Порядок бытия»: граница между двумя миропониманиями

Современный иррационализм

Парадоксально то, что разрушение идеи порядка сегодня соседствует с постоянными рассуждениями о рациональности. Но на самом деле, если внимательно вглядеться, мы увидим растущий иррационализм во всех сферах. Множество крупнейших проектов и масштабных решений принимаются совершенно произвольно, не только без системного анализа и учета всех последствий, но просто импульсивно, под влиянием, например, меняющейся политической ситуации (не говоря уж о личной заинтересованности тех или иных кругов)[22]. Научно-технический прогресс, как уже сказано, оборачивается разрушением как физического и психического здоровья людей, так и окружающей природной среды. Но, более того, эта иррациональность проявляется и в духовной сфере, в трех внешне различных, но глубоко связанных и подпитывающих друг друга формах.

Вненаучный иррационализм. Исторически он связан с церковно-догматической позицией, когда истины религиозного откровения слишком резко и необоснованно противополагаются истинам науки и философии. Сегодня он проявляется в нетерпимости к любому инакомыслию, в том числе религиозному, и даже внутри собственной конфессии, что легко объяснить политическими и иными интересами церкви как социального института. Показательно, что и многие верующие активно поддерживают утверждение о противоположности веры и разума; об «освященности» именно слепой, нерассуждающей веры. Поражает также совершенно некритическая и иррациональная убежденность массы людей, что их религия лучше других, и что они вправе насильственно навязывать свои взгляды инакомыслящим, даже уничтожать их. Феномен движения ИГИЛ – очень показательный пример. За этим, судя по всему, стоят глубокие душевные расколы, неуверенность в себе, усталость от хаоса современной жизни и желание любой ценой обрести хотя бы иллюзию внутренней опоры и чисто сектантского, искусственного единства с другим людьми. Это снова показывает, насколько расшатаны в современном мире сами основы бытия, насколько зыбкой ощущает человек почву, на которой он стоит.

Кроме иррационализма религиозного, сегодня получил широкое распространение еще более опасный вид вненаучного иррационализма. Он выражается в невиданном ренессансе магии и псевдо-оккультных учений[23]. В наиболее примитивной форме магизм выражается в откровенно агрессивном сектанстве, неуважении к науке и любой рациональности, в отрицании истин и ценностей традиционных религий. Наглядными примерами являются секта Аум Сенрике и так называемая «дианетика» Р. Хаббарда. Но есть и более сложные проявления магизма, к которым сегодня тяготеет значительная часть современной интеллигенции, не удовлетворенной плоским материализмом. Здесь справедливо признается наличие идеально-духовной реальности (о чем мы еще будем дальше говорить), но снова отрицается духовная вертикаль, четкое разделение добра и зла, должного и не-должного. В итоге отрывки магических знаний и практик[24] оказываются подчиненными сугубо эгоистическим целям. Эти цели могут быть вполне земными — власть, деньги[25], слава, но могут быть и более тонкими, квази-духовными — например, достижение необычных состояний сознания, ярких переживаний, самоутверждения, ощущения превосходства над «массой». Эгоистические цели — это важнейший и первый признак отличия магизма от религиозного пути, как и от любого подлинного пути духовного восхождения личности. Вторым признаком можно считать искусственность всех магических практик, попытки насилия над природой, включая человеческую психику и сознание, — то есть, опять же, над «порядком бытия». Сегодня магизм активно и под разными именами внедряется и в психотерапию (например, нейролингвистическое программирование) и в политтехнологии, и даже в саму науку, — где его всегда можно отличить по этим признакам: насилие, искусственность, эгоистически-приземленные цели.

Научный иррационализм. Он также выражается в двух основных формах. Во-первых, это отрицание всех видов знания, кроме признанных в современной науке, и отрицание самой возможности сверхрациональной формы познания — трансцендентного (мистического) опыта. При этом игнорируется тот факт, что на него не только опирается вся религиозная практика и та линия в философии (как восточной, так и западной), которую мы предлагаем называть метафизикой всеединства[26], но он, по сути, лежит в основе всех великих научных открытий и озарений. В итоге наука замкнула себя на узкий, доступный только «усредненному индивиду» срез физической реальности. Неудивительно, что в официальной академической научной среде, как правило, замалчиваются или огульно отрицаются многократно проверенные факты, которые не могут быть объяснены в рамках традиционных научных представлений. Такая агрессивная защита узких предрассудков, даже если она проводится под знаменами науки, есть иррационализм в чистом виде.

