Оценка добрачных сексуальных отношений по данным опроса С. И. Голода (1964—1966 гг., в процентах)

Суждения	Студенты, 500 человек	Научные сотрудники, 120 человек
мужчины	женщины	мужчины	женщины
Оправдываю
Осуждаю
Безразлично

Как видно из этих данных, советские молодые люди относятся к возможности вступить в половую близость несколько строже, чем зарубежные сверстники. Однако основной принцип моральной оценки отношений усматривается не в том, связаны ли они с браком, а в наличии или отсутствии любви. С. И. Голод предлагал группе ленинградских рабочих и служащих (126 человек) выразить свое отношение к возможности добрачных связей с любимой (-мым) и просто со знакомой (-мым). Разница оказалась существенной: вступить в связь с любимым человеком считают возможным для себя 91% мужчин и 81% женщин, а со знакомым — 60% мужчин и только 14% женщин [88].

Вообще мотивация ухаживания, кульминацией которого является интимная близость, сегодня в значительной мере автономна и даже независима от матримониальных планов. В рамках крупного обследования студенческой молодежи (3721 студент из 18 вузов страны) был задан вопрос: «Как вы думаете, с какой целью юноши и девушки вступают сегодня в интимные отношения?» Из 9 предложенных ответов нужно было выбрать только один. Основные мотивы (в процентах к общему числу респондентов) распределились так [26]: взаимная любовь — 36,6, приятное времяпрепровождение — 15,4, стремление получить удовольствие — 14,2, желание эмоционального взаимодействия — 9,8, предполагается вступление в брак — 7,0, любопытство — 5,5.

Разумеется, конкретные цифры варьируют в зависимости от ряда обстоятельств, но общий порядок, ранг, этих мотивов оказался не зависящим ни от половозрастного состава респондентов, ни от величины города, где находится вуз, ни от национальной принадлежности (в выборке представлены не только русские, но и украинцы, белорусы, Туркмены, лезгины, аварцы), ни от места жительства Студента до поступления в вуз, ни от его социального Происхождения, ни от наличия (или отсутствия) сексуального омыта.

Такое поведение и мотивация явно противоречат требованию, чтобы половая жизнь начиналась только в браке, по сегодня это требование мало, где соблюдается |227|. Да и в прошлом, как мы видели, ухаживание, сексуальность и брак были связаны далеко не так тесно, как представляется некоторым ревнителям старины.

Ориентация на любовь устойчиво занимает у советских юношей и девушек первое место, опережая гедонистические мотивы. Это доказывает, что молодежь отнюдь небезразлична к вопросам морали, но насколько серьезно и глубоко молодые люди взвешивают свои чувства и основанные на них решения?

Если интимная близость предваряет брак, то это личное дело любящей пары. Однако 7% первенцев, рожденных вне брака,— уже социально-нравственная проблема, на которую нельзя закрывать глаза.

Либерализация половой морали в сочетании с низкой сексуальной культурой и отсутствием полового просвещения порождает ряд серьезных последствий. Во-первых, рост числа нежелательных беременностей и как следствие этого абортов. По данным М. С. Тольца и соавт. [79], в 1981 г. на каждую 1000 беременностей у ранее не рожавших пермских женщин пришлось 272 аборта, 140 рождений вне брака (матери-одиночки), 271 рождение в первые месяцы брака (так называемые вынужденные браки); только 317 новорожденных были зачаты в браке. Большинство абортов было, естественно, у незамужних. Во-вторых, сексуальная неразборчивость, частая смена партнеров способствуют распространению венерических заболеваний и других инфекций, передаваемых половым путем (например, СПИД). В-третьих, рост количества разводов: их число в СССР выросло с 67 000 в 1950 и 270 000 в 1960 г. до 930 000 в 1980 г.; число разводов на 100 браков составляло соответственно 3, 10 и 34 [64]. Ориентация на любовь занимает у молодежи ведущее место среди мотивов не только ухаживания, но и заключения брака. Между тем брак — не просто эмоциональный союз, а сложный социальный организм, функции и ценности которого меняются в ходе его собственного развития. Судя по данным некоторых социологических опросов, браки по любви далеко не всегда оказываются самыми счастливыми и прочными; иногда они уступают в этом отношении бракам, заключенным «по стереотипу* или «по расчету», т. е. на основе каких-то рациональных соображений. Это побуждает советских социологов и демографов пересматривать тезис о любви как единственной основе брака. Как ни велика нравственно-психологическая ценность страстной любви, удовлетворенность браком, а следовательно, и семейное благополучие в гораздо большей степени зависят от ориентации супругов на основные цели семейного союза, включая хозяйственно-бытовые функции и особенно воспитание детей. Взаимоотношения супругов всегда были, есть и будут отношениями ответственной зависимости и должны с самого начала осознаваться как таковые. Именно этого не понимают многие молодые люди.

