Глава двадцать девятая

Мы стояли вокруг большого круглого стола в приватной комнате в главном здании: я, Торрес, Эль-Тибурон, ДюКасс и Роджерс.

Эль-Тибурон, который остался по правую руку своего хозяина, держал длинную, тонкую коробку, как из-под сигар. Мне мерещилось, или он постоянно смотрел на меня? Он, что, как-то увидел сквозь меня или был начеку? «Сэр, странный человек в робе недавно искал вас в крепости».

Хотя я так не думал. Кроме него все остальные в комнате, казалось, были расслаблены, принимали напитки от Торреса и дружелюбно болтали, пока он наливал себе. Как любой другой радушный хозяин, он сначала налил полные бокалы гостям, но я задумался, почему он не поручил заняться этим прислуге, а затем вроде понял ответ: это из-за цели нашего собрания в комнате. Атмосфера была расслабляющей - по крайней мере, на время - но Торрес не забыл выставить караульного, затем закрыл дверь жестом, который как бы говорил «Все, что будет сказано в этих стенах, предназначено только для наших ушей», от него я чувствовал себя все менее уверенно с каждым мигом, и мне хотелось, чтобы я обратил внимание на строку в письме о моей поддержке их «тайной и благороднейшей цели».

«Стоит запомнить на случай, если я еще раз прикинусь кем-нибудь», - подумал я - обходи благородные цели стороной. Особенно, если это тайные благородные цели.

Но у нас в руках уже были напитки, и Торрес произнес тост:

- Наконец мы собрались, да еще в каком составе... Англия, Франция, Испания... Граждане печальных и извращенных империй.

По знаку Торреса подошел Эль-Тибурон, открыл коробку, которую держал, и поставил ее на стол. Я увидел внутреннюю обивку из красного бархата, из которой поблескивал металл. Что бы то ни было, оно выглядело значимо, и таковым и оказалось; Торрес с угасающей улыбкой, сменив естественный блеск в глазах на что-то на порядок серьезнее, начал то, что оказалось церемонией некой важности.

- Теперь вы тамплиеры, - сказал он. - Тайные и истинные правители мира. Протяните руки, пожалуйста.

Дружелюбная атмосфера стала неожиданно торжественной. Напитки поставили на стол. Я быстро отошел в сторону, видя, как остальные встали по очереди вокруг стола. Дальше я сделал как меня попросили и протянул руку, думая: «Тамплиеры - так вот кто они такие».

Это кажется странным сейчас, но я расслабился - расслабился в вере, что они были не страшнее, чем обычное тайное общество. Дурацкий клуб, как и любой другой дурацкий клуб, полный заблуждений, напыщенных дураков, чьи грандиозные цели («тайные и истинные правители мира» не меньше!) были пустой болтовней, просто предлогом для споров насчет бессмысленных титулов и безделушек.

«Что за ерунда не дает им покоя?» - подумал я. Потом понял, что мне было плевать. В конце концов, а с чего бы это? Будучи пиратом, я отказался признавать любые законы, кроме пиратских; я был абсолютно свободен. Я подчинялся правилам, конечно, но то были правила моря, и следовал я им из нужды, чтобы выживать, а не ради статусов и павлиньих лент с побрякушками. «Из-за чего они повздорили с ассасинами?» - подумал я, и потом понял, что мне было до фени и на это.

Так что, да, я расслабился и не принял их всерьез.

Торрес надел первое кольцо на палец ДюКасса. «Отметь и запомни нашу цель. Направлять все заблудшие души до тех пор, пока они не найдут свой путь».

Второе кольцо надели на палец Роджерса. «Направлять все заблудшие страсти, пока пылкие сердца не охладеют».

Пустая болтовня, как по мне. Ничего, кроме пустых и бессмысленных заявлений. У них не было никаких целей, кроме того, чтобы наградить говорящего незаслуженным авторитетом. Смотрю на них, съевших это, как будто это что-то значит. Дураки, настолько введенные в заблуждение чувством собственной важности, что они не в состоянии увидеть, что это распространяется не дальше стен особняка.

Всем плевать, мои друзья. Всем плевать на ваше тайное общество.

Потом Торрес обратился ко мне, и он надел на мой палец третье кольцо, говоря, «Направлять все заблудшие умы для безопасной и трезвой мысли».

«Трезвый», - подумал я. Вот уж рассмешил.

Я взглянул на кольцо, которое он надел мне на палец, и вдруг стало не до смеха. Я уже не думал, что эти Тамплиеры были глупым тайным обществом, влияние которых ограничивалось их собственными домами, потому что на моем пальце было надето то же самое кольцо, которое носил капитан судна Ост-Индской компании Бенджамин Притчард, то же самое кольцо, которое носил человек в капюшоне, главарь той шайки, что сожгла сельский дом моего отца, и они оба предупреждали меня о великих и ужасных силах в действии. И вдруг я понял, что из-за чего бы они не повздорили с ассасинами, я был на стороне ассасинов.

