Вещи, которые люди называют «богом»

Бог находится за пределами ваших представлений о добре и зле. У Бога нет совести. То, что вы зовете «совестью», — это некая генетическая программа, предохраняющая вас от причинения вреда развитию человечества. По сравнению с совершенством других форм жизни (муравьев, к примеру) человечество — просто грубый набросок. Бог не обратил бы внимания на такую достойную жалости форму жизни. Большинство людей будут возражать против такого образа человечества. Их главный аргумент состоит в том, что человечество — это вам не простое звено в цепи природы. Человечество есть творение Бога, и Бог создал людей по своему образу и подобию... так что люди должны править природой. Полная чушь. Давайте допустим, что вселенную сотворило какое-то сверхъестественное существо. Скажите мне, почему это «существо» должно быть ограничено человеческими эмоциями, такими, как любовь, ненависть, гнев, обида, сострадание? Скажите-ка, почему это существо стало бы заботиться о судьбе своего самого разрушительного творения? Скажите, зачем ему было бы давать орудия труда своему творению (генетику, ядерную энергию...), чтобы это творение стало почти равным ему, создателю? Дойдите до конца этих рассуждений. Перед нами безыскусная, антропоморфная концепция Бога. Если бы у пауков был мозг, позволяющий им представить Бога, они наверняка вообразили бы, что у Бога восемь ног и что он создал пауков с тем, чтобы они могли оплести своей паутиной весь мир. Я не отрицаю идею «Бога». Но насколько люди глупы, считая, что «Бог» переживает человеческие эмоции. Богу нет дела до того, выживет человечество или вымрет. Штуке, которую вы называете Богом, наплевать на вас! Вам бы хотелось, чтобы она пеклась о вас и, соответственно, у вашего жалкого существования была бы цель. Но такой цели нет. Ваше единственное предназначение — плодиться и размножаться. Человеческие эмоции наподобие любви — это генетически запрограммированные импульсы, нужные для того, чтобы вы смогли выполнить свою задачу в качестве паразита. Ненависть и агрессия — тоже генетически запрограммированные импульсы, помогающие вам выжить и защитить свое потомство. Вы стараетесь оправдать эти эмоции через духовность. Но это лишь бегство от реальности. Реальность причиняет боль. Однажды вы обнаружите, что не уникальны. Выяснится, что вы просто еще один паразит и что общество хочет, чтобы вы размножались, потребляли и наводняли все вокруг. Вы откроете, что смысл жизни заключен в том, чтобы охранять потомство своих человеческих собратьев. Любовь и ненависть существуют для того, чтобы помочь вам выполнить свою задачу. «Бог» здесь за тем, чтобы научить вас правилам. Все становится ясно. Что-то не заладилось с вашей генетической программой... вы мутант.

НЕАНДЕРТАЛЬЦЫ: ИСТРЕБИТЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Тридцать тысяч лет назад кое-что могло остановить человечество и не дать ему заполонить планету. Природа создала хищника, охотившегося на человека разумного, — неандертальца. Физически неандертальцы были лучше развиты по сравнению с человеком: они были крупнее, сильнее, а их мозг по величине обгонял мозг человека. Находки современной археологии, особенно обнаруженные на юге Европы, показывают, что неандертальцы были каннибалами. Они ели людей не с целью совершения религиозных обрядов или потому, что были голодны. Вокруг них было полно разнообразной дичи. Но они предпочитали именно человеческое мясо. Они считали homo sapiens разновидностью скота. Их роль в экосистеме заключалась в регуляции демографического взрыва у людей. Вот так природа регулирует свой рост: когда какой-нибудь биологический вид начинает представлять опасность для экосистемы, природа создает новые средства, регулирующие распространение этого вида по планете. В арсенал природы входят болезни (СПИД, чума, рак) и мутации (порождение суперхищников наподобие неандертальцев). Если бы неандертальцам удалось пережить ледниковый период, они не дали бы человечеству уничтожать природу. Но, как и все суперхищники, неандертальцы были недостаточно приспособлены к резким изменениям климатических условий. Они повторили судьбу динозавров и вымерли. Однако кое-какие их ДНК выжили. И в них остался заложен вкус к человеческому мясу.

