Социальные и психологические причины войны

Север и Юг не просто отличались сложившимся укладом жизни - у этого явления были глубокие корни, и связаны они были с методом колонизации. На Севере начало положили колонии пуритан в Новой Англии - фермерские хозяйства, которые понемногу перешли к другим промыслам, потому что земля не могла прокормить их в достаточной мере. На Юге же фермерские хозяйства создавались английскими дворянами на основе плантационного опыта. Дворяне, как и их латиноамериканские «коллеги», имитировали жизнь метрополии и, как они же, боролись за независимость только ради того, чтобы получить власть, которая должна был принадлежать им «по праву». Именно поэтому на Юге бал правила плантаторская аристократия, подражавшая своим европейским коллегам в стремлении прожигать жизнь и не заниматься никакой «неджентльменской работой», и именно ей, северянами презрительно называемой «бурбонами», подобно латиноамериканским латифундистам и принадлежала власть на Юге.

Всего этого не было на Севере, где в результате буржуазной революции существовала колоссальная социальная мобильность. Выходцы из низов и нищие иммигранты, фермеры и клерки могли стать и становились мультимиллионерами и политическими деятелями, если имели способности, волю и талант. В этих условиях распространение рабовладения на новые территории вызывало серьезнейшие подозрения у северян, которые справедливо боялись, что «бурбоны» получат власть в федеральном масштабе, и тогда о социальной мобильности на федеральном уровне придется забыть. Это привело к жесточайшим конфликтам в 1850-х годах по поводу приема в Союз новых штатов, конфликтам, в которых уже начала литься кровь. Но и это было не все. Для того, чтобы превратиться в жестокий братоубийственный конфликт, нужно было еще что-то, и этим «чем-то» стали психологические факторы.

Одним из главных факторов, который замалчивался в силу асексуальности и русской и, тем более, советской, культуры и в силу ханжески-пуританской американской – был фактор сексуальный. Северяне считали, что рабство дает возможность рабовладельцам иметь неограниченный секс с рабынями, что нарушает Божью Заповедь: «Не прелюбодействуй!». Коли так, то рабство ведет к «моральному разложению» и, следовательно, противоречит Божьей Воле. Был и еще один нюанс в психологии северян – расизм, причем расизм, в корне отличающийся, увы, в худшую сторону, от расизма южан. Помните «Хижину дяди Тома»? «Путешествуя по Северу, я заметил, насколько сильны там все эти предрассудки [расовые - ИГ] ... Вы, относитесь к неграм так, будто перед вами жаба или змея. Ну скажите, прав я или нет?», - обращается Сен-Клер к своей кузине северянке Офелии, после того, как он пришла в ужас, увидев, как маленькая Ева «вспорхнула Тому на колени» [2]. Вот этот расизм, столь характерный для «простых людей»: приятно осознавать, что есть кто-то, кто ниже и хуже тебя, - заставлял северян бороться против рабства, ибо оно де-факто ставило «этих обезьян» на уровень «людей»! В самом деле, негритянки кормили грудью белых хозяйских детей: «леди грудью не кормят», - варили, играли с детьми, чего греха таить - спали с белыми мужчинами, дяди Томы были наперсниками белых мальчишек, - словом, как это ни парадоксально звучит, рабство по-своему нивелировало расизм, точнее, придавало ему «человеческое лицо». Возможно, поэтому Жоржи Амаду в своей автобиографической книге «Каботажное плавание» писал о том, что «бразильский расизм не такой отвратительный, как североамериканский» [3] (рабство в Бразилии существовало на всей территории этой огромной страны и было отменено в лишь 1888 году).

