КОВАЛЕНКОВ Александр Александрович

(1911, Новгород - 1971, Москва) Поэт. Во время Великой Отечественной вой­ны служил в редакции газеты Карельского фронта «В бой за Родину», бывал на Кольском Севере. После войны работал в Литературном институте им. А. М. Горького, руководил по­этическим семинаром.

НЕБЫВАЛЬЩИНА

Бабка старая, причитая,

Прячет в погреб своих внучат,

Чуя волка, беду встречая,

Пароходы в порту мычат.

Вот он, черный, лазейку ищет,

Пробирается в облаках...

Щерит зубы - и бомба свищет,

Разбивая домишки в прах.

Беломорье видало виды

И в недобрый и в добрый час,

Не прощало врагу обиды,

Не простит и на этот раз.

Сосны грохотом оглоуша,

Бьет зенитка, визжит снаряд...

Наземь рушится волчья туша,

Клочья шерсти ее горят.

В розоватых кустах молочая

Догорает, чадит скелет...

В стеклах окон обозначая

Небывальщины желтый свет.

1941 г.

ОГЛЯДКА

Вонзилась в память как заноза:

Есть под Москвой одна береза

Необъяснимой красоты,

Глядит на Истру с высоты.

Она стоит как утвержденье,

Что жизнь моя не наважденье,

Не грохот мрака и огня

В ночных лесах за Кандалакшей,

Где топчет торф и снег размякший

Войны чугунная ступня,

А неотступная защита

Тебя, чье имя не забыто,

Полей, где детство сказкой стало,

Где юность счастье разыскала,

Но не успела рассмотреть

Людей, которые мне дали

Любовь, чтоб видеть эти дали,

За что не страшно умереть.

СПОЛОХ

Елки к морю подбежали,

Чтоб на синее взглянуть,

А оно лежит в печали,

Льды ему сдавили грудь.

- В Кандалакше мы бывали, -

Я скажу когда-нибудь...

Там война дала поблажку,

Мне позволила в пути

В полушубке нараспашку

Близко к счастью подойти;

Подойти, позабывая

Все заботы, все дела...

Ах, хорошая какая

Там Снегурочка жила!

Поглядеть - совсем девчонка,

А сумела мне вернуть

Все, что в холоде, в потемках

Стало гаснуть и тонуть.

Все, что детской лаской мило,

Светом юношеских глаз,

А и сказано-то было,

Может быть, десяток фраз.

Вспоминай, душа, сиянье,

Хвойный запах, звездный лед,

Эту встречу без прощанья –

Сполох северных широт.

ЛЕБЕДЕВ Алексей Алексеевич

(1912, Суздаль - 1941, Финский запив) Поэт. На Кольский Север приехал в 1930-е гг. В Мурманске ходил в море на судах «Севрыб- треста» и торгового флота. Перед войной окончил ВВМУ им. М. В. Фрунзе, после чего служил штурманом на одной из подлодок Балтфлота. В ноябре 1941-го его лодка по­дорвалась на мине в Финском заливе - эки­паж погиб. Лебедеву посвящено стихотворе­ние поэта - мурманчанина А. Подстаницкого «Когда моряк уходит в плаванье» - ответ на стихотворение «Тебе».

ТЕБЕ

Мы попрощаемся в Кронштадте

У зыбких сходен, а потом

Рванется к рейду легкий катер,

Раскапывая рябь винтом.

Вот облаков косою тенью

Луна подернулась слегка,

И затерялась в отдаленье

Твоя простертая рука.

Опять шуметь над морем флагу.

И снова, и суров, и скуп,

Балтийский ветер сушит влагу

Твоих похолодевших губ.

А дальше - врозь путей кривые,

Мы говорим «Прощай!» стране.

В компасы смотрят рулевые,

И ты горюешь обо мне.