Но пока я подожду.

Торрес отошел назад.

– Начнем же нашу работу со светом Отца Понимания, – сказал он. – Десятилетия назад совет доверил мне поиск в Вест-Индии забытое место, которое наши предшественники называли Обсерваторией. Посмотрите сюда...

На столе перед ним лежали документы из сумки, разложенные Эль-Тибуроном.

«Посмотрите на эти изображения и отложите в памяти», добавил Торрес. «Они рассказывают очень старую и важную историю. Два десятилетия я стремился найти эту Обсерваторию. По слухам, это место содержит в себе инструменты невероятной мощи и толка. Оно вмещает что-то вроде армиллярной сферы, если вам угодно. Устройство, которое предоставит нам возможность находить и отслеживать

каждого мужчину или женщину на Земле, неважно, где он или она находится.

«Только представьте, что значит обладать такой мощью. С этим устройством больше не будет секретов среди людей. Не будет больше лжи. Не будет обмана. Только справедливость. Чистая справедливость. Это и обещает Обсерватория, и мы должны пообещать то же самое».

Так что, тогда я в первый раз узнал об Обсерватории.

«Известно ли нам ее местонахождение?» - спросил Роджерс.

«Скоро узнаем», ответил Торрес, «в нашем заключении находится человек, которому это известно. Человек по имени Робертс. Однажды названный Мудрецом».

ДюКасс издал небольшой, издевательский смешок.

- Прошло уже сорок пять лет с тех пор, когда действительно видели Мудреца. Можете ли вы быть уверены, что он настоящий?

- Мы уверены, что это он, - ответил Торрес.

«Ассасины придут за ним», сказал Роджерс.

Я посмотрел на документы, разложенные перед нами. На рисунках, похоже, изображалось, как какая-то древняя раса людей строила что-то - Обсерваторию, видать. Рабы разбивали камни и таскали огромные каменные блоки. Они были похожи на людей, но не совсем.

Я знал одно - план начал обретать форму. Эта Обсерватория, которая так много значила для

тамплиеров. Чего она бы стоила? Более того, чего она бы стоила человеку, планирующему месть для людей, которые сожгли дом его детства?

Маленький кристаллический куб из сумки все еще лежал на столе. Я задумался о нем, так же, как на берегу мыса Буэна-Виста. Потом Торрес поднял его, отвечая Роджерсу.

- Ассасины действительно придут за нами, но благодаря Дункану и информации, что он предоставил, Ассасины больше не будут препятствием для нас. Остальное проясним завтра, джентльмены, когда вы сами встретитесь с Мудрецом. А пока давайте выпьем.

Хозяин указал на столик с напитками, и, пока все стояли спинами ко мне, я взял документы и спрятал в карман страницу манускрипта - изображение Обсерватории.

Я успел как раз до того, как Торрес обернулся и передал бокалы.

- Отыщем же Обсерваторию вместе, с силой которой падут короли, попятиться духовенство, и сердца и умы мира станут нашими.

Мы выпили.

Мы пили вместе, но я определенно уверен, что пили мы за очень разные вещи.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Меня попросили встретиться на следующий день с «братьями тамплиерами» у северного порта города, куда, как мне сказали, прибудет Серебряный флот с моей наградой, и где мы сможем обсудить дальнейшие вопросы.

Я кивнул, желая создать впечатление активного тамплиера, замышляющего со своими надежными друзьями что бы там обычно тамплиеры не замышляли - всего-то мелочь, оказывать влияние на «каждого мужчину или женщину, живущую на Земле». Но по правде говоря - только между нами - я намеревался обчистить карманы, отпроситься под нужным предлогом и уйти. Я не мог дождаться, когда же я смогу потратить деньги и поделиться свежедобытой информацией со сторонниками в Нассау, затем найти Обсерваторию и осуществить месть, способствуя падению этих тамплиеров.

Но сначала я заберу свои деньги.

«Доброе утро, Дункан», - я услышал, как Вудс Роджерс окликнул меня с пристани. Это было свежее утро в Гаване, солнце еще не достигло предельной температуры, и легкий бриз дул со стороны Мексиканского залива

Я начал было идти за Роджерсом, когда услышал голос: «Эдвард! Привет, Эдвард!»

На секунду я подумал, что кто-то обознался, даже обернулся, чтобы увидеть этого «Эдварда». Но потом я вспомнил. Эдвардом был я. Я был Эдвардом. Глупым Эдвардом. Который из-за несвоевременных угрызений

совести выдал мой секрет самому большому пустомеле Гаваны, Стиду Боннету.

