Энциклопедия Звездных войн

Р. А. Сальваторе «Эпизод II. Атака клонов»

R. A. Salvatore «Episode II. Attack of the Clones»

Перевод: Ян Юа, М.: Изд-во ЭКСМО, 2002

ISBN 5-04-000105-8

Давным-давно в далекой Галактике

ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ

Эпизод II

ВОЙНА КЛОНОВ

В Галактическом Сенате беспорядки.

Несколько тысяч звездных систем объявили о

Своем намерении выйти из состава Республики.

Это движение сепаратистов возглавил

Таинственный Граф Дуку. Рыцарям Ордена дже-

Даев, число которых ограничено, стало трудно

Сохранять равновесие и мир в Галактике.

Сенатор Амидала, бывшая королева Набу,

Возвращается в Галактический Сенат на голосо-

Вание по важнейшему вопросу о создании рес-

Публиканской армии в помощь немногочислен-

ным джедаям…

«Возможно, в их вареве ртуть...»

Пролог

Его разум поглощал сцены, которые про­носились перед ним так же, как умирающий от жажды в пустыне поглощает неожиданно найденную воду. И они, действительно, были похожи на воду... такие про­хладные, спокойные... и обычные.

Сцены из жизни, о которой он всегда мечтал. Его семья, его близкие и друзья... он знал, что они все здесь, хотя узнавал только маму.

Так должно было быть. Тепло и любовь, смех и покой. Ему всегда хотелось, чтобы было так. Он мечтал, чтобы так было. Молился, чтобы так стало. Светлые, добрые улыбки. Смешные беседы (хотя ему никак не удавалось расслышать хотя бы сло­во). Дружеские похлопывания по плечу.

Он попытался присмотреться внимательнее. Может быть, на этот раз он узнает их лица? Мо­жет быть, на этот раз среди друзей будет еще один?

Он видел, как улыбается ему мама, она больше не была рабыней. Ее ждала веселая и радостная жизнь.

Мама шла к нему, лицо ее сияло от гордости за него. Она улыбнулась...

...чуть шире.

На мгновение он подумал, что воспринимает все слишком сильно, но улыбка исказилась...

.. .трансформировалась...

Он вдруг испугался.

Движения фигур стали медленными и затруд­ненными, налились тяжестью.

Нет, не тяжестью, обжигающим теплом. В лицо ударило пламя, он задохнулся от жара.

Сквозь зыбкую пелену горячего воздуха липа казались странными, перекошенными, как от боли.

Он хотел окликнуть маму, спросить, чем может помочь... и с ужасом обнаружил, что не в силах из­дать ни единого звука. Он не мог даже дышать, обо­жженные легкие слиплись в горячий комок боли.

Фигуры застыли, стали прозрачными, как стекло.

Из глаз матери крупными каплями, словно сле­зы, потекла кровь.

Он протянул руки, но от его прикосновения стекло треснуло. Он слышал, как с тихим звоном опадают на пол мелкие прозрачные чешуйки.

Он закричал: «Не надо!» И от звука его голоса все рассыпалось в мелкое блестящее крошево...

Он обнаружил, что лежит в изнеможении на койке: дыхание сбито, и, похоже, восстановить его удастся не скоро, глаза широко раскрыты, лоб мокрый от холодного пота.

Сон. Всего лишь сон.

Пришлось повторить себе эти слова несколько раз, как заклинание. Это — всего лишь сон.

Или нет?

В конце концов, он же умел видеть то, что еще только произойдет.

Из рубки донесся знакомый голос. Учитель звал его.

Надо было стряхнуть с себя дремоту, сконцен­трироваться на происходящем и пойти к учителю. Ага, легче сказать, чем сделать...

Потому что он опять видел маму — как ее тело рассыпается осколками...

Может, рассказать все учителю? Но поможет ли он? Сумеет ли? Мысль растворилась. Нет, это все личные глупости — учителю не до того. Во-первых, скажет он, твое обучение не закончено, падаван. Во-вторых — нам нужно уладить погра­ничный конфликт, ведь для этого мы и улетели с Корусканта. Расслабься, перестань городить чушь, сфокусируйся на насущных делах...

Нет бы просто сказать: «Наблюдай за мной и запоминай, что увидишь. И всегда помни: реаль­ность определяется только твоим восприятием. Держись возле меня, и все будет хорошо».

Как хотелось услышать именно эти слова. Нет, конечно, не только эти. Еще он хотел бы узнать...

А еще он хотел бы поскорее вернуться на Корускант. Ему так нужно поговорить с тем, кто не будет отмахиваться от него и говорить: «Не сейчас».

Надо переговорить с канцлером Палпатином, получить одобрение и совет. Все эти десять лет канцлер внимательно следит за его ус­пехами, как и обещал. И распорядился, чтобы в любое время пропускали к нему его юного дру­га. Так и сказал: моего друга. А еще он сказал, что когда-нибудь его юный друг станет сильнее любого джедая.

