ярица (как бы растущая на яри, т. е. на солнце) - девочка примерно такого же возраста.

В это время дети уже начинали помогать взрослым в их работах, поэтому следующие возрастные термины отражали производственные функции: борнаволок – мальчик 11-12 лет, которому можно уже поручить взборонить поле, пестунья/казачиха – такого же возраста девочка, главной обязанностью которой было нянченье маленьких детей, а в бедных семьях девочки работали в зажиточных хозяйствах, чтобы не быть дома лишним ртом (казак – человек, не имеющий собственного дела и работающий по найму).

Предбрачный возраст имел общераспространенные названия парень и девушка, хотя были и другие, например, робя – от слова «работник». После брака парень становился мужиком, а девушка – бабой, хотя в течение примерно года после начала брачной жизни к ним применялось понятие молодые. Здесь мы наблюдаем обычное для традиционных обществ отсутствие корреляции между возрастным термином и биологическим возрастом – 20-летний неженатый человек ходил в звании парня, в том время как женатый в16-летнем возрасте уже приобретал статус мужика. По мере старения мужик превращался в старика, баба – в старуху.

Можно отметить также отсутствие четких границ между возрастами, потому что процесс соответствующих им физиологических и умственных изменений у разных людей проходит по-разному, у одних быстрее, у других медленнее. Иногда это несоответствие биологического и социального представляет собой резкий диссонанс. Именно такая ситуация дала название известной комедии Д.И. Фонвизина – ее главному герою Митрофанушке по пьесе 16 лет, это возраст парня, между тем по умственным способностям он недоросль.

Многие изменения в физическом состоянии человека и соответственно его социальном статусе происходят постепенно, трудно сказать, когда девочка-пестунья превратилась в девушку на выданье, а крепкий мужик стал слабосильным стариком. Но некоторые из этих изменений имеют д и с к р е т н ы й, т. е. практически мгновенный характер – рождение, вступление в брак и смерть. Эти изменения в традиционной русской культуре сопровождались обрядностью жизненного цикла – родильной, свадебной и погребально-поминальной. Главное назначение этой обрядности – конституировать иной статус человека, продемонстрировать умирание его прежней сущности и рождение новой. Безусловно, применительно к погребальной обрядности это выглядит несуразным – смерть с метафизической точки зрения противоположна рождению. Но неразрывное единство смерти и жизни в народном сознании было одним из проявлений его диалектичности, о которой уже говорилось, – жизнь есть изменение, суть которого в умирании предыдущего состояния, следовательно, смерть есть необходимое условие жизни.

Родильная обрядность

Русская традиционная родильная обрядность всключает несколько этапов: 1) предродильная обрядность, направленная на зачатие ребенка и обережение роженицы и плода; 2) обрядность, сопровождающая появление ребенка на свет; 3) обрядность приобщения ребенка к дому, семье, обществу; 4) послеродильная обрядность защиты новорожденного от потусторонних сил, длящаяся примерно год, у некоторых групп заканчивавшаяся пострижинами.

От свадьбы до родов. Родильная обрядность начинала исполняться не с момента родов и даже зачатия, а еще в процессе свадебной церемонии. На рождение детей было направлено посыпание молодоженов при входе их в дом после венчания житом, считалось, что благодаря этому у них будет рождаться мальчики. С этой же целью сажали на колени невесты мальчика во время свадебного пира, били горшки, желая жениху и невесте: «Сколько черепья – столько и детья», а расходились со свадебного пира со словами: «Дай вам Бог, Иван Иванович, богатеть, а вам, Марья Ивановна, спереди горбатеть». Отсутствие детей в семье считалось большим несчастьем, в этом представлении был морально-этический смысл – зачем соединяться мужскому и женскому началу, если нет потомства, кроме того, в бездетности видели знак Божьего наказания за какие-то грехи.