- Я нашел того, кто купит остаток моего сахара. Мне повезло, должен признаться, - крикнул он через пристань.

Я махнул рукой в ответ - отличные новости - зная о том, что на меня смотрел Роджерс.

- Он только что назвал вас Эдвардом, - сказал мой компаньон. Та же улыбка любопытства, которую я видел вчера, заиграла на его губах снова.

- Ах, это торговец, который привез меня сюда, - пояснил я, заговорщически подмигнув. - В мерах предосторожности я представился под чужим именем.

- Аа... Неплохо, - сказал Роджерс.

Но не убежденно.

Я был рад покинуть главную пристань, когда Роджерс и я присоединились к той же группе тамплиеров, которые были вчера на встрече в поместье Торреса. Все обменялись рукопожатиями, кольца, недавно надетые на наши пальцы, блестели, и мы кивнули друг другу. Братья. Братья из тайного общества.

Торрес повел нас к ряду маленьких рыбацких лачуг, у берега неподалеку на привязи покоились гребные лодки. Никого не было видно, по крайней мере, пока. Мы были предоставлены в этой маленькой части пристани сами себе, и так, не сомневаюсь, было задумано. Торрес повел нас к краю, где поджидали стражники у одной из маленьких лачуг. Внутри на перевернутом ящике сидел Мудрец; в оборванной

одежде, с бородой и с удрученным, но непокорным взглядом.

Я заметил, как лица моих компаньонов изменились. Точно так же, как конфликтовали поражение и борьба на лице Мудреца, колебались и Тамплиеры, смотревшие на него со смесью восхищения и жалости в ответ.

- Вот и он, - тихо произнес Торрес, почти благоговейно, осознавал он это или нет, - человек, которого искали и тамплиеры, и ассасины больше десятилетия.

Он обратился к Мудрецу:

- Мне сообщили, что твоя фамилия Робертс. Это правда?

Робертс, или Мудрец, или как мы там его называли в тот день, не сказал ничего. Он просто озлобленно смотрел на Торреса.

Не отводя с него взгляда, Торрес поднял руку на уровне плеча. Ему в ладонь Эль-Тибурон вложил кристаллический куб из сумки. Я уже думал, чем оно могло быть. И я вот-вот собирался узнать.

Торрес, вновь обратившись к Мудрецу, сказал:

- Ты узнаешь это, как я полагаю?

Молчание от Мудреца. Возможно, он знал, чем это обернется, так как Торрес подал знак, и принесли второй перевернутый ящик, на который он сел лицом к тому, как мужчина с мужчиной, с той разницей, что один из них был губернатором Гаваны, а второй сидел в обносках, и у него был дикий, отшельнический взгляд, а руки были связаны.

Торрес потянулся именно к связанным рукам, пустив в ход кристаллический куб, а затем надавил им на большой палец Мудреца.

Двое мужчин смотрели друг на друга какой-то миг. Пальцы Торреса, казалось, что-то делали с большим пальцем Торреса, и затем капля крови наполнила фиал.

Я смотрел, но не совсем понимал, чему становился свидетелем. Мудрецу будто не было больно, но его взгляд, настолько свирепый, что я чуть не съежился от него, переходил с одного человека на другого, словно проклиная каждого из нас по очереди, включая меня.

Зачем им могла понадобиться кровь этого бедняги? Это имело какое-то отношение к Обсерватории?

- Согласно старым сказкам кровь Мудреца нужна, чтобы войти в Обсерваторию, - шепотом произнес ДюКасс, словно прочитав мои мысли.

Закончив, Торрес шатко встал с ящика и выставил всем напоказ фиал, который держал в руке. Его ладонь залилась алым светом, когда на сосуд упал свет.

- У нас есть ключ, - объявил он. - Теперь нам осталось найти только дверь. Возможно, мистер Робертс захочет проявить помощь в ее поисках.

Он сделал знак стражникам.

- Уведите его в мою резиденцию.

Вот и все. Жуткая операция завершилась, и я с радостью оставил странную картину позади, когда мы отправились обратно к главной гавани, куда прибыло

судно. То, с сокровищами на борту, как я надеялся. Очень надеялся.

- Столько возни из-за одного человека, - сказал я Торресу, пока мы шли, пытаясь говорить будничнее, чем я себя чувствовал. - А Обсерватория - действительно такое важное место?

- Да, важное, - ответил Торрес. - Обсерватория была инструментом, созданной расой предтеч. Ее ценность не знает границ.

Я подумал о тех древних, которых я видел на изображениях в особняке. Это и есть предтечи Торреса?