Вот он, ответ. Только самый сильный сумеет сохранить хрупкие фигуры в целости. Наверное.

— Эй! — опять услышал он голос учителя. — Анакин, иди сюда!

Глава 1

От всего остального мира двор водосбор­ной фермы был отделен не только изго­родью, по которой пропущен электри­ческий ток, но и невысоким песчаным валом, на котором и установлена преграда для не­званых ночных гостей. Здесь, поставив ногу на гре­бень насыпи, стояла женщина. Усталое лицо, на котором ранние морщины постепенно стирали красоту, было запрокинуто к черному небу и яр­ким россыпям звезд. В густых волосах женщины давно уже серебра было больше, чем тьмы, хотя, если судить по фигуре и движениям, ей было едва за сорок.

Песок медленно отдавал дневной жар, но тем­пература скоро начнет падать. Вдалеке тоскливо прокричал ночной зверь; его плач болезненным эхом отозвался в груди женщины. Если бы она была местным жителем, наверное, она смогла бы определить, кому принадлежит голос.

Женщина ежилась, но не спешила уходить в дом.

Сегодня ночью...

Сегодняшней особенной ночью...

Ее милому мальчику, ее Ани, исполнялось двад­цать лет. Она считала каждый год, хотя вот уже — подумать только! — десять лет не видела сына. Должно быть, он изменился. Наверное, при встрече она его не узнает. Женщина всю жизнь прожила в небольшом городке на скучной планете и даже представить не могла, какие чудеса находил ее сын среди звезд на планетах, совсем не похожих на серый, тусклый, засыпанный сухим песком Татуин. Но все равно радовалась за мальчика.

Она улыбнулась, даже не предполагая, каким красивым в это мгновение стало ее лицо. Давно, десять лет назад, Ани ухитрялся довести до белого каления всех окружающих, начиная от нее и сосе­дей и заканчивая клиентами и хозяином, барахольщиком-тойдарианцем Уотто. И только тем, что в самый ответственный момент начинал раз­глядывать небеса, напрочь забывая обо всем. А сей­час она сама смотрит в небо, не зная, что хочет там увидеть. Несмотря на плохую еду, плохое об­ращение, несмотря на вечные жалобы и нотации Уотто, она вспоминает те дни с радостью: они были вместе. Она и ее Ани.

— Заходи-ка в дом, мам, — раздался за ее спи­ной негромкий голос.

Женщина вздрогнула, под ногой осыпался су­хой песок. Но оглянулась она с улыбкой. Ей хоте­лось посмотреть, как к ней через двор идет ее па­сынок. Сильный и широкоплечий мальчик при­мерно одних с Ани лет. Порой ей казалось, что они очень похожи, хотя волосы Оуэна были тем­ные, жесткие и торчали, точно иголки, в разные стороны, а на скуластом простодушном липе от­ражались все мысли и чувства.

Женщина подождала, когда мальчик подойдет к ней, протянула руку и взъерошила ему волосы. Оуэн быстро и смущенно чмокнул ее в щеку.

— Ну что, сегодня ночью корабли не летают?

В вопросе не было и намека на издевку, он был задан самым добродушным тоном. Оуэн знал, по­чему мачеха вышла сегодня из дома, как всегда выходила в тихие звездные ночи.

Женщина с улыбкой погладила юношу по щеке. Она любила его, как собственного сына, и он тоже был добр к ней. И он понимал, почему у нее тя­жело на сердце. Оуэн принял ее боль без ревности и осуждения. И всегда оказывался рядом, когда требовалась даже малая, но поддержка.

— Нет, сегодня они не летают, — сказала женщина и вновь запрокинула лицо к звездному небу. — Должно быть, Анакин занят. Спасает Га­лактику от пиратов или каких-то других злодеев. Знаешь, ведь ему постоянно приходится зани­маться этим. — Женщина улыбнулась.

— Ну, значит, сегодня мы будем спать спокой­но, — отозвался Оуэн.

Женщина засмеялась. Хорошо, когда мальчи­ки умеют ценить и поддерживать шутку. Но в глубине души она твердо знала, что Анакин все­гда был особенным. Ее сын никогда не уклады­вался в нормы — даже для джедая. Он всегда был выше... не физически. Нет. В памяти он ос­тавался улыбающимся маленьким мальчиком с волосами цвета песка и глазами, из которых толь­ко сон мог прогнать любопытство. Но он всегда умел делать странные вещи, и делал их так хоро­шо, что мать пугалась. В конце концов, не каждо­му в девять лет дано победить лучших гонщиков на страшной трассе, где выживают далеко не все...

Рыцарь, который увел Анакина с собой, сказал, что ее мальчик умеет «видеть» то, чего еще не слу­чилось.

— Мне пришлось отпустить его, — еле слыш­но проговорила женщина. — Как я могла удер­жать его, если жизнь здесь означала рабство?

— Я знаю, — успокоил ее Оуэн.