ВОЗРОЖДЕНИЕ НЕАНДЕРТАЛЬЦЕВ

Многие пытались объяснить, почему некоторые явно нормальные люди питают страсть к вкусу человеческой плоти. Психиатры называют данное явление парафилией¹⁴², этнологи — проявлением атавизма. Давайте просто назовем это выживанием ДНК неандертальцев. Подумайте вот о чем: почему феномен серийных убийц заявил о себе именно в конце XIX столетия (Джек-Потрошитель)? Да потому, что он стал следствием промышленной революции, во время которой люди попытались установить полный контроль над природой. Человечество окончательно мутировало в паразита. Поэтому законы природы способствовали возрождению ДНК неандертальцев. По всему индустриальному миру стали рождаться люди, охваченные непреодолимым желанием убивать себе подобных и обращаться с ними, как со скотом. Случаи многократных убийств с каннибализмом имеют место в любом обществе, столкнувшемся с технологическим кризисом, например, в США и России. У таких людей, как Николай Джумагалиев, Джеффри Дамер и Эдмунд Кемпер, явно прослеживаются неандертальские черты лица. Страстное желание совершить убийство и съесть человеческую плоть — это характерная черта, общая для такого типа серийных убийц. А большая часть серийных убийц, не занимавшихся каннибализмом, могли удержаться от этого лишь благодаря воспитанию с сильным религиозным уклоном. Но если вы познакомитесь с их признаниями, то увидите, как большинство из них признают, что испытывали желание выпить кровь или съесть плоть своих жертв.

¹⁴² Парафилия — болезненные нарушения направленности полового влечения и способов его удовлетворения

ОХОТА НА ЛЮДЕЙ

Я сознаю, что унаследовал черты суперхищника, и горжусь этим. Я сознаю, что в моих венах бурлят ДНК неандертальцев, и гордость переполняет меня. Я знаю свое место в экосистеме и горжусь им. Я не считаю, что сделанное мной было ошибкой или «злом». Люди-термиты чуют опасность, которую представляют для них люди моего типа, но они не понимают, что мы угрожаем лишь их безостановочному размножению. Они смутно представляют себе, что люди, подобные мне, — это ответ природы на их безудержное опустошение планеты Земля. Моя задача, наша задача — регулировать численность людей. У нас та же цель, что и у вируса Эбо-лы¹⁴³. Моя генетическая программа велит мне охотиться, убивать и есть человеческий скот. Общество не способно «перевоспитать» меня, ибо я генетически отличаюсь от вашего обычного человека-насекомого. Я сама Опасность. Я — Враг. Вы можете запереть меня в клетку. Но на мое место придут другие и восстановят равновесие в природе. Человечество обречено.

Николас Кло, плодовитый художник, каннибал и так называемый «парижский вампир», сидит в тюрьме за убийство.

¹⁴³ Вирус, передающийся от больного человека к здоровому через различные выделения при непосредственном контакте. Вызывает одну из наиболее тяжелых болезней человека, причем более половины всех заболевших умирает от ужасных кровотечений. Возбудитель вируса Эболы выделен в 1976 году во время эпидемии в Заире. С тех пор вспышки лихорадки Эбола отмечаются все чаще, смертность от нее достигает 50–90 %

Пенти Линкола

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ПАВОДОК

Финский философ Пенти Линкола, живущий аскетичной жизнью рыбака в отдаленном малонаселенном регионе свой холодной страны, осмеливается произнести непроизносимое. Для того чтобы планета смогла продолжить свое существование, человек — или homo destructive ('человек разрушительный,), как нарекает его Линкола, — должен истребляться вплоть до достижения им крохотной части его былой популяции. Свое утверждение Линкола подкрепляет следующей метафорой:

Что делать, если судно, несущее на борту сотню пассажиров, неожиданно опрокидывается, а спустить на воду успели лишь одну спасательную шлюпку, места в которой хватает лишь для десяти? Когда лодка заполнится, те, кто ненавидят жизнь, будут пытаться загрузить ее еще больше и, таким образом, утопят большинство. Те же, кто любит жизнь и почитает ее, возьмут корабельный топор и начнут обрубать руки, цепляющиеся за борта шлюпки.

