Глава двадцать четвертая 7 страница
бы леденящими душу не были, не шли ни в какое сравнение с пронзительными воплями, разносившимися тем перепачканным сажей полднем.
Мне, как и нескольким другим счастливчикам, повезло, что моих ран было недостаточно, чтобы вызвать их интерес, и я поплыл к берегу. В один момент меня ошеломила проплывавшая мимо акула, которая к счастью была слишком привлечена безумным пиром, чтобы остановиться. Мои ноги, казалось, зацепились за корягу, по ощущениям похожую на плавник, и я молился, чтобы крови, которая вытекала в воду, не хватило, чтобы отбить ее любопытство прочь от сытной приманки вдалеке. Жестоко и иронично, что на тех, кто был ранен сильнее, напали в первую очередь.
Я говорю «напали». Ты знаешь, что я имею в виду. Их съели. Поглотили. Я понятия не имею, сколько людей выжило после сражения. Но я точно могу сказать, что большинство стало пищей для акул. Я же благополучно доплыл до берега мыса Буэна-Виста, на котором я свалился, переполненный облегчением и усталый, и если бы суша не была целиком из песка, я бы наверняка поцеловал ее.
Моя шляпа пропала. Моя любимая треуголка, которую я носил, будучи мужчиной и мальчиком. Чего я не знал в тот момент, конечно же, так это того, что это был мой первый шаг к отбрасыванию прошлого, к прощанию с моей старой жизнью. Более того, при мне еще была моя сабля, и если бы мне было дано выбрать между потерей шляпы или сабли...
И вот, спустя некоторое время, в течение которого я благодарил свою счастливую звезду и слышал
затихающие крики издалека, я повернулся на спину и услышал что-то слева от себя.
Это был стон. Потянувшись, я увидел, что его обладателем был ассасин в робе. Он лег отдохнуть невдалеке от меня, и ему повезло, очень-очень повезло, что его не съели акулы, потому что, когда он перевернулся на спину, он оставил на песке багровый след. От обрывистого и учащенного дыхания его грудь вздымалась и опускалась, и он, лежа на спине, коснулся рукой живота. Его очевидно раненого живота.
- Понравилась водичка? - смеясь, спросил я.
Что-то во всей этой ситуации показалось мне забавным. Даже спустя столько лет на море во мне осталось что-то от бристольского задиры, который не мог не разрядить обстановку, какой бы напряженной она не казалась. Он проигнорировал меня. Или, во всяком случае, проигнорировал мое замечание.
- Гавана, - простонал он. - Мне нужно в Гавану.
Я снова просиял улыбкой.
- Ну, я просто построю новый корабль, всего-то.
- Я заплачу, - произнес он сквозь стиснутые зубы. - Вы, пираты, за этим же охотитесь? Тысячу реалов.
Это привлекло мое внимание.
- Говори.
- Ты поможешь или нет? - требовательно спросил он.
Один из нас был тяжело ранен, и это был не я. Я встал, чтобы осмотреть его, проверить робу, в которой предположительно был спрятан его клинок. Мне понравился вид этого клинка. Мне казалось, что
человек, вооруженный таким клинком, мог пойти далеко, особенно в моей профессии. Давай не забывать, что до того, как склад с порохом на моем корабле взлетел на воздух, этот самый человек собирался применить этот самый клинок на мне. Можешь считать меня жестоким и безжалостным. Но, пожалуйста, пойми, что в такой ситуации человек должен делать все необходимое для выживания, и стоит запомнить урок: если ты стоишь на палубе горящего корабля и собираешься нанести удар, то закончи начатое.
Урок номер два: если начатое завершить все же не удалось, то лучше не ожидать помощи от намеченной цели.
И урок номер три: если ты все равно просишь намеченную жертву о помощи, то лучше не начинай ее злить.
Учитывая все эти причины, пожалуйста, не суди меня. Я прошу тебя понять, почему я пялился на него так хладнокровно.
- При тебе же нет этих денег сейчас, да?
Он в ответ бросил на меня взгляд, который в какой-то миг можно было назвать прожигающим. Затем, за секунду, быстрее, чем я мог того ожидать - или хотя бы представить - он вытащил карманный пистолет и навел дуло на мой живот. Не столько вид оружейного ствола, сколько шок заставил меня попятиться, и я, сделав несколько шагов назад, упал.
- Чертовы пираты, - прорычал он сквозь стиснутые зубы.