Абстрактная установка «на любовь» может быть хороша в начале жизненного пути, но, не сочетаясь с чувством ответственности за себя и особенно за другого, она легко перерастает в откровенный эгоизм, чреватый тяжкими личными и социальными последствиями. «Свобода» от серьезности и ответственности в любовных отношениях неизбежно приводит к крушению самой любви. Мы видели, как это происходит на Западе. Социалистическое общество не может пойти по тому же пути. Однако социально-нравственные принципы социалистического образа жизни не реализуются автоматически, сами собой. Их эффективность определяется тем, как они преломляются в сознании и самосознании конкретных индивидов, поэтому от социокультурных проблем пола и сексуальности мы переходим к их психологии.

ГЛАВА 4

ПСИХОЛОГИЯ СЕКСУАЛЬНОСТИ

ПОВЕДЕНИЕ И ВООБРАЖЕНИЕ

До сих пор речь шла преимущественно о социальных нормативах и эталонах сексуального поведения. Однако как эти эталоны преломляются в нашем сознании? Что лежит в основе сексуальной мотивации индивида? Традиционная «психогидравлическая» теория либидо отвечала на этот вопрос просто: половое влечение — природный инстинкт, удовлетворение которого сводится к разрядке спонтанно возникающего в организме психофизиологического напряжения. «Нервная система,— писал 3. Фрейд,— это аппарат, функцией которого является избавление от достигающих его стимулов или сведение их к минимальному возможному уровню, так, чтобы, если бы это было возможно, она сохраняла бы себя в совершенно невозмутимом состоянии» [173].

Как справедливо замечает Г. Шмидт, эта концепция покоится на двух неверных предпосылках [310]. Первая — «гипотеза аккумуляции стимула», согласно которой сексуальная мотивация питается постоянно и спонтанно накапливающимся внутренним беспокойством, основанным на неудовлетворенной физиологической потребности, требующей периодического удовлетворения, подобно голоду или жажде. Вторая — «гипотеза редукции стимула», согласно которой удовлетворение сексуального желания тождественно разрядке или угасанию напряжения и установлению равновесия в организме по аналогии с механизмом гомеостаза. Однако даже удовлетворение голода и жажды — не просто биологический процесс. Что же касается высших человеческих потребностей (потребность в творчестве, познании, любви, самоактуализации), то они вообще не являются адаптивными и направлены не на то, чтобы «успокоить» человека, а на то, чтобы пробуждать его творческую активность, заставлять стремиться вперед и выше. Изучение этой неадаптивной, «сверхситуативной» активности занимает сейчас центральное место в советской (да, пожалуй, и в мировой) психологии, и это полностью применимо к психологии сексуальности.

Критика инстинктивистской модели либидо не означает отрицания биологических детерминант сексуальности. Еще в середине 60-х годов Ричард Уэйлен [348] предложил заменить абстрактное понятие «силы влечения» более конкретным понятием сексуальной возбудимости, т. е. готовности сексуально - эротически реагировать на сексуальную ситуацию. Сексуальная возбудимость имеет большие индивидуальные вариации, детерминируемые как физиологическим состоянием организма (гормональный баланс и т. п.), так и жизненным (сексуальным, эмоциональным и коммуникативным) опытом субъекта и его несексуальными мотивами. Половое возбуждение, т. е. текущее, временное психофизиологическое состояние, есть, по Уэйлену, функция устойчивой возбудимости субъекта *и конкретной данной внешней и внутренней ситуации. В современной психологической литературе сексуальная мотивация описывается и в терминах теории потребностей, и в терминах теории эмоций, и в терминах когнитивной психологии. Однако наиболее плодотворной с точки зрения возможностей интеграции психологических и социологических данных представляется теория «сексуального сценария», предложенная Уильямом Саймоном и Джоном Ганьоном [181]. Понятие «сценария», близкое к понятиям «плана», «схемы» или «поведенческой программы», обозначает достаточно широкую когнитивную структуру соединяющую многообразные символические и невербальные элементы в организованный и хронологически последовательный поведенческий ряд, на основе которой люди могут одновременно предвосхищать свое поведение и оценивать его в данный момент. Нормативные компоненты сексуального сценария — кто, что, с кем, где, когда, как и почему должен, может или не должен и не может делать в сексуальном плане — в общих чертах задаются соответствующей культурой. Однако это не исключает больших индивидуальных различий и вариаций количественного и качественного порядка.