- Хотелось бы увидеть завершение нашего драматичного дела, - сказал Роджерс, - но я должен поступиться этим удовольствием и отплыть в Англию.

Торрес кивнул. Знакомый блеск в его глазах вернулся.

- Конечно, капитан. Попутного ветра вам.

Они пожали друг другу руки. Братья по тайному обществу. Роджерс и я тоже обменялись рукопожатиями, и легендарный охотник на пиратов ушел, чтобы вновь занять место казни египетской для всех буканьеров. Мы встретимся снова, в этом я был убежден. Хоть я и надеялся, чтобы этот день настал как можно позже.

К тому времени прибыл один из моряков с того корабля и передал Торресу то, что выглядело в том смысле подозрительно, что оно могло содержать мои деньги. Не то, чтобы этот мешок выглядел таким же полным, как я надеялся.

- Полагаю, это первая плата в долгосрочное вложение, - сказал Торрес, передавая мне кошель - подозрительно легкий кошель. - Спасибо.

Я осторожно взял его, по весу чувствуя, что мне предстояло больше - и денег, и испытаний.

- Хотелось бы видеть вас при допросе завтра. Загляните около полудня, - сказал Торрес.

Вот и все, значит. Чтобы забрать остальной заработок, я должен был увидеть еще более замученного Мудреца.

Торрес покинул меня, и я какое-то время стоял на доке, погруженный в раздумья, и затем собрался уйти. Я решил. Я собирался спасти Мудреца.

Я не знаю, зачем я решил вызволить его. То есть, почему я просто-напросто не взял деньги, которые мне дали, не показал пятки и не уплыл на полных парусах в Нассау на северо-восток? Назад к Эдварду, Бенджамину и радостям «Старой Эвери».

Хочется сказать, что это был благородный порыв, но на нем причина не заканчивалась. Ведь, в конце концов, Мудрец мог помочь мне обнаружить Обсерваторию - прибор, чтобы ходить за людьми по пятам. Сколько отдадут за такую вещицу? Продав ее нужному человеку, я стал бы богатейшим пиратом в Вести-Индии. Я смог бы вернуться к Кэролайн богачом. Так что возможно мною двигала простая человеческая жадность. Если повспоминать - то, пожалуй, смесь и того, и этого.

В любом случае, это было решение, о котором я вскоре пожалел.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Стояла ночь, и стены особняка Торреса были похожи на черную грань под серым беззвездным небом. Свист насекомых достиг апогея, почти заглушая журчание воды и мягкий шелест пальмовых деревьев.

Бегло посмотрев направо и налево, - я пришел в то время, когда стражников не было в округе - я размял пальцы и прыжком забрался на стену, затем припал к ней, чтобы перевести дыхание и прислушаться к каким-либо бегущим шагам, крикам «эй!» или свисту сабли, выходящей из ножен.

Убедившись, что все было тихо - кроме насекомых, воды и шепота ночного ветра меж деревьев - я спрыгнул вниз по ту сторону, на территорию поместья губернатора Гаваны.

Подобно призраку я пробрался сквозь сады к главному зданию, где я прижимался к стенам по периметру двора. На правом предплечье чувствовалось успокаивающее присутствие скрытого клинка, на моей груди были кобуры с пистолетами. На поясе висела короткая сабля, голова была прикрыта капюшоном. Я чувствовал себя невидимым. Смертельным. Казалось, будто я вот-вот нанесу удар Тамплиерам, и, хотя освобождение Мудреца не было равноценно тому, какой урон мне нанесли их братья, и оно не сравнит счет, это станет началом. Это будет первый удар.

Более того, я узнаю, где находится Обсерватория и смогу добраться до нее раньше них, а этот удар был уже куда значительнее. Больнее. Я думал, насколько им будет больно, пока считал свои деньги.

Мне пришлось искать наобум, где губернатор держал своих штатных пленников, но я угадал верно. Это было небольшое строение, стоявшее отдельно от особняка, я обнаружил высокую стену рядом, и...

Это странно. Почему дверь открыта настежь?

Я проскользнул внутрь. Горевшие факелы на стенах освещали картину резни. Четверо или пятеро мертвых солдат валялись в грязи, с зияющими дырами в горлах и раздробленным мясом в груди.

Я понятия не имел, где держали Мудреца, но одно было вне всяких сомнений: здесь его больше не было.

Я слишком поздно расслышал шум позади, чтобы успеть защититься от удара, но зато меня не вырубили, и я свалился вперед, больно приземлившись в грязь, но сохранив самообладание. Копье вбили в землю, где я лежал. С другого конца стоял удивленный солдат. Я поднялся, схватил его за плечи и отбросил. В то же время я пнул основание копья, выхватил его и проткнул им тело солдата.