Я увидел, как палец надавил на курок. Я услышал, как ударил молоток пистолета, и закрыл глаза в ожидании выстрела.
Но он не раздался. Конечно, не раздался. В этом человеке действительно было что-то не от мира сего - его грациозность, его скорость, его одеяние, его выбор оружия - но он был все же простым смертным, и ни один смертный не в силах повелевать морем. Даже этот не смог уберечь порох от намокания.
Урок номер четыре: если ты проигнорируешь урок номер один, номер два и номер три, лучше не наводить пистолет с влажным порохом.
Утратив преимущество, убийца развернулся, помчался прямиком к границе леса, одной рукой все еще придерживая раненый живот, а другой отгораживаясь от растительности подлесья, на которую он наскочил, и пропал из виду. Какое-то мгновение я просто стоял там, не веря в собственное везение: был бы я кошкой, тогда бы я уже истратил три свои жизни из девяти, и все за день.
Не раздумывая - ну, может, чуть-чуть раздумывая, потому что, в конце концов, я видел его в деле, и, раненый или нет, он был опасен - я кинулся за ним в погоню. У него было то, что я хотел. Тот скрытый клинок.
Я услышал, как он шумно пробивался сквозь джунгли впереди меня и, не обращая внимания на ветки, плетьми полосовавшие мое лицо, я погнался за ним. Я потянулся, чтобы не дать толстому зеленому листу размером с банджо ударить меня по лицу, и увидел на нем кровавый отпечаток руки. Прекрасно. Я
был на верном пути. Издали зашумели встревоженные птицы, устремившись сквозь сени деревьев наверху. Мне едва ли стоило беспокоиться о том, чтобы не потерять его: все джунгли тряслись от его неловких движений. Грациозность, казалось, пропала в неуклюжей борьбе за выживание.
- Убью, если последуешь за мной, - донеслось спереди.
В этом я сомневался. Насколько я понимал, дни, когда он убивал, подошли к концу.
Так и оказалось. Я добрался до поляны, на которой он стоял, полусогнувшись от боли в животе. Он пытался решить, каким путем продолжить бег, но, услышав, как я выбрался из леса, обернулся ко мне лицом. Обернулся медленно и болезненно, как старик, ослабленный болью в животе.
Что-то от его гордости вернулось, и слабая борьба зажглась в его глазах, когда раздался тихий скрежет, и из его правого рукава показался клинок, сверкавший в сумерках поляны.
Меня осенило, что этот клинок, должно быть, внушал страх врагам, а внушить страх врагу - все равно что одержать полпобеды. Заставь кого-либо бояться себя - вот в чем ключ. К несчастью, вместе с его днями, когда он убивал, к концу подошла и способность пугать противников. Даже с робой, с капюшоном и клинком. На нем, изможденном и сгорбленном от боли, они выглядели как дешевое тряпье. Я не получил удовольствия, когда убил его, и вероятно он не заслуживал смерти. Наш капитан был жестоким и беспощадным человеком, он любил пороть плетью.
Любил так сильно, что на эту работу назначал себя. Ему нравилось, как он говорил, «делать из мужа губернатора собственного острова», что другими словами было высадкой людей на необитаемой остров. Смерть нашего капитана никто не станет оплакивать, кроме его матери. Что бы у него не было на уме, человек в робе оказал миру милость.
Но он собирался убить и меня. Урок номер один гласит, что если уж собрался кого убить, то доделай это до конца.
Уверен, он, умирая, знал об этом.
Затем я обшарил его вещи, и, да, тело было все еще теплым. И нет, я не горжусь этим, но, пожалуйста, не забывай, что я был - и это не изменилось - пиратом. И вот я обшарил его вещи. Из-под робы я вынул сумку.
«Хм-м, - подумал я. - Тайное сокровище».
Но когда я вытряхнул ее, чтобы солнце могло подсушить содержимое, я увидел... в общем, не сокровище. Там был странный куб, сделанный из хрусталя, с отверстием с одной стороны, похожим, пожалуй, на орнамент. (Позже я узнаю, что это, конечно, и посмеюсь над собой, за то, что принял это за простой орнамент). Я отложил некоторые карты вместе с распечатанным письмом, которое, как я понимал по мере чтения, было ключом от всего, что я хотел от таинственного убийцы.
Сеньор Дункан Уолпол,
Я принимаю ваше щедрейшее предложение и с нетерпением жду вашего прибытия.