— Даже если бы мы не были рабами, я все равно не сумела бы удержать его, — женщина оглянулась на пасынка, между ее бровями пролег­ла глубокая складка. — Ани так много должен отдать Галактике. Его нельзя было запирать на Татуине. Он принадлежит звездам, он должен летать среди них и спасать планеты. Он появился на свет, чтобы быть джедаем.

— Вот поэтому я и буду спокойно спать, — повторил со смешком Оуэн.

Женщина удивленно взглянула на пасынка; тот ухмылялся во весь рот.

— Ах ты, негодник! Ты меня дразнишь! — она дала ему легкий подзатыльник.

Оуэн, не обижаясь, пожал плечами. Лицо женщины вновь стало серьезным.

— Он хотел улететь, — сказала она прежним тоном.

Пасынок уже слышал эти слова, а сама себе она повторяла их каждую ночь уже десять лет подряд.

— Он мечтал летать среди звезд, побывать на каждой планете, все увидеть и посмотреть. Он родился рабом, но... так жить он не мог! Нет! Толь­ко не мой Ани.

Женщина помолчала.

— Только не мой Ани, — твердо повторила она. Она смотрела в ночную тьму, словно ждала, что сын ей ответит. Из пустыни с барханов приле­тел холодный ветер.

— Ты все сделала правильно, мама. Будь я на месте Анакина, я был бы только благодарен. Я бы все понял. Разве можно любить кого-то больше, чем любишь ты, мам?

Женщина благодарно провела кончиками паль­цев по сухой, шероховатой щеке пасынка. Она даже сумела улыбнуться ему.

— Пойдем в дом, мам, — Оуэн взял ее за ру­ку. — Здесь становится небезопасно.

Женщина не стала спорить, позволила увести себя. Но посреди двора вдруг остановилась. Оуэн оглянулся. Взгляд мачехи стал беспокойным.

— Там опасно, — сказала она, вновь обшари­вая взглядом темное небо. — А если он ранен? Или убит?

— Лучше умереть в погоне за своими мечтами, чем всю жизнь прожить без надежды, — роман­тически-рассудительно произнес Оуэн.

Улыбка вернулась на лицо женщины, вновь сделав ее красивой. В прагматизме Оуэн Ларс мог поспорить даже с собственным отцом. А при слу­чае даже победить. Оуэн не на долю кредитки не верил в собственные слова, он говорил так только ради нее. И женщина оценила «жертву» пасынка.

Больше она не останавливалась. Ее ждал скром­ный дом Клигга Ларса, ее мужа, отца Оуэна. Но на каждом шагу она твердила, что сделала для сына единственную верную вещь. Они были рабами, и если бы тот рыцарь не предложил Ани свободу, рабами они и остались бы до конца своей жизни. Как мог Анакин жить на Татуине, если рыцарь-джедай пообещал ему исполнение всех его снов?

Разумеется, в то время она и понятия не име­ла, что в один прекрасный день повстречает на рынке в Мос Айсли фермера Клигга Ларса и что Клигг полюбит настолько, что выкупит ее у Уотто, освободит, а затем — уже свободной женщине — предложит стать хозяйкой своего дома. Разреши­ла бы она Анакину улететь, если бы знала об этом?

Была бы ее жизнь сейчас лучше, если бы Ана­кин был вместе с ней?

Женщина грустно улыбалась своим мыслям. Нет, ответила она сама себе. Даже если бы знаю­щий будущее Анакин рассказал ей о грядущих переменах, она все равно отпустила бы его в доро­гу. Не ради себя. Ради Анакина. Его место не здесь.

Тропа ее жизни плела хитроумный узор... Нет, она все сделала правильно.

Вот только пустота, десять лет назад поселив­шаяся в ее сердце, не спешит исчезать.

Глава 2

Давайте я помогу, — стеснительно пред­ложила Беру, заглядывая на кухню, где Шми готовила ужин.

Шми не слышала, как она пришла, и вздрогнула, услышав голос. Клигг и Оуэн вышли еще раз проверить ограду: ночь обещала песчаную бурю, и если ветер сорвет провода, ферма оста­нется без защиты. Шми улыбнулась гостье, та от­ветила радостной улыбкой, даже ямочки заиграли на круглых щеках.

Шми протянула Беру нож. Скоро девочка ста­нет членом их небольшой семьи, пусть привыка­ет. Шми радовалась этому событию. Оуэн еще ни словом не обмолвился о женитьбе, но они с Беру так смотрели друг на друга, что даже посторон­ний понял бы: свадьба — лишь вопрос времени. А поскольку Шми была не совсем посторонней и прекрасно успела узнать характер своего пасын­ка, то ей было ясно: не так уж много понадобит­ся этого времени. Оуэн был очень похож на зем­лю, по которой ходил. Спокойный, основатель­ный, неторопливый, но как только он поймет, что ему нужно, он добудет желаемое без длитель­ных раздумий.