Он плюхнулся, как приземлившаяся рыба, нанизанный на палку собственного копья, но я не собирался любоваться видом. Второй солдат уже накинулся на меня, озлобленный так же, как злишься, увидев своего друга убитым.

«А теперь, - подумал я, - посмотрим, всегда ли работает эта штука».

Щелк.

Скрытый клинок сработал, и я отразил удар стали его клинка сталью своего собственного. Обезоружив его, я разрезал его горло сильным ударом.

Я вытащил меч из-за пояса за миг до того, как встретился с третьим. За ним были двое солдат с мушкетами. Неподалеку стоял Эль-Тибурон, с саблей наголо, но опущенной, он следил за боем. Я увидел, как исказилось лицо одного из солдат, и я узнал этот взгляд - взгляд, который я видел раньше на лицах моряков на палубе корабля, который столкнулся с моим.

Он выстрелил, когда я пронзил солдата передо мной и саблей, и скрытым клинком, пронзив его и, развернув, прикрывшись им одновременно. Его уже мертвое тело вздрогнуло, когда выстрел мушкета попал в него.

Я отпустил свой щит, вытащил кинжал из его, пока он падал, пояса и взмолился, чтобы я попал так же метко, как и всегда, после бесчисленных часов проведенных за бросанием ножей в стволы деревьев дома.

И я попал. Мне удалось вынести не первого мушкетера - тот уже панически пытался перезарядить оружие - но второго, который упал с ножом, всаженным меж ребер.

Прыжком я добрался до того, первого, и нанес удар кулаком в живот рукой с клинком, и он кашлянул и умер на древке. Капли крови бусами описали дугу в ночи, и я, вытащив клинок, обернулся, чтобы отразить атаку Эль-Тибурона.

Но он не напал.

Вместо этого Эль-Тибурон замедлил темп боя, и вместо того, чтобы сразу же атаковать меня, он просто перебросил меч из одной руки в другую и направил его на меня.

Отлично. По крайней мере, много трепаться во время боя мы не будем.

Я зарычал и ринулся вперед, размахивая клинками и надеясь дезориентировать его. Эль-Тибурон не изменился в лице и легко парировал мою атаку быстрыми движениями локтя и предплечья. Он сконцентрировался на моей левой руке, в которой я держал клинок, и, прежде чем до меня это дошло, сабля оказалась выбита из моих пальцев и улетела в грязь.

Все, что у меня осталось, это скрытый клинок. Эль-Тибурон сосредоточился на нем, понимая, что он для меня в новинку. За его спиной продолжали собираться стражники, и хотя я не понимал, что они говорят, это было очевидно: я не ровня Эль-Тибурону. От смерти меня отделяли несколько ударов сердца.

Так оно и оказалось. Последняя атака Эль-Тибурона закончилась ударом гарды по моему подбородку, и я почувствовал, как зубы разжались, голова закружилась, и я упал, сначала на колени, затем лицом в грязь. Я чувствовал, как под одеждой по бокам стекает кровь, и весь мой боевой дух испаряется из-за боли.

Эль-Тибурон подошел ко мне, наступив на скрытый клинок и удерживая мою руку на месте. В голове пролетела мысль, а есть ли у клинка пряжка быстрого сброса. Хотя, конечно, толку от нее было бы мало. Эль-Тибурон подцепил меня под подбородок мечом, уже готовый нанести последний удар, как...

- Хватит! - раздался крик. Краем глаза сквозь пелену крови на лице я увидел, как стражники

расступаются, и входит Торрес, а ДюКасс следует за ним по пятам. Два тамплиера плечами отпихнули Эль-Тибурона, и с раздражением в глазах - взгляд охотника, у которого отняли добычу - тот отступил. Впрочем, меня это не слишком печалило.

Я судорожно вздохнул. Рот наполнился кровью, и я сплюнул. Торрес и ДюКасс склонились рядом, оглядывая меня, словно врачи - пациента. Когда француз потянулся к моему предплечью, я подумал было, что он хочет нащупать пульс, но он лишь ловко отстегнул скрытый клинок и отшвырнул его в сторону. Торрес смотрел на меня, и мне было интересно, действительно ли он был так разочарован или же лишь притворялся. Он взял мою вторую руку, снял тамплиерское кольцо и спрятал его в карман.

- Как тебя зовут, беглец? - спросил Торрес. - По-настоящему?

Я был разоружен, но они все же позволили мне сесть.

- Я, э-эм... Капитан Отвали.

Я снова сплюнул, чуть не попав на ботинок ДюКасса. Он перевел взгляд с плевка на меня и ухмыльнулся:

- Ты всего лишь грязный простолюдин.