Если вы действительно обладаете информацией, которую мы жаждем получить, то у нас есть средства, чтобы щедро вас вознаградить.
И хотя я не знаю вашего лица, я верю, что мне удастся узнать одеяния, которым ваш тайный Орден придал дурную славу.
Вследствие этого, приходите в Гавану как можно скорее и верьте, что вас встретят, как Брата. Это будет великая честь – наконец встретиться с вами, сеньор; закрепить лицо за вашим именем и пожать вам руку, называя вас другом. Ваша поддержка нашей тайной и благороднейшей цели вызывает симпатии.
Ваш скромнейший слуга,
Губернатора Лауреано Торрес-и-Айяла.
Я прочитал письмо дважды. Затем и в третий раз на всякий случай.
«Губернатор Торрес, Гавана, значит?» - подумал я.
«Щедро вас вознаградить», значит?
Начал созревать план.
Я похоронил сеньора Дункана Уолпола. Я должен был ему хотя бы это. Он покинул этот мир таким же, как и прибыл в него - голым, потому что мне нужны были его одежды, чтобы исполнить свою уловку, и его роба пришлась мне к лицу. Она превосходно сидела, и мой облик подходил задумке.
Исполнить роль по этой задумке было совсем другим разговором. Человек, которого я изображал? Что ж, я уже сказал о той ауре, что окружала его. Когда я прикрепил скрытый клинок к предплечью и попытался извлечь его, подобно Уолполу... в общем, ничего не произошло. Я попытался припомнить, как
он это делал, и повторить за ним. Легкое движение кисти. Что-то необычное, очевидно, чтобы клинок не запускался невзначай. Я слегка двинул кистью. Согнул руку. Подергал пальцами. И все впустую. Клинок упрямо сидел в гнезде. Он выглядел и красиво, и устрашающе, но от него не было толку, если он не работал.
Что мне оставалось делать? Носить его дальше и продолжить попытки? Надеяться, что я случайно разгадаю его тайну? Что-то мне подсказывало, что нет. Мне казалось, что этому клинку сопутствуют тайные знания. Если его обнаружат при мне, он меня выдаст.
Скрепя сердце я отбросил его, а затем обратился к могиле, подготовленной для моей жертвы.
- Мистер Уолпол, - сказал я, - заберем же твою награду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я наткнулся на них на берегу мыса Буэна-Виста следующим утром: шхуна на якоре у пристани, лодки, перетащенные на сушу, и разгруженные ящики, которые притащили на берег, где их сложили, причем либо подавленного вида люди, которые сидели на песке со связанными руками, либо, возможно, скучавшие английские солдаты, надзиравшие над ними. Когда я прибыл туда, третья лодка входила в док, из которой вылезло еще больше солдат, приставленных следить за пленными.
Я не был уверен, зачем этих людей связали. Они вот уж точно не были похожи на пиратов. Скорее уж на торговцев. В любом случае, когда показалась следующая гребная лодка, я собрался все разузнать.
- Капитан отправился в Кингстон, - сказал один из солдат. Как и остальные, он носил треуголку, камзол, а в руках его был мушкет. - Мы должны конфисковать корабль этого увальня и отправиться следом.
Вот значит как. Англичане захотели себе корабль. Они сами-то были не лучше пиратов.
Торговцы любили поесть почти так же сильно, как выпить. Поэтому им было свойственно полнеть. Один из пленных, тем не менее, был еще румянее и пухлее, чем его компаньоны. Это и был тот «увалень», о котором говорили англичане, его, как он потом представится, звали Стид Боннет, и, услышав слово «Кингстон», он вздрогнул и приподнял голову, которая только что была обращена к песку, и, судя по выражению лица, он гадал, как оказался в таком положении и как выберется из этой ситуации.
- Нет, нет, - сказал он, - нам надо в Гавану. Я просто торговец...
- Заткнись, чертов пират! - ответил рассерженный солдат, пнув носком песок в лицо бедняги.
- Сэр, - сжался тот, - моя команда и я просто поставили корабль на якорь, чтобы набрать воды и запасов.
Затем, по каким-то причинам, ясным только им одним, компаньоны Стида Боннета выбрали этот момент, чтобы сбежать. Или попытаться сбежать. Со все еще связанными руками, они поднялись на ноги и, прихрамывая, помчались к границе леса, где скрывался я, наблюдая за происходящим. В тот же момент солдаты, заметив побег, подняли мушкеты.