...И если пенные объятья

Нас захлестнут в урочный час,

И ты в конверте за печатью

Получишь весточку о нас, -

Не плачь, мы жили жизнью смелых,

Умели храбро умирать, -

Ты на штабной бумаге белой

Об этом сможешь прочитать.

Переживи внезапный холод,

Полгода замуж не спеши,

А я останусь вечно молод

Там, в тайниках твоей души.

А если сын родится вскоре,

Ему одна стезя и цель,

Ему одна дорога - море,

Моя могила и купель.

НА ДНЕ

Лежит матрос на дне песчаном

Во тьме зелено-голубой.

Над разъяренным океаном

Отгромыхал короткий бой,

А здесь ни грома и ни гула...

Скользнув над илистым песком,

Коснулась сытая акула

Щеки матросской плавником...

Осколком легкие пробиты,

Но в синем мраке глубины

Глаза матросские открыты

И прямо вверх устремлены.

Как будто в мертвенном покое,

Тоской суровою томим,

Он помнит о коротком бое,

Жалея, что расстался с ним.

ШУБИН Павел Николаевич

(1914, Орловская губ. - 1951, Москва) Один из лучших русских поэтов, побывавших на Кольском Севере. Во время войны - фрон­товой корреспондент на Волховском и Ка­рельском фронтах. С бойцами 14-й армии ос­вобождал Печенгу, Киркенес. Автор многих поэтических книг с неизменным признани­ем в любви к Заполярью.

ПОЛМИГА

Нет,

Не до седин, Не до славы

Я век свой хотел бы продлить,

Мне б только до той вон канавы

Полмига, полшага прожить;

Прижаться к земле

И в лазури

Июльского ясного дня

Увидеть оскал амбразуры

И острые вспышки огня.

Мне б только

Вот эту гранату,

Злорадно поставив на взвод,

Всадить ее,

Врезать, как надо,

В четырежды проклятый дзот,

Чтоб стало в нем пусто и тихо,

Чтоб пылью осел он в траву!

...Прожить бы мне эти полмига,

А там я сто лет проживу!1943 г.

В КИРКЕНЕСЕ

Был дом. Была с наивной верой

Подкова врезана в порог.

Но пал на камни пепел серый,

А дом фашист бегущий сжег.

Рыбачья грубая бахила

Валяется... Хозяев - нет.

А может, это их могила –

Из щебня холмик без примет?

Лишь у рябины обгорелой,

Над вечной, медленной водой

Сидит один котенок белый...

Не белый, может, а седой?

На стуже не задремлешь, нежась,

Но он не дрогнул, как ни звал, -

А может, все-таки - норвежец –

По-русски он не понимал?

Или безумье приковало

Его к скале? - Он все забыл

И только помнит, что, бывало,

Хозяин с моря приходил.

Ноябрь 1944г., Норвегия, Элъвинес

ЗАПОЛЯРЬЕ

Дикие расстояния,

Страшные расстояния,

Северного сияния

Трепетные стояния.

Русским горящим городом

Смотрит из облаков оно;

Светлым могучим холодом

Звездное небо ковано.

У ледяного терема

Бродит буран стреноженный.

Горы в снегу затеряны –

Малые, как горошины.

Здесь валуны, как грамоты, -

Далей пещерных вестники,

В мерзлых гробницах - мамонты,

Этой земли ровесники.

В сопках, морозом выжженных,

Робкое сердце выстынет.

Только бесстрашный выживет,

Только могучий выстоит.

Русские, непокорные

люди кремневой крепости,

Топчут вершины горные,

Белые от свирепости.

Далями великанскими

Мчатся земли хозяева,

С бурями океанскими

Злые встречают зарева.

Лыжи спешат без отдыха,

Лодок скрепят уключины,

Груди не ищут продыха,

Мышцы узлами скручены.

Злобные смяты карлики,

Вбиты в могилы жесткие,

Пьяные кровью Нарвика

Черные псы заморские.

Где им, с пустыми душами,

С лапами их паучьими,

Править снегами-стужами,

Вольных владений кручами!