Во-вторых, иррационализм в науке проявляется, как уже сказано, в форме своеобразной научной магии. Одной из причин этого являются общие негативные тенденции в образовании и в науке. Утрачивается фундаментальность, системность, широта и глубина знания. Множится число специалистов, которых уже нельзя назвать учеными: они знают лишь свою крайне узкую сферу, не имеют широкого образования, не владеют философским мышлением и не умеют оценить свои исследования с позиций Целого. Поэтому они не могут дать адекватную оценку многим опасным проектам, за которые самоуверенно берутся. Выдающийся русский философ В.С. Соловьев справедливо указывал: «Ложью называем мы такую мысль, которая берет исключительно одну какую-нибудь из частных сторон бытия и во имя ее отрицает все прочие...»[27]. Таким образом, узкое, частное знание этих специалистов, вышедшее за границы своей применимости или отрицающее то, что за его границами, — есть ложь. Поэтому сегодняшние промышленные и информационные технологии, — даже успешно работающие в своей области, но основанные на «законах части», — нередко ведут к расстройству и даже гибели целого. Так, современная техника, которая основана только на действии физических законов, приводит к разрушению целостных биогеоценозов. Бурное развитие информационных технологий ведет к серьезной дестабилизации человеческой психики как целостной системы: ведь жизнь нашего сознания не сводится к оперированию информацией, выраженной знаковыми структурами.

В рамках этого научного магизма наибольшие опасения вызывают биотехнологические опыты над геномом живых организмов, в том числе, человека, а также попытки создания «человека-киборга». Отметим, что в этом направлении хорошо видны противоречивость и алогизм, о которых мы говорили. Приведем лишь один пример. Так, широко известная биолог, нейрофизиолог Т.В. Черниговская, с одной стороны, развивает совершенно верный тезис о непосредственной (онтологической) информационной открытости сознания миру[28]. С другой стороны, в своих выступлениях она активно поддерживает создание человека-киборга, технологии сращивания мозга с компьютером и считает, что сегодняшние использование компьютерных сетей и устройств — первый шаг на этом пути, который принципиально расширил наше сознание. Но, во-первых, эти технические возможности никак не изменили самих по себе возможностей сознания, они лишь резко увеличили поток информации. Причем, в этом потоке — 90% информационного шума, что, скорее, «замусоривает» сознание, а не раздвигает его границы. Во-вторых, главное, — информационная открытость означает прямую связанность сознания с миром, о чем знали и что использовали все древние культуры. И тогда совершенно неясно, зачем снова изобретать искусственные технические «костыли» вместо развития этих естественных способностей, что и делалось давно в индийских школах йоги или в даосских монастырях Китая?

Более того, если рассматривать личность прежде всего как духовное существо, находящееся в многообразном тонко-информационном (идеальном) взаимодействии с миром, то можно представить, какой хаос все эти практики порождают в его сознании, а также и во всем организме — операции по пересадке органов животного в человеческий организм или по смене пола; изощренные формы информационного манипулирования сознанием и т.д. Все это, как уже сказано, по сути, есть та же черная магия, разве что во внешне благопристойном научном обрамлении, о чем предупреждали русские философы — П.А.Флоренский, С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев.

Философский иррационализм. Он достиг своего пика в уже упомянутой постмодернистской философии. В сущности, это даже не «философия», поскольку в ней нет ни мудрости, ни любви, а скорее общее разрушительное и болезненное умонастроение. Именно здесь наиболее откровенно ставится цель разрушить идею порядка бытия. Парадоксально, что постмодернизм оказывается близким к идеологии тоталитарных сект, так как логика и рацио в нем заклеймены как проявление «репрессивности», «тоталитарности». Следовательно, отрицаются и наука в ее классическом понимании (ведь в ее основе лежит признание незыблемых законов природы[29]), и человеческий разум, который эти законы не просто «конструирует», но познает; и культура, и образование. Разумеется, отрицаются и нравственные ценности и вместо них пропагандируются антиценности — патологии и аномалии как нечто оригинальное, воплощающее дух свободы. Целью жизни провозглашается умение свободно и иронично играть в разнообразные языковые конструкции (художественные, научные, оккультные, философские). В результате человеческое бытие оказывается без-основным и лишенным глубины; текучим и событийным, а потому глубоко бессмысленным.