Он замахнулся было, чтобы ударить меня, но Торрес остановил его. Торрес окинул взглядом двор и тела, словно пытаясь оценить ситуацию.

- Где Мудрец? - спросил он. - Ты его освободил?

- Это не моих рук дело, как бы мне ни хотелось, чтобы это было бы иначе, - выдавил я из себя.

Насколько мне было известно, Мудреца либо освободили ассасины, либо же он сбежал сам. Как бы то ни было, он был свободен, и ничто не угрожало ни ему, ни его секрету, который мы все так хотели знать - расположение Обсерватории. Моя вылазка была бесполезной.

Торрес посмотрел мне в глаза и, должно быть, увидел там правду. Его лояльность тамплиерам делала его моим врагом, но было в нем что-то, что мне нравилось - или, по крайней мере, что я уважал. Возможно, он видел что-то во мне, чувство, что мы не такие уж и разные. Одно я знал точно: если бы решение принимал ДюКасс, я бы сейчас смотрел, как мои кишки вываливаются на землю; Торрес же поднялся и подал знак своим людям.

- Заберите его. Отправьте в Севилью вместе с флотом с сокровищами.

- В Севилью? - опешил ДюКасс.

- Да, в Севилью, - отозвался Торрес.

- Но мы же можем сами его допросить, - возразил ДюКасс. Я мог бы поклясться, что слышал злобную ухмылку в его голосе. - Я бы... с превеликим удовольствием сам допросил его.

- Именно поэтому я и хочу передать его нашим коллегам в Испании, - жестко возразил Торрес. - Надеюсь, проблем не возникнет, Жюльен?

Даже сквозь боль я слышал раздражение в голосе француза.

- Non, monsieur, - ответил он.

И все же он с превеликим удовольствием вырубил меня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Когда я проснулся, я лежал на том, что походило на нижнюю палубу галеона. Это был большой галеон, напоминавший те, которые обычно перевозили... людей. Мои ноги были скованы железными кандалами - огромными, неподъемными оковами, разбросанными по всей палубе, какие-то были пустыми, какие-то - нет.

Во мраке палубы мне удалось разглядеть больше людей. Навскидку их было примерно с дюжину или около того, они тоже были закованы, но по низким стонами и бормотанию, доносившимся до меня, трудно было сказать, в каком состоянии они находились. На другом конце палубы грудой лежало что-то похожее на личные вещи пленных - одежды, сапоги, шляпы, кожаные ремни, сумки и сундуки. Я даже вроде увидел среди них свою робу, все еще перепачканную грязью и кровью от драки в тюремном строении.

Помнишь, как я говорил, что у нижних палуб был свой запах? Так вот, в этой - запах стоял абсолютно другой. То был запах страдания. Запах страха.

Голос произнес: «Ешь это, и побыстрее», - и деревянная миска упала с глухим стуком у моих босых ног, а затем сапоги стражника из черной кожи исчезли. Я увидел солнечный свет из люка, и услышал топот по лестнице, по которой взбирались вверх.

В тарелке покоился сухой крекер и клякса овсянки. Недалеко сидел чернокожий и, подобно мне, он с сомнением разглядывал еду.

- Есть будешь? - спросил я его.

Он ничего не ответил и не попытался дотянуться до еды. Вместо этого он взял кандалы на ногах и, с глубоким старанием на лице, начал пытаться избавиться от них.

Сначала мне казалось, что он впустую тратил время, но, пока он работал пальцами, скользившими между его ногами и железом, он смотрел на меня. И хотя он ровным счетом ничего не сказал, в его взгляде мне показался призрак болезненного опыта. Он поднес руку ко рту, на миг напомнив умывающуюся кошку, но затем макнул эту же руку в овсянку и смешал вязкое вещество со слюной, а затем смазал этим ногу в оковах.

Потом до меня дошло, чем он занимался, и я мог только восхищенно смотреть и надеяться, пока он продолжал смазывать ногу все больше и больше, пока она не стала достаточно скользкой, чтобы...

Попытаться. Он посмотрел на меня, заглушил любое ободрение до того, как я успел их произнести, затем скрутил и потянул одновременно.

Он бы закричал от боли, если бы так не старался при этом молчать, и его нога, когда высвободилась из-под кандалов, была покрыта отвратительной смесью из крови, слюны и овсянки. Но зато она была свободна, и все равно ни один из нас не хотел есть кашу.

Он бросил взгляд с палубы на лестницу, и мы оба замерли в ожидании появления стражника, а затем он начал работать над второй ногой, и скоро освободился. Крадучись по деревянному полу, он задрал голову, прислушиваясь к шагам наверху, которые, казалось, устремились к люку, но затем, к счастью, вновь отошли.