Пули попадали в деревья возле меня, и я увидел, как один из торговцев свалился на брызги крови и собственных мозгов. Другой тяжело упал с криком. Тем временем один из солдат направил дуло ружья на голову Боннета.
- Назови хотя бы одну причину, по которой я не должен продырявить твой череп, - рявкнул он.
Бедный старина Боннет, обвиненный в пиратстве, терявший корабль и находившийся в секундах от стального шарика в мозгу. Он сделал то, что мог человек в его положении. Она начал заикаться, невнятно бормотать что-то. Возможно даже, что он обмочился.
- Эм... эм...
Я вытащил свою саблю и выскочил из-за линии леса, спиной к солнцу. Солдат раскрыл рот. Вот уж не знаю, на что я был похож, в струящейся робе и
размахивающий саблей, но этого было достаточно, чтобы человек с ружьем замер на секунду. На секунду, которая стоила ему жизни.
Я нанес удар снизу вверх, раскрыв его камзол и выпустив его кишки на песок, и, не прерывая движение, развернулся вокруг и пересек лезвием горло другому солдату, стоявшему рядом. Двое умерли в мгновение ока, и третий собирался присоединиться к ним, когда я пронзил его саблей. И он соскользнул с нее и умер, кряхтя, на песке. Я вытащил кинжал из-за пояса другой рукой, воткнул его в глаз четвертого, и он упал на спину с криком от шока, кровь хлестала из-под рукояти, торчащей из его лица, пачкая зубы, пока он кричал.
Все солдаты израсходовали свои патроны на сбежавших торговцев, и хотя они не затянули с перезарядкой, им все равно было далеко до фехтовальщика. В этом-то и дело с солдатами Короны. Они слишком полагаются на свои мушкеты, которые идеально подходят для борьбы с туземками, но которые теряют свою эффективность в ближнем бою с драчуном, который научился своему ремеслу в тавернах Бристоля.
Следующий еще наводил мушкет, когда я расправился с ним двумя решительными ударами. Последний из солдат был первым, кому удалось выстрелить. Я услышал, как пуля пролетела мимо моего носа, и меня будто громом поразило. Я дико рубил его по руке, пока тот не выронил мушкет и не упал на колени, моля о пощаде с поднятой рукой, и я заставил его замолчать концом сабли в его горле. Он упал с булькающим звуком, его кровь залила песок
вокруг. Я стоял над его телом, и мои плечи приподнимались, пока я пытался отдышаться. Мне было жарко в робе, но я знал, что справился хорошо. Когда Боннет отблагодарил меня, сказав: «Боже правый, сэр, вы спасли меня. Чрезмерно благодарен!», он обращался уже не к Эдварду Кенуею, парню с фермы из Бристоля. Я начал с белого листа. Я стал Дунканом Уолполом.
***
Выяснилось, что Стид Боннет не только потерял свой экипаж, но еще и не обладал навыками мореплавания. Я спас его корабль от конфискации англичанами, но, в сущности, я присвоил его сам. Нас объединяло, по крайней мере, одно: мы оба направлялись в Гавану. Его корабль был быстр, а сам он - болтлив, но это была приятная компания, и вот мы отправились вместе во взаимовыгодном партнерстве - хотя бы на время.
Ведя судно, я расспрашивал его о себе. Я узнал, что он был богатым, но ветреным человеком, очевидно влекомый более, скажем так, сомнительными методами добычи денег. Как минимум он постоянно спрашивал о пиратах.
- Большинство промышляют в Наветренном проливе между Кубой и Эспаньолой, - сказал я ему и старался подавить улыбку, стоя у руля его шхуны.
Он добавил:
- Мне не стоит беспокоиться о том, что пираты могут устроить мне засаду, правда. Мой корабль мал, и у меня нет ничего особенно ценного. Сахарный
тростник и прибыль от него. Меласса, ром, все в таком духе.
Я посмеялся, вспомнив о своей команде.
- Нет такого пирата, который бы воздержался от бочонка рома.
Порт Гаваны был тихим местом, окруженным зеленым лесом и высокими пальмовыми деревьями с сочными листьями, которые мягко взмахивали на бризе, приветствуя нас, пока наша шхуна заплывала в порт. В самом городе стояли здания из белого камня и с крышами из красного шифера, выцветшие на солнце и поврежденные ветром, которые выглядели неопрятно и потрепанно.