Стечением времени предсказания и обвинения Линколы становятся все более ужасными. Он пришел к осознанию того, что экстремальные ситуации требуют экстремальных решений: «У нас еще есть шанс стать жестокими. Но если сегодня мы его упустим, все будет потеряно». Заклятый враг светских гуманистов, Линкола знает, что Землю не спасут те, кто превозносит «нежность, любовь и венки из одуванчиков». Знает он и то, что ни развитые, ни недоразвитые популяции не заслуживают выживания за счет биосферы в целом. Лин-кола ратует за то, чтобы вся помощь странам третьего мира была прекращена, а беженцам перестали предоставлять убежище. Таким образом, миллионы умрут от голода или будут вскоре убиты в несущих геноцид гражданских войнах. Для женщин, имеющих более двух детей, должны быть введены обязательные аборты. Единственными странами, способными инициировать подобные драконовские меры, являются страны Запада, хотя, как это ни парадоксально, именно они в наибольшей степени изувечены подрывными идеями либерального гуманизма. Как пишет Линкола, «США олицетворяет худшую из мировых идеологий — идеологию роста и свободы». Единственным реалистичным решением является ввод экофашистского режима, при котором жестокие батальоны «зеленой полиции», состоящие из тех, кто освободил свое сознание от «этического сиропа», предпримут то, что необходимо предпринять.

В Финляндии книги Линколы — бестселлеры. Очевидно, что остальной мир не способен переварить предложенное им лекарство, что подтвердилось после того, как в Wall Street Journal в 1995 году вышла статья, посвященная Линколе. От христиан подставь-другую-щеку, любящих матерей и прочих благодетелей в редакцию пришли сотни писем, наполненных ненавистью и негодованием. Один из читателей заявил, что «истинные поборники сокращения населения должны подать всем пример, начав его с самих себя». Ответ Линколы оказался более разумен: «Если бы существовала такая кнопка, нажав которую я пожертвовал бы собой, унеся миллионы жизней, я бы сделал это не раздумывая».

Нижеследующее — первый серьезный текст Линколы, переведенный на английский. Это глава из его книги 1989 года «Johdatus 1990 — luvun ajatteluun».

Майкл Мойнихэн

Что есть человек? «О, кто ты, человече?» — вопрошали поэты былых времен. Человек может быть определен произвольным количеством способов, но если мы хотим выразить самую главную его характеристику, мы можем сказать всего два слова: слишком много. Меня слишком много, вас слишком много. Нас пять миллиардов — абсурдное, ошеломительное число. И оно продолжает увеличиваться... С учетом пищевых требований и производимых отходов, биосфера Земли способна поддерживать популяцию пяти миллионов крупных млекопитающих нашего размера таким образом, чтобы они существовали в собственной экологической нише как один из множества видов — без посягательства на изобилие прочих форм жизни.

Есть ли смысл в таком количестве, приносит ли оно какую-то пользу? Что за важнейший вклад вносят в мир сотни человеческих обществ, не отличимых друг от друга?.. А сотни идентичных сообществ внутри этих обществ?.. Неужели есть смысл в том, что в каждом маленьком финском городке можно наблюдать один и тот же набор мастерских и магазинов, одинаковые мужские хоры и муниципальные театры? И все они отягощают землю своими фундаментами и асфальтом улиц. Будет ли нанесен биосфере — или даже самому человечеству — урон, если область Аанекоски исчезнет с лица Земли, а на ее месте будет беспорядочная и многообразная мозаика естественного ландшафта, где будут обитать тысячи видов и чьи склоны, покрытые девственным лесом, будут отражаться в мерцающей поверхности озера Кумоярви? А станет ли это действительно потерей, если с карты исчезнет кучка городов — Иливьеска, Куусамо, Лахти, Дюсбург, Ефремов, Глостер, — а место их займет дикая природа? А как насчет Бельгии?