В какой-то миг я подумал, что он мог просто оставить меня здесь. В конце концов, мы не знали друг друга, он был ничем передо мной не обязан. Зачем ему было тратить время и подвергать опасности свой собственный шанс на свободу, чтобы помочь мне?

Но я собирался отдать ему овсянку и, видимо, это засчиталось за что-то, потому что в следующий миг, после секундного колебания - возможно, он сам спрашивал себя о дальновидности помощи мне - он склонился передо мной, проверил оковы, затем торопливо скрылся за невидимой частью палубы за моей спиной, и вернулся с ключами.

Его звали Адевале, как он сказал мне, открывая кандалы. Я тихо поблагодарил его, потер ноги и шепотом спросил:

- Что собираешься делать, друг?

- Украсть корабль, - просто сказал он.

Мне это нравилось. Но в первую очередь я нашел свою робу и скрытый клинок, и прибавил к этому пару кожаных наручей и кожаный жакет.

В это время мой новый друг Адевале ключами освобождал других пленных. Я взял пару сабель, висевшую на гвозде, и присоединился к нему.

- За тобой останется должок, - сказал я первому пленному, пока мои пальцы работали ключом в его кандалах. - Ты плывешь со мной.

- За это - хоть на край света, приятель.

На палубе уже было больше освобожденных, чем пленных, и, возможно те, кто был над нами, что-то услышал, потому что вдруг люк распахнулся, и спустился первый из стражников с саблей наголо.

- Эй, - сказал он, но «эй» стало его последним словом.

Я уже закрепил свой скрытый клинок (и, поразмыслив, понял, что, несмотря на то, что я его носил так недолго, он почему-то казался знакомым, будто я носил его годами), и, вытащив его легким движением предплечья, я шагнул вперед и познакомил с ним стражника, вонзив его глубоко в грудную кость.

Я сделал это не то чтобы скрытно или искусно. Я пронзил его так сильно, что клинок пронзил его спину и пригвоздил его к ступенькам, пока я не отпрянул. Потом я увидел сапоги второго солдата, а еще позже - кончик сабли, когда прибыло подкрепление. Нанеся удар тыльной стороной руки, я полоснул его клинком прямо под колени до кости, и кровь разлилась по палубе, когда он присоединился к товарищу.

К этому времени ситуация обернулась полномасштабным бунтом, и освобожденные помчались к кучам конфискованных вещей и вернули их себе, вооружаясь саблями и пистолетами, натягивая ботинки. Я увидел, что - уже! - успели разгореться споры по поводу того, кому что принадлежало, но некогда было принимать на себя роль судьи. Оплеухи оказалось достаточно, и наша команда была наготове. Мы услышали над собой торопливый топот ног и панические крики по-испански, пока стража готовилась к подавлению.

Вдруг корабль покачнуло, и я знал, что это был шквал ветра. Я искал взгляд Адевале по палубе, и, когда нашел, он сказал что-то мне. Одно слово: «Ураган».

И затем снова показалось, будто корабль протаранили - нас накрыл второй шквал ветра. Время играло против нас, и нам надо было побыстрее выиграть битву. Мы должны были захватить себе корабль, потому что эти ветра, какими бы свирепыми не были, не шли ни в какое - ни в какое - сравнение с силой настоящего урагана.

Ты мог узнать, когда он прибудет, по интервалу между первыми двумя шквалами. Ты мог увидеть, откуда шел ураган. И, если ты был опытным моряком, которым я уже стал, то ты мог воспользоваться ураганом. Так что мы могли бы сбежать от наших преследователей, как только заняли бы корабль.

Так я и решил. Ужас перед ураганом сменился мыслью, что мы могли применить его себе в угоду. Воспользоваться ураганом, удрать от испанцев. Я сказал пару слов на ухо Адевале, и мой новый друг, кивнув, начал рассказывать о плане остальным.

Они будут ожидать несогласованной, хаотичной атаки из-под главного люка квартердека.

Так пусть они заплатят за то, что недооценили нас.

Направив несколько людей к подножию лестницы, чтобы они шумели, как будто готовились напасть, я повел остальных к корме, куда мы пробились через лазарет, и затем крадучись поднялись по лестнице к галеона.

В следующее мгновение мы вышли на главную палубу, и, как я и говорил, испанские солдаты стояли спиной к нам, нацелив мушкеты на люк шканцев и ни о чем не подозревая.

Их глупости хватило не только на то, чтобы повернуться к нам спиной, но и на то, чтобы взять мушкеты в ближний бой, и за эту глупость они поплатились жизнями. На какое-то мгновение квартердек превратился в поле боя. Мы безжалостно теснили испанцев, используя преимущество нашей внезапной атаки, до тех пор, пока испанцы не попадали к нашим ногам, умирающие или уже мертвые, а те, кто выжил, не выбросились за борт в панике.