А Оуэну была нужна Беру. Тем более что де­вочка была влюблена в пасынка Шми столь же сильно, как и он в нее. И наблюдая, как Беру ме­тодично и ловко орудует ножом, нарезая ово­щи, Шми думала, что круглощекая крепышка с уложенными вокруг головы русыми косами ста­нет прекрасной женой для фермера. Беру выросла на ферме и не привыкла бегать от работы. И у нее умелые руки, добавила про себя Шми.

И ей не так уж много нужно для счастья. Бес­хитростная Беру ничего не требовала от жизни. Ее существование было простым и ровным, как и у всех фермеров в их краю. И когда кто-нибудь заезжал навестить соседей и рассказать новости, обычно это означало, что неподалеку опять видели тускенских разбойников или что обещают особо разрушительную бурю. Новости выслушивали, неодобрительно покачивая головами, и соглаша­лись, что нынче совсем не так, как вчера.

Шми поначалу забавляли подобные вещи; ей снисходительно прощали, ведь она городская. По­том она привыкла, тем более что и менять в жиз­ни почти ничего не пришлось. Клигг тоже не лю­бил перемен. Он вел точно такую же жизнь, ка­кой жили до него несколько поколений семьи Ларсов. Оуэн ничем не отличался от отца. Правда, Беру выросла в Мое Айсли, но она привыкнет к ферме.

Да, Оуэн женится на ней, и все будет хорошо. Шми опять улыбнулась, представляя, каким весе­лым и счастливым станет тот день.

Голоса и шаги отвлекли ее. Оказывается, вер­нулись не только мужчины. Судя по шарканью металлических ног по земляному полу внутренне­го дворика, пришел и дроид.

— Хозяйка Шми! — возвестил, он, вручая ей оранжево-зеленые плоды, за которыми она посы­лала его часа два назад. — Вот два тангарута. Я принес бы еще, но мне сказали, и весьма невеж­ливо, между прочим, что я должен поторапли­ваться.

Беру прыснула в кулак. Шми строго посмотре­ла на мужа. Тот лишь плечами пожал.

— Надо было оставить его на улице, пусть пропесочится как следует, — сказал он. — Правда, ветер будет сильный и какой-нибудь из камней обязательно что-нибудь ему повредит...

— Прошу прощения, мастер Клигг! — запро­тестовал робот. — Я лишь хотел сказать...

— Мы все понимаем, что ты хотел сказать, Ц-3ПО, — поспешила заверить его Шми.

Она даже положила ладонь ему на плечо, но быстро отдернула руку, решив, что довольно глупо успокаивать дружеским жестом ходячий набор чипов и сервомоторов. Хотя для Шми Скайуокер Ларс робот-секретарь был чем-то большим, чем сочетанием гидравлики и экзоскелета. Анакин не­пременно закончил бы работу, если бы не ушел с тем рыцарем... Оставалось ведь совсем немного, всего лишь собрать корпус. Шми долго никому не давала прикоснуться к роботу. Ей нравилось фан­тазировать, что Анакин вот-вот вернется и все доделает сам. Но после свадьбы по движению души Шми сама нарядила Ц-3ПО в металлический корпус. Робот-секретарь прослезился бы, если бы умел. А Шми решила: пусть так и будет, она — там, где ей место, а Анакин — там, где место ему.

Соседи, конечно, удивились нелепой причуде. О роботе-секретаре со знанием какого-то совер­шенно невероятного количества языков на ферме у Ларсов судачили, наверное, целый год. Клигг не раз флегматично обещал отправить робота на пе­реплавку или продать тайком от хозяйки йавам, но дальше угроз дело не заходило. Хозяину просто нравилось дразнить надоедливого андроида. А для Шми Ц-3ПО был напоминанием о сыне.

— С другой стороны, — продолжал Клигг Ларс, вытряхивая мелкий песок из одежды и волос, — может быть, придут тускены и утащат его. Ты же не боишься тускенов, Ц-3ПО, верно?

— Мои программы не предусматривают такое чувство, как страх, — с достоинством откликнулся робот.

Наверное, если бы он не трясся всем телом и не заикался, он бы сумел убедить в этом неподго­товленную аудиторию. Беру опять захихикала, даже Оуэн улыбнулся.

— Хватит! — вступилась за Ц-3ПО Шми. — Ах ты, бедняжка! Ну, не стой столбом, мне пона­добится и твоя помощь. А ты, — проходя мимо мужа, она попыталась посмотреть на него суро­вее, чем в предыдущий раз, но не выдержала и игриво хлопнула по широкому плечу, — ты про­сто ужасно ведешь себя по отношению к несчаст­ному дроиду.

— Что ж, — Клигг столь же неудачно попро­бовал изобразить злодея и, зверски (по его мнению) прищурившись, оглядел кухню. — Если мне нельзя повеселиться с жестянкой, придется поис­кать кого-нибудь другого.

Грозный взгляд остановился на Беру. Девочка смущенно ойкнула.

