Глава двадцать четвертая 4 страница

До меня донесся сдавленный смешок, и четверо матросов посмотрели на меня с нескрываемым любопытством.

- Дилан Уоллэс, значит? Наш вербовщик? - сказал один из них. - Он отправил сюда двоих из нас. И что же ты умеешь, парниша?

- Мистер Уоллес счел меня полезным для команды, - ответил я, надеясь, что хотя бы говорил более убедительно, чем чувствовал себя на самом деле.

- Как у тебя со зрением? - поинтересовался он.

- Хорошо.

- Высоты боишься?

Я наконец понял, на что они намекали. Матросы указали мне на мачту, где можно было разглядеть крохотную площадку для обзора.

- Я думаю, что мистер Уоллэс хотел бы, чтобы я был палубным матросом.

Вообще он сказал «офицером», но этого я говорить не собирался. Я был молодым и нервным, а не тупым.

- Хм, а шить ты умеешь, парень?

Они явно насмехались надо мной.

- А как шитье связано с каперством? - огрызнулся я, хотя обстоятельства явно к этому не предрасполагали.

- Палубный матрос должен уметь шить, парень, - раздался голос еще кого-то из членов команды. Как и у других, его волосы были затянуты в косу, а из-под рубашки на руках и груди были видны татуировки. - А еще он должен уметь вязать узлы. Ты умеешь вязать узлы?

- Этому всему я могу научиться.

Я смотрел на корабль, на паруса, аккуратно перевязанные веревками, на медные орудия, видневшиеся из-под оружейной палубы. Я видел себя, как одного из матросов, сидящих на ведрах вместо стульев, с лицом, загоревшим под другим солнцем, с глазами, светившимися обещаниями опасностей и приключений. Я видел себя обитателем корабля.

- Тебе ко многому еще нужно будет привыкнуть, - сказал мне матрос. - Например, очищать корпус корабля от ракушек, замазывать щели в лодках смолой.

- А морской болезни у тебя нет? - полюбопытствовал другой матрос. - Сможешь не проблеваться на палубу, когда корабль будет качаться на высоких волнах или бороться с ураганными ветрами?

- Думаю, что смогу, - ответил я, добавив немного злости голосу. - В любом случае, мистер Уоллэс не поэтому счел меня ценным дополнением для команды.

Они обменялись настороженными взглядами. Атмосфера переменилась.

- Н-да? И почему же наш вербовщик счел тебя, как ты выразился, «ценным дополнением»? - спросил матрос в штанах из парусины, лениво покачивая ногами.

- Он видел меня в бою и подумал, что я буду полезным бойцом.

- Бойцом, значит? - матрос встал.

- Именно.

- Что ж, у тебя будет куча возможностей проявить себя в этом деле. И начнем завтра. Может, я и сам в этом поучаствую, хм?

- Что значит «завтра»? - спросил я.

Матрос вновь сел и вернулся к игре.

- Завтра, когда мы отправимся в путь.

- Мне сказали, что мы отбываем сегодня.

- Мы отбываем завтра, парень. Капитана еще нет. А завтра - так первым делом.

Я оставил их, прекрасно понимая, что только что обзавелся первыми врагами на корабле. Но у меня еще

было время, чтобы все исправить. Я сел на лошадь и отправился домой.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я поскакал домой, в Хазертон. Почему? Наверное, сказать им, что мне жаль. Наверное, хотел им всё объяснить. В конце концов, я был их сыном. Возможно, отец узнал бы во мне частичку себя и тогда простил меня.

Там, на главной дороге, торопясь попасть домой, я понял, что больше всего на свете хотел, чтобы он простил меня. И он, и мать.

Неудивительно, что, отвлеченный мыслями, я был неосторожен.

Я уже подъезжал к дому, к месту, где деревья образовывали собой узкий проход, когда заметил какое-то движение в изгороди. Я остановился и прислушался. Когда живешь в деревне, ты учишься улавливать изменения. И что-то изменилось. Сверху раздался резкий свист - так мог звучать только предупредительный сигнал, и одновременно я увидел движение впереди, только на этот раз оно было во дворе нашей фермы.

