Владимир Игнатьевич Соколовский

Владимир Игнатьевич Соколовский

Утро на Енисее

Кипучий, быстрый Енисей!

Неси меня своей волною;

Уж солнце всходит за горою,

Неси меня, неси скорей!

Как будто синий океан

Клубит под бурными ветрами,

Так над твоими островами

Клубится утренний туман.

Он подымался на утёс,

Он заслонил его вершину,

Но ветер освежил долину

И в даль небес его унёс!

Я видел: сквозь зелёный лес

Мелькали горы голубые,

И розы облаков младые,

И золотой пожар небес.

Гордись, река! Я трепетал

Перед надводными скалами;

Я жил тогда, когда мечтами

В стране возвышенной летал!

О Енисей! Увижу ль вновь

Твои пленительные волны,

И буду ли, восторга полный,

Тут петь творца, тебя, любовь?

Кипучий, быстрый, Енисей!

Неси меня своей волною;

Уж солнце светит над горою

И цель близка…неси скорей!

Красноярск, 26 июля 1828 г.

К. Ф. Рылеев.

Смерть Ермака

Ревела буря, дождь шумел; Во мраке молнии летали; Бесперерывно гром гремел И ветры в дебрях бушевали.... Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой. Товарищи его трудов, Побед и громозвучной славы, Среди раскинутых шатров Беспечно спали, близ дубравы. «О спите, спите, - мнил герой, - Друзья, под бурею ревущей! С рассветом глас раздастся мой, На славу, иль на смерть зовущий! Вам нужен отдых, сладкий сон И в бурю храбрых успокоит; В мечтах напомнит славу он И силы ратников удвоит. В разбоях, злато добывая, Тот думать будет ли о ней, За Русь святую погибая? Но роковой его удел Уже сидел с героем рядом, И с сожалением глядел На жертву любопытным взглядом. Ревела буря, дождь шумел; Во мраке молнии летали; Бесперерывно гром гремел И ветры в дебрях бушевали. Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный, Прокрался тайною тропой, Татар толпами окруженный; Мечи сверкнули в их руках — И окровавилась долина, И пала, грозная в боях, Не обнажив меча, дружина.... Ермак воспрянул ото сна И гибель зря, стремится в волны; Душа отвагою полна; Но далеко от брега челны! Иртыш волнуется сильней.... Ермак все силы напрягает — И мощною рукой своей Валы седые рассекает.... Плывет.... уж близко челнока — Но сила року уступила, И, закипев страшней, река Героя с шумом поглотила. Лишивши сил богатыря Бороться с ярою волною, Тяжелый панцырь — дар царя — Стал гибели его виною. Ревела буря.... Вдруг луной Иртыш кипящий осребрился, И труп, извергнутый волной, В броне медяной, озарился. Носились тучи, дождь шумел, И молнии еще сверкали, И гром в дали еще гремел, И ветры в дебрях бушевали.

А.К. Кузьмин.

Минусинский край

Я видел мощный Енисей, Где он стрелой летит из края Родной Монголии своей, Хребет Саянский рассекая. Там рвет он камни и древа, Крушит, грозой в Россию мчится. Притек – и вдруг, на рукава Делясь, покойнее стремится.   Я видел древних письмена На диких скалах Енисея. Таинственная старина, Потомков поздних не жалея, Проводит хитрые черты, Для их гадательной мечты. И ты не можешь быть нам вестник, И ты, сам Енисей – река, Давно минувшему ровесник, Чья непонятная рука Чертила нам сии загадки, От едкой древности остатки.   Я видел древний вид могил, Им взор конца не находил. Сии огромные курганы, Рассеянные по полям (У коих камни по углам Стоят как грозны великаны), Невольно клонят робкий ум К принятью самых мрачных дум. Для грусти там живая пища, К мечтам в былое тьма причин, - Идешь в безмолвии, один, Среди всемирного кладбища. Кругом высокая трава От солнца блекнет и желтеет. Все пусто: степь, вдали едва Приметить можно, как рябеет Озер соленых синева, За коими на небосклоне Теряяся, встречает взор Одни верхи пустынных гор –