Как всякая сложная диспозиционная система, предрасполагающая индивида к определенного рода поведению, сексуальный сценарий включает в себя когнитивные компоненты разного уровня — представления, понятия, оценочные суждения и т. д. Индивид имеет обычно не один, а несколько сценариев [180]. Во-первых, это сексуальные фантазии, которые субъект никогда не пытается, не может или даже не хочет реализовать,

177во-вторых, планы реального поведения, которые субъект более или менее последовательно осуществляет, в-третьих, промежуточные ориентиры, используемые в процессе сексуального взаимодействия («если он сделает так, я сделаю это»), в-четвертых, это как бы хранилища памяти, организующие прошлый сексуальный опыт в более или менее последовательное целое.

Сексуальные сценарии можно изучать и классифицировать по ряду измерений. 1. По их сложности, т. е. по количеству и разнообразию их компонентов и соотношению воображаемого и реализуемого: какой круг мотивов, партнеров, мест и времен действия представлен в сценарии; чем отличается когнитивная программа от реального исполнения; насколько тесно связаны друг с другом различные элементы сценария и т. д. 2. По их ригидности, жесткости и рутинизации: насколько велика допускаемая сценарием рассогласованность плана и реальности; насколько жестко и единообразно запрограммированы содержание и последовательность действия субъекта и как он отнесется к нарушению принятого порядка. 3. По их обыденности, конвенциональное™: насколько данный сценарий или его компоненты соответствуют принятым в обществе нормам поведения. 4. По их удовлетворительности для субъекта: доволен ли он своими эротическими фантазиями или стыдится их, в какой мере ему удается их реализовать и т. п. Хотя понятие сценария теоретически слабо разработано, оно имеет большую эвристическую ценность для изучения когнитивных аспектов сексуального поведения и мотивации, включая эротическое воображение. Пуританская мораль прошлого считала любые эротические образы и фантазии безнравственными и вредными, но без фантазии и творческого воображения, обгоняющего реальность, не обходится никакая человеческая деятельность. Не представляет исключения и сексуальность.

Как показывают специальные исследования [94, 119, 132, 157, 163], эротические сны, мечты, фантазии — неотъемлемый аспект нашей половой жизни. Они не только замещают практическую половую жизнь или восполняют ее дефицит, как думал Э. Фрейд, но и постоянно сопутствуют ей. Люди, ведущие более активную половую жизнь, отличаются и более интенсивным эротическим воображением, которое подкрепляет, стимулирует и разнообразит их реальный опыт [157]. Для людей, воспитанных в викторианском духе, слова «эротика» и «эротизм» звучат как бранные выражения, обозначающие нечто «животное» и низменное. На самом деле животные как раз не знают эротики. Способность не только реагировать на эротические знаки и образы, но и создавать их, воплощая свою фантазию,— исключительное свойство человека, присущее ему, как свидетельствует история искусства, с древнейших времен.

Эротические образы выполняют 4 главные функции [119]. Во-первых, они суть средства познания, отражая и фиксируя сексуально значимые свойства и переживания. Во-вторых, они служат своего рода психологическими стимуляторами полового возбуждения. В-третьих, они расширяют рамки и возможности сексуального удовлетворения, обогащая репертуар сексуального поведения и дополняя его новыми нюансами. В-четвертых, эротическое воображение позволяет индивиду преодолевать границы реальности, иногда весьма жесткие, и испытывать переживания, которые ему физически недоступны.

