Она снова уткнулась в монитор.

«Известно выражение Шекспира: «весь мир – театр, а все люди в нём – актёры». А что, если понимать это буквально? Всегда смешно смотреть на тех, кто, не владея профессией актёра, пытается что-то из себя изобразить, сойти за кого-то другого, тем самым обмануть окружающих, всучив им несуществующий образ. Но со временем я поняла, как маска может прирастать к лицу, к душе. И ещё поняла, что прежде, чем освоить что-то новое в жизни, люди, как правило, надевают маски, то есть копируют поведение и внешность тех, кто уже освоил это и полностью владеет ситуацией. Люди сначала в кого-то играют, а уж потом становятся теми, кого играли.

Я назвала это явление «Метатеатр». И, вероятно, это и имел ввиду Шекспир. Он мыслил философскими категориями и вряд ли хотел всего-навсего сказать, что люди всегда хитрят и притворяются. Нет, он углядел за масками попытку не просто притвориться кем-то, как хамелеон, а и потребность духовного и душевного роста, который невозможен без предварительного чертежа, наброска, создания матрицы будущего, проигрывания ситуации, примеривание человеком на себя новой маски, нового образа. Но тогда где же сам человек? Если мы лишь меняем маски и кого-то играем всю жизнь (хотя бы роль жены и мужа, уборщицы и бизнесмена, и пр., и пр.), то где мы сами?! А где в наших воспоминаниях близкий нам человек, которого мы знали всю жизнь, и который ушёл в мир иной глубоким старцем? Каким должны мы вспоминать его? Молодым или старым? Трудно смириться с мыслью, что мы, наше «я», наша личность не есть величина постоянная. Мы – непрерывный процесс.

Метатеатр есть глубокое осознание данного факта и принятие его с тем, чтобы обрести ведические знания. Ведать – означает знать. Ведический опыт – это опыт познания, опыт получения знаний различными способами, один из которых – Прямое Знание, то есть полученное не через общение с людьми и книгами, а напрямую из предугаданной Вернадским ноосферы. Ведь существует этот банк данных, куда уходит информация, где она хранится и откуда её можно извлечь. Надо лишь знать, как это делается. В детстве я ничего не знала ни о Вернадском, ни о ноосфере, но всегда верила, что знания можно получать не только способом заучивания и зазубривания, а как-то иначе, не насильственным образом. Все одиннадцать лет обучения в школе я совершала акт насилия над своим сознанием, заставляя его работать так, как оно не хотело. И почти все зазубренные знания испарились затем. Так для чего же мучилась?! Но не о проблемах обучения в школе я собираюсь размышлять на этих страницах. Можно сказать, что я пытаюсь ухватить за хвост жар-птицу: я хочу понять ВСЁ! Ни больше, ни меньше. А почему, собственно, нет? Кто мне может запретить попытки вторгнуться в область непознаваемого?

Вторгнуться.… Какое страшное слово. Словно войти без приглашения. Вломиться, говоря просторечным языком. Это маги и знахари относятся к человеческой душе так, как программист-взломщик относится к вскрываемой им информационной системе. Мне больше по душе утверждение, что знания даются по нравственности. Мне кажется, что Откровение Божье льётся на нас двадцать четыре часа в сутки, но мы не слышим его, так как приёмник наш – Божья Искра в душе – скрыт под илом и мусором, нанесённым извне по вине нашей, поскольку мы внимаем всему, что видим и слышим, но только не тому, чему надо бы».

Полина выключила компьютер. Всё, что связано с театром, Полину живо интересовало. Но здесь шла речь не только о театре. Даже не столько о театре. Надо будет потом продолжение прочесть. Ну а сейчас пора на пляж. Дневная жара схлынула, водичка будет ласковой и нежной.

Она выпорхнула на терраску, где бабуля с соседкой всё ещё о чём-то беседовали за чашкой чая.

- Ба, я пошла!

- Счастливо, солнышко, - кивнула ей бабуля.

- А ты?

- Я позже. Пусть ещё немного прохладнее станет. Ты на ривьерский пляж?

- Ну, да.

- Ну, будь здорова.

Бабуля помахала ей рукой, унизанной перстнями. «Кокетка старая» - подумала Полина. В мыслях она не очень церемонилась со старшими. Все они зануды порядочные. Но, что поделаешь, их надо уважать.