Средь лета в снеговой короне.   Я видел светлый Абакан С его летучими волнами: Какая из Сибирских стран Обильна столько красотами?- В тени акаций молодых, В прохладе тополей ветвистых, Он льет струи в лугах душистых, Среди ирисов голубых. Там простодушные Татара, Природы дикия сыны, Любуются, когда от жара Их удалые табуны Несутся резвыми толпами, Чтоб освежить себя волнами. За ними вслед гряда песку, Трясется степь под их ногами; И вот примчались, и в реку Табун бросается с размаха. - Сребрится пеной Абакан И дичь, поблизости тех стран, С вод подымается от страха.   Я видел юрты дикарей, Разбросанные по долинам. Как сопки посреди степей, Оне крутятся вечным дымом. Вблизи журчит в ручье вода; Дворы Татар – большое поле, На коем в праздности и воле Пасутся тучные стада.   Я видел, как на Джитагане Проворно бегала рука Седого старца, Башлыка, Когда в своем улусном стане Из струн он звуки извлекал, Склоняя взор к холмам могильным, И гласом диким, заунывным, Седую древность воспевал…

А.П. Степанов.

Песня

(сочинена во время плавания по Енисею в Туруханск)

Я лечу под парусами Между гор и средь лесов, Вслед за бурями и льдами. Бог - мой щит и мой покров!   С Ангары до устья моря Вижу дикия страны; Нет здесь радостей, нет горя: Образ вечной тишины!

В тундрах нет зеленой сени, Нет здесь ночи, ни зари; Лишь являются, как тени, По утесам дикари.   Дикари! Скорей толпою С горных скал на Енисей! Подружитеся со мною – Я ваш брат, боюсь людей!

В.Л. Кюхельбекер.

Участь русских поэтов

Горька судьба поэтов всех племен;

Тяжеле всех судьба казнит Россию:

Для славы и Рылеев был рожден;

Но юноша в свободу был влюблен…

Стянула петля дерзостную выю.

Не он один; другие вслед ему,

Прекрасной обольщенные мечтою,-

Пожалися годиной роковою…

Бог дал огонь их сердцу, свет уму.

Да! чувства в них восторженны и пылки:

Что ж? их бросают в черную тюрьму,

Морят морозом безнадежной ссылки…

Или болезнь наводит ночь и мглу

На очи прозорливцев вдохновенных;

Или рука любезников презренных

Шлет пулю их священному челу;

Или же бунт поднимет чернь глухую,

И чернь того на части разорвет,

Чей блещущий перунами полет

Сияньем облил бы страну родную.

А. С. Пушкин.

Послание в Сибирь

Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье: Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье.   Несчастью верная сестра, Надежда, в мрачном подземелье Пробудит бодрость и веселье, Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас;   Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут.

А. С. Пушкин.

Октября 1827 г.

Бог помочь вам, друзья мои,

В заботах жизни, царской службы,

И на пирах разгульной дружбы,

И в сладких таинствах любви!

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли!

Д.П. Давыдов.

Думы беглеца на Байкале

Славное море — привольный Байкал. Славный корабль — омулевая бочка. Ну, Баргузин, пошевеливай вал, Плыть молодцу недалечко. Долго я звонкие цепи носил; Худо мне было в горах Акатуя. Старый товарищ бежать пособил, Ожил я, волю почуя. Шилка и Нерчинск не страшны теперь; Горная стража меня не видала, В дебрях не тронул прожорливый зверь, Пуля стрелка — миновала. Шел я и в ночь — и средь белого дня; Близ городов я поглядывал зорко; Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой. Весело я на сосновом бревне Вплавь чрез глубокие реки пускался; Мелкие речки встречалися мне — Вброд через них пробирался. У моря струсил немного беглец; Берег обширен, а нет ни корыта; Шел я каргой, — и пришел, наконец,

К бочке, дресвою залитой. Нечего думать, — бог счастья послал: В этой посудине бык не утонет; Труса достанет и на судне вал — Смелого в бочке не тронет. Тесно в ней было бы жить омулям; Рыбки, утешьтесь моими словами: Раз побывать в Акатуе бы вам, В бочку полезли бы сами. Четверо суток верчусь на волне; Парусом служит армяк дыроватый, Добрая лодка попалася мне, — Лишь на ходу мешковата. Близко виднеются горы и лес, Буду спокойно скрываться под тенью, Можно и тут погулять бы, да бес Тянет к родному селенью. Славное море — привольный Байкал, Славный корабль — омулевая бочка... Ну, Баргузин, пошевеливай вал... Плыть молодцу недалечко.

И.В. Федоров-Омулевский.

Сибиряк

Смелость, сметливость, повадка

Рыскать по стране,

Чистоплотность, ум, приглядка

К новой стороне;

Горделивость, мысли здравость,

Юмор, жажда прав,

Добродушная лукавость,

Развеселый нрав;

Политичность дипломата

В речи при чужом,

Откровенность, вольность брата

С истым земляком;

Страсть отпетая к природе —

От степей до гор,

Дух, стремящийся к свободе,

Любящий простор;

Поиск дела, жажда света,

Юной жизни кровь,

Без предела и завета

К родине любовь;

Страсть отстаивать родное,

Знать: да что, да как?