Искусственное прерывание беременности считалось огромным преступлением против нравственности. Но при отсутствии контрацептивных средств дети могли рождаться ежегодно, не каждая семья могла прокормить столь большое потомство, поэтому прибегали к абортам, которые делали, естественно, не всегда удачно. В многодетной семье не всегда смерть ребенка рассматривалась как трагедия: «Бог дал – Бог и взял», а во время свадьбы желали: «Дай вам Бог детишек, да с убылью». Существовали и магические средства, направленные как на рождение детей в семье, например, очеп для подвешивания люльки использовали гладкий, так и для предотвращения следующих родов, для чего делали новый очеп, на котором специально были оставлены сучки. Использовали для предотвращения беременности и другие магические меры – запрещали детям обходить стол, маленькой девочке качать пустую люльку и т.д.

Для русского традиционного общества было характерно предпочтение при рождении мальчиков перед девочками, что объяснялось многими обстоятельствами: наследовался род (чему, впрочем, не придавалось столь огромного значения, как у ряда других народов); часто по общинным традициям только мужчинам полагался земельный надел; дочерям для выдачи замуж необходимо было собирать приданое, что требовало немалых расходов; наконец, по традиции, именно один из сыновей, но вовсе не дочь, должен был содержать родителей в старости. Поэтому утверждалось, что «растить дочку, что лить в дырявую бочку».

Наступившую беременность старались скрыть от «дурного глаза», поэтому женщина носила широкую одежду, о ее состоянии говорилось метафорически – тяжелая, на сносях, скрывались сроки беременности. Для поведения беременной существовали особые предписания, как рационального, так и сакрального характера, не всегда, как и в других сдучаях, четко различимые. Ей запрещалось смотреть на пожар, на забой скота, на покойника, ссориться, ругаться, поднимать тяжести, отправляться в дальнюю дорогу.

Были, конечно, и запреты явно магического характера – отталкивать от себя домашних животных (домовой сердиться будет), перешагивать через конскую дугу (ребенок родится горбатым), через вожжи (при родах ребенок в пуповине запутается), сидеть на камне (роды тяжелыми будут) и т.д. В качестве оберега ей надо было закалывать булавку внутри одежды (острому железному предмету приписывались защитные функции). Если какие-то запреты приходилось нарушать, то для снятия негативных последствий нарушения предпринимались те или иные предохранительные действия. Например, к покойнику беременная могла подойти, положив за пазуху красную тряпку или выкрашенную в красный цвет ложку.

Особое поведение по отношению к беременной предписывалось и для окружающих. Так, нельзя было отказывать ей в чем-либо (мыши сгрызут урожай), а если приходилось то ей вслед (отметим этимологию этого слова: буквально – «в след», что отражает некогда производившиеся магические действия со следом человека) надо было бросить ломоть хлеба.

Роды. Роженицу обычно удаляли из жилого помещения, как правило, в баню, если она была, и в этом был как п р а к т и ч е с к и й, так и м а г и ч е с к и й смысл. Роды – стресс для окружающих, даже взрослых, не говоря уже о детях. Между тем в крестьянской избе, как правило, однокамерной, изолировать роженицу было невозможно. Не способствовали родам и обычно антисанитарные условия крестьянского жилища, особенно в холодное время – теснота, спертость воздуха, дым от топившейся по-черному печки, смрад от содержащихся здесь же домашних животных. А в бане было тепло, относительно чисто, под рукой была горячая вода для обмывания новорожденного и роженицы.

Но был в удалении роженицы и сакральный смысл. Ребенок в соответствии с народными представлениями приходил на «этот свет» из потустороннего мира, положение бани, находящейся на окраине усадьбы или около воды было пограничным между миром человека и миром потусторонним. Кроме того, пограничное с «тем светом» положение роженицы определяло ее статус как ритуально нечистого существа, этим объясняли необходимость удаления ее из жилища. По этой же причине в течение 40 дней после родов ей запрещалось ходить в церковь (как и во время месячных, потому что в народном сознании vulva женщины мыслилась как вход в потусторонний мир, открывающийся во время родов и менструальных циклов).