Несмотря на то, что паруса были спущены, корабль тряхнуло очередным порывом ветра. Мы видели, как на остальных кораблях флота солдаты раздавали пики и мушкеты, готовясь атаковать нас.

Нам нужно было судно пошустрее, и Адевале положил глаз на одно из них, ведя группу через сходню к причальной стенке. Солдаты на пристани встретили свою смерть от их клинков. Раздались выстрелы мушкетов, кто-то из наших упал, но мы уже бежали к прекрасному галеону - который скоро должен был стать моим.

Небо потемнело. Что ж, подходящий фон для битвы и ужасное предзнаменование.

Ветер усиливался, наступая на нас все новыми порывами. Испанские солдаты были в панике из-за надвигающегося шторма и побега узников, из-за бессилия перед лицом обоих.

Битва была яростной и кровавой, но короткой, и вскоре галеон был нашим. На момент я задумался, не захочет ли Адевале взять на себя командование кораблем. У него было на это полное право - он

освободил меня, он повел атаку, которая помогла нам захватить судно. Если бы он захотел взять на себя командование, я бы с уважением отнесся к его решению, нашел бы себе новую команду и отправился бы восвояси.

Но нет. Адевале хотел отправиться со мной в качестве квартирмейстера.

Я был благодарен ему. Не только потому, что он был готов служить вместе со мной, но и потому, что он не решил отправиться куда-либо еще. В лице Адевале у меня был верный квартирмейстер, который никогда не поднимет бунт - если, конечно, я буду честным и справедливым капитаном.

Я знал это тогда, в начале нашей дружбы, я знаю это и сейчас, после всех лет нашего партнерства.

(Но потом случилась чертова Обсерватория).

Ветер наполнил поднятые паруса, и мы пустились в путь. Боковой ветер потрепал нас на выходе из гавани. Я оглянулся и увидел, как ливень и ветер треплют остальные корабли флота. Поначалу их мачты раскачивало из стороны в сторону, как маятники, затем, когда ветер перерос в самый настоящий шторм, мачты начали ломаться. Без поднятых парусов они ничего не могли поделать, и на душе стало хорошо от одного вида того, как ураган превратил флот в щепки.

Воздух становился холоднее. Я видел, как облака сгущались и закрывали собой свет солнца. И тогда нас хлестнуло ветром, дождем и брызгами моря. Вокруг нас поднимались волны, одна выше другой, самые настоящие горы с шапками из морской пены, и каждая

из них готова была утопить нас, перебрасывая нас из одного морского каньона в другой.

Кур смыло за борт. Люди цеплялись за двери кают. Я слышал крики неудачливых матросов, которых выбросило с корабля. Фонари галеона погасли. Все люки и двери захлопнулись. Лишь самые умелые и смелые из команды осмеливались как-то передвигаться по кораблю.

Фок-мачта треснула, и я опасался за бизань-мачту и грот-мачту, но, хвала Богу, они выстояли, и я молча поблагодарил судьбу за то, что она предоставила нам такой шустрый корабль.

Небо по-прежнему было затянуто тучами. То здесь, то там сквозь облака пробивались лучи солнца, будто солнце старалось вырваться из плена облаков. Погода, кажется, над нами издевалась. Но мы плыли дальше; трое из нас пытались совладать со штурвалом, остальные цеплялись за снасти, будто бы пытались управлять огромным воздушным змеем. Мы отчаянно пытались держаться впереди шторма. Замедлить ход означало бы поражение. Поражение означало бы смерть.

Но мы не погибли. Не в тот день. За нашими спинами флот разнесло в щепки в порту, уцелели лишь мы. Освобожденные пленники и люди, которые у нас были - та еще команда, если честно - присягнули на верность мне и Адевале и согласились, что мы должны отправиться прямиком в Нассау. Наконец-то я плыл в Нассау. Наконец-то я увижу Эдварда и Бенджамина и воссоединюсь с пиратской республикой, по которой я так скучал.

Я с нетерпением ждал момента, когда смогу показать им свой корабль. Свой новый корабль. «Галку».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

СЕНТЯБРЬ, год.

- Ты назвал свой бриг именем птицы?

На любого другого я бы наставил пистолет или, может, извлек скрытый клинок и заставил взять свои слова обратно. Но это был Эдвард Тэтч. Еще не Черная Борода, о нет. Он еще не отпустил растительность на лице, которая даст ему более известное имя, но уже обладал дерзостью, которая была его отличительным признаком в такой же степени, как и зажженные фитили, которые он вдевал в заплетенную бороду.