Мое сердце бешено заколотилось. Я пришпорил коня и поскакал во двор. В то же мгновение я разглядел огонь от факела. Не лампы, а факела. Такого, который используют, чтобы что-нибудь поджечь. И в то же время я увидел бежавших людей, и света от факела хватило, чтобы разглядеть, что они были в капюшонах.

- Эй, - крикнул я. И чтобы разбудить мать и отца, и чтобы спугнуть незваных гостей.

- Эй, - крикнул я ещё раз.

И тут я увидел, как по воздуху, описывая дугу, пролетел зажженный факел, оставляя за собой

оранжевый след на фоне темного ночного неба, и, рассыпая во все стороны искры, приземлился на соломенную крышу нашего дома. Солома была сухой, очень сухой. Летом мы старались время от времени её промачивать, потому что риск пожара был довольно высок, но всегда находились дела поважнее, и навскидку скажу, что в тот раз прошло больше недели, потому что крыша вспыхнула мгновенно.

Я увидел еще людей, троих, может, четверых. Как только я въехал во двор и остановился, на меня налетел кто-то со стороны, его руки схватились за мою одежду, и меня стащили с лошади.

Я тяжело ударился оземь, отчего у меня перехватило дыхание. Рядом были разбросаны камни для построения стены. Оружие. Затем, закрывая собой луну, надо мной возвысилась фигура, в капюшоне, как и остальные. Прежде, чем я успел среагировать, он на мгновенье задержался, и мне показалось, что я уловил дрожь ткани капюшона от его тяжелого дыхания, а затем последовал удар кулаком в лицо. Я задергался, и его второй удар пришелся по шее. Позади него появилась еще одна фигура, и я уловил блеск стали. Зная, что бессилен что-либо сделать, я приготовился к смерти. Но тот первый остановил новоприбывшего, пролаяв «Нет». Это спасло меня от удара клинка, но не от побоев, и чей-то сапог два раза ударил меня по животу.

Сапог... Я узнал этот сапог.

Он вернулся ещё раз, а затем ещё, пока наконец это не прекратилось, и напавший на меня сплюнул и убежал. Я накрыл руками побитые места на животе, перевернулся и закашлялся. Тьма угрожала поглотить

меня. Возможно, я бы позволил этому случиться. Мысль о том, чтобы провалиться в забвение, казалось такой привлекательной. Чтобы вместе с сознанием ушла и боль. Просто отправила меня в будущее.

Я помню звуки убегающих шагов нападавших. Крики, который я не мог разобрать. Беспокойное блеяние овец.

Но нет. Я был жив, не так ли? Я чуть не познакомился со сталью, но получил второй шанс, и это стоило того, чтобы не лишаться сознания. Нужно было спасти родителей, и уже тогда я знал, что заставлю виновных за это людей заплатить. Обладатель этих сапог пожалеет, что не убил меня, когда у него была такая возможность. В этом я не сомневался.

Я с трудом встал на ноги. По двору фермы расползся дым от огня, подобно туману с берега реки. Один из сараев уже горел. Дом тоже. Нужно было разбудить их, нужно было разбудить мать и отца.

Грязь вокруг меня залилась рыжеватым отсветом от огня. Пока я поднимался, до меня донесся стук лошадиных копыт, и я, развернувшись, увидел нескольких всадников. Они скакали прочь от нашей фермы - их работа была сделана, место уже было охвачено огнем. Я схватил с земли камень и хотел замахнуться в одного из всадников, но у меня были задачи поважнее. Со стоном, частично из-за боли, частично из-за усилий, я кинул камень в верхнее окно дома.

Я целился верно, и я молил бога, чтобы этого было достаточно, чтобы разбудить родителей. Дым от

пожара стал плотным, пламя ревело, словно выбралось из ада. В сарае, сгорая заживо, громко блеяли овцы.

