Глава 28 Простенькое дельце, пустячок сплошной
В этот раз гномы попались самой подлой разновидности – зеленые, цвета болотной тины. Их шкура, те ее места, что не укрывала кожаная броня, переливалась на солнце бодрым изумрудом и, казалось, шевелилась сама по себе, автономно. По ней как живые ползли зигзаги, спирали, треугольники и несимметричная рябь. Зимин подумал, что гномья шкура весьма походит на поверхность пруда, над которым завис вертолет. Он оценил переливы гномьей шкуры, загрустил. Снова захотелось есть. Чтобы отвадить голод, Зимин ущипнул себя за живот.
Помогло не очень. Тогда Зимин прикусил язык, сощурился и продолжил наблюдение за гномами и их переливчатой внешностью.
Подобные переливы кожи указывали на то, что гномы в придачу к своей общей зелености были еще возбуждены, разнузданы и готовы на все. Зеленые гномы – гномы сомнительные и опасные, отвернешься, а они тебе дротик в шею загонят, прямо между позвонками, совсем мертвый будешь, совсем как коровья лепешка на пути в деревню Простошмаково. Зеленых лучше объезжать стороной, они вечно собачатся, бодаются и кидаются камнями в прохожих…
Эти тоже ругались. Вернее, дрались. Тот, что был потолще и побойчее, лупил своего собрата длинной уткорылой рыбиной, издали похожей на осетра. Мелкий гном неловко уворачивался и то и дело был сражаем своим более крупным собратом. При этом оба гнома визжали, царапались и походили на белок, схватившихся из-за кучки орехов. Видимо, до битвы гномы занимались рыбалкой – на ближайшем дереве на специальных железных руках висела гирлянда копченых осетров, от вида которых у Зимина еще сильнее зажгло в животе. Нестерпимо зажгло.
Зимин сглотнул слюну и подкрался к гномам поближе, чтобы лучше видеть рыбу. Он попробовал было даже растянуть ноздри пальцами, но это не помогло, унюхать осетров он не мог, зато ему показалось, что он унюхал гномов. Гномы пахли прелой веревкой, старыми листьями и грибами. Моховиками.
Грибной запах вызвал у Зимина воспоминание о похлебке, которую варила бабушка из шляпок боровиков, молока, плавленого сыра и петрушки. А сверху посыпала сухарями. Похлебка никогда не нравилась Зимину, но сейчас бы он слопал, наверное, ведро. И без всяких сухарей.
А еще бабушка готовила из грибов отличную икру…
Зимин вспоминал о грибах, глотал слюну, а битва тем временем продолжалась. Упитанный гном наступал, вот он сделал стремительный выпад своим осетром, ткнул худого в живот особенно удачно, худой упал.
– Полено! – крикнул толстый гном неожиданным басом и торжествующе потряс своим оружием. – Фургон тебе в поддон, мормышка недохрюканная!
Есть все-таки хочется здорово, снова подумал Зимин. Интересно: эта их острорылая рыба съедобная? По виду вполне съедобная, но ручаться нельзя, тут ни за что нельзя ручаться…
Если выскочить неожиданно, громко закричать, поразмахивать мечом, быстро схватить крайнюю рыбу, то можно и удрать. Теоретически… Коней у гномов, кажется, нет, не догонят. И свиней не видно. Не достанут.
Зимин вздохнул. Он не ел уже почти три дня. Вчерашнюю яблоню-дичок в расчет можно было не брать, яблоки были горькие и малосъедобные, Зимину удалось сжевать лишь пять штук, да и то с усилием. Вечером он было примерялся к свалившейся на него жирной белой гусенице, но так и не решился. А манна здесь не выпадала, видимо, она была явлением, характерным исключительно для пустыни.
Зимин вздохнул еще раз. Придется идти на поклон. Да уж. Это, конечно, унизительно, это, конечно, позорно, но другого выхода нет. Есть хочется. Зимин набрал в легкие побольше воздуху и выехал из кустов.
Гномы насторожились и выпустили из-под налокотников пращи. Тот, что подохлее, спрятался за толстым. Зимин сделал дружеское лицо и поднял руки вверх, в голову почему-то лезло идиотское «нихт шиссен» [54]. Гномы пригнулись к земле и насторожили пращи.
– Привет, косматые! – сказал Зимин. – Как дела? Хорош ли урожай?
– Урожай волосат, – сказал толстый гном, и Зимин заметил, что толстый гном женского пола. – А тебе-то что?
– Так, ничего. – Зимин медленно спешился. – Ченч вам хочу предложить, горемычные. Выгодно. Очень выгодно.
