СНИЛОСЬ МНЕ (Тоне Ковалевой)

Снилось мне,

Что в тундру ты пришла.

Все уснули.

И костер погас.

Чуть курилась легкая зола.

И никто-никто не видел нас.

Часовой - поодаль,

Строг и тих...

Я сиял,

Себе не веря сам:

Пламя недоступных губ твоих

Прикоснулось вдруг к моим глазам.

Я открыл глаза –

Тебя уж нет.

Солнечная ночь была длинна.

И молчал суровый край в ответ.

И пошли мы в бой:

Была война.

И в разгар атаки

Между льдин

Я упал, где тощие кусты.

Все ушли вперед.

А я - один.

Звал тебя,

Но не слыхала ты.

Как зола на угли,

Пала мгла

На глаза мои в мгновенье то.

Я заснул –

И снова ты пришла,

И не видел нас никто-никто.

Я проснулся в тишине палат.

Я скажу соседу и врачу,

Что задачу выполнил отряд...

А о том, что снилось, -

Промолчу

НОЧНОЙ БОЙ

...И вдруг -

Все очертанья резче.

А в небе,

В медленном вращенье,

Синели лучевые клещи,

С заклепкой-искрой

На скрещенье.

Бежали волны,

Как в задышке.

Змеились тени их по скалам,

Так близко видимым

При вспышке

С лиловым льдом

И снегом алым.

Ознобом от огня тянуло,

Но всеми выдержка владела.

И рядом наша смерть тонула,

Что с неба в зыбь

Торчмя влетела.

Они и мы себя бросали

На смерть –

Геройство без изъяна.

Ну, мы -

Мы родину спасали.

За что ж они так гибли рьяно?..

Как бились с Гансами Иваны –

Союзники небоязливо

Следили...

Строй их караванный все шел и шел

Во тьму залива.

И это долгое вхожденье,

И эта ночь морского боя -

Как вся война,

Как наважденье

Впотьмах от яркостей рябое.

КИРСАНОВ Семен Исаакович(1906, Одесса - 1972, Москва)

Известный советский поэт. В годы войны - корреспондент армейских газет, руководи­тель литературной бригады, выпускавшей Окна ТАСС. В качестве военкора бывал на Ка­рельском фронте.

СЕВЕРНЫЙ СКАЗ

Гей ты, Север-край, Север сумрачный,

В пояс, в ноги тебе - низко кланяюсь!

С Бедоморья, с Онежья скользкого –

С валунов побережья Кольского –

Все ветра-от здесь починают дуть,

Все дожди-от здесь починают путь,

Все снега-от тут собираются,

Холода тут сил набираются.

Как пришла война к морю бурному,

К полуострову, к порту Мурману –

И еще грозней сиверок подул,

И еще темней холодок рванул,

Острый дождичек, словно ножичек,

И еще белей туча снежная,

Туча снежная - порубежная!

С незапамятных, стародавних пор

Волны Севера полюбил помор.

Шли отсюда в Русь чуть до Киева

Крутогрудые корабли его.

Снасти крепкие, сети прочные,

Заплывали в сеть сельди сочные.

В мозолях рука - мало нежились!

Лесоруб сплавлял по Онеге лес,

Избы ставили руки русские,

Моряки вели в реки узкие

Баржи, полные до верхов

Золотых, голубых и седых мехов.

От лесной сосны до полярных мхов

Время, Север, тебя отстаивать!

Лучше снегу ввек не оттаивать,

Чем тебя, родной, чужаку отдать!

Гой, ты Север-край, Север сумрачный,

В пояс, в ноги тебе низко кланяюсь!

Из-за низкого неба серого

Полыхни огнем, покажи врагам,

Чем богата природа Севера,

Много тут болот, чтобы вязнуть им,

Много тут озер, чтоб утопнуть им,

Много тут снегов, чтоб померзнуть им,

Ни воды, ни еды, ни дороги им!

А в подмогу природе Севера

Бьют их вчетверо, бьют их всемеро –

Орудийный ветер, свинцовый дождь,

Пулеметная вьюга-вьюжная,

Быстролетная стая дружная.

26 сентября 1941 г.