Какую пользу приносит Иливьеска? Вопрос не слишком оригинальный, но существенный. И единственный ответ заключается, вероятно, не в том, что существование таких мест бессмысленно, а скорее в том, что смысл ему придают горожане, живущие в Или-вьески. Я веду речь не только об удушении жизни, вызванном демографическим взрывом, не только о том, что жизнь и дыхательный ритм Земли умоляют о плодородных зеленых оазисах, крайне необходимых им повсюду, где только нет человека. Я говорю также о том, что, разрождаясь такими огромными, производящими отбросы толпами, человечество душит и позорит собственную культуру — личностям и сообществам приходится судорожно искать «смысл жизни» и самоутверждаться через мелкие, детские споры.

Я провел одно лето, путешествуя по Польше на велосипеде. Это очаровательная страна, в ней за каждым углом оказываются маленькие католические дети, милые, словно бутоны, и почти целиком одетые в шелк. В туристической брошюре я прочитал, что в Польше был самый высокий процент населения, погибшего на Второй Мировой войне, — если меня не подводит память, около шести миллионов человек. Из другой части брошюры я узнал, что рост населения за сорок послевоенных лет перекрыл потери в три раза... В свое следующее путешествие я отправился в Дрезден — город, наибольшим образом пострадавший от бомбардировок. Он был ужасающ в своем уродстве и грязи, переполненный до точки удушья — наполненная смогом, разлагающаяся дыра, первое впечатление от которой породило мысль, что еще одна вакцинация с неба ничуть не помешает. Кому не хватает всех тех, кто погиб во Второй Мировой? Кому не хватает двадцати миллионов, репрессированных Сталиным? Кому не хватает шести миллионов евреев, уничтоженных Гитлером? Израиль трещит по швам от перенаселения; в Малой Азии перенаселенность порождает стычки из-за жалких квадратных метров грязи. Города по всему миру были отстроены снова и заполнены до краев людьми давным-давно, их церкви и памятники были восстановлены, чтобы кислотному дождю было что проедать. Кому не хватает неиспользованного созидательного потенциала убитых во Второй Мировой? Недостает ли миру в данный момент еще одной сотни миллионов человек? У нас нехватка книг, песен, фильмов, фарфоровых собачек, ваз? Неужели одного миллиарда воплощений материнской любви и одного миллиарда милых седовласых старушек недостаточно?

Все виды обладают избыточной способностью к размножению, иначе они попросту вымирали бы во времена кризисов, которые могут быть вызваны целой чередой обстоятельств. В итоге размер популяции всегда контролируется голодом. Огромное множество видов обладает саморегулирующими механизмами контроля рождаемости, которые предотвращают постоянное пребывание в кризисных ситуациях и тяготы голода. Однако если у человека и есть такие механизмы, они слабы и неэффективны: например, в примитивных культурах практиковалось мелкомасштабное детоубийство. На протяжении всего своего эволюционного развития человечество противостояло голоду и все дальше отдаляло его черту. Человек оказался исключительно выдающимся в отношении размножения видом, к тому же, очевидно, подобным животному. Человеческий вид приносит особенно большой приплод как в стесненных, бедственных условиях, так и в пределах самых процветающих сегментах популяции. Люди чрезмерно размножаются в мирные времена, а особенно обильно — в послевоенное время, чем обязаны причудливой директиве природы.

Можно сказать, что защитные методы человека бессильны в отношении способности голода контролировать рост популяции, но вот его наступательные методы, отодвигающие черту голода с пути расширения популяции, удивительно эффективны. Как вид, человек крайне экспансивен.

История человечества позволяет нам быть свидетелями отчаянной схватки Природы с ошибкой ее собственной эволюции. Старый и прежде действенный метод урезания популяций, голод начал все больше терять свою эффективность по мере того, как развивались технические возможности человека. Человек вырвался из своей ниши и принялся захватывать все больше и больше ресурсов, вытесняя прочие формы жизни. Затем Природа переоценила ситуацию, осознала, что проиграла первый раунд, и изменила стратегию. Она выставила оружие, которая не могла применить, пока враг был разбросан и малочислен, но теперь, при активно разрастающихся вражеских силах, ставшее много более эффективным. С помощью микробов — или «заразных болезней», как, выражаясь языком военной пропаганды, зовет их человек — Природа на протяжении двух тысяч лет упрямо сражалась с человечеством и одержала множество блистательных побед. Но эти успехи оставались сугубо локальными и неотвратимо принимали характер военных действий в отступлении. Природа оказалась неспособна разбить эшелон человечества, на благо которого упорно трудились ученые и исследователи, и, в конце концов, они сумели ее разоружить.