Гномиха презрительно покривилась, отодвинула в сторону своего гнома и сказала:
– Горазды вы ченчи-то предлагать, бреки пустозвонные. А у самого небось конь густой, да сам пустой!
Есть хотелось сильно. Зимин отстегнул от пояса меч, подошел к небольшой сосне, сделал ленивый выпад. Перерубленная сосна медленно свалилась.
– Удивил. – Гномиха выразительно плюнула в землю. – Зачем мне твоя пырялка? Ею голову себе отрубишь – не заметишь. Правда, братик?
Она пихнула своего спутника в бок, тот согласно кивнул и улыбнулся.
– Не, ты нам предложи чего-нибудь полезное. Нож у тебя есть?
Ножа у Зимина не было.
– Коня возьмите, – предложил Зимин. – Хороший конь, боевой.
Игги вопросительно приподнял уши. Зимин подмигнул ему, что, мол, все в порядке, делай как велят, лошадяга.
– Конь хороший, а нам ни к чему, – зевнула гномиха. – Мы с ним размерами не совпадаем, он нас за людей не считает, я же по его глазам вижу. Убежит от нас, к тебе вернется, знаем мы такие фокусы… Правда, братик?
Гном согласно улыбнулся.
– Кушать хочется, – не выдержал Зимин. – Дайте что-нибудь, а?
– Ты, брек, воздухом насыщайся, – пискляво посоветовал гном. – Хочешь, научу?
Гномы заржали. Зимин протер лезвие от соснового сока и спрятал меч в ножны.
– Три дня не ел, желуди грыз, – признался Зимин. – Еловые почки ел.
Зимин даже подумывал, не заплакать ли? Но решил пока воздержаться.
– Голод полезен, – заметила гномиха. – Ускоряются телесные соки, и в голове ясность образуется. А еловые почки очень питательны, челобрек, ты их толки и с водой ешь.
– Дохожу до крайности, – сказал Зимин. – Озверею скоро.
– Ты знаешь что, брек, – предложил гном. – Ты свою пихалку-то возьми, меч свой и лошадь свою ею зарежь. И питайся себе на здоровье. А к нам ты не ходи, мы сами бедные.
Гном продемонстрировал дырки на штанах и худые зеленые коленки.
– Понапридумывали тут… – нараспев озлобился Зимин. – Не сиделось кому-то…
– Такие, как ты, вот и напридумывали, – гномиха тоже озлобилась. – Тебе бы вот рост в полметра и морду в пролежнях, посмотрела бы я на тебя, челобрек чертов! Посмотрела бы, как ты жить-то стал с таким фасадом! «Хгрум из Гнобиса»! Дали бы мне этого… Я бы ему показала Хгрума, сочинитель проклятый! Я бы ему показала Гнобис! Пальцеблуды чертовы!
Зимин про себя зевнул. Он вспомнил Прыща Зацепина, парня, учившегося в его классе и першегося от фэнтезийной литературы. Все свое свободное время Зацепин посвящал сочинению рассказов про гномов, орков, эльфов и разорившихся бродячих дворян. Гномы и орки у него всегда были убоги умом и уродливы внешне, а эльфы необычайно красивы и одухотворены. Бродячие дворяне были менее красивы, но зато более мужественны и благородны. Свои сочинения Прыщ снабжал неумелыми карандашными рисунками. Гномы у Прыща Зацепина получались хуже всего. Почти такие же страшные как эти, зеленые.
– Не живется гадам всяким! – Гномиха перла на Зимина и трясла кулаками. – Со-чи-ни-те-ли! У них комплексы, а я всю жизнь мордой расплачивайся! У, мне бы вас дали! Бреки в бежевых прожилках!
Гномиха взмахнула пращой, мимо головы Зимина просвистел глиняный шар размером с мандарин. Шар попал в конскую ляжку, Игги недовольно взбрыкнул задними ногами и умчался в лес. Сам Зимин от неожиданности запнулся за сосновый корень, упал в мох, поднялся и побежал ловить коня.
Обидно ему не было, на гномов не обижаются. Только бежать тяжело вот было, на голодный-то желудок.
– Эй! – неожиданно закричали за спиной. – Эй, брек, вернись! У нас есть еда, договоримся!
Зимин остановился.
– Иди сюда, челобрек! – кричали гномы. – Мы, может, передумали.
Зимин развернулся и двинулся назад, к берегу.
Гномы снимали рыбу с железных крюков и складывали в корзину. Пращи они спрятали и выглядели теперь вполне мирно.
– Брек, кушать хочешь? – улыбнулась гномиха.
– Хочу, – сказал Зимин.
– У нас там деревня, – гномиха указала вниз по течению. – Безымянка. Мы тебе там яичницу сделаем, хочешь?
– Хочу.