СИМОНОВ Константин Михайлович

(1915, Саратов - 1979, Москва)

Знаменитый поэт, прозаик, драматург. На Кольский Север впервые приехал по зада­нию газеты «Красная Звезда» осенью 1941 г. Создал ряд очерков об участниках обороны Заполярья («Записки военного корреспонден­та»). Здесь Симоновым были написаны мно­гие стихи: «Жди меня», «Словно смотришь в бинокль перевернутый», «Ты помнишь, Але­ша, дороги Смоленщины» и другие.

ГОЛОС ДАЛЕКИХ СЫНОВЕЙ

Метель о бревна бьется с детским плачем,

И на море, вставая, как стена,

Ревет за полуостровом Рыбачьим

От полюса летящая волна.

Бьют сквозь метель тяжелые орудья,

И до холодной северной зари

Бойцы, припав ко льду и камню грудью,

Ночуют в скалах Муста-Тунтури.

Чадит свеча, оплывшая в жестянке,

И, согревая руки у свечи,

В полярной, в скалы врубленной землянке

Мы эту ночь проводим, москвичи.

Здесь край земли. Под северным сияньем

Нам привелось сегодня ночевать.

Но никаким ветрам и расстояньям

Нас от тебя, Москва, не оторвать!

В антенну бьет полярным льдом и градом.

Твой голос нам подолгу не поймать,

И все-таки за тыщу верст мы рядом

С тобой, Москва, Отчизна наша, мать!

Вот снова что-то в рупоре сказали,

И снова треск, и снова долго ждем –

Так, сыновья твои, из страшной дали

Мы материнский голос узнаем.

Мы здесь давно, но словно днем вчерашним

Мы от своей Москвы отделены,

Нидны Кремля нам вековые башни

И площади широкие видны.

Своих друзей московских узнаем мы.

Без долгих слов, в руках винтовки сжав,

Они выходят в эту ночь из дома,

Мы слышим шаг их у твоих застав.

Мы видим улицы, где мы ходили,

И школы - в детстве мы учились в них, -

Мы видим женщин, тех, что мы любили,

Мы видим матерей своих седых.

Москва моя, военною судьбою

Мать и сыны сравнялись в грозный час:

Ты в эту ночь, как мы, готова к бою,

Как ты, всю ночь мы не смыкаем глаз.

Опять всю ночь над нами крутит вьюга,

И в скалах эхо выстрелов гремит.

Но день придет: от Севера до Юга

Крылатая победа пролетит!

Мы верим, что среди друзей московских

Еще пройдем по площадям твоим,

В молчании еще у стен кремлевских

Мы, слушая куранты, постоим.

В твоих стенах еще, сойдясь с друзьями,

Победный тост поднимем над столом.

И павших, тех, что нет уж между нами,

Мы благодарным словом помянем.

Мы верим в это. Мы сидим в землянке.

Снег заметает мерзлую траву,

Нам не до сна, свеча чадит в жестянке.

Мы слушаем по радио Москву… Октябрь 1941 г., Рыбачий

* * *

Словно смотришь в бинокль перевернутый -

Все, что сзади осталось, уменьшено.

На вокзале, метелью подернутом,

Где-то плачет далекая женщина.

Снежный ком, обращенный в горошину, -

Ее горе отсюда невидимо;

Как и всем нам, войною непрошено,

Мне жестокое зрение выдано.

Что-то очень большое и страшное,

На штыках принесенное временем,

Не дает нам увидеть вчерашнего

Нашим гневным сегодняшним зрением.

Мы, пройдя через кровь и страдания,

Снова к прошлому взглядом приблизимся.

Но на этом далеком свидании

До былой слепоты не унизимся.

Слишком много друзей не докличется

Повидавшее смерть поколение.

И обратно не все увеличится

В нашем горем испытанном зрении.

1941 г.

* * * (А. Суркову)

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси! –

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь от глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в Бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –

Не дом городской, где я празднично жил,

А эта проселки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша, изба под Борисовом,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

По, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» - говорили нам пажити.

«Мы вас подождем!» - говорили леса.

Ты таешь, Алеша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я все-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла. 1941 г.

ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА

Меня просил попутчик мой и друг,

А другу дважды не дают просить,

Не видя ваших милых глаз и рук,

О вас стихи я должен сочинить.

В зеленом азиатском городке,

По слухам, вы сейчас влачите дни,

Там, милый след оставив на песке,

Проходят ваши легкие ступни.

За друга легче женщину просить,

Чем самому припасть к ее руке,

Вы моего попутчика забыть

Не смейте там, в зеленом городке.