Помощь роженице оказывала повитуха, женщина, имевшая практику акушерства и знания в сфере родильной обрядности, обладавшая определенными личными качествами – безупречного поведения, в возрасте, когда кончаются месячные, в некоторых случаях это была обязательно вдова. Отказывать роженице повитуха не имела права, считалось, что в таком случае она окаменеет. Повитуха указывала, в какой позе женщине рожать, а рожали русские женщины лежа, иногда стоя, и даже в процессе хождения до тех пор, пока не появится головка ребенка. Для вызывания потуг повитуха заставляла роженицу дуть в бутылку, глотать волосы, поила ее водой с сажей, делала массаж живота, повитуха умела поворачивать плод, знала кровоостанавливающие лекарственные средства, она обрезала новорожденному пуповину и обмывала его в первый раз.

Если роды протекали тяжело, то предпринимались магические действия для их облегчения - отпирались замки, распахивались двери и окна, развязывались пояса, откидывались крышки сундуков и т.п., в критических ситуациях просили священника открыть в церкви «царские врата». Видимо, таким образом открывался путь из потустороннего мира, откуда по народным представлениям приходил ребенок. Зажигание во время родов лампады и установка горящих свечей перед иконами на божнице имело безусловно христианский характер, хотя, возможно, отражало одновременно и какие-то архаические представления, в частности, о темноте потустороннего мира.

При появлении новорожденного у него отрезали пуповину, часто топором на «мужском» или на «женском» предмете в зависимости от пола ребенка: у мальчика на дубовой плахе, топорище, у девочки на плахе ольховой, «прянике». Хоронили послед, который рассматривался как «неправильно» рожденный человек, поэтому его отправляли обратно с соблюдением норм погребальной обрядности - обмывали, «обряжали» в чистую тряпку, помещали в лапоть (символ дороги), клали туда дары, видимо, за родившегося ребенка - хлеб, зерно, яйца, и закапывали в месте, где его никто не мог потревожить, но обязательно связанном с домом – в святом углу под полом, под порогом, в хлеву.

Если ребенок рождался в рубашке (околоплодной оболочке), то это считалось предзнаменованием его счастливой жизни, недаром про удачливого человека говорили: «В рубашке родился». Высушенная «рубашка» была сакральным предметом, ее, зашитую в тряпицу, носили рядом с крестом на груди, могли хранить где-нибудь, иногда она передавалась в семье из поколения в поколение.

Рождение двойни зачастую рассматривалось как несчастье, «Божье наказание», очевидно, в этом видели аналогию с многочисленностью потомства в животном мире и, следовательно, исключением роженицы и новорожденных из мира человеческого. В таких случаях родителей и новорожденных не приходили проведывать с поздравлением, как обычно. Но у некоторых групп русских это, наоборот, считалось знаком Божьего благоволения, утверждалось, что одного ребенка дал Господь, а другого – Богородица.

Новорожденного обмывали водой, в которую бросали монетки «на счастье», их, обычно, забирала повитуха, иногда также соль, яйцо, капали в нее воск зажженной свечи. Обмывание было важной не только гигиенической, но и магической процедурой. Оно характерно для всех трех обрядов жизненного цикла - родильного, свадебного и погребального, поскольку во время них совершался переход человека из одного состояния в другое. Вода смывала ауру старого состояния, вбирая ее в себя, что делало ее «мертвой», опасной для людей. Этим объясняются предписания особого обращения с ней: ее выливали на пограничье - усадьбы, на меже и т.п., отправляя тем самым в потусторонний мир. С использованием воды совершался обряд размывания рук роженицей и повитухой после окончания родов, характерный для ряда групп русского этноса, в ходе его они трижды взаимно лили на руки воду, а потом просили прощения друг у друга.