Гномы переглянулись.
– Только сначала тебе надо дело сделать, – гномиха пододвинула корзину с рыбой к Зимину. – Такое простенькое дельце, пустячок сплошной.
Гномиха лихо свистнула, и сбежавший Игги неожиданно вернулся. Вид у коня был вполне независимый и наглый, будто он вовсе и не убегал. Зимин треснул его по уху, но несильно, сугубо в воспитательных целях.
Игги игогокнул, и они двинулись в лес.
– Мы тебе, значит, поесть, – говорила низкорослая гномиха по пути, – а ты, рыцарь, нам кое-что сделаешь. Да? Сделаешь?
Кушать хотелось очень, и Зимин отвечал:
– Да сделаю, сделаю.
– Это хорошо, что ты соглашаешься, – говорила гномиха. – Рыцари в наши места не заезжают совсем, им в лесу не нравится. Это они там думают, что в лесу одни эльфы живут, а эльфы тоже не дураки, они в этой сырости жить не будут. Они в горах. И в хороших лесах. И приличные гномы тоже в лесу не живут, они в горах живут. А, может, эльфов и вообще нету, я ни одного не видела. Да и гном не всякий в лесу поселится, только вот мы, дуралеи. Эх, попался бы мне кто-нибудь из этих выдумщиков…
Гномиха топнула ногой и для порядка отвесила своему спутнику затрещину:
– Тащи корзину лучше, кобылий сын!
Зимин украдкой вздохнул.
– В эти земли и вообще никто не заглядывает, живем тут как в трубе, – продолжала гномиха. – Нормальные гномы все в поле живут, яблоки выращивают, свиней себе разводят. А мы? Яблоки тут не растут, свиней волки съели. Одна рыба. Я на эту рыбу уже глядеть не могу, я яблок хочу…
Они углублялись в лес.
Лес и в самом деле был мрачноват. Деревья преимущественно черного цвета, с ветвей свисали длинные серые лишайники, а солнце светило где-то совсем высоко. Лес напомнил Зимину фильм про пропавших в лесу студентов, которых так и не нашли, и неизвестно было, почему они пропали.
От греха подальше Зимин положил поперек седла арбалет и отстегнул меч. Обращаться с мечом он до сих пор умел не очень хорошо, но меч можно было использовать в целях устрашения.
Вскоре Зимин заметил, что они идут не просто в чащу, а идут по тропинке, правда, едва видной. А еще скоро Зимин заметил, что вдоль тропинки во множестве валяется рыбья чешуя и иногда рыбьи головы.
– И живем мы плохо, мастер, – говорила гномиха. – Трудно живем. А тут еще эта напасть, поперек ее в буек!
Тут Зимину стало вообще грустно. Он вспомнил дом Лары, кресло-качалку. Если бы не этот Перец…
– У нас даже баня есть, – сказал неожиданно гном.
– Есть, – подтвердила гномиха. – И воду можем нагреть. Только напасть вот…
– Ну, что там у вас за напасть? – нехотя спросил Зимин. – Клопы слишком крупные завелись?
– Не, не клопы. Так, мелочь всякая, – гномиха ухмыльнулась во всю зеленую физиономию. – Тебе на один зуб будет, даже не заметишь…
– Излагай короче, – мужественно зевнул Зимин и добавил откуда-то знакомое: – Недосуг мне.
– Как скажешь, брек, как скажешь. Слушай. Завелся тут у нас оборотень…
Зимин, чтобы обозначить свое презрение ко всевозможным оборотням, громко сплюнул.
– И как стемнеет даже, на двор не выйти, – говорила гномиха. – Чего мы только не делали: и ямы копали, и силки устанавливали – ничего. Уже троих утащил.
– Я-то думал… – Зимин хрустнул пальцами. – А у вас всего лишь вервольф… Я с ним сегодня же справлюсь, у меня опыт. В прошлом месяце двух уложил, одного прямо влет.
– Мы пришли, – сказала вдруг гномиха. – Вот и деревня.
Зимин огляделся и действительно обнаружил признаки деревни – из прелой листвы торчали многочисленные холмы, больше всего походившие на огромные муравейники. Одни муравейники были побольше, другие поменьше, Зимин решил, что это землянки. Из некоторых холмов струился дым.
– Землянки, что ли? – спросил он.
– Катакомбы, – ответила гномиха. – Живем как крысы, между прочим.
– И где тут у вас баня? – разочарованно спросил Зимин.
– Под землей баня. – Гномиха направилась к ближайшему муравейнику. – Тут все под землей. Да ты не боись, брек, хорошая баня, ты нам оборотня нарушь.
– Это уж как водится, – Зимин соскочил с коня. – Только перекусить бы чего?