Эротическое воображение индивида почти никогда не совпадает полностью с его реальным сексуальным поведением, в нем всегда есть элементы, которые личность по разным причинам не может или не пытается реализовать. Как правило, они более противоречивы и амбивалентны, чем поведение. Когда речь идет о стигматизируемом, девиантном поведении, такое рассогласование обычно воспринимается как знак скрытой патологии. Однако это вовсе не обязательно. Очень часто эротические предпочтения индивида не осуждаются культурой и кажутся странными только из-за их нетипичности (например, потребности в каком-то необычном эротическом стимулировании). В общепсихологическом плане несовпадение эротических фантазий и поведения — просто частный случай рассогласованности установки и деятельности, что наблюдается во всех сферах жизнедеятельности и далеко не всегда имеет отрицательные последствия. Есть ли здесь какие-то элементы сексопатологии, можно решить, только исходя из содержания эротических фантазий, оценивая их источник, силу воздействия и многие другие конкретные условия. Традиционная «индивидуалистическая» психология обычно выводит содержание эротических образов и объективирующего их поведения из имманентных и внутренних, в конечном счете психофизиологических, потребностей индивида. Тут есть известная доля истины. Например, гормональные сдвиги периода полового созревания, по-видимому, стимулируют эротическое воображение подростка, как бы его ни воспитывать. Однако в следствие того что сексуальное поведение человека, является социально-знаковым, уже само разграничение «эротических» и «неэротических» стимулов правомерно лишь в рамках определенной знаковой системы и конкретной ситуации. Разговор о тычинках и пестиках будоражит эротическое воображение подростка, поскольку он находится в фазе созревания, но только если подросток знает суть полового размножения.

Неправомерность глобальных рассуждений о соотношении «сексуальных» и «несексуальных» моментов бытия ясно видна на примере такой идеологически острой проблемы, как секс и агрессия [241]. На уровне психофизиологии связь этих явлений известна давно. 3. Фрейд [171] писал, что сексуальность большинства мужчин содержит в себе примесь агрессии, желания подчинять, так что садизм — просто обособление и гипертрофия агрессивного компонента, свойственного нормальной сексуальности. Хотя в позднейших работах 3. Фрейд разграничивает либидо и агрессивность, оба они принадлежат к системе «Оно» и являются бессознательными. Позже связь секса и агрессии подтвердилась и экспериментально. Эндокринологи констатировали, что агрессивное поведение самцов и их сексуальная активность обусловлены влиянием одних и тех же андрогенов, а психологи — что выраженные компоненты агрессивности присутствуют в эротических фантазиях, а отчасти и в сексуальном поведении мужчин. Как должна реагировать на подобные вещи культура? Если секс и агрессия — разные инстинктивные влечения (Эрос и Танатос, по 3. Фрейду), то подавление либидо должно вызывать фрустрацию и как средство ее снятия — усиление агрессивных импульсов. По этой логике порнография (какой бы она ни была разнузданной), которая «разряжает» это напряжение, не только не способствует росту насилия в обществе, но является чуть ли не средством психотерапии. Напротив, если сама сексуальность содержит в себе агрессию, то любая либерализация половой морали будет вызывать рост насилия в обществе. С этой точки зрения порнография — едва ли не главная причина роста на Западе преступности, насильственных действий и т. п. Как всегда в глобальных теориях, для подтверждения обеих точек зрения использовались одни и те же факты.

В действительности неверна уже сама постановка вопроса, поскольку ни секс, ни агрессия не являются однозначными и монолитными. Понятие «агрессии» имеет

смысл лишь в контексте определенного взаимодействия, агрессия всегда направлена против кого-то и характеризует не столько личность, сколько межличностное отношение. Так называемое агрессивное поведение включает в себя два совершенно разных класса действий: условную, инструментальную, агрессию, связанную с самоутверждением (assertive aggression), например, в мальчишеской возне, и враждебную агрессию (hostile aggression), направленную на уничтожение или причинение вреда противнику [241]. Условная агрессия и половое возбуждение, по-видимому, взаимодействуют у людей, как и у некоторых животных, с энергически, взаимно усиливая, а иногда даже переходя одно в другое, тогда как враждебная агрессия и половое возбуждение большей частью антагонистичны: один импульс вызывает торможение другого. Например, у мальчиков-подростков эрекция часто возникает во время возни, силовой борьбы, но никогда — в настоящей драке.