И вот они показались у дверей. Отец, с матерью на руках, пробирался сквозь пламя. Его лицо было решительным, а глаза ничего не говорили. Всё, о чём он мог думать, это спасти свою жену. Он вынес мать из-под огня и аккуратно положил ее на землю, недалеко от того места, где стоял я. Потом он выпрямился и, как и я, беспомощно смотрел, как горит ферма. Мы поспешили к сараю, но истошное блеяние овец к тому времени уже стихло - наш скот, отцовский заработок, погиб. И тогда я увидел то, чего не видел никогда в жизни - там, при отблесках пожара, с раскрасневшимся лицом, плакал мой отец.

- Отец, - я протянул к нему руку, но он зло отдернул плечо, и когда он повернулся ко мне, я увидел следы слез на его почерневшем от копоти лице. Он трясся от сдерживаемого гнева. Казалось, он прилагал все усилия до последнего, чтобы не потерять контроль над собой и не сорваться. Чтобы не сорваться на меня.

- Яд. Вот что ты такое, - сказал он сквозь сжатые зубы, - яд. Ты рушишь нашу жизнь.

- Отец...

- Убирайся отсюда, - бросил он мне. - Убирайся отсюда, и никогда больше не показывайся мне на глаза.

Мать попыталась как-то возразить, но, пока никто не расстроился еще сильнее – пока я никого не расстроил еще сильнее – я сел на коня и ускакал.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Промчавшись в ночи в бешенстве и с разбитым сердцем, я свернул на дорогу в город и остановился у «Старой дубинки», где все и началось. Я проковылял внутрь, придерживая руку у больной груди. Мое лицо все еще ныло после побоев.

Все в таверне мигом умолкли. Я был в центре внимания.

- Мне нужен Том Кобли и его пронырливый сынок, - выговорил я, тяжело дыша и сверля всех взглядом исподлобья. - Они были здесь?

От меня отвернулись, вжав головы в плечи.

- Здесь не ищут проблем, - сказал из-за барной стойки Джек, хозяин трактира. - Ты тут и так наломал нам дров до конца жизни, спасибо тебе большое, Эдвард Кенуей.

Он произнес «спасибо тебе большое» так, будто это было одно слово. Спасиботебебольшое.

- Ты узнаешь, что такое настощие проблемы, если укрываешь Коблей, - предупредил я и прошагал к стойке, за которой он потянулся к висевшей на гвозде сабле, о существовании которой я знал. Я добрался до туда первым, вытянулся одним рывком, из-за которого заострилась боль в животе, но все же вцепился руками в саблю и выхватил ее из ножен одним ловким движением.

Джек не успел среагировать, все произошло слишком быстро. В один миг он только хотел достать до оружия, и в следующую - то самое оружие уже было приставлено лезвием к его горлу, спасиботебебольшое.

Свет в помещении едва горел. Огонь дрожал в камине, украшая стены плясавшими тенями. Посетители следили за мной, внимательно сузив глаза.

- Теперь говори, - произнес я, повернув лезвие у горла Джека, и тот вздрогнул, - были ли здесь сегодня Кобли?

- А ты не должен был этой ночью отчалить на «Императоре»?

Ответил не Джек, а кто-то другой. Кто-то, кого в полутьме я не мог разглядеть, и чей голос я не мог узнать.

- Да, но мне повезло, что мои планы изменились. Иначе бы мои мать и отец сгорели заживо в своей постели. - Я заговорил громче. - Вы этого хотели? Все вы? Потому что так бы оно и случилось. Вы знали об этом?

В таверне стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает волос. Из темноты на меня смотрели глаза мужчин, с которыми я пил и дрался, и женщин, с которыми я спал. У них были свои секреты. Они будут хранить их и дальше.