Он говорил мне, что давно, когда

Еще он вами робко был любим,

Взошедшая Полярная звезда

Вам назначала час свиданья с ним.

Чтоб с ним свести вас, нет сейчас чудес,

На край земли нас бросила война,

Но все горит звезда среди небес,

Вам с двух сторон земли она видна.

Она сейчас горит еще ясней,

Попутчик мой для вас ее зажег,

Пусть ваши взгляды сходятся на ней,

На перекрестках двух земных дорог.

Яверю вам, вы смотрите сейчас,

Пока звезда горит, - он будет жить,

Пока с нее не сводите вы глаз,

Ее никто не смеет погасить.

Где юность наша? Где забытый дом?

Где вы, чужая, нежная? Когда,

Чтоб мертвых вспомнить, за одним столом

Живых сведет Полярная звезда?

1941 г., Рыбачий

* * *

Над черным носом нашей субмарины

Взошла Венера - странная звезда,

От женских ласк отвыкшие мужчины,

Как женщину, мы ждем ее сюда.

Она, как ты, восходит все позднее,

И, нарушая бег небесных тел,

Другие звезды всходят рядом с нею,

Гораздо ближе, чем бы я хотел.

Они горят трусливо и бесстыже.

Я никогда не буду в их числе,

Пускай они к тебе на небе ближе,

Чем я, тобой забытый на земле.

Я не прощусь с опасностью земною,

Чтоб в мирном небе зябнуть, как они,

Стань лучше ты падучею звездою,

Ко мне на землю руки протяни.

На небе любят женщину от скуки

И отпускают с миром, не скорбя...

Ты упадешь ко мне в земные руки.

Я не звезда. Я удержу тебя.

1941 г.

* * *

Мне хочется назвать тебя женой

За то, что так другие не назвали,

Что в старый дом мой, сломанный войной,

Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,

За то, что редко ты меня жалела,

За то, что, просьб не ждя моих, пришла

Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женой

Не для того, чтоб всем сказать об этом,

Ни потому, что ты давно со мной,

По всем досужим сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,

Ни громким именем, что ты носила,

С меня довольно нежной, тайной, той,

Что в дом ко мне неслышно приходила.

Сравнятся в славе смертью имена,

И красота, как станция, минует,

И, постарев, владелица одна

Себя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женой

За то, что бесконечны дни разлуки,

Что слишком многим, кто сейчас со мной,

Должны глаза закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,

Любить мне не давала обещанья

И в первый раз, что любишь, - солгала

В последний час солдатского прощанья.

Кем стала ты? Моей или чужой?

Отсюда сердцем мне не дотянуться-

Прости, что я зову тебя женой

По праву тех, кто может не вернуться.

1941 г.

* * *

Я, перебрав весь год, не вижу

Того счастливого числа,

Когда всего верней и ближе

Со мной ты связана была.

Я помню зал для репетиций

И свет, зажженный, как на грех,

И шепот твой, что не годится

Так делать на виду у всех.

Твой звездный плащ из старой драмы

И хлыст наездницы в руках,

И твой побег со сцены прямо

Ко мне на легких каблуках.

Нет, не тогда. Так, может, летом,

Когда, на сутки отпуск взяв,

Я был у ног твоих с рассветом,

Машину за ночь доконав.

Какой была ты сонной-сонной,

Вскочив с кровати босиком,

И моей шинели пропыленной

Как прижималась ты лицом!

Как бились жилки голубые

На шее под моей рукой!

В то утро, может быть, впервые

Ты показалась мне женой.

И все же не тогда, я знаю,

Ты самой близкой мне была.

Теперь я вспомнил: ночь глухая,

Обледенелая скала…

Майор, проверив по карманам,

В тыл приказал бумаг не брать,

Когда придется, безымянным

Разведчик должен умирать.

Мы к полночи дошли и ждали,

По грудь зарытые в снегу.

Огни далекие бежали

На том, на русском, берегу...

Теперь я сознаюсь в обмане:

Готовясь умереть в бою,

Я все-таки с собой в кармане

Нес фотографию твою.

Она под северным сияньем

В ту ночь казалась голубой,

Казалось, вот сейчас мы встанем

И об руку пойдем с тобой.

Казалось, в том же платье белом.

Как в летний день снята была,

Ты по камням оледенелым

Со мной невидимо прошла.

За смелость не прося прощенья,

Клянусь, что, если доживу,

Ту ночь я ночью обрученья

С тобою вместе назову.