Тогда Природа, не обладающая более оружием, с помощью которого смогла бы одержать победу, но крайне озлобленная и все еще сохраняющая чувство самоуважения, решила позволить человеку одержать Пиррову победу в самом полном значении этого выражения. На протяжении всей войны Природа поддерживала с врагом особую связь: они оба разделяли одни и те же источники припасов, они пили из одних родников, ели с одних полей. Несмотря на ход войны, имело место постоянное состояние скованности; хотя враг и не преуспел в завоевании ресурсов исключительно для себя, Природа также не имела возможности вырвать те же ресурсы из цепкой хватки человечества. Оставалась единственная возможность — политика выжженной земли, которую Природа уже опробовала в мелких масштабах в ходе ведения микробной фазы войны и которую она решила проводить до самого конца. Природа не признала поражение — она назвала его ничьей, хоть и ценой принесения себя в жертву. В конечном итоге, человек не был ее внешним, автономным врагом, а скорее ее собственной опухолью. А судьба любой опухоли — умереть вместе с хозяином. В случае человека, восседающего на вершине пищевой цепочки и при этом не обладающего способностью должным образом ограничивать рост собственной популяции, может оказаться, что спасение его вида лежит в склонности к убийству себе подобных. Типично человеческий институт войны, подразумевающий массовое убийство собратьев-гуманоидов, являл бы собой основу того самого контроля за популяцией, если бы не был серьезно расстроен — ведь не существует ни одной человеческой культуры, в которой участие в войне принимали бы молодые женщины. Поэтому даже крупное уменьшение популяции в результате войны касается лишь мужчин и отражается лишь на текущем поколении. Уже следующее поколение вступает в полную силу, более того, согласно естественному закону демографического взрыва, разрастается даже больше, хотя все женщины и оплодотворяются благодаря гибкости очень небольшого количества мужчин. В действительности, эволюция войны хоть и была переменчивой, но в целом вела не туда: на ранних стадиях ее развития было больше войн, уносивших также умеренное количество гражданских. Но по причуде трагикомической судьбы человечества именно тогда, когда войны оказались способны уничтожать действительно значительные доли женщин, пригодных к деторождению, — как показали бомбардировки гражданского населения во Вторую Мировую Войну — военные технологии вышли на уровень, при котором подобные крупномасштабные войны, способные оказывать значительный демографический эффект, стали попросту невозможны.

У Гарольда МакНила, иллюстратора Пенти Линколы, есть свой вебсайт: www.third-camelot.com. Связаться с ним можно почтовому адресу: Third Camelot, P.O. Box 194, Beaver, OR 97108. Email: [email protected].

Тед Качинский

КОРАБЛЬ ДУРАКОВ

Когда-то давным-давно капитан и его помощники на одном корабле впали в такое самодовольство, восторгаясь своим искусством мореплавания, так переполнились спесью и настолько поразились самим себе, что сошли с ума от всего этого. Они взяли курс на север и плыли до тех пор, пока не натолкнулись на айсберги и опасных врагов, но они продолжили плыть дальше на север, где плавание становилось все более и более рискованным. Они плыли туда лишь для того, чтобы дать себе возможность продемонстрировать еще более выдающееся мастерство мореплавания.

Поскольку корабль пересекал все более высокие широты, пассажиры и команда начали испытывать больше неудобств. Они стали ссориться между собой и жаловаться на условия, в которых им приходилось жить.

«Разрази мои шпангоуты, — выругался один искусный моряк, — если это не самое худшее путешествие в моей жизни. Палуба вся скользкая ото льда; когда я стою на вахте, ветер врезается мне под куртку, словно нож; когда я беру рифы на фоке, я каждый раз почти отмораживаю себе пальцы; и все, что я получаю за это, — какие-то жалкие пять шиллингов в месяц!» «И вы думаете, что вам не везет! — воскликнула одна пассажирка. — Я не могу спать, потому что дрожу от холода. У женщин на этом корабле меньше одеял, чем у мужчин. Это не справедливо!»