К сожалению даже для многих специалистов эта идеология подменила собой классический взгляд на науку как на поиск истины, на выявление объективных внутренних структур, связей и закономерностей единого Целого. Такие специалисты смотрят на природу как на детский конструктор, из деталей которого можно по своей прихоти разбирать и снова собирать все, что нам заблагорассудится, включая самого человека. Вот показательный пример подобных рассуждений:

«Индивид... это агрегат, собранный из крупных микробиологических координирующих практик… Для научно-технического комплекса индивид — используемый ресурс, а попытки охранять его “святость” правом, морально-этическим комплексом — барьер для прогресса… Мы свободны двигаться в новые огромные территории компьютеризованных и созданных генными методами природных сфер обитания, где пределы задает лишь сила воображения»[30].

Возникает вопрос: что сближает три вида иррационализма?

Во-первых, это узость и субъективизм мышления. Мы имеем здесь дело, говоря языком великого Платона, с «пещерной религией», «пещерной наукой» и «пещерной философией», абсолютизирующими свои предрассудки. Во-вторых, это абсолютное бессердечие. Именно в бессердечии еще в начале века видел главную угрозу цивилизации русский философ И.А. Ильин. Он писал: «Современное человечество ... должно понять и убедиться, что ... культура без сердца есть не культура, а дурная "цивилизация", создающая гибельную технику и унизительную мучительную жизнь»[31]. И далее: «Мышление без сердца, — даже самое умное и изворотливое, — остается в конечном счете безразличным: ему все равно, за что ни взяться, что ни обдумать, что ни изучить. Оно оказывается бесчувственным, равнодушным, релятивистическим (все условно! Все относительно!), машинообразным, холодным и циничным... Его главный прием есть умственное разложение жизни, как бы умственная "вивисекция" живых явлений и существ»[32].

И, в-третьих, — повторим еще раз, — это отрицание порядка бытия, при котором мир неизбежно превращается в театр абсурда.

Голый король»

Но нет ли в господствующей сегодня деструктивной постмодернистской идеологии какой-то истины? Ведь она, вроде бы, опирается на определенные аргументы. Попробуем в них разобраться.

Первый аргумент связан с социально-исторической ситуацией. Сегодня человеческий мир представляется сложным, «нелинейным», противоречивым, — а это, как многим кажется, опровергает идею порядка. Идеология постмодернизма просто отражает эти изменения,

«…фиксирует и описывает те принципиальные сдвиги, которые наступили в самосознании европейской культуры под влиянием реалий XX века... Культурно-историческая ситуация современности внесла в атмосферу интеллектуальной жизни действительно новые, особые смыслы… К постмодерну надо отнестись серьезно — в том смысле, что он совершенно закономерен и идеально вписывается (в онтологическом смысле) в реалии современной цивилизации и культуры»[33].

Но это рассуждение грешит серьезными ошибками. Прежде всего, это придание статуса «объективных закономерностей» любым социокультурным процессам. Считается, что все происходящее в мире, — неизбежно и объективно, поэтому людям остается смириться и адаптироваться. Автор не замечает прямого противоречия: ведь как раз с постмодернистских позиций никаких объективных закономерностей не существует. Тогда почему «новые смыслы» имеют приоритет перед старыми, и зачем их принимать, тем более что они завтра же сменятся другими? Потом, если современная техногенно-потребительская цивилизация иррациональна и разрушительна, о чем мы писали выше, то ведь отсюда естественно следует разрушительность и иррациональность постмодерна, который в нее «идеально вписан»!

