Мертвые души: денационализация элит

В 1805 году сэр Вальтер Скотт опубликовал хрестоматийные строки:

Где тот мертвец из мертвецов,

Чей разум глух для нежных слов:

«Вот милый край, страна родная!»?

В чьем сердце не забрезжит свет,

Кто не вздохнет мечте в ответ,

Вновь после странствий долгих лет

На почву родины вступая?*

Один из ответов, которые можно дать на эти вопросы, будет таким: число мертвых душ среди американской деловой, политической, интеллектуальной и академической элиты невелико, но постоянно увеличивается. Обладая, как писал Скотт, «титулами, властью и презренным металлом», эти представители элиты мало-помалу утрачивают связь с американским обществом. Возвращаясь в Америку «с чужбины», они уже не демонстрируют искренней и глубокой привязанности к «родной земле». Их отношение резко контрастирует с патриотизмом и националистической са-

* «Песнь последнего менестреля». Русский перевод Т. Гнедич. — Примеч. ред.

моидентификацией большинства американских граждан, причем не только «евроамериканцев». Как заметил один американец мексиканского происхождения: «Хорошо навестить родину матери, но это не моя страна; мой дом здесь. Возвращаясь сюда, я всегда говорю: "Слава Богу за Америку"»⁴⁴⁰. В сегодняшних США пропасть между широкими массами, благодарящими Бога за Америку, и мертвыми (или умирающими) душами элиты неуклонно расширяется. После 11 сентября 2001 года показалось, что края этой пропасти начали сходиться, но — впечатление оказалось обманчивым. Убедительная поступь экономической глобализации и отсутствие новых террористических атак схожего масштаба заставляют усомниться в том, что процесс денационализации элит можно остановить.

Глобализация означает: а) существенное увеличение международных контактов как между отдельными людьми, так и между компаниями, правительствами, неправительственными и прочими организациями; б) рост размеров и масштабов деятельности транснациональных корпораций, действующих на международных финансово-экономических рынках; в) возрастание числа международных организаций, договоров и соглашений. Эти тенденции по-разному сказываются как на социальных группах, так и на отдельных странах. Вовлеченность в процесс глобализации конкретных социальных групп практически всегда определяется их социально-экономическим статусом. Элита демонстрирует более выраженные транснациональные устремления, нежели представители других групп. Что касается непосредственно США, американская элита, правительственные агентства, компании и другие организации связаны с процессом глобализации значительно теснее, чем аналогичные структуры в других странах. Поэтому вполне естественно, что

Роберт Белла из Калифорнийского университета (Беркли) замечает: «То, что либералы не смогли найти способов воззвать к американскому патриотизму, — событие, по моему мнению, в основе своей прискорбное, а тактически — и вовсе катастрофическое... Так или иначе, стремясь к политическим переменам в Америке, мы должны опираться на традицию»⁴⁵². То есть, перефразируя Беллу, либералы должны использовать патриотизм как средство для достижения либеральных целей.

Ученые, высказывающие антинационалистические взгляды, составляют значительную часть тех, кто в 1980-х и 1990-х годах выпускал статью за статьей и книгу за книгой, рассуждая о нормативных «за» и «против» национализма и национального государства. Выступления в защиту патриотизма и национальной идентичности были крайне редки. К концепции национального государства начали с подозрением относиться и те, кто связан с практической политикой. В 1992 году Строуб Тэлботт, тогда журналист «Тайм», с одобрением отозвался о будущем, в котором «привычные нам нации отомрут и все государства признают над собой единую власть». Несколько месяцев спустя Тэлботт очутился во главе государственного учреждения, призванного проводить внешнюю политику той самой страны, которая, как он полагал, должна скоро «отмереть»⁴⁵³. В администрации Клинтона такие случаи и такое отношение к патриотизму не были редкостью. В результате у администрации возникли существенные сложности с военными, для которых верность Америке как национальному государству всегда стояла на первом месте. А вот для транснационалов из американской политической и экономической элиты 1990-х годов национализм был злом, национальная идентичность — подозрительным явлением,

национальные интересы — противозаконными, а патриотизм — вчерашним днем.

Но американский народ относился к этим вопросам совершенно по-другому.

ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ПУБЛИКА

Национализм жив и здравствует в большинстве стран мира. Несмотря на неодобрение элит, народные массы настроены патриотически и ревностно сохраняют национальную идентичность. Американцы всегда были и по сей день остаются одной из наиболее патриотичных наций, а связи со страной для них нерасторжимы. Впрочем, степень идентификации в значительной мере зависит от социоэкономического статуса конкретного человека, его расовой принадлежности и места рождения.

Подавляющее большинство американцев всячески проявляет свой патриотизм и клянется в верности стране. В 1991 году на вопрос: «Гордитесь ли вы тем, что являетесь американцем?» 96 процентов опрошенных ответили «безусловно горжусь» и «горжусь». В 1994 году на подобный вопрос 86 процентов дали утвердительный ответ. В 1996 году вопрос звучал так: «Насколько для вас важно считаться американцем?», причем ответы распределялись по десятибалльной шкале, на которой 0 означал «абсолютно неважно», а 10 «важнее всего на свете». Сорок пять процентов опрошенных выбрали 10, еще 38 процентов остановились на цифрах от 6 до 9 и лишь 2 процента выбрали 0. События 11 сентября 2001 года практически не сказались на патриотизме американцев; опрос сентября 2002 года продемонстрировал приблизительно те же показатели —

финансовую поддержку сопернику Пресслера. Поражение Пресслера вызвало ликование в Исламабаде и скорбь в Нью-Дели⁴⁸⁹.

Увеличение численности арабской и более широкой мусульманской диаспор в США, равно как и растущий интерес этих диаспор к политике всерьез угрожают влиянию еврейской диаспоры на политику США на Ближнем и Среднем Востоке. В 2002 году на предварительных выборах в Джорджии действующий конгрессмен Синтия Маккинни, давно поддерживавшая борьбу палестинцев за создание собственного государства, «получила существенную помощь от американцев арабского происхождения», среди которых были не только «уважаемые юристы, врачи и коммерсанты», но и те, к кому «присматривалось Федеральное бюро расследований, проводившее мероприятия по выявлению потенциальных террористов». Противник Маккинни Дениз Маджетт собрала в ходе кампании 1 100 000 000, почти вдвое больше, чем Маккинни, с помощью «взносов евреев, проживающих за пределами Джорджии». У Макккинни в ходе перевыборов возникли и другие проблемы, однако она уступила сопернице с незначительным отставанием (58 процентов голосов за Маджетт против 42 процентов голосов у Маккинни). Двумя годами ранее журнал «Экономист» так прокомментировал возрастание политической роли американцев арабского происхождения: «Израильское лобби значительно более организованно и располагает куда более внушительными средствами, нежели его предполагаемый соперник. Однако у него наконец-то появился соперник — разве это не признак перемен в американской политике?»⁴⁹⁰

Американская политика все больше походит на арену, на которой национальные правительства дру-

гих стран и вдохновляемые ими диаспоры сражаются за влияние на США. Эти сражения ведутся как на Капитолийском холме, так и на избирательных участках по всей Америке. Процесс «диаспоризации» Соединенных Штатов ведет к неизбежному результату. Чем весомее превосходство США в мировой политике, тем сильнее сами Соединенные Штаты вовлекаются в эту политику, тем большее влияние на американское правительство и американских законодателей приобретают национальные правительства других стран и тем меньше у США остается возможностей преследовать собственные цели, не совпадающие с целями государств, экспортирующих свое население в Америку.