Снаружи донесся грохот и лязг подъехавшей телеги, и этот звук никто не оставил без внимания. Напряжение в таверне изменилось. Это могли быть Кобли. Вероятно, чтобы сделать себе алиби. Я вывел Джека из-за стойки и направил его к входной двери, все еще держа саблю у горла.

- Держите язык за зубами, - предупредил я присутствующих, - держите свой язык за чертовыми зубами, и горло Джека не продырявится. Я пришел только за тем, кто принес факел на ферму моего отца.

Снаружи послышались голоса. Среди них я узнал Тома Кобли. Я встал за дверью как только она открылась, прячась за Джеком, в шею которого упирался кончик сабли, как за щитом. Тишина была настолько гробовая, что входившая троица заметила ее мгновенно, но среагировала слишком медленно, чтобы понять, что было что-то не так.

Когда они зашли, я услышал грудной хохот, затихавший на губах Кобли, и увидел пару сапог, которые я узнал ранее - они принадлежали Джулиану. И тогда я вышел из-за двери и пронзил его саблей.

Следовало убить меня, когда был шанс. Я попрошу написать это на моей могильной плите.

Джулиан, застрявший в дверном проеме, встал и округлил глаза, сначала глядя на саблю, вонзенную в его грудь, затем на меня. Последним, что он увидел в своей жизни, был его убийца. Последним, что он сказал, были брызги крови, брызнувшие из его горла мне в лицо. Это был не последний человек, которого я убил. Напротив - первый.

- Том! Это Кенуэй! - послышался крик из толпы, но в нем вряд ли была необходимость даже для такого тупицы, как Том Кобли.

Глаза Джулиана остекленели, и свет в них погас. Он соскользнул с моей сабли и рухнул на пол, как последний пьяница. За ним с открытыми ртами, будто увидев приведение, стояли Том Кобли и его сын Сет. Все планы утонуть в кружках выпивки и нахвалиться о том, как они гульнули этой ночью, забылись, когда эта парочка бросилась бежать.

Им на радость потратив драгоценные секунды на то, чтобы перешагнуть через тело Джулиана, я бросился в ночную темень. Сет поскользнулся на грязи и силился подняться, в то время как Том, не остановившись, чтобы помочь сыну, погнал по главной дороге со всей дури, направляясь к фермерскому дому напротив. В следующий миг я уже склонился над Сетом с той же окровавленной саблей в руках, и собрался сделать его вторым, кого мне придется убить. В конце концов, мои руки уже были в крови, и, говорили, что это первое убийство дается тяжелее всего. Не окажу ли я миру милость, избавив его от Сета Кобли?

Но нет. Существовало еще милосердие. А кроме него - и сомнение. Был шанс - небольшой, но шанс - что Сета могло и не быть на ферме.

Я ударил эфесом сабли по его затылку и был вознагражден криком боли и возмущения. Затем он упал - я надеялся, что от потери сознания - в грязь, и я промчался мимо него, работая руками и ногами со всей силы, в погоне за Томом.

Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что у меня не было доказательств против того, что на ферме не было и Тома. Но я просто знал. Я просто знал.

Пересекая дорогу, он с опаской посмотрел назад, затем обеими руками уцепился за верхний край каменной стены и броском перевалился через нее. Увидев меня, он тихо и испуганно заскулил, и я понял, что хотя он и был довольно шустрым для своих лет (я не сомневался, что страх придавал ему скорости), я его уже догонял его. Я перебросил саблю из одной руки в другую, чтобы перескочить через стену, затем

приземлился на ноги по ту сторону и продолжил погоню.

Я был достаточно близок, чтобы учуять вонь Кобли, но он добрался до надворной постройки и скрылся из виду. Я услышал, как кто-то наступил на камень неподалеку, будто во дворе присутствовал кто-то третий, и подумал, что это мог быть Сет. Или хозяин фермы. Или, может быть, один из выпивох «Старой дубинки». Мне некогда было раздумывать над этим: мои мысли были сосредоточены на поимке Тома Кобли.