Стойкость, сердце золотое, —

Вот наш сибиряк!

Н.М. Ядринцев.

Сибирский пельмень

Предок наш любил пельмени, И как с ними свел знакомство, Сделал он пельмень огромный В назидание потомству. Поразил пельмень тот видом И своей массивной грудой; Ровно кит заморский вышел Он пельменем чудо-юдо. Как и следует пельменю, Был он с длинными ушами И лежал между Уралом И Амура берегами. Не угодно ли откушать? — Предложил наш предок миру. Повалил народ российский, Повалил ко звану пиру. Благо был пельмень пшеничный; Начиненный вдосталь мясом

И пропитанный рассолом, Ровно был подернут маслом. Стали гости его кушать Да похваливать от сердца, Даже жарить принялися, Подсыпая щедро перцем. Ели три дня и три ночи, Говоря: «Какая туша!..» Ели много, ели жадно, Не могли однако скушать: - Жидковаты они были, Не хватило у них духу, — Тот пельмень мог уместиться Лишь купцам сибирским в брюхо. Но на пире этом званом Только избранные были, А сибирские желудки Почему-то позабыли.

П.В. Шумахер.

В.П. Шумахер.

Последний из могикан

Чёрт возьми, совсем не спится, От клопов покою нет; Чуть заснешь, — исправник снится, Депутаты, комитет! Что и делать, сам не знаю, Видно, надобно вставать... Ванька — мыться! Гришка — чаю! Юрка — повара позвать!   Протрубили англичане, Что у них-де все равны, И что баре, что крестьяне Для свободы рождены. И у нас пошли драть глотки, И печатать и писать... Васька — редьки! Мишка — водки! Сенька — кушать подавать!   Где уж русскому народу Брать примеры с англичан? Дай-ка Фильке я свободу, — Через час напьется пьян.

Гей! сказать попу Маркелу, В дурачки чтоб шёл играть. Федька — карты! Фомка — мелу! Митька — ужин собирать!   Вот и дожили, канальство: Барин, в отчине своей, Без заведома начальства Хама выпороть не смей; А задашь, бывало, лупку — Просто Божья благодать... Тишка — свечку! Яшка — трубку! Кузька — ставни запирать!   Говорят, пора приспела! Нет спасенья, — говорят; Эх, когда б всё это дело Повернуть на старый лад! Все не легче час от часу; Завалиться с горя спать... Тришка — Пчёлку! Оська - квасу! Филька — Машку мне послать!

В.П. Шумахер.

Песня каторжного

Ой ты горечь, злая мачеха Сибирь! Снежной степью разметалась вдоль и вширь; Не приветна, не привольна, не людна, Неприглядна, неприютна, холодна! Не грызи ты злобой-местию своей Беззаступных горемык, страдных людей, Что томятся в чужедальной стороне С лиходеями-ворами наравне.... Знал и я иную долюшку, Знал и я свободу, волюшку, На родимой на сторонушке, При любимой пташке-женушке; Да она, моя красавица, Сатана-змея-лукавица,

И людей не постыдилася — С целовальником слюбилася!.. На совет позвал я хмелюшку, И друзьям постлал постелюшку; Услужил любимым чадушкам: Уложил на месте рядышком.... Не томи ты, дума черная! Не греми ты, цепь зазорная, Что брянчишь на степь пустынную Про вину мою безвинную! Ой ты горечь, злая мачеха Сибирь! Снежной степью разметалась вдоль и вширь, Не приветна, не привольна, не людна, Неприглядна, неприютна, холодна!

Н.А. Некрасов.

Зимний путь (Из поэмы «Русские женщины)   Луна плыла среди небес Без блеска, без лучей, Налево был угрюмый лес, Направо — Енисей. Темно! Навстречу ни души, Ямщик на козлах спал, Голодный волк в лесной глуши Пронзительно стонал, Да ветер бился и ревел, Играя на pеке, Да инородец где-то пел На странном языке. Суровым пафосом звучал Неведомый язык, И пуще сердце надрывал, Как в бурю чайки крик.....