1941 г., Рыбачий

ТРОЯНКЕР Раиса Львовна

(1909, Умань - 1945, Мурманск)

Поэт. В Мурманске с 1934 г. В «Полярной правде», где она работала журналистом, было опубликовано более ста ее стихотворений, множество очерков. В годы войны (1942 г.)

на Севере вышел сборник ее стихов «Суровая лирика».

У КОЛЬСКОГО ФИОРДА

Я тебя таким еще не знала,

Город-порт, глядящий в океан,

На заводах, слипах и причалах

Развернувший наступленья план.

Раньше ты белесыми ночами

Снаряжал в Игарку корабли

И тебя зимовки величали, -

Городом Большой Земли.

Для тебя томительную вахту

Солнце заполярное несет.

И осенний воздух солью пахнет.

И сиянье на небе цветет.

Город-порт, заснеженный и гордый,

Вечно у экзотики в плену.

Город-порт у Кольского фиорда,

Мужественно встретивший войну.

Под бомбежку, под вытье сирены,

Строящий, растущий, боевой –

Город, где стахановские смены

Множатся в порыве трудовом.

Я тебя таким еще не знала,

Город-порт, глядящий в океан,

На заводах, слипах и причалах

Развернувший наступленья план.

Город-порт, уверенный и гордый,

Лютой смертью недругу грозит.

Город-порт у Кольского фиорда

Неприступной крепостью стоит.

САМОМУ РОДНОМУ

Я не знаю, какого цвета

У тебя, дорогой, глаза.

Мне, наверно, тебя не встретить,

Ничего тебе не сказать.

Правда, знать бы хотелось очень

Кто ты: техник, стрелок, связист.

Может, ты быстрокрылый летчик,

Может быть, ты морской радист?

Хорошо, если б эту записку –

Сухопутье или вода

Принесли к тебе, самому близкому,

Неразлучному навсегда.

Я не знаю, как это было:

Светлый госпиталь, лампы, ночь...

Врач сказал: «Иссякают силы,

Только кровь ему может помочь...»

И ее принесли - дорогую,

Всемогущую, как любовь,

Утром взятую, нолевую,

Для тебя мною данную кровь.

И она потекла по жилам

И спасла тебя, золотой,

Пуля вражеская бессильна

Перед силой любви такой.

Стали алыми бледные губы,

Что хотели б назвать меня...

Кто я? Донор, товарищ Люба,

Очень много таких, как я.

Пусть я даже и не узнаю,

Как зовут тебя, дорогой,

Все равно я тебе родная,

Все равно - я всегда с тобой.

1942 г.

ПАНОВ Николай Николаевич

(1903, Калужская губ. - 1973, Москва)

Известный поэт и прозаик. В 1920-е гг. - вождь и организатор группы поэтов-презантистов, за­тем, вместе с Ильей Сельвинским, один из уч­редителей группы конструктивистов (псевдо­ним тех лет - Дир Туманный). В 1941 г. при­ехал военным корреспондентом на Северный флот. В 1941-1943 гг. был начальником лите­ратурного отдела фронтовой газеты «Красно­флотец». После войны писал преимуществен­но прозу, в том числе - о войне в Заполярье.

Из поэмы «БАРЕНЦЕВО МОРЕ»

* * *

Под косыми ветрами синея,

Океанские плещут пути.

Чтоб земля полюбилась сильнее,

Нужно в море подальше уйти.

Если вволю тебя покачало

И насквозь просолила вода,

Это счастье - сквозь доски причала

Вновь почувствовать сушу тогда.

Если хочешь, моряк, свою душу

Испытать и проверить сполна –

Отправляйся подальше на сушу,

Где не плещет морская волна,

Где аврал, по отсекам звучащий,

Не прокатится в ветреной мгле...

Ты грустишь ли все чаще и чаще

О своем боевом корабле?

И когда загрущу, затоскую,

Вспомнив горькой воды рубежи,

Ты пойми мою душу морскую

И на суше меня не держи.

Ведь недаром все чаще мне снится

Мой широкий матросский рундук.

И от бешеной скачки эсминца

В темноте занимается дух.

Просыпаюсь на койке в землянке.

Не бросает крутая волна,

Не звучат корабельные склянки –

Только смотрит большая луна.

Все отчетливей вижу во сне я

Штормовые морские пути...

Чтоб земля полюбилась сильнее,

Нужно в море подальше уйти.