Я пригнулся у стены флигеля и прислушался. Где бы не находился Том Кобли, он застыл. Я взглянул направо и налево и увидел только фермерские сооружения, темными блоками высившиеся в серой ночи. Я услышал случайное блеяние козы и шум насекомых. В окне таверны по другую сторону дороги горел свет, но в ней было тихо.

Потом, в почти угнетающей тишине послышался хруст гравия с другой стороны здания. Он стоял там, выжидая, что я необдуманно наброшусь оттуда.

Я обдумал наши позиции. Он ожидал, что я появлюсь из-за угла. Поэтому я подкрался с противоположной стороны настолько бесшумно, насколько это было возможно. Я вздрогнул, неосторожно ступив сапогом на камни, звук от которых, как я надеялся, утонул в тишине. Я тихо прошел вдоль стены и, прислушавшись, остановился за углом. Если я был прав, Том Кобли поджидал меня с другой стороны. Если я был не прав, то в моем животе мог оказаться кинжал.

Я затаил дыхание и осторожно выглянул из-за угла.

Я рассудил верно. Кобли был там, у дальнего конца стены. Он стоял спиной ко мне, в его руке сверкнул нож. Он был легкой приманкой, карауля меня вот-так. Я мог за три шага добраться до него и вонзить свое лезвие в его хребет, - и все это быстрее, чем он успел бы пернуть.

Но он был нужен мне живым. Я должен был узнать, кто сопровождал его. Кем был тот высокий человек с перстнем, которому удалось помешать Джулиану убить меня?

Поэтому я нейтрализовал его. Ну, не столько его, сколько его руку. Отрубив ее.

Или по крайней мере, я попытался. Я был неопытным фехтовальщиком, и это было очевидно, но, возможно, тупость лезвия тоже сыграла свою роль. Во всяком случае, я нацелился на предплечье Кобли, ухватившись за саблю двумя руками. Я разрезал его рукав и вонзил лезвие глубоко в руку, но мне не удалось ее отрубить. Хотя бы я добился того, что он уронил оружие.

Кобли закричал и отступил. Он схватился за раненую руку, кровь из которой омыла стены флигеля и грязь под ним. В тот же момент я уловил какое-то движение в темноте и вспомнил звук, который я счел за возможный знак постороннего присутствия. Было слишком поздно. В лунном свете тени породили фигуру, и я увидел равнодушный взгляд из-под капюшона. Рабочие одежды и сапоги были почему-то слишком чистыми.

Бедняга Том Кобли. Он не мог этого предвидеть. Он практически насадил себя на лезвие незнакомца. Новоприбывший вонзил саблю в его спину до самой грудной клетки, и лезвие выглянуло из плоти омытым в крови. Кобли опустил на него взгляд, пробормотал свои последние слова, и его тело соскользнуло с сабли и шумно упало в пыль, когда незнакомец вытащил лезвие.

Есть такая поговорка, да? «Враг моего врага - мой друг». Звучит она примерно так. Но для этого правила нередки исключения, и в моем случае оно воплотилось в человеке в капюшоне и с окровавленной саблей. Моя шея все еще болела от следа его кольца, а лицо - от его кулаков. Я не мог понять, почему он убил Тома Кобли, и не очень это меня интересовало. Я сделал выпад вперед с воинским кличем, и лезвия наших мечей колокольным звоном нарушили ночную тишину.

Он легко парировал удар. Раз. Два. Не успел я сделать рывок, как мне пришлось уже отступать, неуклюже и неумело защищая себя. Я сказал, что был неопытным фехтовальщиком? Да я не был фехтовальщиком вообще. С не меньшим успехом я мог орудовать дубинкой или палицей. Его сабля со свистом глубоко ранила мою руку. Сначала я почувствовал тепло крови, потекшей вниз по бицепсу и намочившей рукав, а затем - как силы начали покидать руку, державшую оружие. Мы не боролись. Больше - нет. Он играл со мной. Играл со мной, чтобы потом убить.