Мы пришвартовались, и Боннет принялся за свое дело, помогая поддерживать дружелюбные связи с нашими бывшими врагами - испанцами. И делал он это освященным веками дипломатическим методом - продавал им вещи.
Он, казалось, знал город, поэтому, чем выдвигаться в одиночку, я решил подождать, пока его дипломатическая миссия подойдет к концу, а затем согласился сопроводить его к трактиру. Пока мы добирались дотуда, я - старый я, который Эдвард Кенуей - понял, что он даже предвкушал оказаться в таверне. Его уже томила жажда.
Но я вовсе не желал выпить, и я размышлял над этим, пока мы шли по Гаване, петляя мимо горожан, которые спешили по залитым солнцем улицам, и наблюдаемые подозрительным людом, которые с прищуром глядели на нас с порогов. Я всего-то присвоил чужое имя и одежду, но мне казалось, будто
мне даровали второй шанс стать... ну... человеком. Будто Эдвард Кенуей был пробной ролью, из которой я мог извлечь ошибки. Дункан Уолпол станет человеком, которым я всегда хотел быть.
Мы дошли до трактира. Таверны из прошлого Эдварда были темными местами с низкими потолками и тенями, которые скакали и плясали на стенах, где мужчины, сидели, склонившись над пивными кружками, и подозрительно говорили, едва шевеля губами. Здесь, под кубинским солнцем сияла открытая таверна, битком набитая моряками, мускулистыми и с огрубевшей кожей на лицах от месяцев, проведенных на море, портовыми торговцами - друзьями Боннета, разумеется - и местными: мужчинами и детьми, державшими горстки фруктов на продажу, и женщинами, пытавшимися продать себя.
Когда я занял место в ожидании Боннета, который пропал, чтобы встретиться со своим человеком, на меня исподлобья взглянул грязный, пьяный палубный моряк. Возможно, ему не нравился один мой вид - после Блейни я привык к такому - или, может, он был сторонником справедливости, который неодобрительно отнесся к тому, что я отхлебнул эля уснувшего пьяницы.
- Я могу тебе чем-то помочь, друг? - спросил я, чуть опустив край кружки.
Матрос причмокнул.
- Забавно встретить валлийца глубоко в стране даго, - невнятно сказал тот. - Я сам англичанин, жду своего часа, пока следующая война не призовет меня к исполнению службы.
Я скривил рот в улыбке.
- Ну и счастливчик же этот король Георг, да? С таким-то засранцем, несущим его флаг.
Тот аж сплюнул.
- Эй, лодырь, - сказал он. На его губах заблестела слюна, когда он, вытянувшись вперед, выдохнул на меня кислый запас пойла недельной давности. - Я ж тебя видел раньше, да? Ты ж дружбан тех пиратов в Нассау, иль нет?
Я замер и бросил взгляд в сторону Боннета, стоявшего спиной ко мне, а затем осмотрелся вокруг. Не было похоже, что кто-то услышал. Я не взял в счет пьянчугу рядом со мной.
Он подался вперед, еще ближе к моему лицу.
- Это ты же? Это...
Его голос стал раздаваться громче. Пара моряков за столом неподалеку покосились в нашу сторону.
- Это ты, так ведь? - Он почти сошел на крик.
Я встал, схватил его, корчащегося, из-за стола и швырнул к стене.
- Заткни свою пасть, пока я не всадил в нее пулю. Понятно?
Моряк неопределенно взглянул на меня. Если он и услышал меня, то не подал виду.
Вместо этого он, прищурившись, сфокусировал зрение и сказал:
- Эдвард - тебя же так звать?
Дерьмо.
Самый надежный способ заткнуть трепача в тавернах Гаваны - это удар ножом поперек горла.
Другие способы включают в себя удар коленом в пах и метод, который выбрал я. Я ударил лбом в лицо, и его дальнейшие слова скончались на смертном одре сломанных зубов; моряк соскользнул на пол и не шелохнулся.
- Ты, ублюдок, - услышал я сзади и, обернувшись, увидел второго краснолицего моряка. Я расправил руки. Эй, я не хочу проблем.