В свою очередь, южане пытались оправдать существование «специфического института» (peculiarinstitution), как они называли рабство, оно куда человечнее, чем наёмное рабство (wage slavery) Севера, тем, что рабы на Юге живут не хуже, а лучше, чем наёмные рабочие Севера, что разглагольствования о нарушении Заповеди: «Не прелюбодействуй!» - вызваны обычной мужской завистью и т.п. И, хотя доля истины в этом была, принимать это за чистую монету, как это сделал Бушков, никаких оснований нет. При всем том, что негры-рабы как имущество представляли основную ценность, т.е. к ним надо было относиться так, как хороший хозяин относится к скотине, они, в отличие от рабочих Севера, ни в малейшей степени не зависели от себя. Сегодня дядя Том был как бы членом семьи гуманного Сен-Клера, а завтра его насмерть забил садист Легри. Более того, за исключением небольшой прослойки рабовладельцев, которая не жила за счет плантационного хозяйства: врачей, юристов, брокеров, арматоров и им подобных, - и потому использовала рабов только и исключительно как прислугу, все остальные рабовладельцы жили за счет доходов от продукции своих латифундий: хлопка, табака, риса, сахарного тростника. Иными словами, самый гуманный рабовладелец, если он, конечно, в здравом уме, не мог не использовать любые средства, чтобы заставить своих рабов трудиться так, чтобы его хозяйство как минимум не было убыточным. И, не взирая на то, что написали и напишут бушковы со товарищи, рабы в основной своей массе не хотели быть рабами, что подтверждает имманентная боязнь восстания, довлевшая над умами южан. Помните, как в самом начале весьма про-южной книги «Унесенные ветром» негр Джимс говорит своим хозяевам: «Пущай меня заберет патруль»?! [4] Вот эти самые патрули были созданы для того, чтобы контролировать действия негров, для которых, по сути, был введен комендантский час, и предотвратить малейшие проявления недовольства. Спрашивается, если рабам было так хорошо, то почему им надо было восставать, даже при условии, что «эти проклятые янки подстрекают наших черномазых»? Ответа на это бушковы не дали, не дают и дать не смогут... Как бы там ни было, но к концу 1850-х социально-психологические факторы привели ситуацию к такому состоянию, когда любое, пусть самое незначительное событие, могло вызвать конфликт, и за событиями дело не стало.

Писательница и фанатик

В 1852 году была издана и немедленно разошлась огромным для того времени тиражом в триста тысяч экземпляров книга писательницы-северянки Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». В мире найдется мало книг, оказавших такое влияние на общественное мнение, как этот сентиментальный мелодраматический роман. И хотя, по всей видимости, слова Линкольна, сказанные писательнице: «Итак, это та маленькая дама, которая вызвала эту большую войну», - апокриф, нельзя не согласиться с американским критиком Уиллом Кауфманом, который полагал, что этот роман «помог заложить основы Гражданской войны». Роман превратил в аболиционистов миллионы северян и внушил им, что рабство – зло, которое необходимо искоренить. Южане пришли в ярость, объявили роман «фальшивкой», но тем и ограничились. Откровенно говоря, будь на Юге писатели, равные Шекспиру или Толстому, и им не удалось бы создать хоть что-то равное этой книге, ибо что могли они противопоставить изображению рабства?

Как и полагается, после такого поворота в общественном мнении не могли не появиться фанатики, которые решили покончить с рабством «вот прямо сейчас». Таким был некто Джон Браун, фанатик-аболиционист. В 1856 году он с бандой единомышленников зверски убил пять поселенцев-сторонников рабства в Канзасе (т.н. «Резня в Потаватоми»), а в 1859 решил поднять восстание рабов в Виргинии, захватив правительственный арсенал в городке Харперс-Ферри. Попытка закончилась провалом, банда Брауна была разбита, один из его сыновей убит в бою, а сам он повешен по приговору суда. И хотя не кто иной, как Авраам Линкольн назвал Брауна «введенным в заблуждение фанатиком», для южан эта авантюра была последней каплей: они представили себе, что случится, если к власти в Вашингтоне придут аболиционисты, и начали готовиться к этому, точнее решили в этом случае выйти из Союза. Случай этот не заставил себя ждать.