Эта закономерность существует и в восприятии людьми эротики. Сцены сексуального насилия вызывают у большинства людей половое возбуждение, причем мужчины чаще идентифицируются с насильниками, а женщины — с жертвами '; половая сексуальная роль оказывается сильнее сознательных моральных принципов. Однако при этом обычно предполагается (и производители порнографии это учитывают), что насилие — только средство сексуального контакта, в результате которого жертва в конечном итоге испытывает удовольствие, т. е. насилие выглядит условным, а насильник — «соблазнителем». Если материал подан так, что жертва испытывает только страдание, то и зрители, как правило, испытывают в конечном итоге отрицательные эмоции. Что касается влияния эротики на агрессивность (в эксперименте людям показывали эротические материалы разной силы и содержания, после чего испытуемые должны были давать кому-то электрошок) , то оно оказалось неоднозначным, зависящим как от содержания стимула, так и от свойств испытуемых.

Вопрос о взаимосвязи сексуальности и агрессии выводит нас на гораздо более общую проблему — значение так называемых когнитивных (познавательных) компонентов

1 На это обстоятельство обратил внимание еще Л. Толстой: «Когда мальчик шестнадцати лет читает сцену насильствования героини романа, это не возбуждает в нем чувства негодования, он не ставит себя на место несчастной, но невольно переносится в роль соблазнителя и наслаждается чувством сладострастия» (Толстой Л. Н. Дневники.— Собр. соч. в 20 томах. М., 1965, т. 19, с. 59).

181эмоций. И половое возбуждение, и слепая ярость, толкающая на убийство, кажутся совершенно импульсивными, безотчетными. Однако эмоциональная реакция возникает на какой-то стимул, и расшифровка этого стимула — когнитивный, познавательный процесс, хотя сам человек может этого не сознавать. Даже такой, казалось бы, чисто физиологический процесс, как половое возбуждение, включает серию познавательных операций: восприятие каких-то внутренних и внешних стимулов, ассоциирующихся с возбуждением; оценка их как эротических; определение источника возбуждения; направление своих эротических реакций в соответствии с их силой и оценкой ситуации; оценка своих возможностей; та или иная реакция на ожидания других людей и т. д. [296].

У подростка могут быть выраженные эрекции, но они не имеют для него эротического значения, пока ему кто-либо это не объяснит или он сам не догадается, глядя на других, а знание — необходимая предпосылка сознательного управления и самоконтроля. Взрослому человеку многое кажется простым и самоочевидным; он не ломает голову над тем, какое прикосновение или взгляд имеет эротическое значение, а какое — нет. Однако это — результат опыта и научения, в ходе которого индивид усваивает общий для всех людей физиологический сексуальный код, например расположение и способы стимуляции эрогенных зон, эротический код, специфический для его культуры (язык жестов, ритуал ухаживания и т. п.), вырабатывая на этой основе собственный язык эротической коммуникации (слова, взгляды, жесты, прикосновения) с учетом индивидуальных особенностей своих и партнера. Каждая пара и каждый индивид чем-то отличаются в этом отношении от всех остальных. Тем не менее здесь действуют общие законы социальной психологии, на основе которых, хотя и не осознавая их, люди знакомятся, составляют мнение друг о друге, сближаются, привязываются и адаптируются друг к другу или, напротив, расходятся.

Для психологии сексуальности чрезвычайно важно, что наука разрушила барьеры между эмоциональными и когнитивными процессами. Согласно теории американского психолога Стэнли Шахтера [305], всякое эмоциональное переживание предполагает: а) необычное внутреннее состояние, физиологическое возбуждение; б) какое-то объяснение, атрибуцию этого состояния. Это значит, что различие эротических и неэротических переживаний также зависит от контекста, в котором они воспринимаются.