Вон побережья Мурмана,

Стонут гудками гавани,

Дымы летят, как турманы,

Спутники дальних плаваний.

В силах любого ворога

Встретить и побороть она,

Смуглая вся от пороха

Снежная наша Родина!

1944 г., Мурманск

ДАЛЕКАЯ ЛИЦА

Далеко-далеко отсюда

Свирепая катится Лица,

Зимы ледяная посуда

На розовых камнях дробится.

Играет вода молодая,

Кричит молодым жеребенком,

И крутится пена седая

По бурым бегучим воронкам.

Я прожил там зиму и лето

В землянке, похожей на улей,

И фрица свалил из секрета

Одною веселою пулей.

И, верно, добыл бы другого,

Скрутил уж веревкой мочальной,

Да фрица не вышло живого,

А вышел мне госпиталь дальний.

Теперь уж не то, что досада,

Тоска, понимаешь, заела, -

Брожу по вишневому саду

Совсем безо всякого дела.

А тут до рассвета не спится:

Вот только закрою ресницы.

Мне эта гремучая

Лица Без всякого повода снится.

И чувствую каждой кровинкой

Тот берег, бегущий несмело:

Ни деревца там, ни травинки

Такой, чтобы сердце согрела.

А небо большое, большое,

И плачет вода без приюта...

И хочется сразу душою

Ту горькую землю окутать.

Сады насадить бы по склонам,

Запрятать в смородине хаты,

Чтоб золотом шили по кленам

Резные речные закаты.

Я срыл бы своими руками,

Отнес бы туда это поле

С пшеницею и васильками

И перепелами на воле.

И сердце мое замирает

С глухой, беспощадною силой:

Вода вороная играет,

И вереск качается хилый,

И роет гранитные гряды,

И плачет угрюмая Лица...

Мне надо, мне до смерти надо

На те берега воротиться! Ноябрь 1944 г.

НЕНАВИСТЬ

Простор, запеленутый в дикую стужу,

В пушных облаках до бровей, -

Прожжет и разграбит веселую душу

Одной пустотою своей.

Ползучих березок безлистые кроны,

Как спутанные провода,

Тут отроду даже паршивой вороны

Никто не видал никогда.

Весной, когда солнце, во тьме обессилев,

Проглянет холодным зрачком,

Трава не пробьется на тихой могиле

Под звездным армейским значком.

И милая сердцу ее не отыщет,

А тундра о ней промолчит,

Лишь ветер стрелою лопарской просвищет

Да град по камням простучит.

Но тысяча яростных дней миновала,

С тех пор как мы здесь залегли,

Горючая ненависть нас согревала

К обидчикам милой земли.

Мы вынесли все, что другим не приснится,

До судороги на лице,

Лягушечью куртку проклятого фрица

Ловя на короткий прицел.

Когда каменело солдатское тело,

Ко льду примерзая пластом,

И только тяжелое сердце звенело

В стремленье святом и простом:

Убей! - за тоску по веселому солнцу,

За свой побелевший висок,

Вгони под орлиную каску тирольца

Свинца боевого кусок!

Припомни, как утром над городом тихим

Парят облака голубей,

Как пчелы гудят по лиловой гречихе,

И вытерпи все, и убей!

Не будет, не будет германцу пощады,

Земле не томиться в плену!

Шатает волна орудийного чада

Полярных ночей тишину.

И вновь в белокипенных шелковых робах

Встаем мы у края земли

На лыжнях и тропах,

В окопах, в сугробах,

В смертельной метельной пыли!

Март 1944 г.

НА РЫБАЧЬЕМ

Ветрами выбитый, рябой

Пятиаршинный снег,

Как бурей вспененный прибой,

Остановивший бег,

Он пожелтел, окаменев,

Как мамонтова кость,

В нем всех морозов темный гнев

И всех метелей злость.

И одинокий гул морей –

Пространств бездомных весть,

И равнодушье дикарей,

И ненависть в нем есть.

