Интертекстуальность как рабочее понятие практикующе- го политика предполагает постановку на месте реальных со- циальных референтов совокупности тщательно отбираемых

206 А. С. Панарин

цитат. Так, для подготовки эффективных технологий в рабо- те с электоратом последний классифицируется не в соответ- ствии с реальным многообразием его интересов, специфи- кой социального статуса и материального положения, а в со- ответствии с заранее подобранной текстовой структурой. Скажем, реально обездоленную и ограбленную часть населе- ния вы «реидентифицируете», заменив эту реальность одиоз- но воспринимаемым общественностью «коммунистическим текстом». Позаботьтесь о том, чтобы эти обездоленные гово- рили сами или, что надежнее, настойчиво говорили о них не в терминах социально-экономической реальности, а в сте- реотипных терминах уже скомпрометированного, «архаич- ного» текста. Пусть эти обездоленные побольше говорят не о своих поруганных правах и фактических злоупотреблениях, допущенных в отношении их властью, а о марксизме-лени- низме, диктатуре пролетариата, классовой борьбе, советском образе жизни и т.п. Поставьте на место электората умело ар- тикулированную текстуальность, реакцию на которую со стороны современной культуры и влиятельного обществен- ного мнения вы заранее можете просчитать, — и вы получае- те реванш политической технологии над действительностью. Точно так же вам надлежит действовать в отношении дейст- вий власти — если это ваша власть. Поменьше старайтесь ссылаться на конкретные практические результаты ее дея- тельности — вас могут уличить в подтасовках. Совсем другое дело, если действия власти и саму власть вам удалось подать как приемлемый и престижный демократический текст. Власть организует принятие в жизнь демократической кон- ституции, власть озабочена правами человека, власть вступает в партнерские отношения с Западом, власть строит рыночные отношения и т.п. Подчеркнутые лексемы означают манипу- лятивно значимые артикуляции «властного текста», позво- ляющие увлечь общественный политический дискурс в сто- рону от обескураживающих свидетельств опыта. Если вы уверены, что тот или иной текст получил легитимацию в культуре и обладает свойствами приемлемости, то достаточ- но представить действия власти как соответствующие данно-

Искушение глобализмом 207

Му тексту и как его озвучивание — и власть сама станет вос- приниматься как легитимная.

На долю реальной действительности останется всего лишь то, что у Жака Дерриды получило название «следа».

«След» — это глохнущее воспоминание, вытесняемое свежей наличностью сконструированного текста. Политика воспри- нимается как письмо, в котором есть «двусмысленное при- сутствие — отсутствие следа... исходная возможность всех тех альтернативных различий, которые прежняя «онто-тео- телеологоцентристская» эпоха считала изначальными и са- моподразумевающимися»31.

Здесь требуется ряд пояснений. Онтология и онтологи- ческая установка есть обращение к бытию в его первичности и автономности по отношению к нашему субъективному со- знанию, теоценризм означает веру в высшие ценности (по истокам своим — религиозные), телеоцентризм отражает веру в суверенного субъекта, ставящего перед собой цели и умеющего отвечать на вопрос «для чего?» или «во имя чего?», логоцентризм — веру в то, что действительность подчиняет- ся рационально познаваемым законам.

Постмодернизм онтологию подменяет семиологией — экраном языка, надежно и радикально отделяющим нас от сырого материала действительности, о котором никто из нас, растворенных в текстах культуры, ничего вразумительного сказать не в состоянии.