В разговор вступил моряк-мексиканец. «Chingado!¹⁴⁴ Я получаю всего лишь половину жалованья моряков-англо-американцев. Нам нужно много еды, чтобы не замерзнуть в этом климате, а я не получаю свою долю; англо-американцы получают больше. Но хуже всего то, что помощники отдают мне приказы на английском, а не на испанском».

«У меня больше причин жаловаться, чем у кого-либо, — объявил моряк из американских индейцев. — Если бы бледнолицые не обокрали меня, лишив земли предков, меня вообще не было бы на этой посудине, здесь, где плавают айсберги и дуют ледяные ветры. Я просто плавал бы себе на каноэ где-нибудь на славном, спокойном озере. Я заслуживаю компенсации. Самое малое, капитан должен разрешить мне устраивать игру в кости, чтобы я мог заработать немного деньжат».

Заговорил боцман: «Вчера первый помощник обозвал меня “фруктом” всего лишь потому, что я сосу члены. Я имею право отсасывать без того, чтобы меня как-то за это называли!»

«На этом корабле плохо обращаются не только с людьми, — вмешалась любительница животных из числа пассажиров, ее голос просто дрожал от негодования. — Вот, на прошлой неделе я видела, как второй помощник целых два раза пнул корабельную собаку!»

Среди пассажиров был и профессор колледжа. Стиснув руки, он воскликнул:

«Все это просто ужасно! Это безнравственно! Это проявления расизма, половой дискриминации, гомофобии и эксплуатации рабочего класса! Это дискриминация! Мы должны свершить социальное правосудие: назначить мексиканскому моряку такое же жалованье, как у остальных, повысить жалованье всем морякам, предоставить компенсацию индейцу, выдать женщинам столько же одеял, сколько мужчинам, гарантировать право сосать член и больше никогда не пинать собак!»

«Так, так!» — закричали пассажиры. «Мы — за! — прокричала команда. — Это дискриминация! Мы должны требовать реализации своих прав!»

Черт! Посмотрите-ка! (исп. сл.)

Тут прочистил горло юнга.

«Гм. У всех вас есть основания для жалоб. Но мне кажется, что на самом деле вам нужно развернуть этот корабль и направить его назад, на юг, потому что если мы продолжим плыть на север, то наверняка рано или потерпим кораблекрушение, и тогда все ваши зарплаты, одеяла и ваше право сосать член вас не спасут, ибо мы все пойдем ко дну».

Но никто не обратил внимания на него внимания, потому что он был всего-навсего юнгой.

Капитан и его помощники наблюдали за этим спором со своего поста на юте. Они смотрели и слушали. Теперь они улыбались и перемигивались, и по знаку капитана третий помощник сошел вниз с юта, медленно подошел к тому месту, где собрались пассажиры и команда. Он придал своему лицу очень серьезное выражение и заговорил:

«Мы, офицеры, должны признать, что на этом корабле действительно были допущены некоторые непростительные вещи. Мы не осознавали, насколько плоха ситуация, пока не услышали ваши жалобы. Мы люди доброжелательные и хотим поступать с вами по справедливости. Однако — ну — капитан довольно консервативен и твердо стоит на своем, и, возможно, его необходимо чуть-чуть подтолкнуть, прежде чем он начнет что-то существенно менять. Лично я считаю, что, если вы будете энергично протестовать — но неизменно мирно и не нарушая правил, действующих на корабле, — то вы могли бы вывести капитана из апатии и заставить взглянуть на те самые проблемы, на которые вы так справедливо жалуетесь».

Сказав это, третий помощник отправился обратно на ют. Пока он шел, пассажиры и команда кричали ему вслед «Умеренный! Реформатор! Либерал-святоша! Марионетка капитана!» Но, тем не менее, они сделали так, как сказал третий помощник. Они сбились в кучу перед ютом, стали оскорблять офицеров и требовать защиты своих прав. «Я хочу, чтобы мне повысили жалованье и улучшили условия труда!» — кричал опытный моряк. «Одинаковое количество одеял для женщин!» — доносилось от пассажирки. «Я хочу, чтобы мне приказывали на испанском!» — требовал моряк-мексиканец. «Я хочу получить право играть в кости!» — надрывался моряк-индеец. «Я не хочу, чтобы меня называли фруктом!» — вопил боцман. «Чтобы больше не пинали собак!» — требовала защитница животных. «Даешь революцию!» — агитировал профессор.