* * *

От красноватых зарослей рябой,

Вздымает берег круглые ступени.

Как зверь, на скалы прыгает прибой,

И пятится, и умирает в пене.

Полярные убогие плоды –

Растет черника на тропе оленьей...

Выглядывают робко из воды

Лоснящиеся головы тюленей.

Они глядят: на берегу крутом,

У среза скал, у самой пенной кромки,

Стоит обугленный рыбачий дом...

Желтеют самолетные обломки...

Спасательный обледенелый круг,

В стекле медуз, в прибрежном липком соре.

Сереет Мотовский залив вокруг,

А за хребтами - Баренцево море.

* * *

Как мягко извивается волна,

Катящаяся в дали неустанно.

Сюда, быть может, принесла она

Соль Атлантического океана.

Саргассового моря мутный ил

Она впитала, пробегая мимо.

Ее гренландский айсберг леденил

И грели воды теплого Гольфстрима.

Она прошла сквозь минные поля

И,равнодушно выгибая спину,

Несет, быть может, гибель корабля –

Рогатую ныряющую мину.

Волну разрежет корабельный киль,

Но за кормой она возникнет снова,

Чтоб снова мчаться сотни тысяч миль

К экватору из края ледяного.

1942 - 1945 – 1963гг.

ЖАРОВ Александр Алексеевич

(1904, Московская губ. - 1984, Москва)

Поэт, автор пионерского гимна «Взвейтесь кострами». На Кольский Север приехал в годы войны по заданию газеты «Красный флот». Создал о войне в Заполярье ряд сти­хотворений и поэмы: «Богатырь» (об Иване Сивко), «Керим» (о Магомете Гаджиеве), «Бо­рис Сафонов».

С ТОБОЙ, МОСКВА!

Мне сказал командир-подводник:

- Не во сне я, а наяву

Повидать бы хотел сегодня

Дорогую мою Москву.

Грудью встать на ее защиту

Там, где к ней подползает враг...

Только с Севера до Москвы-то

Расстояние - не пустяк.

Я кричу ей через пространства:

- Не в твою ли, столица, честь

Многотонный фашистский транспорт

Мы вчера потопили здесь?

С фронта бьют, поражают с тыла

Злых тевтонов мои друзья,

Каждый день умножая силу

Не твою ли, Москва моя?

По ночам, затаив дыханье,

Каждый наш заполярный пост

В блеске северного сиянья

Видит грани кремлевских звезд.

Светят сполохи огневые,

Моряков увлекая в бой...

Бейся, сердце родной России,

Нашей доблестью штормовой!

Больше яростного дерзанья,

Флота Северного сыны!

Мы ничем, кроме расстоянья,

От Москвы не отделены.

1941г.

ТРУБКА

В вечернем сумраке на бак,

Зимой в добротном полушубке,

Я выхожу зажечь табак

Своей видавшей виды трубки.

Она пугливым огоньком Блеснет.

И теплится беззвучно...

С тех пор, как стал я моряком,

Со мною трубка неразлучна.

В морской суровой тишине,

До боя или после боя, -

Всегда приносит трубка мне

Тепло душевного покоя.

Пахну над палубой дымком,

Скажу, что день прошел сподручно...

С тех пор, как стал я моряком,

Со мною трубка неразлучна.

К местам далеким и родным,

В заветный дом моей голубки

Лети, лети, курчавый дым,

Душистый дым матросской трубки!

Когда покончу счет с врагом,

Домой вернусь благополучно...

Я стал заправским моряком,

Со мною трубка неразлучна!

МОРЕ ВОЛНУЕТСЯ

Присмирело море Баренца,

Ночь над берегом тиха.

За скалой в сторонке варится

Краснофлотская уха.

Вымыт пол водою пресною.

Придан кубрику уют...

Моряки землянку тесную

Тоже кубриком зовут.

До московских улиц близко ли

От арктической воды?

Спиридоновка, Никитская,

Патриаршие пруды...

К огоньку придвинув столики,

Вспоминать друзья пошли –

Кто Полянку, кто Сокольники,

Кто Таганку, кто Фили.

Вспомнил все москвич в волнении,

Только дома не назвал,

Где он сердце на хранение,

Расставаясь, оставлял.

Разглашать не полагается

Тут секрет сердечный свой.

Если в бой идешь - сливается

Этот дом со всей Москвой.