По тракту (Из поэмы «Русские женщины) Мороз сильней, пустынней путь, Чем дале на восток; На триста верст какой-нибудь Убогий городок. Зато как радостно глядишь На темный ряд домов. Но где же люди? Всюду тишь, Не слышно даже псов. Под кровлю всех загнал мороз, Чаек от скуки пьют. Прошел солдат, проехал воз, Куранты где-то бьют, Замерзли окна..... Огонек В одном чуть-чуть мелькнул... Собор... на выезде острог... Ямщик кнутом махнул: «Эй вы!» — и нет уж городка, Последний дом исчез... Направо — горы и pекa, Налево темный лес...

Георгий Маслов

Путь во мраке

(Дорога Омск–Красноярск. Январь–февраль 1920 г.)

В.М. Кремковой

Стоят морозы.

Глубокий снег.

Обозы. Обозы. Обозы.

Впереди — вереница телег.

Побросали вещи,

Тепло пешком.

Ворона кричит зловеще.

Чёрт с ней! Идём.

Из вагона прогнали

Поляки.

Плакала больная дама.

Свободный тормоз во мраке

Упрямо

Искали.

Душа захлёбывалась в злобе,

Кровью налились виски.

Завяз в сугробе,

Промочил носки.

Смотрит унылым взглядом лошадь

Из вагонной мглы,

И весёлый жеребёнок всё хочет

взъерошить

Наши узлы.

Господи, наконец-то едем,

Всё равно куда!

И нашим четвероногим соседям

Нравится езда.

Как мы замёрзли, поезд карауля!

Как хорошо немного отдохнуть!

Что ждёт нас завтра? Быть может, пуля

Иль снова путь?

Мы приехали после взрыва.

Опоздали лишь на день,

А то погибнуть могли бы.

Смерть усмехалась криво

Из безглазых оконных впадин.

И трупов замерзших глыбы

Проносили неторопливо...

Но мы равнодушны к смерти,

Ежечасно ее встречая,

И я, проходя, — поверьте —

Думал только о чае.

Добрели мы до семафора,

Свободен путь, слава Богу.

Ну, значит, — скоро

Можно опять в дорогу.

Ст. Тайга.

6А. Ш.

В черной шапочке, с сумкой за плечами,

Вы проходили месяц медовый.

Едва поспевает за вами

Муж решительный и суровый.

Странно слышать такие простые

И непривычные слова:

«Я верю — Россия

Еще жива».

Пусть душа моя стала зверем

И не ищет от травли спасения —

Я верю, мы оба верим

В воскресение.

Розовым румянцем перламутра

Январское засмеялось утро.

Смехом багряным смейся, заря, нам,

Скитальцам по немилым странам,

Чтоб несли мы горе покорней,

Осужденные десницей горней.

Встает, заря, твой розовый полог,

И будет день и тяжек и долог,

И будет грустно в сугробах снега

До неизвестного брести ночлега.

Кн. Кур(акину)

Носили воду в декапод

Под дикой пулеметной травлей.

Вы рассказали анекдот

О вашем предке и о Павле.

Не правда ль, странный разговор

В снегу, под пулеметным лаем?

Мы разошлись и не узнаем,

Живем ли оба до сих пор.

Но нас одна и та же связь

С минувшим вяжет.

А кто о нашей смерти, князь,

На родине расскажет?

Тянутся лентой деревья,

Морем уходят снега.

Грустные наши кочевья

Кончат винтовки врага

Или сыпные бациллы,

Или надтреснутый лед...

Вьюга зароет могилы

И панихиды споет.

Будет напев ее нежен,

Мягкой — сугробная грудь.

Слишком уж был безнадежен

Тысячеверстный наш путь.

Где поспокойней и глуше,

Где не услышишь копыт,

Наши усталые души

Сладостный сон осенит.

Быть может, жива Россия,

Но ты уже не жива.

Смотрит в небеса пустые

Маленькая голова.

«Граждане, вы будете расстреляны

Через час».

И сверкнули пристальные щелины

Злобных глаз.

Алая змейка грудь схватила

И исчезла, в снег упав.

Все ушли, лишь собака выла,

Нос задрав.

Довольно, больше идти не надо!

Душа до дна пуста.

Истерика, визгливая менада,

Кричит в мои уста.

Отчаянье тяжелым комом

К душе прилипло.

Но не хочу я бросить землю —

И внемлю

Звукам незнакомым

От лиры хриплой.

О, ты ли,

Соловей Цитеры,

Такие звуки

Из собственной могилы

В меняющиеся размеры

Куешь, ломая руки?

Давно ли

Рубины зорь в спокойном небе

Искали все мы?

Теперь твой жребий —

Стать криком боли

Для тех, кто немы.