Если ребенок рождался слабым, то производились действия по его «доделыванию». Ребенка перепекали - на хлебной лопате засовывали в устье печи, исходя в этой обрядности из аналогии: сырое тесто – природное, запеченное - человеческое. В других случаях его протаскивали через предметы, рассматриваемые как вход в потусторонний мир - расставленные ноги матери, сквозное дупло дерева, развилина ветвей, хомут и т.п.

Повитуха, приняв и обмыв ребенка, правила его - мяла тельце, имитируя оформление его человеческого облика, поскольку он пришел с «того света», для которого характерен хаос, в мир человека, культуры, где господствует упорядоченность. Новорожденного обмеряли, что имело символическое значение: таким образом демонстрировалось его пребывание на «этом свете», поскольку все реальное имеет меру. То же значение имело и наречение ребенка именем: все, что существует, - именуется («С именем - Иван, а без имени – болван»).

Имя давали по Святцам, и, поскольку практически каждый день христианского календаря связан с несколькими фигурами христианских святых, был выбор. Но существовали и другие нормы определения имени новорожденного. Так, первенца могли назвать, соответственно полу, именем деда или бабки, так как считалось, что души умерших предков возвращаются на «этот свет» и вселяются в тело потомка. При небольшой продолжительности жизни многие из них не доживали до появления на свет потомков третьего поколения. Иногда при новорожденном произносили имена, если при каком-нибудь из них он откликался криком, оно ему и давалось. До глубокого внедрения христианства в быт русского народа наряду с именами по Святцам давались имена нехристианские - Жданка (долгожданный ребенок), Богданка (Богом данный), были такие имена как Третьяк (третий ребенок), Воин, Неудачка, Волк и другие, ими и пользовались, часто забывая христианские имена.

Повитуха и после родов в течение нескольких дней могла ходить с роженицей в баню, где делала ей массаж и другие оздоровительные процедуры и, кроме того, обучала ее уходу за ребенком и его магическому сопровождению – заговорам и прочим иррациональным приемам лечения от болезней - грыжи, золотухи, килы, испуга, уроков и др.

Роженица в течение 40 дней после родов считалась «нечистой», ей, как уже отмечалось, запрещалось ходить в церковь, дотрагиваться до христианских сакральных предметов, она не должна была месить хлеб, доить корову, солить капусту, сажать и сеять что-нибудь, по возможности ее и ребенка в жилище изолировали от окружающих.

После рождения ребенка было принято посещать его мать замужними женщинами примерно одного с ней возраста. Это называлось проведки, или отведки. Пришедшие приносили продукты в большом количестве, в ответ было принято их угощать.

Приобщение ребенка к дому, семье, обществу. После родов также производились магические действия приобщения ребенка к дому и семье, для чего его обносили трижды вокруг жилища, прикладывали к печке, клали в переднем углу на вывернутый мехом вверх кожух. Нужно было также показать, что новорожденный - ребенок не только матери, но и отца. Для этого его протаскивали через отцовскую рубаху, причем не новую, а поношенную, пропитавшуюся его потом.

Ребенка после рождения старались как можно быстрее окрестить, ибо не крещенный человек, даже безгрешный, согласно христианским представлениям, не мог удостоиться после смерти рая. Обычно крещение производилось через несколько дней после рождения.

Крестили его не родные биологические, а так называемые крестные родители. В этом был и практический, сугубо рациональный смысл (если умирали настоящие родители, то воспитание ребенка должны были взять на себя родители крестные) и глубокое символическое значение (которое заключалось в демонстрации того, что человек не только биологическое, но и социальное существо). Через крестных родителей устанавливались связи ребенка с обществом.