Море Баренца волнуется,

Словно думает о том:

Где родная эта улица?

Где любимый этот дом?

Не спеши его отыскивать.

Замела война следы...

Спиридоновка, Никитская,

Патриаршие пруды...

СЕВЕРНАЯ ВЬЮГА

Задымила северная вьюга,

Над заливом вьется, как змея...

Далеко с тобой мы друг от друга,

Ласточка весенняя моя.

От тебя приходят письма часто.

Здесь они мне дороги вдвойне:

Столько теплых слов любви и счастья

Я впервые слышу на войне!

И ответом ласковым - впервые

Не хочу будить твоей тоски.

В наше время за слова такие

Отвечают делом моряки.

Не страшны теперь мороз и вьюга.

Светит мне Полярная звезда...

Далеко с тобой мы друг от друга,

Но, пожалуй, ближе, чем всегда.

ТИТОВ Алексей Иванович

(1913, Тверская губ.)

Поэт. С 1941 г. - на Карельском фронте: слу­жил в политотделе армии, в армейской газе­те «Часовой Севера». С 1946 г. живет в Каре­лии. Один из переводчиков «Калевалы» на русский язык.

МУСТА-ТУНТУРИ

Здесь бой идет четвертый день

За Черный перевал,

Где даже северный олень

Ни разу не бывал.

Здесь только ягельник седой

С брусничником растет,

В долину ветер штормовой

Срывается с высот.

Здесь тундра черная легла

Широкой полосой...

Редеет облачная мгла

Над вражьей высотой.

По Муста-Тунтури мы в бой,

В победу веря, шли

За самый бедный и скупой

Клочок родной земли.

Он только с виду бедным был:

В граните и песках

Тот край богатства затаил,

В глубоких недрах скал.

Достать их можно –

Каждый знал –

Лишь дорогой ценой:

Взять с боем Черный перевал

Атакой штыковой. 1943 г.

БЕРЕЗА

На серой северной скале,

Где все сметала смерть,

Сумела на родной земле

Береза уцелеть.

На ней живого места нет:

Осколки тут и там,

Колючей проволоки след –

Войны глубокий шрам.

Под нею треснула скала

От шквала батарей,

Но сила жизни верх взяла

Над сотнями смертей.

Пусть рваный шрам наискосок

Виднеется на ней,

Но животворный светлый сок

Струится из корней.

Он полон запахом лесным,

Прозрачен, свеж и чист,

Зеленым огоньком весны

На ветке вспыхнул лист.

Ждет, неубитая, она,

Чтоб снова по утрам

В сережках спелых семена

Несли с нее ветра.

1945-1948 гг.

СОЛДАТСКАЯ ДРУЖБА (Александру Игумнову)

Солдат все годы на войне –

В огне свинцовых гроз.

Он шел по выжженной стране,

В боях мужал и рос.

И, уходя в любой поход,

К победе путь искал –

От мшистых масельгских болот

До заполярных скал.

Ходил в разведку ночью, днем.

Для жизни в трудный час

На плащ-палатке под огнем

Был вынесен не раз.

Ходил неведомой тропой

В пургу и в снегопад...

Карельский лес в цвету зимой,

Как яблоневый сад.

Встречал он друга, кто вчера

Ему был незнаком,

С ним шел с боями по горам,

Охлестанным огнем.

Роднила кровью дружба нас:

Прижмись плотней, сосед.

Быть может, ты в последний раз

Моим теплом согрет.

Иль, может, выручишь в бою,

Средь дыма и огня

Шинель пробитую свою

Накинешь на меня.

Мы все привыкли на войне

Держать один ответ.

Сильнее, искренней, родней

Солдатской дружбы нет,

Согретой жизнью фронтовой,

Теплом душевных слов,

Дымком цигарки круговой

И пламенем боев.

1944 г.

АВРАМЕНКО Илья Корнилович

(1907, Черниговская губ. - 1973)

Поэт. Во время Великой Отечественной - журналист газеты «В бой за Родину» (Карель­ский фронт),

много писал о Северном флоте. Прошел боевой путь от рубежей Невы до Киркенеса.

СОЛДАТУ СЕВЕРА

Однообразны сопок склоны.

Болота. Ветер. Скудный мох.

Три года трудной обороны!

Другой бы выдержать не смог.

А ты стоял. Ты все невзгоды

Ночей полярных испытал,

Но на безумства непогоды

И на удел свой не роптал.