Но главное даже не в этом. Существуют ли в истории объективные законы — отдельный и дискуссионный вопрос. На наш взгляд, это мета-законы, сложное отражение мирового порядка в социальном бытии. Если это верно, то здесь должен действовать какой-то механизм естественного отбора, но уже на уровне цивилизаций. А именно: если наша свободная воля выбирает ложный путь, который не согласуется с мировым порядком, — человеческое сообщество будет постепенно деградировать и может исчезнуть с лица Земли[34]. А отсюда следует, что все социокультурные процессы и «новые смыслы» мы должны не слепо принимать и адаптироваться к ним, а оценивать как истинные или ложные. Масштабные кризисы во всех сферах — видимый знак нашего отклонения: расшатывается не только общество, но и природная основа нашего существования.

Второй довод постмодернистов связан, как уже было сказано, с резким изменением научной картины мира. Вот типичный пример:

«…Постмодернистской по духу является гипотеза И. Пригожина о нестабильности Вселенной, исходя из которой мир находится в неустойчивом равновесии, балансируя на грани порядка и хаоса. …. Следует назвать и фрактальную геометрию Б. Мандельброта… В общем для постнеклассической науки характерны отказ от господствовавшего представлении о мире как о ригидном универсуме, подчиненном сумме неизменных законов… и переход к его пониманию в качестве постоянно меняющейся, аморфной, многовариантной в своем развитии и бесконечно сложной реальности»[35].

Эти рассуждения — образец банального невежества: почему многовариантность и изменчивость означает «аморфность»? Почему наличие законов подразумевает «ригидный» универсум? И при чем здесь фрактальность, самая суть которой — именно порядок?

Но здесь видна еще более важная ошибка: узкая и однобокая интерпретация самого порядка. Порядок бытия столь же многомерен, динамичен и иерархичен, как и само бытие.Так что открытия естествознания как раз и доказывают высочайшую упорядоченность мироздания — но не примитивную, а, напротив, сложнейшую и пока еще трудно постижимую нашим человеческим разумом.

Добавим, что еще одним аспектом порядка — уже в самом познании — является сочетание открытости, т.е. вечного обновления и уточнения наших научных знаний и сохранения уже добытых относительных истин[36]. Если рассказать ученому-естественнику или ученому-практику об основных «истинах» постмодерна — у них это вызовет разве что ироническую усмешку. Например, можно себе представить реакцию специалиста-зоотехника на заявление, что нормы и состав кормления крупного рогатого скота – это «концептуальный конструкт его научного сознания». Он почти наверняка ответит, что несоответствие его субъективных знаний действительности вполне может обернуться смертью бедной коровы и потерей его личной научной репутации, и потому он, в отличие от безответственного философа-гуманитария, безусловно верит в объективные законы физиологии и сбалансированного питания.

Ну и, конечно, убедительным аргументом против постмодернистской идеологии, как мы уже говорили, является растущая иррациональность современной жизни. За последние десятилетия даже полезные и здравые идеи были искажены до полной противоположности, например, знаменитый лозунг «свобода, равенство, братство». Еще при разработке «Хартии прав человека» в середине ХХ века были живы остатки представлений о нормах нравственности, о естественных законах. Поэтому ее создателям явно не приходило в голову, что свободу можно трактовать как вседозволенность — разрушение семьи, организация кровавых шоу для детей, кощунственные действа в храме. Но вскоре массы решили: а почему нет? Ведь все в мире условно, а значит, все дозволено. Поразительную трансформацию претерпело и понятие равенства. Из равенства перед законом оно превратилось в насильственное уравнивание, нивелирование людей (их личностных качеств, интеллекта, культурных пристрастий) под предлогом «толерантности» и «политкорректности»[37]. Абсурдность этого ясна: с одной стороны, утверждается, что человеческие особенности, вкусы «равны» (в смысле: «ни одно не хуже другого»). А с другой стороны, намек на эти особенности почему-то воспринимается как оскорбление. Возьмем, например, запрет на «гендерные различия» — получается, что быть женщиной или мужчиной само по себе оскорбительно? И очень показательно, что любые попытки внести в этот абсурд хоть какую-то логику — агрессивно отвергаются. Возникает четкое ощущение, что мир прямым ходом движется к реализации одной из известных антиутопий — Брэдберри, Замятина или Оруэлла.