В эксперименте С. Вэлинса [341] испытуемые-мужчины рассматривали фотографии обнаженных женщин и при этом слышали усиленный приборами стук сердца, выдаваемый за их собственный. Снимки, при предъявлении которых фальшивый пульс сильно изменялся, учащался или урежался, нравились испытуемым больше, чем остальные, тогда как контрольная группа оценивала их привлекательность приблизительно одинаково. Как и в опытах Шахтера, испытуемые пытались объяснить себе сдвиг в своем физиологическом состоянии и, поскольку единственной возможной причиной изменения пульса казалась предъявленная фотография, им приходилось верить, что данный снимок их возбуждает и, следовательно, данный женский образ привлекательнее других.

Конечно, когнитивная атрибуция, т. е. объяснение эмоциональных состояний, не определяет полностью их содержания. Теория дифференциальных эмоций (Сильван Томкинс, Кэррол Изард и др.) подчеркивает, что первичные, фундаментальные эмоции, как и влечения, обладают определенной психофизиологической автономией от когнитивных процессов, в которых они осознаются; недаром ими можно манипулировать с помощью гормональных препаратов. Из того, что человек объясняет свои эмоциональные состояния в рациональных терминах, вовсе не вытекает, что эти состояния всегда контролируются и определяются мыслью. Эмоциональные предпочтения не нуждаются в логическом выведении, а аффективные суждения могут предшествовать когнитивным и часто оказываются важнее последних [337].

Эти уточнения, направленные против чересчур рассудочной модели человека, весьма существенны для психологии сексуальности. Как в свое время когнитивизм помог понять ошибочность инстинктивистской трактовки либидо в качестве самодовлеющего начала бытия, так сегодняшняя критика атрибутивной теории эмоций в известном смысле восстанавливает в правах его спонтанность и автономию от других побуждений. Полифункциональность сексуальных автоматизмов, о которой говорилось во второй главе, не отменяет их физиологической репродуктивной специфики. Может ли быть иначе на уровне мотивации? Речь идет не о том, чтобы реабилитировать слепое и всесильное фрейдовское «Оно». Хотя отдельно взятый аффект или побуждение не всегда понятны и послушны разуму, они функционируют в определенной системе. По выражению С. Томкинса, в некоторых отношениях аффект напоминает букву алфавита в языке: она автономна и вместе с тем может изменять свое значение в зависимости от того, как она сочетается с другими буквами, образуя разные слова и предложения. Да и система как целое имеет не один, а несколько «выходов». Эмоции проявляются не только во внешнем «поведении», наблюдаемых моторных актах, но и во внутренних реакциях, «чувствах». В сфере сексуальности мы имеем дело не только с поведением, но и с чувствами, причем они не всегда совпадают. Нужно изучать не отдельные поведенческие акты и мотивационные синдромы сами по себе, а жизненный мир личности как целое и не только в его постоянстве и устойчивости, но и в связи с конкретными жизненными ситуациями, в которых находится личность и от которых зависят содержание и смысл ее деятельности в данный момент.

Как справедливо отмечал А. Н. Леонтьев [52], всякое человеческое действие имеет не только объективное значение, но и субъективный личностный смысл, т. е. отношение мотива действия к его цели. Чтение книги ради формальной подготовки к экзамену или из желания усвоить ее содержание, или ради удовольствия, доставляемого самим процессом чтения,— психологически совершенно разные действия. Сексуальное поведение также радикально меняется в зависимости от своего смысла, от того, какие именно потребности оно удовлетворяет. «Одна и та же» интимная близость может быть: 1. Средством релаксации, разрядки полового напряжения. Это элементарная форма сексуального удовлетворения, когда акцент делается на физиологических потребностях субъекта, а качества партнера почти безразличны (можно обойтись даже мастурбацией) .

2. Средством прокреации, деторождения, когда важен не столько процесс, сколько его конечный результат. В чистом виде этот тип мотивации выступает в династическом браке монарха, нуждающегося в наследнике, или в поведении одинокой женщины, которая сознательно использует мужчину, чтобы приобрести ребенка. Эротические соображения играют здесь ничтожную роль, зато очень важны социальные или природные качества «производителя».

3. Средством рекреации, чувственного наслаждения, выступающего как самоцель. Рекреативная мотивация оттеняет игровые аспекты секса; наибольшее значение придается при этом новизне и разнообразию эротической техники. Психологическая интимность при этом не обязательна, сексуальное удовлетворение партнера входит в «правила игры» лишь как средство увеличить собственное удовольствие.