Не менее радикально ой расправляется и с высшими ценностями. В многотекстовой действительности, где текс- ты то и дело противоречат друг другу, мы давно уже отчая- лись не только выделить «истинный» текст среди огромного множества ложных, но даже отобрать желаемый нами текст, ибо сами наши желания слишком быстро меняются и мы уже не знаем, чего, собственно, мы по-настоящему желаем. Там, где нет центрального смыслового текста, не может быть и высших ценностей — есть только симультанные импульсы, спровоцированные мозаикой провоцирующих наше созна- ние текстов. Вместо былой цельности сознания, воодушев- ленного главной идеей и связанной с ней системой приори-

А. С. Панарин

тетов, мы постоянно ощущаем некоторый неудобный «за- зор», или диссонанс между текстами, мешающий нам с упое- нием отдаться чему бы то ни было — любовному чувству, чтению любимой книги, политической идеологии и т. д. Мы осуществляем деконструкцию, или деятельность различе- ния, остужающую наши чувства и пристрастия. «Различе- ние, — говорит Даррида, — это то, благодаря чему движение означивания оказывается возможным лишь тогда, когда каждый элемент, именуемый «наличным» и являющийся на сцене настоящего, соотносится с чем-то иным, нежели он сам, хранит в себе отголосок, порождаемый звучанием про- шлого элемента, и в то же время разрушается вибрацией соб- ственного отношения к элементу будущего...»32

«Различение» выступает одновременно и как яд, отрав- ляющий все наши чувства, и как противоядие от энтузиазма, который столько раз подводил нас в XX веке.

Подрыв позиций логоцентризма предполагает совсем иное отношение к действительности, чем то, к которому нас приучала классическая культура. Применительно к политике это наглядно выражается в контрасте между установками классического либерализма и нынешнего «либерального» постмодернизма.

Обратим внимание на то, сколько внимания уделяют со- временные политические технологии так называемому имидж- мейкерству — конструированию «нужного образа» политика. Классика требует, чтобы политик-депутат, член парламента, глава исполнительной власти и т.п. выполнял представи- тельские, или репрезентативные, функции, то есть озвучивал голос избирателя и представлял его интересы в системе влас- ти. Политик здесь — более или менее пассивный реципиент или, если угодно, чуткий медиум, улавливающий импульсы снизу, со стороны электората. Современный постмодернист- ский политик вступает не в репрезентативное, а в технологи- ческо-волюнтаристское отношение к окружающей среде. Отсюда — заботы о конструировании имиджа. Имидж — тонкая и двусмысленная социально-психологическая кон- струкция, относящаяся не к определенности объективного интереса, а к двусмысленности желания. Желание не только

Искушение глобализмом 209

Отличается подвижностью и гибкостью; главное в нем то, что оно открыто манипулированию и «желает» быть манипули- руемым. Психологии желания претит классическая прозрач- ность и рациональность — оно включает ту двусмыслен- ность, которая связана с ситуацией встречи соблазнителя и соблазняемого, желания которого пробуждаются в ответ на провокации соблазнителя. Вот почему имиджмейкеры так заботятся о харизме политика. С точки зрения классической рациональности харизма — одиозное понятие, ибо предпо- лагает отказ от ситуации взвешенного рационального выбора в пользу групповых аффектаций. Классического избирателя больше заботил не чарующий имидж политика, а его пред- ставительская надежность — верность полученному наказу. Сама теория рационального выбора предлагает остуженное сознание, четко осознающее свои интересы и покупающее политический товар не под впечатлением от его упаковки или дизайна, а по квалифицированным функциональным критериям. Современные модификации теории рациональ- ного выбора делают уступку манипулятивным практикам, различая первичные нужды, которые не подвержены мани- пуляциям со стороны рекламы, пропаганды и проч., и вто- ричные, по поводу которых потребитель готов более или ме- нее сознательно вступить в игру с профессиональными обо- льстителями.

Современная имиджология идет дальше по этому пути, стремясь смазать всякое различие между первичными (ре- альными) и спровоцированными потребностями, следуя в этом отношении установкам постмодернизма, требующего снять вопрос о «референте», то есть об объективной действи- тельности.

Сама политическая система в постмодернистской пара- дигме интерпретируется семиотически — как текст, не име- ющий одного, единственно правильного толкования. Как это контрастирует с прежним системно-функциональным подходом (Т. Парсонс), предполагающим строгую однознач- ность предписаний, ролей и функций! «Бюрократическая ра- циональность» М. Вебера также запрещала многозначность интерпретаций и предполагала механически точное претво-

А. С. Панарин