Мы жили в творческом тумане,

Губители чужих наследий,

Стихи чеканя

Из меди.

Но, все ограды руша,

Мир входит к нам в двери.

Больные выльем души

В каком размере?

На лиру мы воловью

Натянем жилу,

Чтоб звукам, вырванным из сердца

с кровью,

Хрипящую оставить силу.

Они без форм. В них есть уродство

Невыношенного созданья.

Но их осветит благородство

Страданья.

Ф. М. Лыткин.

ЛЕГЕНДА

Меж берегов скалистых и зеленых,

С цветочной бахромой,

Меж берегов, тайгою окаймленных,

Дремучею тайгой —

Царевна, вечно юная,

Волнистая, как дым,

Чудна, как сказка лунная,

Под небом голубым;

Сверкая переливами

Под ласками лучей,

Мятежностью красивая

Таинственных очей;

Лилейность гор прибрежную

Улыбкою даря,

Струится с песней нежною

Царевна Ангара.

Для юноши далекого,

Красавца синеокого,

Идущего в моря,

Свободного, могучего,

В борьбе с врагом кипучего,

Несет любовь лазурную,

То томную, то бурную,

Царевна Ангара.

И ждет ее желанную,

С тоскою несказанною

В тревожности ночей,

И шлет свои томления,

Волны созвучной пение

Ей гордый Енисей.

Громады гор бесшумные

В величьи вековом,

Утесы многодумные

В плащах из легких мхов,

Тайги леса шумливые,

Мятежно-говорливые —

Любви волне трепещущей

Угрюмо дали путь;

Царевна валом плещущим

Разбила камня грудь...

И ночью тихолунною;

Средь северных полей,

Обнял царевну юную

Красавец Енисей...

А далеко меж гор и скал,

Где небо кроется с туманом,

Угрюмым, мрачным великаном

Казался старый царь Байкал...

Была тиха на небе ночь...

И звездным отблеском таинственно сверкала

Волна печального да грозного Байкала:

Он проклял дочь, родную дочь,

Что к Енисею гордому бежала.

П. Л. Драверт

СИБИРИ

Тебе одной мои напевы —

Стране холодной, но живой,

Где мною брошенные севы

Созрели к жатве полдневой,

Твоим горам — мои молитвы,

Снегам равнин — печаль моя;

Ни в снах любви, ни в буре битвы

Тебя забыть не в силах я...

В твоих реках — мои стремленья,

В твоей тайге — моя душа.

Ведет меня тропа оленья,

И манят звоны камыша.

Кочуя на твоих просторах,

Где ветры мой разносят стих,

То ковылей ловлю я шорох,

То скрежет лиственниц твоих.

В часы ночей покойно-белых

Впиваюласковый их свет,

И в камни скал оруденелых

Влюблен от юношеских лет...

Лучась на сопках охлажденных,

Гори, небес полярных ширь.

Сквози в строках, тобой рожденных,

Моя великая Сибирь!

Омск, 1922 г.

П. Драверт

Сибирий

Как звенят вдохновенные крылья

В завершающий светлый момент! —

Неизвестный еще элемент

В енисейском берилле открыл я.

Дал ему я Сибирий названье

В честь его материнской страны.

Где в Лучах неостывшей луны

Намечалось хребтов очертанье...

Кто-то шепчет: «а вдруг это — сон.

И проснешься ты скорбный и бедный;

Что венок от Паллады победной,

Если в грезах навеян был oн?»

Искушающий демон, молчи!

Есть виденья всех былей сильнее;

Все равно, — на яву иль во сне я:

Мне Сибирия светят лучи!

Красноярск, 1915 г.

П. Драверт

ЧЕТЫРЕ

Одна мне сказала так ясно и четко,

Прощаясь на долго со мной:

Я вас не забуду — и жду самородка

«С верховьев Реки Золотой».

Другая, желая в дороге успехов,

Держа мою руку в своей,

Напомнила, чтобы кедровых орехов

Привез я на праздники ей.

А третья, волнуясь неотданной силой,

В глазах обещанье тая,

Шепнула: «скорей возвращайся, мой милый,

И буду я только твоя»...

Я встретил четвертую... Россыпь хрустела.

Брусника меж кедров цвела...

Она ничего от меня не хотела.

Но самой желанной была.

Омск, 1922 г.

П. Драверт

Опал

Как дивно играет опал драгоценный! —

В нем солнечный блеск и отливы луны;

В нем чудится жизни поток переменный

И тихая прелесть ночной тишины…

Рождаясь под тяжестью горной породы,

Не видел он света лучистого дня.