Но этого было недостаточно, чтобы предотвратить удар правой рукой по моему лицу, и затем уже я пытался всмотреться сквозь багровую занавесь боли, стрелявшую со дна глаз, когда прибыли еще двое членов экипажа. Я качнулся и ударил противника, что дало мне несколько драгоценных секунд прийти в себя. Что касается той стороны Эдварда Кенуэя во мне, которую я закопал поглубже, то я тогда извлек его, потому что куда бы ты не отправился, будь то в Бристоле или Гаване, драка в пабе всегда останется дракой в пабе. Говорят, повторение - мать учения, бойцовские навыки, отточенные во время пустой растраты молодости, взяли верх, и вскоре эти трое валялись в стенающей куче рук, ног и обломков мебели, годной разве что для топки.
Я все еще отряхивал с себя пыль, когда раздалось «Солдаты!» В следующий миг я уже занимался двумя вещами: во-первых, побегом со всей мочи сквозь улицы Гаваны, чтобы сбежать от вооруженных людей со свекольными лицами, при этом, во-вторых, стараясь не заблудиться.
Мне удалось и то, и это, и позже я вновь встретился с Боннетом в таверне, но узнал, что солдаты
не только конфисковали его сахар, но и сумку, что я взял у Дункана Уолпола. Сумку, которую я собирался отнести Торресу. Дерьмо.
С потерей сахара Боннета я мог смириться. Но не с потерей сумки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Гавана - это то место, где ты можешь околачиваться без дела, не привлекая лишнего внимания. И это в самый обычный день. В день, когда вешали пиратов, от тебя не только ждут, что ты будешь слоняться на площади, где проводят казни, но и чертовски это поощряют. Союз между Англией и Испанией может и был далеко не простым, но были пункты, в которых обе стороны соглашались. Один из них заключался в том, что обе ненавидели пиратов. Второй - в том, что обеим нравилось видеть пиратов повешенными.
И вот на эшафоте перед нами стояло трое буканьеров со связанными руками, они глядели большими, испуганными глазами через силки перед ними.
Недалеко стоял испанец, которого называли Эль-Тибурон - огромный бородатый мужлан с мертвыми глазами. Человек, который никогда не говорил, потому что не мог: он был немым. Я перевел взгляд с него на приговоренных, и понял, что я не мог смотреть на них, я думал: «Кабы не милость Божия, так шел бы и я..».
Мы пришли не за этим, во всяком случае. Боннет и я стояли спиной к обесцвеченной от ветров стене, притворяясь, будто мы просто прохлаждались и ждали казни, и будто мы были совсем не заинтересованы в разговоре сплетничавших испанских солдат неподалеку. О, нет, конечно же нет.
- Ты все еще хочешь просмотреть груз, который мы конфисковали прошлой ночью? Говорят, там были несколько ящиков английского сахара.
- Ага, то, что взяли у барбадосского торговца.
- Дункан, - чуть шевеля губами, произнес Боннет, - они говорят о моем сахаре.
Я взглянул на него и кивнул в знак благодарности за перевод.
Солдаты дальше начали обсуждать драку в таверне. Тем временем испанский офицер со сцены начал объявлять о казни трёх мужчин, об их преступлениях, и торжественно завершил со словами:
- Таким образом, вы приговорены к смерти через повешение.
По его сигналу Эль-Тибурон потянул за рычаг, люк открылся, тела упали, и толпа охнула.
Я заставил себя взглянуть на три качавшихся трупа, задержав дыхание на случай, если то, что мне говорили о поносе, окажется правдой. Эти тела будут выставлены напоказ на виселице по городу. Боннет и я уже видали такие в путешествиях. Они не терпели пиратов здесь и хотели, чтобы об этом знали все.
Мне было жарко в робе, но тогда я был благодарен за маскировку.
Мы ушли; наша экспедиция к эшафоту дала нам информацию, которую мы искали. Товар был в Кастильо. Значит, туда нам и было нужно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Перед нами выросла бескрайняя стена из серого камня. Она действительно загораживала солнце, или это была всего лишь иллюзия? В любом случае, нам было холодно в ее тени, мы чувствовали себя заблудившимися, как два брошенных ребенка. Что стоит сказать о кубинцах, или об испанцах, или кто бы там ни отвечал за построение огромного Castillo de los Tres Reyes Magos del Morro, они знали, как надо строить запугивающие крепости. Ее построили около лет назад, чтобы она еще и простояла, и казалось, она все еще будет на своем месте через следующие лет. Я перевел взгляд с нее на море, и представил, как ее обстреливают с бортовых пушек мановаров. «Какой след оставят стальные шары установленных орудий?» - подумал я. «Почти никакой».