Крестные - крестный и крестная (на Севере божат и божатка) - могли быть близкими родственниками крестнику или крестнице, нередко это были дядя и тетя новорожденного. Но крестными родителями могли быть родственники дальние или вовсе не родственники, например, соседи. Если же в семье часто умирали дети, то в крестные брались первые встречные, поскольку они традиционным сознанием рассматривались как посланцы «того света». В архаичные времена все члены общины принимали участие в происходящем в ней событии, случайно оказавшийся при этом чужак, член другого коллектива, был представителем чужого пространства, которое отождествлялось с потусторонним. Крещение первым встречным, таким образом, рассматривалось как отдача ребенка под покровительство потустороннего мира, всезнающего, всесильного, его силы привлекались для защиты новорожденного.

В результате крещения устанавливались особые отношения крестных родителей друг с другом и с родителями биологическими - все они становились друг другу кумовьями. Интимные отношения между крестными родителями в традиционных представлениях приравнивали к инцесту, однако со временем крестными родителями нередко становились дядя и тетя новорожденного. Очевидно, этому способствовало ослабление общинных связей, когда приходилось больше полагаться на связи семейного характера, а дядя и тетя были самыми близкими для ребенка непрямыми родственниками старшего поколения. Кумовство приравнивалось к родству, что предполагало обязательную взаимопомощь, взаимное гощение по праздникам.

Крещение, хотя и было актом христианским, тоже сопровождалось традиционными обрядами. Путь в церковь мыслился как долгий и опасный, во время движения крестные родители бросали через левое (нечистое) плечо хлеб, угли, монетки, что было жертвоприношением духам-хозяевам местности: в их владениях появилось новое существо, надо было задобрить их подарками, чтобы они его приняли. В купель, где крестили ребенка, для благополучия его жизни клали шерсть, деньги, ладан. Это были те же предметы, которые закладывались между венцами дома в качестве строительной жертвы, поскольку в архаическом сознании строительство дома приравнивалось к рождению человека. Крестные родители дарили новорожденному подарки, характер которых демонстрировал его приобщение к человеческому и христианскому миру - рубаху, пояс, крестик.

Перед внесением ребенка в дом при возвращении из церкви на порог клали угли, топор, нож, ключи, эти предметы должны были предотвратить попадание в жилище вместе с новорожденным враждебных потусторонних сил. Считалось, что пока он еще в переходном состоянии, ибо обряд его «перевода» в собственно люди еще не завершен, и поэтому он несет с собой ауру потустороннего мира.

Важное действие в момент внесения ребенка в дом - прикладывание его к порогу. Сопоставление этого действия с тем, которое совершалось при похоронах - гробом ударяли по порогу, это называлось вытрясать душу, дает возможность понять, что прикладывание новорожденного к порогу направлено на получение им души. Порог мыслился как граница своего, человеческого мира и остального, потустороннего, куда уходят души умерших и откуда их получают новорожденные.

После возвращения из церкви, устраивались крестины с трапезой, на которую приглашали повитуху, крестных родителей, родственников и соседей. Обязательным блюдом на столе была каша, и сам обряд мог называться каша, или бабина каша. Поеданием этого блюда, которое было символом понятия «много», общество стремилось обеспечить свое постоянное пополнение новыми членами, регенерацию поколений. Часто отец в этой трапезе не участвовал либо участие его было довольно специфическим - ему давали ложку пересоленной каши и он должен был съесть ее. Это действие трактуется либо как символическое очищение, либо как редуцированный обряд кувады – имитирование отцом родовых мук и таким образом демонстрация того, что новорожденный принадлежит не только матери, но и отцу. Второе предположение доказывается и другими родильными обрядами, участником которых был отец: например, обряжание его во время родов в юбку и платок жены, требование, чтобы он дул в это время, как и роженица, в бутылку; перевязывание пуповины новорожденного волосами не только матери, но и отца.

Во время крестильной трапезы ее участники ломали хлеб над головой новорожденного - чтобы быстрее рос, много говорили - чтобы раньше начал говорить; дети, если они присутствовали при этом, должны были бегать - чтобы он быстрее начал ходить, перед уходом крестные родители отдыхали - чтобы был спокойным.