Над ним проходили несчетные годы,

И рос он, не зная тепла и огня.

Порой содрогалися недра земные…

Вздымалися горы в усильях труда…

Сползали по скатам пласты ледяные…

Безумно врывалась в пещеры вода…

Земля в одеяньях своих многоцветных

От солнца брала красоту и любовь,

И в беге веков, словно миг незаметных,

Мечтала, дремала и грезила вновь…

А он, заключенный в объятьях кремнистых,

Впитал отдаленной природы цвета —

Лазурность морей в берегах золотистых

И пурпур заката и зелень листа.

Какая-то странная, чудная сила,

От пышного, яркого мира струясь,

Незримо к нему в глубину нисходила

И с жизнью давала волшебную связь…

………………………………………….

Под ласкою солнца, в мерцанье лампады

Играет и блещет он, чуждый тревог,

И скрытую влажность подземной прохлады

В себе сохраняет, как жизни залог.

Сунтар на Вилюе

П. Драверт

Падучая звезда

Ты думаешь: в море упала она,

Звезда голубая, — до самого дна

Дошла и зарылась в зыбучий песок,

Из чуждого мира случайный кусок…

Не глыба, не плотный объемистый ком, –

Частица, сравнимая с малым зерном,

Влетела стремглав в атмосферу Земли

Из темной, холодной небесной дали.

И вмиг раскалив окружающий газ,

Блестящей звездой оказалась для глаз,

Несущейся к черному зеркалу вод,

В себе отразивших ночной небосвод.

Пучины воздушные глубже морских,

И наша звезда не промерила их, —

Угасла в далекой немой высоте,

Доступной пока только смелой мечте.

Угасла недаром: в бесчисленный круг

Ее закатившихся прежде подруг

От Космоса некая часть попадет,

Включаясь навеки в земной оборот…

Пусть будет недолог твой жизненный путь,

Но можешь и ты лучезарно сверкнуть,

Оставив живущим волнующий след,

Строитель, художник, ученый, поэт!

П. Драверт

Из якутских мотивов

От моей юрты до твоей юрты

Горностая следы на снегу.

Обещала вчера навестить меня ты, —

Я дождаться тебя не могу.

От юрты твоей до юрты моей

Потянул сыроватый дымок:

Ты варишь карасей для вечерних гостей,

Я в раздумье сижу одинок…

От моей юрты до твоей юрты

Горностая следы на снегу.

Ты, пожалуй, придешь под крылом темноты.

Но уйду я с собакой в тайгу.

От юрты твоей до юрты моей

Голубой разостлался дымок.

Тень собаки черна, а на сердце черней,

И на двери железный замок.

Казань, 1914 г.

Иван Евдокимович Ерошин

ВЕЛИЧИЕ

Горы лежат предо мной — хаоса древние книги.

Жадно смотрю я на них, не могу насмотреться.

О, как могучи они, пристанища туч сизокрылых.

Еду хребтом. Сметлив буланый монголец,

Знает он горные тропы, с седла седока не уронит.

Холод хватает лицо. Воздух — вода ключевая.

Снег нестерпимо колюч, бисерный, остро-хрустящий.

Черно-алмазные льды ослепительно светят.

Темень в глазах. Невольно я их закрываю,

Снова смотрю. Взор отдыхает на нежных,

Теплых тонах. Рыхлы лиловые дали.

Беркут покинул скалу, крылья его неподвижны,

Будто застыл он в этом лазурном пространстве.

Смятенно, в тревоге, кричат журавли, удаляясь.

Стою восхищенный диким величьем Алтая,

Питая величием стих, душу простором питая.

1923 г.

СТАРАЯ ИЗБА

Окна снизились, смотрят на землю,

С ветхой крыши глядит лебеда.

Сказкой, песнями смолкшими дремлет,

Погрузившись в былые года.

Сажа пышная — бархата челка.

Закопченный провис потолок,

Покосилась настенная полка,

С кошкой дымчатой дружит шесток.

Красный угол: резная божница,

Тараканами съеденный спас,

Паутин пролегла вереница

И какой-то угодник без глаз.

Под божницею — хлеба коврига,

Лапоть начатый, нож, качатыг,

О изба, нераскрытая книга,

Непочатая книга всех книг!

Виталий Калашников-Кручинин

Г.

В мороз упорный, в мороз трескучий

Рождённый в жуткой кошмарной мгле,

Под хор надземных ночных созвучий

Год юно-новый сошёл к земле.