- Покажись, - задыхаясь, произнес я, но он не ответил. Я понял, что он услышал меня только по отблеску улыбающихся из-под капюшона глаз. Обманутый дугой, описанной его саблей, я не успел - и

не немного не успел, а сильно не успел - защититься от удара, нанесшего вторую рану.

Он снова попал. Снова. Со временем я понял, что он нанес порезы с точностью медика - достаточные, чтобы причинить боль, но не чтобы мгновенно обездвижить меня. Но определенно достаточные, чтобы обезоружить. В конце концов, я не почувствовал, как оружие выскользнуло из пальцев. Я просто услышал, как оно упал на землю, и увидел, как оно лежало в пыли и крови, вытекавшей на него прямо из раны.

Пожалуй, я ожидал, что он снимет капюшон. Но он его не снял. Вместо этого он, приложив кончик сабли под мой подбородок, жестом руки указал, чтобы я сел на колени.

- Ты не очень-то хорошо знаешь меня, незнакомец, если думаешь, что я умру, стоя на коленях, - сказал я ему, чувствуя себя удивительно спокойно перед лицом поражения и смерти. - Если тебе все равно, то я бы предпочел стоять.

- Ты не сегодня встретишь свой конец, - сказал он глубоким и ровным тоном. - Мне тебя жаль. Но вот, что я тебе скажу. Если «Император» не уплывет с тобой завтра утром, эта ночь станет началом конца для любого, носящего фамилию Кенуэй. Исчезни с первым светом, и никто не тронет твоих мать и отца. Но если этот корабль отчалит без тебя, то они пострадают. Вы все пострадаете. Я ясно выражаюсь?

- Не соизволите сказать, кто мои милосердные враги? - спросил я.

- Не соизволю. Знай только, что существуют силы в этом мире куда более могущественные, чем ты можешь себе представить, Эдвард Кенуей. Этой ночью ты увидел их в деле. Ты пострадал от их рук. Да наступит этому сейчас конец. Не возвращайся на эту землю. А теперь, Эдвард Кенуэй, ты сядешь на колени.

Промелькнула сабля, и ее гарда ударила меня в висок.

Когда я очнулся, я был уже на борту «Императора».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По крайней мере, я думал, что был на «Императоре». Я искренне на это надеялся. С больной головой я вылез из койки, но стоило мне вытащить сапоги, как меня откинуло в сторону.

Недолгий полет завершился ударом по лицу. Некоторое время я мог лишь стонать от боли, пытаясь понять, какого черта я чувствовал себя таким пьяным, хотя не помнил, чтобы я пил. Ну и, конечно, я не был действительно пьян.

Но если я не пил, почему пол подо мной просто ходил ходуном, накреняясь то в одну сторону, то в другую? Я подождал некоторое время, надеясь, что качка прекратится, пока не осознал, что заканчиваться она не собиралась.

Мои ноги то и дело неустойчиво танцевали и месили древесные опилки, а руки были расправлены, как у человека, пытавшегося устоять на бревне. Тело все еще ныло от побоев, но мне уже становилось лучше.

Следующим, что я почувствовал, был запах. Хотя нет, не «запах», а самая настоящая вонь.

Боже ж ты мой, как же сильно воняло помесью дерьма, мочи и морской воды. Позже я узнал, что этот запах можно было встретить лишь на нижних палубах, так же, как некоторые запахи можно было встретить лишь в определенных тавернах или в лавках мясников. Но что действительно пугало, так это то, насколько быстро ты привыкал к этим запахам.

Это был людской запах, а команда «Императора» насчитывала человек. И если вся эта толпа не занималась работой, вися на такелажных канатах или

толпясь на камбузе, то они мирно посапывали на оружейной палубе, либо в койках, подобных моей.