В некоторых местах на Севере был обычай сажать дерево у дороги после рождения ребенка: ель – мальчика, иву – девочки, или вне зависимости от пола - березу. Во время этого действия произносился заговор с пожеланием быть новорожденному таким же крепким, как дерево. Это также было пережитком архаических представлений, в рамках которых дерево рассматривалось как двойник человека. Когда человек отсутствовал, следили за состоянием дерева, если оно начинало сохнуть, то это рассматривалось как знак несчастий, происходящих с человеком, а если гибло – свидетельством его смерти.

Послеродильная обрядность.Послеродильная обрядность в виде определенных действий, запретов и предписаний исполнялась примерно в течение года после рождения ребенка. Так, запрещалось подносить ребенка к зеркалу (долго не будет говорить), качать пустую колыбель (будет болеть голова), смотреть на спящего ребенка (потеряет сон) и др.

Обрядами и предписаниями обставлялось помещение ребенка в колыбель. Ее, а также очеп – жердь, на который она вешалась в северных районах, надо было делать из определенной породы дерева, в одних местах – из ели, в других - из березы, еще где-то – из сосны и т.д. Как упоминалось, если хотели, чтобы в семье продолжали рождаться дети, очеп был гладкий, в противном случае люльку вешали на очеп с сучками. Физическая немощь ребенка отождествлялась с бессилием от вредоносных потусторонних сил, поэтому существовали многочисленные обрядовые действия, направленные на его защиту: колыбель кропили «святой водой», намазывали смолой или вырезали на ней крест, в нее клали ножницы, для хорошего сна - сон-траву.

Младенца старались кормить грудным молоком, для искусственного вскармливания использовали соску, которую делали из коровьего рога с отверстием на заостренном конце, на который одевался сосок из вымени коровы. Соской также назывался разжеванный хлеб в тряпице, который начинали давать ребенку вскоре после рождения. С 5-6-й недели его прикармливали разбавленным коровьим молоком, потом жидкими кашицами. Кормление грудью продолжалось до «шести постов», т. е. примерно до 1,5 лет, после этого давать ребенку молоко, даже грудное, но все равно относимое к скоромной пище, считалось грехом. Завершение кормления грудью рассматривалось как вступление ребенка в следующий этап жизни, поэтому оно сопровождалось определенной обрядностью. Например, последний раз его кормили на пороге, после чего клали перед ним набор предметов, по тому, какой он возьмет, определяли род занятий. Если мальчик брал нож, это предвещало, что он станет мастеровым, если девочка брала прялку, это означало, что ей быть хорошей пряхой.

Завершался цикл родильной обрядности пострижинами, как назывался обряд первого снятия волос ребенка. У русских на рубеже XIX-XX в. он бытовал только у некоторых групп, но широкая его распространенность у белорусов и украинцев свидетельствует о том, что некогда он играл важную роль. Пострижины производились, когда ребенку исполнялся год. Его сажали на овчину, положенную мехом вверх, либо вещь, которая определяла половую принадлежность, в основном, это были те же предметы, которые использовали при обрезании пуповины. Снимали волосы повивальная бабка или крестные родители, или отец. Сначала выстригался крест, а потом стригли оставшиеся волосы. Затем на ребенка одевали новую рубаху, крестик и подпоясывали. Как видим, в этом обряде фигурировали те же предметы, что и во время крещения, свидетельствующие о принадлежности ребенка к миру культуры и к христианской вере.

Не случайно обрядность пострижин производилась в годовщину. Именно в этом возрасте у индивида появляются сугубо человеческие качества - прямохождение и речь, дотоле он мало чем отличается от животного. Не случайно и то, что главное действие этой обрядности - пострижение. Волосатость, нестриженность - признак природы: волосаты лешие, русалки, домовые, волосаты люди, которые в силу своего статуса находятся вне «нормального» коллектива - колдуны, пастухи, нищие, снятие волос – признак культуры, принадлежности к миру людей.