— Клигг!

— Что? Если она собирается жить здесь, пусть привыкает защищаться.

— Папа!!!

— Ой, только не набрасывайтесь на доброго старого Клигга, — вдруг подала голос Беру, а Шми подумала, случайно или все-таки специально уда­рение девочка поставила на слове «старый». — Хорошей же женой я буду, если не сумею пере­спорить его!

— Ага! — возрадовался старший Ларс. — Вы­зов!

— Было бы кого вызывать, если спросите у меня! — парировала Беру.

Шутливая перепалка разгорелась с такой си­лой, что не будь вода так ценна для них, Шми давно принесла бы ведро и вылила на головы мужа и будущей невестки. Да и Оуэну не мешало бы остудиться. А то заладил однообразно: «Папа, папа...»

К словесной дуэли Шми не прислушивалась. Ей нравилось наблюдать за Беру. Да, девочка пре­восходно подходит для жизни на водосборной фер­ме. Какой характер! Грубоватый Клигг — боец хоть куда, но Беру, когда позволяет ситуация, даст мно­гим фермерам сто очков вперед. Шми начала на­крывать на стол, улыбаясь, когда до ее ушей доле­тало особо колкое замечание будущей невестки.

Она так увлеклась, что не заметила, когда по комнате принялись летать не только язвительные высказывания. И перезрелый фрукт застал ее врас­плох.

Разумеется, остальные расхохотались.

А когда Шми развернулась, чтобы отчитать шутников, все трое уже давились смехом. Вот только Беру пыталась скрыть смущение. Похоже, именно она запустила импровизированным сна­рядом в Клигга, но взяла мимо цели.

— Послушная девочка, — с удовольствием за­метил Клигг, восторженно булькая. — Всегда зна­ет, когда остановиться.

Шми аккуратно собрала с себя в плошку оран­жевую мякоть, а потом выплеснула содержимое плошки на мужа.

Клигг задумчиво помолчал. И потянулся за вто­рым тангарутом.

Битва была короткой, но яростной, и, не­смотря на то что угроз в воздухе летало больше, чем настоящих снарядов, комнате все-таки по­требовалась уборка. Дети вызвались не только помочь, а даже все сделать сами, но Шми про­гнала их.

— Займитесь лучше собой, — сказала она. — Клигг начал, ему и убирать. Идите, идите, я позо­ву, когда ужин окажется на столе, а не на стенах.

Старший Ларс засмеялся.

— А в следующий раз ляжешь спать голод­ным, — Шми пригрозила ему ложкой. — И в одиночестве!

— Во как! — Клигг в знак примирения поднял руки. — Да никогда!

Ложка указала на дверь, за которую Оуэн и Беру поспешили ретироваться.

— Хорошая будет жена, — сказала Шми вслух то, что думала весь вечер.

Клигг сгреб ее в охапку, прижал к себе.

— Мы, Ларсы, всегда любим самых лучших женщин.

Шми знала, что если сейчас повернет голову, то увидит, как муж улыбается. И знала, что улыб­нется в ответ. Так она и поступила. Да, она нахо­дится именно там, где ей самое место. Честная хорошая работа, удовлетворение от нее и доста­точно свободного времени, чтобы немного повесе­литься. Шми всегда мечтала именно о такой жиз­ни. Пыль дальних дорог — не для нее.

Она негромко вздохнула.

— Опять думаешь о своем парне, — сказал Клигг Ларс. Он не спрашивал, он знал.

— Все хорошо, — пробормотала Шми в ответ, стараясь разогнать темное облачко, заслонившее солнце. — Я знаю: с ним все хорошо. Он в безо­пасности.

— Но когда мы начинаем веселиться, ты хо­чешь, чтобы он был здесь.

Шми удалось улыбнуться.

— Да, — согласилась она. — И не только тог­да. Я хотела, чтобы Анакин был здесь с того са­мого момента, когда мы впервые увидели друг друга.

— Пять лет назад, — вставил Клигг.

— Ты бы ему понравился. И ты, и Оуэн...

— Думаешь, Анакин с Оуэном сумели бы под­ружиться? — с сомнением спросил Клигг, но тут же сам отмахнулся от собственных слов. — Ба! Конечно же. Подружились бы!

— Ты даже ни разу не видел Ани, — провор­чала Шми.

— Парни стали бы друзьями в наилучшем виде, — уверенно заявил муж. — Как может быть иначе? С такой-то матерью...

Шми поцеловала его. Сначала — в знак благо­дарности, потом — совсем по-другому. Но думала она теперь об Оуэне, о расцветающих отношениях между ним и милой Беру. Шми любила их обоих.