Капитан и его помощники столпились и совещались несколько минут, без конца перемигиваясь, кивая и улыбаясь друг другу. Затем капитан подошел к передней части юта и с крайне благожелательным видом объявил, что жалованье опытному моряку будет поднято до шести шиллингов в месяц; моряк-мексиканец будет получать две трети от жалованья англо-американца, а приказ брать рифы на фоке будет отдаваться ему на испанском; пассажирки получат еще по одному одеялу; индейцу позволят устраивать игру в кости по субботам вечером; боцмана не будут обзывать фруктом, пока он будет сохранять свои дела в тайне; и собаке не будут давать пинка, пока она не совершит какую-нибудь очевидную гадость, например, не украдет еду с камбуза.

Пассажиры с командой отпраздновали получение этих уступок как великую победу, однако на следующее утро они снова почувствовали разочарование.

«Шесть шиллингов в месяц — это сущие гроши, и я все так же отмораживаю себе пальцы, когда беру рифы на фоке», — ворчал опытный моряк. «Мне опять не платят столько же, сколько англо-американцам, и не дают еды в количестве, достаточном в таком климате», — говорил моряк-мексиканец. «Нам, женщинам, по-прежнему не хватает одеял, чтобы согреться», — твердила пассажирка. Похожие жалобы раздавались от других членов команды и пассажиров, а профессор подзадоривал их.

Когда все жалобы были озвучены, заговорил юнга — на этот раз громче, чтобы остальным уже было не так легко его проигнорировать:

«Это и в самом деле ужасно, что собака получает пинок за кражу куска хлеба с камбуза и что у женщин меньше одеял, чем у мужчин, и что опытный моряк отмораживает себе пальцы, и я не вижу причины, почему боцман не должен сосать член, если ему так этого хочется. Но посмотрите, какие огромные айсберги встречаются нам сейчас и какие суровые дуют ветра! Мы должны развернуть корабль и поплыть обратно на юг, потому что если мы и дальше будем плыть на север, мы разобьемся и утонем!»

«О да, — сказал боцман. — Это так ужасно, что мы все время плывем на север. Но почему я должен сосать члены в туалете? Почему меня должны называть фруктом? Разве я хуже остальных?»

«Плыть на север — это ужасно, — заявила пассажирка. — Но разве вы не понимаете? Именно поэтому женщинам необходимо больше одеял, чтобы не замерзнуть. Я требую сейчас же обеспечить женщин таким же количеством одеял, как у мужчин!»

«Совершенно верно, — сказал профессор, — что дальнейшее продвижение на север грозит тяжелыми испытаниями всем нам.

Но изменить курс и поплыть на юг — это нереально. Нельзя повернуть время вспять. Мы должны найти разумный способ для того, чтобы разобраться с ситуацией».

«Послушайте, — сказал юнга. — Если мы позволим этим четырем сумасшедшим, которые стоят на палубе юта, настоять на своем, то мы все утонем. Если нам удастся спасти корабль от опасности, тогда мы сможем побеспокоиться и об условиях труда, и об одеялах для женщин, и о праве сосать член. Но перво-наперво нам следует развернуть судно. Если несколько из нас соберутся вместе, придумают план и проявят немного смелости, мы сможем спастись. Дело не потребует много людей — шесть-восемь человек со всем справятся. Мы могли бы захватить ют, вышвырнуть за борт этих безумцев и развернуть корабль на юг».

Профессор вздернул нос и строго сказал: «Я не верю в насилие. Это безнравственно».

«Это в любом случае неэтично — прибегать к насилию», — сказал боцман.

«Насилие мне внушает страх», — сказала пассажирка.

Капитаны и его помощники прислушивались к разговору. По сигналу капитана третий помощник вышел на верхнюю палубу. Он стал расхаживать среди пассажиров и членов команды, говоря им, что на корабле по-прежнему остается много проблем.