Я слышал, как кто-то из матросов хихикнул во тьме, когда корабль вновь тряхнуло, из-за чего меня отбросило сначала на деревянную подпорку, а затем на мачту напротив. Так вот что они подразумевали под «морской болезнью». Мне нужно было привыкнуть к непрекращающейся морской качке.

- Это «Император»? - поинтересовался я у хихикающей тьмы.

Скрип досок корабля. К этому тоже надо было привыкнуть, как к качке и вони.

- Ну дык, а где ж еще? - пришел незамедлительный ответ.

- Я новичок на корабле, - сказал я, держась за балку так, будто от этого зависела моя жизнь.

- Да неужели? - тьма вновь нагло захихикала.

- Мы далеко отплыли?

- Уже день, как плывем. Тебя сюда притащили не то уснувшим, не то вырубившимся. По-моему, ты слегка перебрал.

- Есть немного, - ответил я, не ослабляя своей хватки на балке. Мои мысли вернулись к прошлому дню, но это напоминало расчесывание едва зажившей раны. Слишком быстро. Надо осознать произошедшее, встретиться лицом к лицу с чувством вины и написать письма (которые, как мне подло напомнил разум, я бы не смог написать, если бы Кэролайн не обучила меня грамоте). Но всему этому надо было чуть-чуть подождать.

Сзади послышался мучительный скрежет. Развернувшись, я прищурился в полутьме, и, когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел кабестан. Сверху донеслись топот ног и крики мужчин, работавших на верхней палубе. Кабестан страдальчески заскрипел и повернулся.

- Тащи, - раздался крик сверху. - Та-ащи!

Несмотря на все пережитое, от этих криков я вновь почувствовал себя маленьким удивленным мальчиком.

Я осмотрелся. По обе стороны расположились ряды пушек. Их стволы тускло поблескивали в темноте. С другой стороны палубы виднелась веревочная лестница, свисавшая с квадрата, излучавшего дневной свет. Туда я и направился и, забравшись наверх, оказался на шканцах.

Скоро я выяснил, как остальные члены экипажа справлялись с морской качкой. Они не только одеждой отличались от рабочих на суше - короткие куртки, рубашки в клетку, длинные парусиновые штаны - но и походкой. Казалось, они всем телом передвигались вместе с кораблем, руководствуясь исключительно инстинктом. Первую пару дней волны под нами то и дело перебрасывали меня от мачты к подпорке, и мне пришлось привыкнуть к смеху, доносившемуся всегда, когда я снова, раз за разом, падал на палубу. Но вскоре, как раз когда я привык к запаху на нижних палубах, к постоянному скрипу корпуса, к мысли, что от воды меня отделяло только несколько древесных досок и слой смолы с паклей, которыми заделали дыры, я научился ходить вместе с волнами и «Императором». Вскоре я тоже ходил, как любой другой член экипажа.

Мои товарищи по кораблю, все до единого, были орехово-коричневого цвета. У них были морщинистые и обветренные лица, кожа некоторых мужчин постарше напоминала растаявший воск свечи. Со скрытными и настороженными взглядами, последние были в основном молчаливы.

Большинство носили платки или косынки, небрежно повязанные вокруг шеи, они ходили с наколотыми татуировками и отращенными бородами, на их ушах висели золотые серьги. Товарищи по кораблю постарше, те, что с обветренными лицами, напоминавшими растаявшие свечи, были всего лишь лет на десять старше меня. Как я вскоре выяснил, моряки прибыли из самых разных уголков: Лондон, Шотландия, Уэст-Кантри. Многие из нас, примерно треть, были чернокожими; некоторые из них были беглыми рабами, нашедшими свободу на море, где и капитан, и члены экипажа обращались с ними, как с равными - или скорее, где и капитан, и члены экипажа обращались с ними одинаково по-скотски. Среди членов экипажа были и мужчины из американских колоний - из Бостона, Чарльстона, Ньюпорта, Нью-Йорка и Сейлема. Большинство постоянно держали при себе оружие: сабли, кинжалы, кремневые пистолеты. Как я потом узнал, по причине того, что выстрел из первого мог обернуться осечкой из-за отсырения пороха, они всегда носили с собой хотя бы второй пистолет.