Ты в камни врос, и враг твой тоже

Зарылся в камень от свинца;

И - бездорожье, бездорожье,

И валуны, им нет конца.

...Сечет поземка. Сумрак длится.

Счет по минутам - не по дням.

Вся в пене Западная Лица

Гремит и скачет по камням.

Я знаю, как порой до злобы,

До исступления, до слез

Тебя истачивал ознобом

Жестокой Арктики мороз.

Но ты упрямей был, суровей,

Ты верил - близок твой черед,

Когда с сигналом, сдвинув брови,

В атаку ринешься вперед.

И вот он грянул, день счастливый:

Всесильна, яростна и зла,

Волной от Кольского залива

Пехота хлынула, пошла.

И в пулеметном перестуке,

Кочуя, двинулись - легки –

Из мертвых рук в живые руки

Передней линии флажки…

Когда-нибудь в заветной книге,

Быть может, сам прочтешь о том,

Как брал, штурмуя, «Венидикер»

На Карриквайвише крутом.1944 г.

ЛИХАРЕВ Борис Михайлович

(1906, Петербург - 1962, Ленинград)

Поэт. В советско-финскую войну - командир взвода саперов.В Великую Отечественную - корреспондент газеты политуправления Ле­нинградского фронта «На страже Родины». В 1944 г. был командирован в Мурманск. Уча­ствовал в освобождении Норвегии.

КОЛОКОЛА НАД МОРЕМ

Старинный город Печенга, Петсамо.

А над обрывом звонница была.

Над самой бездной подняты упрямо,

Тяжелые видны колокола.

Над ними небо бледно-голубое.

Вдали прибой полярных темных вод.

А здесь бивак раскинут после боя,

Горит огонь и песенка плывет.

И паренек веселый из Рязани

Мне говорит –

Молчать ему невмочь:

- Я этот город русский первый занял

На самоходной пушке в эту ночь.

Я шел вперед,

Я видел, вдоль обочин

Альпийские засели егеря.

Я вел огонь,

Он был отменно точен,

Колокола к чему тревожить зря.

Тут я сказал:

- Во власти человечьей

Все подчинить.

Так пусть послужат нам.

Так пусть они ударят, как на вече,

Пусть гром несут к далеким берегам.

Над синим морем,

Сказочным и диким,

За ту черту,

Где солнце в тучках спит,

Над северным безмолвием великим,

Над ратным станом колокол гудит.1945 г.

* * *

Где скальды?

Встаньте, чтоб воспеть

Дела людей, достойных песен.

Или ручьям о них звенеть?

Но в дебрях горных сумрак тесен.

Но высыхает храбрых кровь

На валунах, красневших щедро,

И только трубный возглас ветра

Призывом к хору слышу вновь!

Еще не выбита медаль,

Еще дымится поле боя,

Еще не клонится печаль

На грудь сраженного героя,

Еще орудий гневных гром

Ночной грозы

Не смолк под утро,

Но солнце Альп

Взошло над тундрой,

Над Карриквайвиша хребтом.

Идем.

И мир для славы мал.

Где скальды?

Встаньте!

Час настал!1945 г.

АМФИБИЯ

Амфибию не забуду,

Плывущую по каменьям,

Скребущую плоским днищем

Лапландские валуны.

Мы лодочку тянем сушей.

Терпенье, мой друг, терпенье!

На ней приплывем к победе

По трудным путям войны.

Трофейный бензин подвешен

В трофейных квадратных баках,

Его нам на пять заправок,

И он до утра сгорит.

Включи на мгновенье фары –

И выхватит луч из мрака

Встающий отвесной глыбой,

Как вызов судьбе, гранит.

Дрожит полуостров Кольский,

Скрежещет металл о камень.

Гиганты шагнули к морю

До Печенгских переправ, -

Мазнет по глухому небу

Малиновой кистью пламя,

То залп самоходных пушек,

И рявкнет обвал в горах.

Ах, ветер грозы военной,

Обжег ты мне с детства душу,

Великая ярость боя,

Тебя узнаю, как встарь.

Веди, как вела когда-то,

Ты скалы во мраке рушишь.

По самому сердцу тундры

Всей силой с плеча ударь!

1945 г.