Конечно, на эту тему можно сказать еще очень многое, но, надеемся, что даже из этого поверхностного и беглого обзора ясна непродуманность аргументов апологетов постмодернистской «деконструкции». Король снова оказался голым.

Природа человека

Оппоненты часто возражают: если человечество выбрало сегодняшний цивилизационный путь, значит, другого выбора не было, значит, такова сама природа человека. Поскольку это огромная и сложная тема, выскажем лишь несколько тезисов.

Европейская мысль, отказавшись от древних представлений о человеке прежде всего как о духовном существе, попыталась создать свою, секуляризованную модель «разумного человека» и «разумного общества». При этом считалось, что надо лишь освободить людей от внешнего гнета, создать условия для полноценной социально-экономической жизни, и это гарантирует общественный прогресс и развитие личности. В этом русле сформировалась либерально-демократическая доктрина. Но эти иллюзии быстро развеялись. Вместо общества нравственных, активных и разумных граждан на сцену вышла «масса», о которой много писали в ХХ веке.

Можно вслед за Х. Ортегой-и-Гассетом охарактеризовать «человека массы» именно как бездуховное существо — лишенное идеалов, неспособное на служение чему-то высшему. «Человек массы» эгоистичен и индивидуалистичен, воспринимает мир как нечто внешнее, безразличное и предназначенное исключительно для его личного обустройства. Это печальное открытие стало называться «крахом проекта Просвещения». В итоге и сам цельный образ человека распался на множество плохо согласованных друг с другом моделей. При этом даже самый очевидный вопрос не получил ответа: почему люди такие разные? Почему одни — безликие и алчущие «люди массы», эгоисты и потребители, а другие — самоотверженные подвижники и борцы? Почему одни сострадательны и гуманны, другие — равнодушны и жестоки? Почему кто-то довольствуется низкопробными шоу, а кто-то тяготеет к высокой культуре?

Точнее, ответ был дан самый примитивный: все эти различия были квалифицированы не как добродетели и пороки, а как «личностная специфика»: если вы, скажем, глубоко религиозны, то попросту таковы ваши вкусы и личные качества, сформированные частью вашей биологической наследственностью, часть влиянием социальной среды, частью вашим чисто субъективным и произвольным (ситуационным, как сейчас модно говорить) выбором.

Поэтому сегодня наиболее популярен такой взгляд: никакой духовной природы у человека нет. Он просто «разумное животное», индивидуалист и потребитель, преследующий свои цели, прежде всего, телесные и материальные. Цели эти сталкиваются, общество строится на конкуренции, плюс к этому у людей разные мнения, вкусы, разные мировоззрения, и все они равноправны, ни одно не более истинно, чем другое. В итоге все человечество объединено лишь одним: необходимостью сосуществовать вместе на крохотном земном шарике. Поэтому надо как-то приспособиться и не мешать друг другу (отсюда и «толерантность»). Конфликты при этом неизбежны, но надо попытаться решать их без особой крови.

Вот, по сути, и весь итог долгих исканий. Итог, прямо скажем, не вдохновляющий.

Но самое печальное, что и он недостижим. Конфликты и взаимное непонимание лишь нарастают, причем, во всех сферах: и в геополитической, и в экономической, и в идейной. И это неизбежно, так как, во-первых, господствует эгоистически-конкурентная идеология. Во-вторых, даже если люди «садятся за стол переговоров», то у них нет никаких критериев: кто прав, кто заблуждается? Многие авторы уповают на совершенствование правовой системы, но, как верно пишет Дж. Грей, право — это отражение чьих-то представлений (конкретных групп, этносов и даже личностей). И поэтому правовая система постоянно меняется, отражая то одни, то другие интересы и снова вызывая несогласия и конфликты. Другие до сих пор верят в «незыблемые законы рынка», в то, что «свободная конкуренция» сама по себе регулирует общественное бытие, хотя вся практика давно уже это опровергает. Мы об этом еще будем говорить в следующих разделах.