4. Средством познания, удовлетворением полового любопытства. В каком-то смысле половая близость — всегда познание. Недаром в Библии и многих других древних текстах выражение «познать женщину» означает иметь с ней половую связь. Однако этот мотив может быть и самостоятельно доминирующим. Он особенно характерен для начинающих половую жизнь подростков, обуреваемых вопросом: «А как это вообще бывает?» У взрослых вопрос конкретизируется — «что представляет собой данный человек в сексуальном плане?», но в любом случае партнер выступает прежде всего как объект познания.

5. Средством коммуникации, когда половая близость выступает как момент психологической личностной интимности, выхода из одиночества, слияния двоих в единое целое. Это самый сложный вид отношений, куда перечисленные выше мотивы входят как подчиненные компоненты. Коммуникативная сексуальность предполагает высочайшую степень индивидуальной избирательности. Именно она обычно подразумевается, когда говорят о половой любви.

6. Средством сексуального самоутверждения, когда на первый план выступает потребность индивида проверить или доказать самому себе и другим, что он может привлекать, нравиться, сексуально удовлетворять. Этот мотив исключительно важен для подростков, у взрослых его гипертрофия обычно связана с чувством тревоги и неуверенности в себе.

7. Средством достижения каких-то внесексуальных целей, например материальных выгод (брак по расчету) или повышения своего социально-психологического статуса и престижа в глазах окружающих. Так, близость с красивой женщиной увеличивает престиж мужчины, а наличие поклонников повышает статус женщины. В любом случае здесь преобладает ориентация на какие-то безличные социальные ценности и мнение окружающих.

8. Средством поддержания определенного ритуала или привычки. Например, супружеские поцелуи часто не имеют эротического смысла, но подчеркивают устойчивость, стабильность существующих отношений.

9. Средством компенсации, замены каких-то других, недостающих, форм деятельности или способов эмоционального удовлетворения. Навязчивая мастурбация у подростков или донжуанизм у взрослых часто служит компен-сацией бедности эмоциональной жизни. Типичная черта компенсаторной сексуальности — ее вынужденный, ком-пульсивный характер и постоянная неудовлетворенность субъекта ее результатами. Как и при изучении прочих форм компенсаторного поведения, главное — понять, что именно индивид старается компенсировать сознательно или бессознательно: восполнить дефицит эмоционального тепла, заглушить какие-то агрессивные импульсы и т. п. Множественность мотивационных схем сексуального поведения подчеркивает его сложность. Понять личностный смысл того или иного действия только на основе поведенческих индикаторов, например, оценить семейное благополучие по количеству поцелуев, которыми обмениваются супруги (так делали в 40-х годах некоторые американские социологи), невозможно. Каждый из этих мотивационных синдромов относительно автономен, а в зависимости от него меняется даже последовательность психосексуальных реакций. Например, релаксационная модель предполагает, что физиологическое половое возбуждение предшествует эротическому воображению, а рекреационная модель — обратную последовательность, но фактически разные мотивы большей частью переплетаются, затрудняя определение их доминанты. Кроме того, в ходе развития психосексуального контакта (и тем более длительного межличностного отношения), один мотив может перерастать в другой, изменяя тем самым природу этого отношения как целого (например, флирт перерастает в серьезное увлечение). Наконец, эти мотивы зачастую не осознаются, а полностью не осознаются вообще никогда. Недаром в психологии сексуальности особенно широко применяются теория защитных механизмов 3. Фрейда и ее различные современные модификации.

Связь индивидуального «сексуального сценария» с ценностными ориентациями культуры и ее отношением к сексуальности яснее всего проявляется в таких механизмах морального контроля, как чувства стыда и вины. Хотя психологическое и культурологическое содержание этих понятий и их соотношение достаточно проблематичны, они всегда присутствуют в сексуальной сфере. Стыд ограничивает внешние проявления сексуальности, которые могут быть осуждены окружающими, вина распространяется и на самые интимные, внутренние переживания. Развитость сексуального стыда и вины зависит, прежде всего от характера культуры: чем настороженнее ее отношение к сексуальности, тем сильнее будут у членов общества чувства, тормозящие ее проявления. Однако здесь есть значительные индивидуальные вариации. Как показывают специальные исследования, развитое чувство «сексуальной вины» затрудняет вербализацию эротических переживаний, иногда снижает половое возбуждение, сильно влияет на восприятие эротических материалов. Никаких статистических норм и нормативов тут нет, но избыток «сексуальной вины», обычно коррелирующий с общей эмоциональной скованностью, отрицательно влияет на сексуальность и может полностью парализовать ее. Напротив, отсутствие такого контрольного механизма нередко ведет к распущенности и деиндивидуализации половых отношений, так что здесь, как и всюду, желательно какое-то равновесие.