Но вместо того чтобы успокоить, мысль о па­сынке встревожила ее. Часто Шми спрашивала себя, а не из-за Оуэна она столь охотно и быстро согласилась выйти замуж за Ларса? Она погладила мужа по широким плечам. Шми любила его. Она наконец-то кого-то любила, не порывисто и стра­стно, как когда-то, то давнее чувство казалось те­перь почти нереальным. Ровное спокойное чув­ство радовало ее, хотя сначала казалось, что это — лишь благодарность за избавление от рабского ошейника. Но все-таки, какую роль сыграл в ее решении Оуэн? Вопрос мучил ее все эти годы. Может быть, нужно было заполнить ту пустоту в сердце? Анакин ушел — гораздо раньше, чем могла предположить Шми, и у нее осталось так много чувств, которые нужно было кому-то от­дать. А Оуэну была нужна мама...

Интересно, а на самом деле смогли бы мальчи­ки подружиться? Они такие разные... Когда по­дойдет время, Оуэн примет у отца ферму, а Клигг передаст ему все дела, как когда-то сделал отец Клигга, а еще раньше — дед, как заведено в семье Ларсов из поколения в поколение. Оуэн, сметли­вый и добродетельный наследник этой земли, едва ли когда променяет гордость и удовольствие фер­мерской жизни на, может быть, более тяжелую, зато яркую жизнь.

А Анакин...

Шми чуть было не рассмеялась, представив, как ее нетерпеливый сын, чья голова забита меч­тами о дальних странствиях и подвигах, возится с влагоуловителями. Кончилось бы все тем, что Клигг постоянно бы злился и ругался: точно так же, как тойдарианец Уотто. Анакин умеет вывес­ти из себя всех обстоятельных и солидных, а его жаждущую приключений душу не приручишь ни­каким чувством ответственности перед поколени­ями фермеров, гнувших здесь спину. Гоняться на болидах, летать среди звезд, искать на свою голову подвигов — вот это как раз по нему. И как раз то, что выводит Клигга из себя.

Воображение нарисовало раскрасневшегося супруга, в гневе разыскивающего, куда подевался Анакин, который в очередной раз замечтался, гля­дя на небо. Шми тихонько хихикнула.

Клигг покрепче обнял ее, не догадываясь о при­чинах смеха.

Шми, наконец-то, было хорошо. Она — там, где должна быть. А Анакин — там, где должен быть он.

* * *

Она больше не носила пышных и неудобных одежд, которые когда-то были признаком ее вы­сокого положения. И больше не было нужды надевать тяжелые головные уборы, от которых ныли плечи и шея. И можно было не проводить томительных часов в кресле, пока горничные ук­ладывали волосы особо затейливым образом и накладывали на лицо ритуальный грим. Доста­точно было простого белого платья и двух обыч­ных косичек. Но, странное дело, порой ей каза­лось, что без всей этой брони она уязвима и беззащитна. Но — один взгляд в зеркало, и бывшей королеве вновь было легко.

А когда жизнь становилась совсем уж в тягость, можно было прилететь домой и повидаться с род­ными. Сейчас она сидела на нагретой солнцем ска­мье возле женщины, которая была очень похожа на саму Падме, только чуть-чуть постарше и, мо­жет быть, чуть-чуть больше женщиной. Платье со­седки было еще проще, а волосы не так тщательно причесаны. Но это не мешало ей быть красивой. И если Падме Наберрие сияла всей красотой юно­сти, то от Солы (так звали вторую) веяло силой и уверенностью зрелости.

— Ты уже закончила переговоры с королевой Джамиллей? — поинтересовалась Сола, и по ее тону каждому стало бы ясно, что лично она невы­сокого мнения об этих встречах.

Падме бросила косой взгляд на соседку и снова стала смотреть за возней Риоо и Пухи, маленьких дочерей Солы.

— Всего одна встреча, — проговорила она. — Королева должна была передать некоторую инфор­мацию.

— О проекте создания армии, — добавила Сола.

Падме не стала подтверждать очевидное. Уже несколько лет военный проект был притчей во язы­цех и темой для жарких дебатов в Сенате. А она-то, наивная, считала, что то давнее выступление перед сенаторами — еще в статусе королевы — было са­мым трудным.

— В Республике так шумят и галдят, что едва ли сенатор Амидала сумеет все уладить, — пре­небрежительно заметила Сола.

Падме опять повернулась к сестре, удивленная нотой сарказма.

— Разве не это занимает твое время?

— Я пытаюсь этим заняться, — поправила Падме.

— Вы все пытаетесь этим заниматься.

— Ты что хочешь сказать? — Падме в затруд­нении нахмурила брови. — В конце концов, я же сенатор.

— Сначала королева, потом сенатор, и кто зна­ет, сколько постов впереди, — Сола сорвала цве­ток и бросила им в детей.

Некоторое время она наблюдала, как Риоо таска­ет Пуху за волосы, потом прикрикнула на дочерей.

— Ты так говоришь, будто тебе противно, — сказала Падме. — Как будто говоришь о... о сквер­ных вещах.

— О великих вещах, — со смешком поправи­ла ее Сола. — Если все делать во благо.

— Ну, а этим что ты хочешь сказать?