Сугробы словно сундуки

С кащеевой казной,

Но вот встают из них дымки

И отдают сосной.

И звякает во тьме ведро,

Скрипит отвесный трап;

В землянке, вырытой хитро,

Домашний теплый храп.

Сейчас - подъем, и самовар

Заплачет на столе,

Как в детстве, как в саду - комар.

Как где-нибудь в Орле,

Где дом шиповником пропах,

Где рожь и васильки...

Живут в сугробах, как в домах,

Орловцы-моряки.

Так кто сказал, что злобен снег,

Неласковы края?

Нет, врешь, я - русский человек,

Здесь - Родина моя!Сентябрь 1944 г.

СЕВЕР

На рубеже полярной ночи –

То снег, то грязи чернота:

Вся тундра в пестроте сорочьей,

Земли последняя черта.

И от нее ушли огулом

Олений рев, гагарий гам,

И только море грозным гулом

Ударит вдруг по берегам:

Там тральщик мурманский с минрепа1

Слепую мину оторвал,

И бесполезно и свирепо

Взревел, крутясь, и сгинул вал;

И только зыбью перекрестной

Прошелестел у самых ног.

Ты в тишине тысячеверстной,

Но разве труд твой одинок?

Легли на горизонт пустынный

Седые кручи снежных туч,

Но там, в их белизне простынной,

Где теплится последний луч,

Нашли в закатном полукруге

И потеряли вновь глаза

Бурун над мордою белухи,

А может, шняки2 паруса.1944 г.

Минреп - трос с якорем, удерживающий мину на определенной глубине (Авт.).2 Шняка - небольшое морское судно (Авт.).

УДАР НА ПЕТСАМО

Много лет

Егеря

Обживали крутые высоты,

Понастроили дотов,

Пробили в граните ходы,

Пулеметные гнезда

Лепились по кручам,

Как соты,

Пушки пялились хмуро

В долинную даль с высоты.

Долго жить собирались

Германцы на нашем пороге,

Но по нашим часам Солнце

В наши приходит края,

И в урочное время

Приказа короткие строки

Обрубили все сроки

Постылого их бытия.

И обычней обычного

Серенький день коротался:

Раздували лежанки

В своих блиндажах егеря,

Шел стеклянный снежок,

Часовой на дорожке топтался,

Налетал из-за туч

Ледяной ветерок октября.

А на русских часах

Передвинулись стрелки на волос,

Натянулись шнуры,

На исходные вышла броня,

И в обвальном гуденье

На части

Земля раскололась,

Рваный воздух завыл

На зазубренных Бивнях огня.

Словно вздыбленных мамонтов

Темное, дикое стадо,

Разминая окопы,

Стирая в труху блиндажи,

Разнося Кариквайвиш,

Топтались, ревели снаряды,

Раскаленные пули

Мелькали в дыму, как стрижи.

Минометов гвардейских

До звезд долетающий голос,

И мелькнувшие с визгом

Хвостатые стаи комет,

И еще на часах

Передвинулись стрелки

На волос,

И горбатые ИЛы

Пошли по указке ракет.

И уже не хватало

Дыханья,

И воздух с разбега

Налетал, и валил,

И глушил,

И звенел о штыки...

Вот когда Мерецков

По осеннему, талому снегу

На прорыв и погоню

Железные двинул полки.

1944 г., Кола

КОВАЛЕНКОВ Александр Александрович - student2.ru САГА

Еще я запомнил

Дорогу на Никель,

Ветра на вершинах,

Туманы в долине

И теплые брызги,

Алей земляники,

На мерзлой,

На гулкой,

как колокол, глине.

Обстрел бушевал и кончался,

И снова,

Сложивши убитых

На ягель морозный,

Шли мимо -

Без песен и шума, сурово,

Одною колонною

Тридцативерстной.