Выйти из этого тупика можно лишьвернувшись к древним идеям оединой— прежде всего, духовной!— природе человека, вписанной в мировой порядок бытия, и о его свободной воле, которая выбирает свой путь — саморазвития или же саморазрушения. Отсюда ясно, что речь не может идти о неразборчивой «толерантности». Надо четко понимать, что есть равноценные (взаимодополняющие, взаимообогащающие)различия, естественное и живительное многообразие (пола, расы, национальности, культурных традиций), — а есть совсем иное: непримиримые противоречия, несовместимость верха и низа, позитивного и негативного, лжи и истины, красоты и безобразия. И принимая и поддерживая первое, — необходимо изживать ложь, безобразие и порок, бороться против них. И это не просто субъективное «бинарное мышление»,как многие считают, а характеристика самого мирового бытия, куда лишь человеческая воля привносит зло.

Теперь напомним еще один важнейший момент: глубинная человеческая основа, «природа человека» не проявляется «автоматически» (как наивно полагали и в чем обманулись философы-просветители). Ее можно образно назвать «зерном духа», которое надо прорастить личными усилиями, самому вырастить из себя Человека. Это также древнейшая идея, которая отразилась в философских и религиозных системах в модели «двух Я».

Низшее, эмпирическое «я» (то есть наша привычная личность) — это как бы сырой материал, руда со множеством ненужных примесей, из которой только еще предстоит выплавить благородный металл. Высшее же Я — то лучшее и высшее что сейчас есть в данном конкретном человеке, — его личный «золотой слиток», выплавленный на данный момент его усилиями, стремлением к идеалу. Или же, если больше нравится аналогия с зерном, — это тот росток, который мы на данный момент смогли вырастить.

Иногда приходится слышать вопрос: «почему этот голос духа не звучит в нашем сознании автоматически»? Но в этом случае каковы были бы наши заслуги? В чем бы проявлялось достоинство и благородство, упорство и мужество, чуткость и тонкость и все прочие нравственные качества, которые и придают человеку его духовную красоту? Мы превратились бы в роботов с заложенной программой развития.

Отсюда ясно, что сегодняшний цивилизационный путь, который был объявлен «закономерным и неизбежным», есть просто результат духовной стагнации общества и, соответственно, ложного выбора. Точнее, не одного какого-либо выбора как акта, а постепенно нарастающего крена, уклона от оптимального пути развития. И задан этот крен не абстрактным «человечеством» а финансовой/властной псевдоэлитой с помощью целого арсенала средств, от прямой силы до манипулятивных технологий, подчиняющих сознание запуганных или равнодушных обывателей.

Но очевидно, что человечество состоит отнюдь не только из псевдоэлиты и «массы». На протяжении всей истории псевдоэлите противостояла подлинная элита — религиозные подвижники, бескорыстные общественные деятели, гении науки и искусства; а «массе» — хоть и существенно меньшая, но устойчивая «прослойка» активных, нравственных и неравнодушных людей. Соответственно, в то время как обыватели пассивно подчинялись силе или, еще хуже, обману, слепо подхватывая навязанные им лозунги, — думающее и неравнодушное меньшинство сознательно ориентировалось на цели и ценности подлинной духовной элиты и вместе с ней утверждало их в жизни, не давая человечеству деградировать.

Все сказанное подтверждается, во-первых, тем, что путь, ведущий цивилизацию к гибели, не может быть «закономерным», — а в этой печальной оценке сходятся сегодня самые разные авторы. Во-вторых, тем, что тупиковость сегодняшней ситуации начинает проникать и в сознание правящей элиты[38]. И, в-третьих, растущим во всем мире сопротивлением людей негативным и опасным тенденциям, то есть пробуждением в них голоса собственной духовной природы. Все это дает основания верить, что нынешний кризис станет не последним актом человеческой истории, а именно переломным этапом, когда вновь утвердится идея «порядка бытия» и иерархии ценностей и целей существования, а место финансовых и политических лидеров займут подлинные лидеры, духовные вожди человечества.

Культура и анти-культура

Как известно, сегодня существует множество определений культуры. Самое широкое определяет ее как все, созданное человеком, в противоположность природе: сферы быта, техники, экономики, социальных и властных отношений и институтов. Более узкое определение относит к культуре, в первую очередь, те идеальные цели, ценности, смыслы, которые, как считается, человек привносит в свое бытие и в бытие мира, как бы одухотворяя, «оживляя» и «символизируя» его, а также все устойчивые культурные формы, созданные на этой основе: язык, национальные традиции, социокультурные идеалы и нормы деятельности, все виды искусства.