Сола пожала плечами, как будто не была уве­рена, стоило ли вообще заводить разговор.

— По-моему, ты сама себя убедила, что незаме­нима. Что без тебя ничего не должно происходить.

-Сол!

— Но это так, — настаивала сестра. — Ты от­даешь, отдаешь, отдаешь, отдаешь... Никогда не возникал соблазн взять? Хотя бы немножко?

Падме неуверенно улыбнулась:

— Что взять-то?

Сола не отрывала взгляда от дочерей.

— Посмотри на них, — предложила она. — Я вижу, как блестят твои глаза, когда ты смотришь на моих детей. Я знаю, как ты их любишь.

— Конечно, люблю!

— А своих собственных не хочешь завести? — вопрос проскользнул как бы между прочим. — Собственную семью? Мне кажется, пора.

Падме выпрямилась.

— Я... — она замолчала и попробовала еще раз. — Я... я... знаешь, я сейчас работаю над одним важным делом. Правда, очень-очень важным.

— А после того, как ты сделаешь свое очень-очень важное дело, отыщешь другое, на этот раз очень-очень-очень важное, так? И так же пламенно будешь верить в него. Дело будет касаться Республи­ки и правительства, но вряд ли будет касаться тебя.

— Как ты можешь?!

— Я говорю правду, и ты это знаешь. Когда ты сможешь сделать что-нибудь для себя?

— Я делаю!

— Ты знаешь, о чем я.

Падме с вымученной улыбкой покачала голо­вой. Смотреть на Риоо и Пуху было веселее и лег­че, чем задумываться над словами старшей сестры.

— Разве жизнь определяется только детьми? — спросила она.

— Вовсе нет, — отмахнулась Сола. — Только все не так. Точнее, не совсем так. Я говорю в ши­роком смысле, сестренка. Ты все свое время тра­тишь на чужие проблемы, на диспуты, на неуря­дицы целых планет, обсуждаешь, действительно ли некая торговая гильдия честно ведет дела в той или иной системе. Ты все силы тратишь на то, чтобы сделать жизнь других лучше.

— Да что в этом плохого?

— А как же твоя жизнь? — голос Солы вдруг стал серьезным. — А как же сама Падме? Никог­да не хотела сделать лучше собственную жизнь? Помощь другим приносит тебе удовольствие, это я знаю. Это видно. Ну, а все же ты сама? Ты знаешь, что такое любовь, сестричка? А как про­должается мир в детях? Приходила ли тебе хоть однажды мысль об этом? Не пробовала ли ты при­остановиться и подумать: что хорошего ты прине­сешь миру своим незнанием, непониманием, бед­ностью чувств? Вдруг жизнь твоя недостаточно полна?

Падме хотела резко ответить, что ее жизнь и без того полнее некуда, но прикусила язык. Она смотрела, как ее племянницы возятся на заднем дворе, как они чуть ли не на атомы разбирают бедолагу астродроида, и думала, что слова сестры странным и непонятным образом породили бес­покойство, разрушающее спокойствие и уверен­ность ее личного предназначения.

И впервые за много дней Падме думала не об ответственности и не о голосовании, а слова «Про­ект создания армии» не могли заглушить хохота девочек.

* * *

— Слишком близко, — сумрачно сказал Оуэн отцу, пока они обходили ограду фермы.

Надо было проверить, не повредил ли ее не­давний ураган. Оуэн подумал, что мать наверняка сказала бы по-другому. Шми предпочла бы ска­зать так: «не нашалил ли...» Оуэн любил мачеху, но иногда ее манера говорить смущала его. Он чувствовал себя деревенским увальнем рядом с го­родской красавицей. Молодой человек солидно покачал головой. Все Ларсы сумасшедшие. Отец привел в дом женщину из города, и он сам, Оуэн, собирается предложить Беру стать хозяйкой в их будущем доме.

Его мысли прервал громкий дикий рев. Уже во второй раз, и теперь — гораздо ближе.

Оуэн озадаченно посмотрел на отца. Оба они знали, что банты не разгуливают в их краях сами по себе. Травы в окрестностях одинокой водосбор­ной фермы немного, пастись негде. Но их рев труд­но перепутать, да и с кем тут их путать, на пус­тынной планете? Значит, это не стадо диких бант, а в таком случае... Молодой человек поежился.

— Почему так близко к фермам? — спросил он.

— Мы давно ничего не делали, — откликнулся отец. — Если дать дикому зверю бегать на свобо­де, он со временем забывает урок.

Оуэн скептически наморщил нос и получил от отца подзатыльник.

— Тускенам постоянно приходится давать уро­ки хорошего поведения, — сказал Клигг Ларс. — Собираешь народ, выслеживаешь и убиваешь. Те, кто убежит, хорошо запомнит, где находятся гра­ницы. Тускены, они точно дикие звери, часто про­сят твердой руки.

Оуэн не отвечал. Он просто чесал в затылке.