Клубилися дымы

Над дальней грядою,

И горы тряслись

От незримой работы,

И в толстые гулы

За хмарью седою

Вплетали

Свирепую дробь пулеметы.

Туда, где над сопкою,

В пламя одетой,

Сходились

Свинцовые трассы кривые,

На скорую встречу

С грядущей победой

Упрямо и страстно

Спешили живые.

Над ними,

Крестом распростерт на мгновенье,

Мелькал истребитель

Летучею тенью,

Как будто бы Родина

Им посылала

Свое материнское благословенье.

1944 г., Никель

СОЛДАТЫ ЗАПОЛЯРЬЯ

Валы окаменевшей грязи

В полкилометра высотой,

Богатые в однообразъе

Мучительною пустотой.

И путь один средь тысяч сопок,

И тот - в огне, и тот - сквозь смерть,

Коль ты воистину не робок –

Решись его преодолеть.

Ползи к вершине от подножья

И, задыхаясь, не забудь,

Что есть еще и бездорожье,

И это все же торный путь.

Но кто расскажет, где кривые

Пути обходов пролегли?

Там наш солдат прошел впервые

От сотворения земли.

Там, посиневшими руками

Сложив ячейки поскорей,

Вжимались роты в голый камень,

Подстерегая егерей.

Их жгли навылет, сквозь шинели,

Сквозь плоть и кожу, до нутра,

Семидесятой параллели

Невыносимые ветра.

Мороз пушился на гранитах,

А люди ждали - пусть трясет, -

Чтоб на фашистов недобитых

С пустых обрушиться высот.

Зарниц гремучих полыханье,

Летучий, хищный блеск штыков...

И это все - уже преданье

И достояние веков.

КОВАЛЕНКОВ Александр Александрович - student2.ru Ноябрь 1944 г., Норвегия

БАЕВ Константин Иванович

(1916, Териберка - 1943, Онежское озеро) Один из первых мурманских поэтов. Участник первых Праздников Севера. Ходил в море, ра­ботал сельским корреспондентом мурманских газет. В Великую Отечественную ушел на фронт добровольцем. Погиб на льду Онежско­го озера, возвращаясь из разведки. В 1993 г. учреждена областная литературная премия имени молодых поэтов-мурманчан, погибших в ту войну, - Константина Баёва и Александра Подстаницкого. С 1995 г. детско-юношеская областная библиотека 11 апреля, в день рож­дения Костантина Баёва, ежегодно проводит ставшие традиционными «Баёвские чтения».

ЛОЖКА

Провожая в путь-дорожку,

Мать вложила в сумку мне: -

Вот, возьми, сыночек, ложку,

Пригодится на войне...

С боку звезды, в центре птичка,

Лаком крытые края

Сразу видно, что вещичка –

Раскрасавица моя.

В ней вкусна любая каша

И с огня солдатский борщ.

Эх, догадлива мамаша!

Знала: губ не обожжешь.

Много мне встречалось ложек

Всех фасонов и мастей.

Только эта - всех дороже, -

Память матери моей. 1942г.

НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ

Как ситец, воздух разрывая,

Летит снаряд, за ним другой...

Так вот он, фронт. Передовая

Идет изломанной дугой.

Тут до врага подать рукой.

Но у войны свои законы.

И, разделенные рекой,

Войска засели в обороне.

Здесь каждый кустик на заметке,

Пенек, и камень, и сосна.

А кропотливая разведка

Не знает отдыха и сна.

Хоть маскируется захватчик,

Но глаз наметанный найдет,

Куда посажен автоматчик

И где построен новый дзот.

Счет мести за день увелича,

Идут «с охоты» снайпера,

И кухня ротная дымится –

Готовят ужин повара.

Здесь так коварна тишина

В минуты мнимого покоя.

И каждый знает, что она

Готова вспыхнуть жарким боем.

И все торопят грозный час,

Когда по властному веленью

Поступит боевой приказ:

- От обороны -

в наступленье! 1942 г.


Наши рекомендации