Море открылось с верхних ступеней лестницы, ведущей к пляжу. Полина всегда тут на минуту замирала от восторга. Вокруг диковинные, райские растения – пальмы, магнолии, бананы, кипарисы, лавр, кусты неведомые небывалой красоты, клумбы в цветах.… А внизу – море! И это самое прекрасное, что может быть. Дух захватывает от его красоты и величия….

Но тут её восторженный внутренний монолог прервали самым грубым образом. Какой-то человек очень высокого роста, с пышной гривой волос, слегка напоминающий внешне не то кота, не то певца Филиппа Конкорова, взбегая вверх по лестнице, больно толкнул её плечом. Он сделал это не нарочно, разумеется, но от этого было не легче. Девушка даже пошатнулась. И тут увидела у своих ног некий предмет, явно выпавший из кармана незнакомца – ей вспомнилось, что на бегу он доставал платок из кармана своих белых брюк. Полина подняла странный кулон на шнурке и окликнула растеряху, но того уже и след простыл. Она повернула назад и какое-то время искала его в толпе, но не найдя, бросила находку в сумку и сбежала по ступенькам вниз, торопясь поплавать. Было уже почти пять вечера, самое время освежиться.

Никто на свете не любил моря так, как Полина. Она была в этом уверена, потому что от счастья почти сознание теряла, погружаясь в воду. Вода ли это? Некая субстанция. Что-то волшебное, до такой степени родное и любимое, что слёзы счастья всякий раз наворачивались на глаза. Полина ныряла и там, в глубине, открывала глаза. В разные стороны били лучи солнца. Они пронизывали яркую голубизну морской воды. Девушка доплывала до поваленных бетонных блоков, покрытых зеленью мха и водорослей, садилась на них и смотрела вниз. Там к блокам подплывали рыбки, тычась в мягкий мох. Если сидеть неподвижно – рыбки будут и к тебе подплывать. Смешные. Трогательные.

Вдали на берегу – пляжные зонты и отдыхающие на лежаках, а то и просто на камушках. Кто-то бродит по берегу, собирает ракушки. У самой кромки барахтаются ребятишки. Стоит ровный гул, но слышнее всего всё же море. Даже без шторма. Плеск волн непрерывный и ровный. И таким же ровным и непрерывным становится ощущение счастья в душе.

Полина вдоволь наплавалась, переоделась и, поднявшись по ступеням, остановилась, чтобы ещё раз с возвышения увидеть – какое оно огромное, это сказочное море. Она смотрела, затаив дыхание, а мимо шли – вниз по лестнице, вверх – люди. Нескончаемый поток весёлых, шумных, в праздничном настроении людей.

Какой-то знакомый запах пробудил её к действительности. Ну, да, от него, от этого растеряхи, похожего на кота и на Конкорова, и в прошлый раз вот так же пахло – ароматом восточных благовоний. Он лишь скользнул по ней взглядом и устремился прочь. И снова она не успела его окликнуть. Но на этот раз Полина за ним откровенно погналась. Ведь он явно искал потерянную вещь – шарил глазами по плиточному тротуару.

- Эй, вы! – крикнула Полина.

Но куда там! Люди шумят, музыка из окон всех пляжных кафе гремит! Её голос потонул в звуковой вакханалии.

Незнакомец скрылся за углом. Полина рванулась туда – он сбежал вниз по лестнице на набережную реки Сочи. Полина почти его настигла, но он скрылся в здании, стилизованном под старину. А, может, впрямь старинном. Графья с князьями, может статься, строили здесь себе хоромы и в 19 веке.

На стене здания виднелась блестящая латунная табличка с надписью замысловатой вязью: «Лондонская школа оккультных наук. Европейский центр синергетической гериатрии. Международная Академия синергетической геронтологии. Ассоциация негосударственных образовательных регионов России. Профессиональная психотерапевтическая лига. Международная профессиональная медицинская ассоциация специалистов народной медицины, психологов и целителей».

- Ну, ничего себе! – воскликнула Полина, - и всё это – в одном флаконе.

Она потянула на себя тяжёлую, массивную дверь и вошла внутрь. Наверх вели мраморные ступени, покрытые ковровыми дорожками. Мраморный холл, украшенный скульптурами, медальонами с вензелями по стенам и странной загадочной символикой ограничился коридором с множеством дверей. Заглянув в первую, Полина увидела… настоящую театральную сцену и огромнейший зрительный зал в богатом убранстве – ну, ни больше, ни меньше, миланский Ла-Скала.