Пришёл так странно, безвестный, скрытый,

Окутан плотно в глубокий мрак,

Пришёл и скрылся, как миг изжитый.

Кто он? Откуда? Наш друг иль враг?

Его встречая, вино мы пили,

Друг другу счастья желали мы;

Венки желаний мы дружно вили

Под кровом ночи, под кровом тьмы.

И долго-долго в лучах надежды

Желаний наших цвели цветы,

С вина так сладко слипались вежды:

Мы все витали в чаду мечты.

Потом прощались, немного пьяны,

И долго-долго куда-то шли.

Мы шли в забытьи, шли в глубь, в туманы

И мысль о счастье с собой несли.

Но год пришёл к нам, так странно скрытый,

Окутан плотно в глубокий мрак, -

Пришёл и скрылся, как миг изжитый.

Кто он? Откуда? Наш друг или враг?

Калашников-Кручинин

Енисей

Широкою лентой темнея,

Меж хмурых утёсов и гор,

Зеркальная зыбь Енисея

Ушла в бесконечный простор.

***

Там, словно застывши, стремнины

В него неизменно глядят,

Там дремлют в забытьи долины, -

Леса вековые шумят.

***

О, сколько красот и простора

Собой охватил Енисей!

Не хватит орлиного взора

Окинуть лесов и полей!

****

Угрюмый, могучий и властный

То хмуро он валом шумит,

То тихий, мечтательно-ясный,

Как будто вам в душу глядит.

***

Хорош он, объятый покоем,

Когда над ним небо без туч,

Когда в нём полуденным зноем

Купается солнечный луч.

***

Хорош и в июльские ночи,

Когда он спокоен и тих,

Горящие звёздные очи

В водах отражает своих;

***

Иль искрясь под полной луною,

Алмазною лентой горит.

И тихо с ленивой волною

О чём-то сквозь сон говорит.

***

И словно под властью гипноза,

В каком-то забытьи стоишь,

Не дрогнет прибрежная лоза:

Такая глубокая тишь!

***

И кажется берег безлюдный

Любуешься им в тишине….

Такой он чарующий, чудный

Бывает при полной луне!

***

Не даром красавица Мана

Прорвавшись из леса и гор

Припала к груди великана,

Забыла свободы простор.

***

А он её обнял бесстрастно

За гибкий змеящийся стан

И мчит, и свободный и властный

с собою в седой океан.

Красноярск, 28 августа 1916 г.

Ледоход

Не с грохотом грозным ломается лёд.

Как было то в прежние годы,

А с шумом, чуть слышным покорно плывёт

Туда, куда мчат его воды.

***

Беспомощно дряхлый и снежно-седой

Плывёт он, качаясь и тая,

Гонимый мятежной весенней водой,

Противиться ей не мечтая.

***

Давно ли эти же воды держал

Суровой и властной рукою,

Теперь же, бессильно, вздохнул, задрожал

И сдался почти что без бою;

***

И поплыл на север, где валом гоним,

Вдали от брегов Енисея,

Он будет скитаться средь северных льдин,

Нигде приютиться не смея.

Ж. «Сибирская школа», №5, 1916 г.

Вивиан Азарьевич Итин

Вивиан Итин

НАША РАСА

Л. Сейфуллиной

Непонятная дышит сила,

Переплескивает через край.

Это мы перешли могилы,

Увидали нездешний край.

Все, что вспомнишь – невероятно,

Сердце солнечный наш цветок

Леденело в кровавых пятнах

По наземам скифских дорог.

Иль в распаренной вшивой теплушке –

После вьюг "буржуазный" уют –

Нашу дымную грозную душу,

Воспаленную душу свою.

Непонятная дышит сила,

Переплескивает берега…

О, как радостно жутко было

По невидимым тропам шагать!

За врагом быстроногим и ловким,

По пятам, опустить штыки …

На прикладе ижевской винтовки

Острой пулей царапать стихи.

Ничего, что мой томик Шекспира

На цыгарки свертели в пути, –

Взбита старая мира перина,

Будет радостней жизнь любить…

Непонятная дышит сила,

К непонятной влечет судьбе, –

Это бьется, сжигая, по жилам

Солнце разных зовущих небес.

На плечах светозарная масса,

Лучезарной памяти сад…

Небывалая наша раса

Никогда не вернется назад!

В. Итин

РОЗА ВЕТРОВ

Записывайте точно,

Звенящие ветра,

На плесах от Могоччио

До нового порта.

Получим звездный график

Для каждой широты…

" Любитель географии,

Вы любите цветы?"