Но показательно, что сегодняшняя философия культуры, как правило, оставляет в стороне важнейшие вопросы, например: что вообще заставляет человека одухотворять и окультуривать мир, вносить в бытие ценности и смыслы? И не правильнее ли сказать, что человек не вносит, а открывает смыслы, которые укоренены в Универсуме? Можно ли оценивать сами культурные явления по каким-то единым критериям? То есть отличать культуру от ее имитаций и откровенно антикультурных человеческих творений и действий?

Последние вопросы особенно актуальны сегодня. Ведь любой нормальный человек (да и общество в целом) чувствует необходимость оценить происходящее вокруг него, выработать свою позицию. Например, как относиться к сектам или к так называемым молодежным субкультурам, или к той же «гей-культуре»? Как оценивать различные «перфомансы» и прочие «изыски» так называемого современного искусства? Правильно ли позволять детям слушать какофонию, именуемую сегодня музыкой? Нередко у человека возникает интуитивное отторжение таких явлений, но он не может подкрепить свою интуицию аргументами, тем более что сегодня сознание множества людей (особенно как раз специалистов!) заражено настоящим страхом оценок. Ведь оценивая что-то как ложное, безобразное или вредное — мы опираемся на понятия истины, красоты, пользы, которыепрямо запрещенынам либерально-постмодернистской идеологией.

Приведем еще одну простую аналогию. Представим, что медицина встала бы на позицию подобного плюрализма, то есть принципиально отказалась бы от дихотомий «норма–патология»[53], «полезно–вредно» и от самой оценки «здоров–болен». То есть считала бы все болезни различными «формами самопроявления организма», полностью равноправными со здоровьем. И не назначала никакого лечения, «предоставляя выбор» самому больному. Или представим себе машиниста пассажирского поезда, для которого нет никаких жестких технических предписаний и запретов; вверили бы мы ему свою жизнь и жизнь близких?

Но ведь именно такая позиция уже второй век активно насаждается в культуре. И если мы прекрасно понимаем необходимость поддерживать здоровье нашего физического тела, то не менее важно поддерживать здоровое «тело культуры». А для того этого опять же надо признать, что есть норма и патология, истина и ложь, прекрасное и безобразное, допустимое и недопустимое. То есть как для тела, так и для духа есть то, что укрепляет и питает его, — и то, что разрушает и отравляет.

И с этой точки зрения следует четко зафиксировать наличие сферы подлинной культуры и разрушительной анти-культуры (можно еще выделить сферу а-культуры, которая является относительно нейтральной по своим установкам и социально-духовным следствиям)[54]. Например, большинство так называемых «молодежных субкультур» можно однозначно отнести к анти-культуре. Во-первых, они основаны, как правило, на психологически ложных мотивах: обособиться, отгородиться от «мира взрослых» и в то же время привлечь к себе внимание; уйти от труда и борьбы реальной жизни в мир иллюзий; самоутвердиться не путем реальных достижений, а мнимыми и часто опасными «подвигами» и т.д. Конечно, трудно за это винить самих подростков. Как справедливо считают здравомыслящие психологи и социологи, эти ложные мотивы порождены нашим больным обществом.

Подлинная культура — та, что устремляет человека к бесконечному познанию истины, добра и красоты. Соответственно, она помогает сформировать в себе высшие устремления и выработать адекватные критерии оценки себя и окружающих. Антикультура— это имитация культуры, где культивируются самые примитивные физиологические потребности, а еще чаще искусственно созданные, спровоцированные, удовлетворение которых несет прямой вред физическому и психическому здоровью человека[55]. Здесь утверждается сознательный или бессознательный отказ от мирового порядка, а в крайней форме — прямое противодействие ему. Кончается это всегда и везде одинаково — физическим нездоровьем и/или патологической изломанностью души, а то и личными жизненными трагедиями.