ФЛЕРОВ Николай Григорьевич

(1913, Москва - 1999, Москва)

Поэт. Потомок знаменитого адъютанта М. И. Кутузова –П. С. Кайсарова. Мать - участница обороны Порт -Артура. В ВМФ с 1935 г.: сначала матросом, потом - офи­цером. Во время Великой Отечественной - на Северном флоте, в газете «Краснофло­тец». Участник войны с Японией. Капитан второго ранга в отставке. Выпустил около трех десятков поэтических книг. Состави­тель сборника стихов о море и флоте-«Море» (1987)

* * *

Я много лет живу и думаю,

До боли душу теребя,

Что, может, кто-нибудь судьбу мою,

Что, верно, кто-нибудь беду мою

На фронте принял на себя:

Что это было мне назначено

Лежать на Муста-Тунтури,

Да кем-то вдруг переиначено

В час наступающей зари;

Мне быть убитому под миною

У деревушки Эльвенес,

Да кто-то будто бы лавиною

Рванулся ей наперерез.

Но если прав я в убеждении,

Что не во сне, а наяву

Пал кто-то за меня в сражении, -

То за кого-то я живу?!

Живу я, радуюсь, печалуюсь,

Иду дорогами борьбы

И, верно, потому не жалуюсь

На все превратности судьбы.

Но и того еще из памяти

Мне до кончины не стереть,

Что за кого-то в ратной замети

И я готов был умереть.

БАЛЛАДА О МАТРОССКОЙ МАТЕРИ(Матери моей Надежде Дмитриевне Флеровой)

Пришла печальная и строгая.

Не день, не два ее сюда

Везли железною дорогою

На Крайний Север поезда.

И, наконец, дойдя до палубы,

Так сильно утомилась мать,

Что, кажется, сейчас упала бы,

Когда бы под руки не взять.

Закатное густело зарево,

Окутав скалы и залив.

И тихо-тихо разговаривал

С матросской матерью комдив.

«Вот так же, Марфа Никаноровна,

Закат пылал и в том бою,

Когда с товарищами поровну

Делил ваш сын судьбу свою.

Он, может быть, всю жизнь вынашивал

Мечту о подвиге своем.

Награду - орден сына вашего –

Мы вам сегодня отдаем...»

Мы слез у матери не видели.

Наверно, выплакала их

Одна, в глухой своей обители,

В уральских кручах снеговых.

И, снова рану сердца трогая,

Перетерпевшая беду,

Спросила только:«Как дорогу я

К могиле Ваниной найду?»

Комдив смотрел на мать растерянно,

Ей не решаясь объяснить,

Что нам обычаями велено

Матроса в море хоронить.

И тотчас травами душистыми

Пахнуло к нам из темноты:

Держала мать живые, чистые,

Слегка увядшие цветы.

И солнце, кажется, остыло вдруг,

Упала темная скала.

Ведь мать к могиле сына милого

За много верст цветы везла.

...Наперекор порядкам принятым,

Едва опять взошла заря,

Эсминец шел к зыбям раскинутым

С матросской матерью в моря.

Надолго, с небывалой силою,

Тот скорбный миг запечатлен,

Как над сыновнею могилою

Мать отдала Земной поклон.

И там, где был давно отмеренным

Известный градус широты,

По океанским волнам вспененным

Поплыли яркие цветы.

Над необъятными просторами

Перед прозрачной кромкой льда

Они венками и узорами

Средь хмурых вод легли тогда.

Казалось, не цветы разбросаны

За темным бортом корабля,

А это утренними росами

Омыты русские поля.

И каждая росинка близкая,

Сверкающая бирюза,

Ее, казалось, материнская,

Сейчас пролитая слеза...

Шли в базу,

Завтра ли, сегодня ли,

Все знали - вновь дружить с волной.

И мы наутро якорь подняли,

Прощаясь с бухтою родной.

А у причала невысокого

Стояла, выйдя провожать,

Уже теперь не одинокая

И всех нас любящая мать.

И, глядя на море с тревогою

И боль, и радость затая,

Сказала нам перед дорогою:

«Счастливый путь вам, Сыновья...»

Залив стелился гладкой скатертью,

Но в море ждал кипящий вал.

И каждый расставался с мамою

И мамой тихо называл.

И, в даль идя необозримую,

Где смелых бурям не сломать,

Он вспоминал свою родимую,

Свою Единственную мать.

И знал, что сколько миль ни пройдено, -

С ней вместе пройдено, вдвоем.

И не случайно нашу Родину

Мы тоже

Матерью

Зовем.

1945 г