Они любили выпить рома, они были невероятно грубы в выражениях, особенно когда речь шла о женщинах, и им ужасно нравилось рвать глотки в

спорах. Но ничто не объединяло их так, как это делал устав капитана.

Он был шотландцем. Капитан Александр Долзелл. Много важничал и редко улыбался. Ему нравилось соблюдать устав корабля, но куда больше удовольствия он получал, напоминая нам о нем. Он, стоя на ахтердеке и положив руки на поручни, любил предупреждать нас, пока мы толпились, собранные на шканцах, основной палубе и баке, что любой, кто уснет при исполнении долга будет облит смолой и посыпан перьями. И что любой мужчина, которого застали с другим мужчиной будет наказан кастрацией. И что было запрещено мочиться в балласт. (Конечно, как я уже тебе сказал, это правило я позаимствовал для своей команды.)

Но я все же был новичком, свежей кровью. На этом этапе моей карьеры о нарушении правил я не мог и помыслить.

Скоро я свыкся с темпом жизни на море. Я научился сохранять равновесие на корабле, запомнил, какой частью корабля пользоваться в зависимости от ветра, и наловчился есть с локтями на столе, которыми я удерживал тарелку, чтобы она не ускользала. Меня назначали на наблюдательный пункт или в дозор, и так и проходили мои дни. Я научился измерять глубину вод на поверхности и постиг азы навигации. Моими наставниками были члены экипажа, которые - когда не бахвалились сказками о том, как они сражались с испанцами - жутко любили делиться крупицами мудрости мореходства: «Красный закат - к хорошей погоде. Красный восход - быть погодной невзгоде».

Погода. Ветра. Мы были их рабами. Когда погода была плохой, обычно веселая атмосфера на корабле сменялась мрачной озабоченностью. Штормовые ветра превращали обыкновенное дело - держать корабль на плаву - в вопрос жизни и смерти. В такие дни ели мы урывками, в перерывах между поддержанием курса, латанием корпуса и откачкой воды. И всё это делалось с тихим сосредоточенным отчаянием людей, занятых спасением собственной жизни.

Такие дни были физически утомительными, опустошающими. Мне не давали спать, отправляли карабкаться по вантам или приставляли к помпам под палубой, где я и урывал короткие мгновенья сна, свернувшись клубочком у корпуса корабля.

Затем погода налаживалась, и жизнь продолжалась. Я смотрел, как проводили свои дни более опытные матросы - как они пьянствовали, играли и путались с женщинами, и понимал, насколько относительно скромными были мои собственные похождения в Бристоле. Я вспоминал тех парней, которых я встречал в тавернах Уэст-Кантри, считавшими себя матёрыми пьяницами и дебоширами. Если б они видели моих товарищей в деле! Драки возникали на пустом месте. В одно мгновение. Обнажались ножи. Проливалась кровь. За первый месяц на море я услышал больше хруста костей чем за предыдущие семнадцать лет моей жизни. А не забывай, ведь я рос в Свонси и Бристоле.

Но какими бы ярыми ни были эти драки, они гасли так же внезапно, как и разгорались. Мужчины, которые мгновение назад держали ножи у горла друг другу, мирились, похлопав по спине. Хлопки эти

казались столь же жесткими, что и удары в драке пару секунд назад, но желаемого эффекта достигали. Согласно правилам, все конфликты следовало завершать на берегу дуэлью, саблями или на пистолетах. Конечно, этого никто не хотел. Ссора - это одно дело, умереть - совсем другое. Поэтому драки заканчивались так же быстро, как начинались. Гнев вспыхивал и угасал.

Поэтому мало кто на корабле враждовал по-настоящему. Просто мне не повезло, что нашелся тот, кто точил зуб на меня.