Не редки, как ни странно,

Ученые поэты

И розой диаграмму

Они назвали эту.

Не блекнет от мороза,

Пышней от каждой бури,

Единственная роза

Арктической лазури.

И, вместо солнца, веер,

Головку лепестков,

Она кладет на север

В страну плавучих льдов.

Вооружимся волей,

Кто ищет верный путь.

Точней десятой доли

Считайте в стеклах ртуть.

Подобно льдинам в море

И тучам для хлебов,

Ищите ветра в поле

У тех же берегов.

Новосибирск, 1934

В. Итин

СТАНСЫ

Как опьянение, проходит юность,

Суровый труд мечтание зовет.

О множество миров! Джордано Бруно,

Кто доказал предвиденье твое?

Я думаю, неведомо, однажды

Родилась мысль и не умрет она,

Ничто неповторимо в мире дважды,

А повторение – бег вперед, волна.

Мы в первый раз из вечности возникли

И только здесь, на молодой земле,

Иначе к нам давным-давно проникли б

Наследники бесчисленных планет.

Нет, это я шагну сейчас в пространство,

Своих детей оставлю на Луне,

Малиновый пожар протуберанцев

Увижу в звездной, в страстной вышине!

Мы, электрон, материя - конечны,

Но в некой бесконечной пустоте

Они бессмертны и отныне вечны:

Мы подчиним материю мечте.

Любовь дала нам жизнь, мечту и смелость.

Предела нет желанию любви.

Любовь сильна, но страстность подави,

Когда взлететь на небо захотелось.

О ты, основа мира, ты тяжка,

Миры удерживающая сила!

Но манят птицы, манят облака,

Плывущие по глуби сизокрылой.

Славней героев летчики у нас,

Мы безотчетно обожаем крылья.

Мы не спускаем с неба гордых глаз,

Когда над маем реет эскадрилья.

Но как ни славно гордое стремленье,

В нем остается страстная печаль:

Как мало – двадцать километров вверх,

Как мало – только десять тысяч вдаль.

Мы победим. Но счастье достиженья

Пусть нам дадут скорее труд и мысль.

Откройте вещество, что рвется ввысь!

Отдайте жизнь загадке тяготенья…

А если звезды слишком далеки,

Пусть нашу мысль почувствуют враги!

Карская экспедиция,1937

Фёдор Фёдорович Филимонов

Енисей

Пришла весна и стали дни светлей,

Исчезнул ночи мрак глубокий,

Да, я молил, чтоб грянул ты грозой

На пауков, размыл их паутины,

Чтоб смыл с лица земли

Врагов страны родной,

Друзей застоя и рутины.

Чтоб ты, гигант,

Разруша крепкий лед,

Своей энергиею дикой,

И смыв ту грязь,

Что к нам Россия шлет,

Помчался в океан великий.

И стало грустно мне.

Я долго вдаль глядел,

Припомнил я края иные.

А Енисей и злился, и шумел,

Вздымая горы ледяные.

Рассвирепел угрюмый Енисей,

Гигант страны моей далекой.

Не выдержал он гнет своих оков:

Он вырвался, запасся силой новой

И, потопив жилища бедняков,

Помчался вдаль, угрюмый и суровый.

И слышал он проклятия во след,

И стоны, и укор, и бред молитвы страстной,

О, много ты принес несчастия и бед

И без того стране несчастной!..

Я у окна стоял, и думалося мне:

Зачем губить их без пощады,

Ты б пробудил страну, грядущую во тьме,

Разруша к свету ей преграды.

Да, я молил, чтоб грянул ты грозой

На пауков, размыл их паутины,

Чтоб смыл с лица земли

Врагов страны родной,

Друзей застоя и рутины.

Чтоб ты, гигант,

Разруша крепкий лед,

Своей энергиею дикой,

И смыв ту грязь,

Что к нам Россия шлет,

Помчался в океан великий.

И стало грустно мне.

Я долго вдаль глядел,

Припомнил я края иные.

А Енисей и злился, и шумел,

Вздымая горы ледяные.

ПОЭТАМ РЕВОЛЮЦИИ

Я бушевал.

Я безобразно буйствовал.

Поэты революции!

Пою я вам.

Как мот, я пропивал свой дар

без устали.

И расскандаливал

Его по кабакам.

Потомственный буян я,

не для вида.

Мой прадед через буйство

был в бегах,

Под стать ему и бабка

Степанида

С мужчинами дралась

на кулаках.

Махнуло все.

На буйного Поэта:

- Есенин спился.

Этот, мол, таковский.

И