— Видишь, как давно им преподавали хоро­шую трепку? — фыркнул отец. — Ты даже и не помнишь. В этом-то и проблема!

Банта взревел снова.

Клигг оскалился, глядя из-под руки в направле­нии звука. Звезд на небе было много, да и одно из солнц-близнецов, отстав от товарки, оставило на горизонте быстро гаснущее зарево, но все равно едва ли Ларс что-нибудь разглядел в ночи.

— Пусть Беру побудет у нас, — Клигг махнул рукой и зашагал в сторону дома; ноги утопали в сухом песке по щиколотку.

Оуэн отвлеченно подумал, что неплохо бы раз­грести мусор, который принес ураган, и заторо­пился следом за отцом.

— Вы оба оставайтесь внутри периметра, — наставлял его Клигг. — И держите ружья под рукой.

Оуэн послушно кивнул. Как раз когда они оба добрались до двери, ветер вновь принес тоскли­вый низкий вопль. Совсем рядом.

— Что стряслось?

Шми задала вопрос, как только мужчины вош­ли в дом. Должно быть, тоже слышала рев банты. Но Клигг Ларс лишь улыбнулся в ответ.

— Просто песок, — сказал он, — засыпал в нескольких местах сенсоры, выкапывал их, устал...

Он поспешно ретировался к умывальнику.

— Клигг...

Беру смотрела только на Оуэна, но выражение ее круглого липа было такое же тревожное, как и у Шми.

— Что стряслось? — голос ее был эхом голоса Шми.

— Да ничего! Правда, совсем ничего...

Но Беру — не Шми, ее словами не успокоишь. Она просто встала у Оуэна на пути, уперев кулаки в бедра.

— Просто возвращается буря, — солгал Клигг от умывальника. — Далеко. Может, еще пройдет стороной.

— Далеко, но все же засыпало сенсоры, — уточ­нила Шми.

Оуэн попытался проскользнуть мимо Беру, но девушка крепко взяла его за руку, развернув к себе липом. Оуэн приуныл. Он никогда не умел врать, глядя Беру прямо в глаза. Если честно, у него и в других случаях плохо получалось. Он услышал, как отец прочищает горло.

— Это первый порыв ветра, — сказал Оуэн. — Но я думаю, эта буря будет не такой сильной, как считает отец.

— И долго вы намерены нам врать? — вне­запно поинтересовалась Беру.

— Что ты там видел, Клигг? — не отстала от нее Шми.

— Ничего, — упорствовал старший Ларс.

— Ладно, тогда что ты там слышал? — Шми слишком хорошо знала мужа, чтобы помнить, как он умеет прятаться за словами.

— Банту я слышал, и больше ничего, — Клигг пошел на попятный.

— И ты считаешь, что это банта тускена, — заявила Шми. — Далеко?

— Кто знает? Ночь, ветер... Может, несколько километров.

— Или?

Клигг вернулся в комнату, остановился перед женой.

— Что ты хочешь от меня, любовь моя? — спросил он, обнимая ее. — Я слышал банту. Я не знаю, сидел ли сверху тускен.

— Но были и другие следы, — вдруг прорвало Оуэна. — Доррс нашел их поодоо[*]. Навалили це­лую кучу прямо на сенсоры.

— Еды в пустыне сейчас мало, — перебил сына Клигг Ларс. — Вот они и жмутся к фермам.

— Или тускены осмелели и подбираются к домам. И пробуют, как у нас обстоят дела с систе­мами безопасности.

Шми не собиралась быть пророком, но не ус­пела она закончить фразу, как взревела сирена. Где-то кто-то прорвал ограду.

Оуэн схватил лазерное ружье и вместе с отцом выскочил из дома. Шми и Беру жались друг к дру­гу за их спинами.

— Оставайтесь здесь! — приказал им Клигг. — Или возьмите оружие, что ли!

Женщины попятились, и Клигг зигзагом побе­жал через двор, зная, что сын прикрывает его. Он низко пригнулся, готовый выстрелить во все, что будет напоминать тускена хотя бы отдаленно. Он давно запомнил, что в таких случаях сначала нуж­но стрелять, а уж потом смотреть — во что.

Но до этого дело не дошло. Они обыскали весь периметр, разве что не просеяли песок, но не на­шли ни одного следа.

Этой ночью они спали по очереди, даже во сне не выпуская оружия из рук. А наутро на восточной стороне двора Оуэн отыскал причину сработавшего сигнала тревоги: отпечаток ноги на небольшом учас­тке плотного песка. След был не такой уж и большой и вовсе не принадлежал банте. Его оставила почти человеческая нога, обернутая в мягкую тряпку.

— Надо поговорить с Доррсом и остальны­ми, — объявил Клигг, когда Оуэн показал ему находку. — Собрать народ и загнать зверей об­ратно в пустыню.

— Бант?

— И их тоже, — Клигг сплюнул на песок.

Оуэн никогда не видел, чтобы отец был так зол.

* * *