Эротическое воображение — нормальный и необходимый аспект человеческой сексуальности, но его содержание не является этически нейтральным. В капиталистических странах, которые все глубже увязают в трясине «порно чумы», как назвал ее американский журнал «Тайм», этот вопрос стоит крайне остро. Рассмотрим его по существу. Сторонники терпимого отношения к порнографии, среди которых немало крупных ученых, ссылаются, прежде всего на неэффективность запретов, лишь усиливающих притягательность эротических материалов и повышающих их рыночную цену. Трудности представляет уже определение «порнографии» и «непристойности». Существует довольно приблизительное определение, согласно которому порнографией называется то, что рассчитано на стимулирование полового возбуждения. Возникает вопрос: оцениваем мы намерения автора или эффект, вызываемый произведением? Объективная, тем более юридическая оценка намерений крайне затруднительна, а эффект зависит от особенностей восприятия. Двенадцатилетнего подростка даже рассказ о тычинках и пестиках вгоняет в краску. Нормы пристойности тесно связаны с характерным для культуры «телесным каноном». Что безнравственнее — изображение обнаженного тела или фиговые листки, наклеенные на античные статуи? Как отличить порнографию от эротического искусства?

Проблема эротического искусства весьма сложна и «лобовые» приемы здесь «не работают». В изобразительном искусстве и литературе уровень эротизма еще можно кое-как определить предметно, по содержанию изображения, хотя это весьма условно,— в искусстве важно не что, а как изображается. Как определить эротизм в музыке? 7% мужчин и от 23 до 29% женщин из «очищенной» выборки Кинзи признали, что музыка вызывает у них половое возбуждение [183], причем мужчин с более высоким культурным уровнем (окончивших колледж) и женщин независимо от образования гораздо сильнее возбуждает классическая, а менее образованных мужчин — популярная музыка. В то же время значительная часть опрошенных (19% женщин, 22,5% мужчин, окончивших колледж, и 40% мужчин, не учившихся в колледже) сказали, что на них действует не содержание и тип музыки, а только ее ритм [183]. Таким образом, эротическое восприятие музыки зависит от эстетической культуры личности и ряда других факторов. Оценивая связь полового возбуждения с музыкальным ритмом, следует вспомнить, что многих мужчин (48% в «очищенной» выборке Кинзи [183]) возбуждает уже само по себе быстрое движение, например езда в машине или на лошади.

Кроме того, музыка воздействует не прямо на сексуальность, а скорее на общий эмоциональный настрой. Именно этим, возможно, объясняется то, что женщины с их более диффузным эротизмом сильнее мужчин реагируют на музыку вообще и классическую в особенности. Люди эмоционально заторможенные, с гипертрофированным самоконтролем, опасающиеся собственной сексуальности, боятся отдаться во власть экспрессивной музыки, пробуждающей у них в душе непривычные и неприемлемые чувства. Для них психологически и морально приемлема лишь музыка, которая тут же «разряжается» в соответствующих заранее обусловленных действиях: марш, строевая песня, религиозная музыка, сопутствующая молитве. Уже Моцарт или Бетховен кажутся им опасными: вызывая эмоциональное возбуждение и, следовательно, напряжение, эта музыка не указывает конкретных способов его разрядки. Лев Толстой с «клинической» точностью описал такой тип личности и его переживания в «Крейцеровой сонате». Другие люди, наоборот, ценят музыку как средство эмоционального подъема и раскрепощения независимо от того, вызывает ли она у них эротические переживания. Хотя вопрос об эмоциональном эквиваленте определенных музыкальных тональностей давно уже волнует музыковедов (по мнению немецкого публициста и поэта XVIII века Кристиана Фридриха Даниеля Шубарта, a-moll выражает «робкую женственность характера», b-dur —