«Мы добились большого прогресса, — объяснял третий помощник. — Однако еще многое предстоит сделать. Условия труда для опытного моряка все так же остаются тяжелыми, мексиканец все еще не получает одинаковое с англо-американцами жалованье, женщинам по-прежнему не дают столько же одеял, сколько есть у мужчин, разрешение индейцу играть в кости вечером в субботу — лишь ничтожная компенсация за утрату родной земли, боцман несправедливо страдает оттого, что ему приходится сосать члены в туалете, а собаку по-прежнему временами пинают.

Я думаю, капитана снова необходимо подтолкнуть. Было бы неплохо, если все вы выступили бы с новым протестом — если только он останется ненасильственным, разумеется».

Когда третий помощник возвращался назад на корму, пассажиры и команда выкрикивали ему вдогонку оскорбления, но все же сделали так, как он сказал, и собрались перед ютом, чтобы выступить с новым протестом. Они кричали, неистовствовали, потрясали кулаками и даже бросили в капитана тухлым яйцом (от которого тот ловко увернулся). Выслушав жалобы, капитан и его помощники сбились в кучку для обсуждения, во время которого они перемигивались и ухмылялись друг другу. Потом капитан подошел к передней части юта и объявил, что опытному моряку выдадут перчатки, чтобы у него не мерзли пальцы, моряк-мексиканец получит три четверти от жалованья англо-американца, а женщины — еще по одному одеялу, индейцу разрешат играть в кости вечером по субботам и воскресеньям, боцману позволят сосать члены публично после наступления темноты, и больше никто не пнет собаку без специального разрешения капитана.

Пассажиры с командой пришли в восторг от этой великой революционной победы, но на следующее утро они снова ощутили разочарование и стали жаловаться на старые тяготы и лишения.

На этот раз юнга разозлился.

«Вы, проклятые глупцы! — закричал он. — Неужели вы не видите, что творят капитан и его помощники?! Они делают так, чтобы вы постоянно были заняты вашими ничтожными жалобами насчет одеял, жалованья и собаки, которую пинают. И это все для того, чтобы вы не задумывались, что на самом деле не так с этим кораблем. А он все дальше и дальше плывет на север, и все мы утонем. Если бы всего лишь несколько из вас опомнились, объединились и захватили ют, мы могли бы развернуть корабль и спастись. Но все, чем вы занимаетесь, — скулите по поводу своих мелких несерьезных проблем, связанных с условиями труда, игрой в кости и правом сосать члены!»

Пассажиры и команда распалились не на шутку.

«Значит, мелкие проблемы! — возмущался мексиканец. — Так ты считаешь это справедливым, что я получаю всего лишь три четверти от жалованья англо-американца? И это — ничтожная проблема?»

«Как ты смеешь называть мою жалобу ничтожной?! — воскликнул боцман. — Разве ты не знаешь, как это унизительно, когда тебя обзывают фруктом?»

«Пинать собаку — это вам не “мелкая несерьезная проблема”! — пронзительно закричала защитница животных. — Это бессердечный, безжалостный и жестокий поступок!»

«Ну ладно, — ответил юнга. — Эти проблемы не мелкие и не ничтожные. Пинать собаку — это безжалостно и жестоко, и это унижает, когда тебя обзывают фруктом. Но по сравнению с нашей настоящей проблемой, по сравнению с тем фактом, что корабль по-прежнему движется на север, все ваши обиды малы и ничтожны, потому что если мы не развернем корабль в ближайшее время, то мы все утонем».

«Фашист!» — заклеймил юнгу профессор.

«Контрреволюционер!» — сказала пассажирка-активистка. Их поддержали все пассажиры и члены экипажа, точно так же назвав юнгу фашистом и контрреволюционером. Они оттолкнули юнгу и снова стали сетовать насчет жалованья, одеял для женщин, права сосать члены и плохого обращения с собакой. Корабль продолжал плыть на север, а через какое-то время его расплющило между двумя айсбергами, и все люди, находившиеся на судне, утонули.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Адам Парфрей

5 Предисловие составителя ко второму изданию

Адам Парфрей