В любом случае, линейного корабля у меня не было. Зато у меня был торговец сахаром. Мне нужен был более скрытный способ пробраться внутрь. Преимущество, которым я обладал, заключалось в том, что никто в здравом уме не хотел попасть за эти темные, нависшие стены, потому что там испанские солдаты выпытывали признания из своих заключенных и, возможно, проводили поспешные казни. Только дурак захочет пойти туда, где не светило солнце, где никто не услышит твой крик. Даже несмотря на это нельзя было просто взять и войти. «Эй, парень, не мог бы ты сказать нам, где хранилище с конфискатом? Я потерял сумку, полную важных документов и со странно выглядящим кристаллом внутри».
Тогда спасибо тебе, Господи, за проституток. Не потому что я был возбужден, а потому что я увидел путь внутрь - внутрь крепости, я имею в виду. У этих дам полусвета, сидевших на деньгах, были хорошие причины быть по другую сторону тех стен, и кто бы лучше них провел нас внутрь?
- Тебе нужна подруга, гринго? Тебе нужна женщина? - спросила одна, подкатывая с пышной грудью, у нее были рубиново-алые губы и дымчатый взгляд, полный обещаний.
Я проводил ее в сторону от стен замка.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Зовут, сеньор?
- Ты говоришь по-английски?
- Нет, нет английски.
Я улыбнулся.
- Но на языке золота говорим мы все, так?
Да, как выяснилось, Рут говорила на языке золота. Она владела им почти в совершенстве, и то же можно было сказать о ее подруге, Жаклин.
Боннет с хитрым видом околачивался неподалеку. Все представились друг другу, и через несколько минут мы уже нагло шли к передним воротам крепости.
У ворот я оглянулся, и увидел, что городская давка, сутолока и жара, казалось, отступили, сдерживаемые зловещей каменной глыбой и высокими смотровыми башнями Кастильо, который излучал опасность, подобно мифическим чудовищам, живших, по словам моряков, на неведомых глубинах океанов:
тучные и смертельные. «Прекрати», - сказал я себе. У нас был заготовлен план, и нам нужно было его исполнить.
Входя в роль дюжего телохранителя, я громко постучал в двери, и мы дождались, пока их открыли. К нам вышли двое испанских солдат, державшие в руках мушкеты со штыками, они долго смотрели на нас сверху вниз: на меня и Боннета, особенно масленые взгляды они припасли для Рут и Жаклин.
Я играл свою роль. Я выглядел крепким. Рут и Жаклин играли свою роль. Они выглядели эротично. Работа Беннета состояла в том, чтобы говорить по-испански, который я понимал частично, и остальное он объяснял мне позже.
- Здравствуйте, - сказал он. - Боюсь, ни одна из моих подруг не владеет испанским, поэтому мне поручили говорить за обеих, а этот мой коллега, - он указал на меня, - он здесь, чтобы обеспечить безопасность дамам.
(Ложь! Я затаил дыхание, мне казалось, будто над нашими головами висел знак, объявлявший о нашем обмане. Ложь!)
Двое солдат взглянули на девушек, которые, подбодренные золотом, не говоря о нескольких бокалах рома, прихорашивались и вытягивали губки так профессионально, что любой бы поверил, что этим они зарабатывали на хлеб. Но этого было недостаточно, чтобы убедить стражников, и они уже собирались отослать нас прочь и позволить поглотить себя приземистой серой твари, когда Боннет сказал волшебные слова: Эль-Тибурон. Девушек пригласил
Эль-Тибурон, сам палач, объяснял он, и стражники, побледнев, обменялись нервными взглядами.
Мы видели его в деле, конечно. Не нужно обладать особыми умениями, чтобы потянуть за рычаг, но для этого нужно иметь - как правильнее выразиться? - мрачные черты характера, чтобы тянуть за рычаг, который открывает люк и отправляет трех людей прямиком на смерть. И так получилось, что одного лишь имени Эль-Тибурона хватало, чтобы внушить страх.
Подмигнув, Боннет добавил, что Эль-Тибурону по нраву девушки из Португалии. Рут и Жаклин, продолжая прекрасно играть свои роли, хихикали и посылали воздушные поцелуи, кокетливо поправляя бюсты.
- Эль-Тибурон - правая рука самого губернатора, - сказал один из солдат с подозрением. - С чего вы взяли, что он будет в Кастильо?
Я сглотнул. Мое сердце уперлось в грудную клетку, и я искоса взглянул на Боннета. Грош цена его информации, ничего не скажешь.