Шинства — большинство не способно их приобретать за свою нищенскую заработную плату.
Положение усугубляется тем, что демонтаж националь- ной промышленности сочетается с демонтажом систем со- циальной защиты, которые идеологически и политически дискредитированы в качестве тоталитарного пережитка и поощрения ленивых и неприспособленных. В результате бо- лее половины населения стран, не принадлежащих к избран- ному кругу, выводится за пределы системы модерна и массо- вого потребительского общества. Их уделом остается марги- нальный образ жизни — возврат к наиболее примитивным формам натурального хозяйства, нищенству или обращение к криминальным практикам. Все это, в свою очередь, еще больше компрометирует их в глазах мирового истеблишмен- та, берущего на вооружение расистские мифы о неполноцен- ных и криминальных этносах, культурах и даже цивилиза- циях.
В этих условиях дискурс о гедонистическо-потребитель- ской чувственности, эмансипации тела и расставании с уста- ревшими национальными комплексами обретает совсем другой вид. Прежде, в условиях открытого модерна, адресо- ванного всем без изъятия, либеральная программа реформи- рования чувственности на единый космополитический лад для многих выглядела привлекательно. Когда дискредитиру- ют ценности моей группы, для того чтобы пригласить меня в свою, я могу и подумать. Но когда близкие мне ценности вы- сокомерно третируются, но при этом мне ясно дают понять, что те, которые им противопоставляются в качестве образцо- вых и современных, — заведомо не про мою честь, мне ниче- го не остается, как заново присмотреться к собственным ценностям.
На наших глазах происходят сдвиги, которые никто еще не взял на себя труд по достоинству оценить. Во-первых, происходит реконструкция массового потребительского со- знания. Прежде, в условиях социалистического «произволе^ ва ради производства», всеми ощущался потребительски, дефицит' деньги было трудно отоварить, и потому дефици
326 А. С. Панарин
Ный импорт манил, как запретный плод. Теперь, в условиях вытеснения национальной промышленности продуктами импорта, которые реклама навязчиво пропагандирует, а зар- плата делает недоступными, потребительское восприятие ка- чественно меняется. Прежде импортный товар заговорщи- чески подмигивал нашему потребителю- он и рад бы оказать- ся в его руках, да мешают идеологические барьеры. Теперь система потребительского импорта уже не манит проектом освобождения: она пришла к нам как откровенно селекцио- нистская, возвращающая к старому сословному делению.
Новая реальность состоит в том, что собственных това- ров становится все меньше, а на импортных лежит печать сегрегации — недоступности местному населению, исклю- ченному из состава «массового потребительского общества». И такие процедуры исключения оправдываются современ- ной либеральной пропагандой, которая применительно к вещам (товарам) говорит о едином открытом обществе, а применительно к людям — о сегрегированном мире, в кото- ром «негодные менталитета» становятся поводом для ис- ключения и дискриминации.
Как же нам оценивать свои национальные культурные особенности и свою ментальность после того, как их отмети- ли знаком исключенности? Можно, разумеется, и дальше за- ниматься самобичеванием, твердя, что «мы — рабы, а не они», но это уже дело откровенных мазохистов. Для тех, кто сохранил чувство собственного достоинства, положение ме- няется. В условиях, когда тебе отказывают в приеме в «хоро- шее общество», ссылаясь не на те характеристики, которые ты волен изжить в ходе воспитания и образования, а на та- кие, которые якобы делают тебя изначально недостойным усилий просвещения, тебе остается одно: полюбить в себе знаки этой исключительности и сделать символом достоин- ства.
Именно такие метаморфозы совсем недавно претерпело негритянское сознание в США. Первая, еще рабская или плебейская реакция на расовую дискриминацию со стороны белых господ — это сожаление по поводу своих расовых осо- бенностей, комплекс приниженности, желание стушеваться.
Искушение глобализмом 327
Но постепенно у негров вызревает другая реакция и другой тип культурного самоопределения: надо не ненавидеть в себе негра, а любить и культивировать его, воспринимать свою негритянскую сущность как знак причастности к чему-то высокому и подлинному, что хотят, но не могут отнять. И толь- ко когда американские негры поднялись до такого типа са- мосознания, белое общество среагировало адекватно: негры в самом деле получили известные привилегии и защитные квоты, имеющие целью внушить им, что Америка для них — родная страна, а не коварная мачеха.
Сегодня мы переживаем тот самый исторический мо- мент, когда уже вызрела адекватная реакция на известный поворот Запада Проект всемирной вестернизации кончился в тот самый момент, когда Запад решил, что современное модернизированное (индустриальное и постиндустриаль- ное) общество является монополией самого Запада или, в крайнем случае, еще и «нового Запада», построенного в Ази- атско-Тихоокеанском регионе. Как только остальным объ- явили, что их удел — пребывать в вечной резервации, отме- ченной печатью расовой исключенное™, перед ними встала дилемма: либо возненавидеть самих себя за эту исключен- ность, либо усмотреть в этой исключенное™ знак особого достоинства, заново реабилитировать и полюбить ее.
Именно здесь мы видим отправной пункт новейшей ре- волюции сознания, которую предстоит совершить одновре- менно и «третьему» и бывшему «второму миру». Та десоциали- зация и денационализация чувственности, которыми и знаме- новался разрыв вестернизированного индивида с собственной культурной традицией и выход его из системы национально- го консенсуса, теперь обнаруживают свою тупиковость. Вслед за этим открывается новый горизонт, связанный с новой со- циализацией этой чувственности. Вместо абстрактной телес- ности, откликающейся только на самые примитивные им- пульсы, ритмы и раздражители, идущие от всемирной «инду- стрии удовольствия», мы вновь обретаем тело как органы духа, обретаем чувственность, устремленную вверх, а не вниз, к примитивным вариантам животной инстинктивности.