Исследований, касающихся тяжелых психофизиологических последствий от «продуктов» масс-культуры, не счесть, но они игнорируются: ведь это сфера рынка, на этом зарабатывают деньги (мы далее еще будем говорить о рыночной идеологии). Ведь для рынка нужен массовый потребитель и как можно менее затратный товар — а производить и распространять примитивные продукты масс-культуры намного выгоднее. Ну, а для того, чтобы они пользовались спросом, очевидно необходимо «снизить планку» духовного развития общества; утвердить идею о том, что между высокой культурой и масс-культурой нет никакой разницы, что это дело личного вкуса, и что любые оценки здесь вообще недопустимы. Это известные и простые манипулятивные приемы, но удивляет то, что на них попадаются не только сами «потребители», но и множество современных деятелей культуры.

На самом деле тяготение к высокой культуре — это показатель не субъективного «вкуса», а нормального развития человеческой личности. И наоборот: если у человека нет этого тяготения, если он довольствуется низкопробной масс-культурой, то это означает неразвитость важнейших аспектов его личности. Это, по сути, такая же патология, как отсутствие одного из органов тела или общая разбалансированность организма.

Но, в отличие от физического органа, духовную тягу можно и нужно пробудить, и это пробуждение составляет суть просвещения — буквально: внесения в душу света высокой культуры, под влиянием которого, как под лучами солнечного света, и начинают прорастать ростки нашей истинно человеческой природы. Это и есть жизненная задача любого человека, а, следовательно, и общества в целом. По большому счету, для этого и существует государство. И можно отметить интересный момент: когда в государстве уделялось серьезное внимание высокой культуре, одновременно начинали упорядочиваться и экономическая, и политическая, и даже семейная жизнь людей. Мы специально анализировали подобные эпохи в уже упоминавшейся монографии «Скрижали метаистории» и потому отсылаем к ней заинтересованного читателя.

Что такое искусство?

Так назывался известный труд Л. Толстого, который в свое время вызвал резкую критику, но в то же время большой интерес. Если буквально в двух словах выразить его главные идеи, то они следующие. Во-первых, искусство — это то, что «заражает» людей, передает переживания творца, его восприятие и видение мира. Во-вторых, искусство может быть созидательным и разрушительным для человека и общества, в зависимости от того, чем именно оно «заражает».

Эту простую, но, в общем, верную схему можно несколько развернуть.

Прежде всего, искусство — это особого рода познание человека и мира. В отличие от научного познания, оно гораздо более непосредственно, целостно и интуитивно[57]. Это познание-переживание, познание-видение. Оно дает нам не абстрактную схему мира, как наука, а в некотором смысле сам живой мир; художник как бы вкладывает кусочек реальности прямо в нашу душу. При этом, что особенно важно, этот кусочек реальности — не фотография; он осмыслен и преломлен художником, обогащен его опытом. Именно поэтому искусство ничем не заменимо; оно почти безгранично раздвигает горизонты нашего личного опыта.

Но это относится лишь к подлинному искусству. Как и в культуре в целом, в этой сфере можно выделить анти-искусство, а также квази-искусство, его имитацию, лишенную печати таланта. На последнем не стоит останавливаться, но попробуем выделить некоторые критерии отличия искусства от анти-искусства.

Здесь прежде всего вспоминается давний спор о том, должно ли искусство отображать только «высокое и прекрасное»? Сторонники такого подхода апеллируют к возвышающей, просвещающей роли искусства. Но этот довод все же однобок. Оппоненты справедливо указывали, что в мире есть зло и вряд ли достойно человека закрыть на него глаза, уклониться от борьбы. Поэтому искусство должно показывать и темные, трагические стороны жизни. Более того, — показывать с такой силой, чтобы встряхнуть спокойных и благополучных, вызвать катарсис, сопереживание, пробудить и к состраданию, и к борьбе.

Но вот здесь и проходит первая демаркационная линия — в ответе на вопрос: для чего именно художник берется изображать зло? Если для пробуждения в человеке сострадания, готовности действовать против зла — это одно. А если показ зла и грязи становится самоцелью — совсем другое. К этому виду «творчества» можно отнести и бандитские сериалы, и патологические перфомансы и многое другое. Нередко приходится слышать: «но ведь это и есть правда жизни». Но почему безобразие и зло — пр