Гномы молча скрылись в муравейнике и скоро вернулись с едой. Правда, еда была крайне грубого свойства – балык, черный зерновой хлеб и квашеная капуста, но Зимин был рад и такой. Игги недовольно зашевелил ноздрями, но гном нацепил ему торбу с каким-то злаком, и Игги довольно захрустел. Из муравейников вылезли другие гномы, штук двадцать, но здесь, в лесу, гномы выглядели не зелеными, а какими-то пожухлыми. Они собрались и стали смотреть, как Зимин ест.
– Какой-то он мелкий, – слышал Зимин. – Прошлый был посерьезнее, покряжистее.
– Что ты хочешь – лет тринадцать по виду. Прошлому было четырнадцать, а ничего не получилось…
Зимин набрал в горсть капусты и принялся жевать. Капуста была ничего, только клюквы не хватало.
– Держу пари, брек не простоит и минуты.
– Нельзя судить бреков по внешности, это неверно.
– Да, по внутренностям судить гораздо проще…
Зимин откусил балыка. Балык был вполне съедобный, только, пожалуй, перекопченный.
– А конь у рыцаря ничего, упитанный…
– Прекратите болтать, – оборвала гномиха, – брек сегодня убьет оборотня. И нечего тут рассуждать.
Особого оживления это не вызвало, Зимин даже заметил, что некоторые гномы скептически ухмыльнулись. Он взял хлеб. Хлеб был тоже ничего, только с песком.
Зимин повторил цикл поглощения хлеба, балыка и капусты три раза и решил остановиться. Он подумал, что еда, в общем-то, сносная, не хуже, чем в американских забегаловках, только соли много и соуса нет. А так пойдет. Пойдет.
Зимину стало хорошо и внутренне тепло, он подумал, что, в общем-то, можно и свалить потихоньку отсюда, до реки километра два, а там и дальше, на север… А можно и вон ту корзину прихватить с квашеной капустой. В дорогу.
– Хорошо, – Зимин встал и потянулся. – Надо немного размяться, разогреть мускулатуру…
Он подозвал Игги и тяжело влез в седло.
– Я тут проедусь, – сказал Зимин. – Проведу рекогносцировку. Короче, местность разведаю…
Гномы промолчали. Зимин толкнул Игги пятками, Игги послушно тронулся с места.
Зимин переваливался в седле и чувствовал, как гномы смотрят ему в спину. Чем дальше он отдалялся от деревни, тем сильнее гномы смотрели. Зимин чувствовал, как между его лопатками и деревней натягиваются невидимые резиновые ленты и продвигаться становится тяжелей, тяжелей…
Зимин остановился. Оглянулся.
Гномы продолжали стоять полукругом и все так же глядели на Зимина.
Зимин плюнул и повернул Игги назад.
– Ладно, – сказал он. – Размялся. Где тут у вас оборотень?
Он соскочил с коня и подошел ко гномихе:
– Где вурдалак, спрашиваю?
Гномы дружно кивнули в сторону запада.
– Отлично, – сказал Зимин. – Надо руку размять. Плечо опять же раззужу…
– Я тебя провожу, – вперед выступил лысый гном с забинтованной ногой. – Я всегда провожаю.
В выборе оружия Зимин тоже не стал стесняться, взял все, что было: меч и арбалет. Арбалет принял наперевес, меч приладил за спину.
– Ну, идем, что ли, – сказал он своему проводнику. – Уже темнеет.
– Идем, рыцарь, – хмыкнул гном. – Вправду темнеет.
И они отправились в еще большую глубь леса, гном впереди, Зимин за ним. Гном был маленький, и Зимину почему-то все время хотелось взять его за руку.
– А в том месяце тоже приезжал один брек, – рассказывал хромой. – Но у него ничего не получилось. Только он выехал в лес, как сразу упал с коня и сломал себе голову.
– Надо было пешком идти, – сказал Зимин.
– Ага, – согласился хромой гном. – Другой вот брек тоже пешком пошел и опять споткнулся…
Лес стал еще мрачнее, деревья попадались толстые и узловатые, из земли торчали ржавые корни, под корнями росли черные несъедобные грибы вредной наружности. Местность весьма напоминала декорации душераздирающей истории про Гензеля и Гретель, которых в конце почти съели. Зимину казалось, что вот-вот из-за древес вынырнет пряничный домик с приписанной к нему ведьмой. Но пряничный домик не вынырнул. Лес внезапно расступился, и открылась поляна, круглая, как все здесь, и поросшая одинаковой невысокой травой. Посреди поляны возвышался большой камень, на верхушке камня торчало засохшее дерево.
– Метеорит, что ли? – спросил Зимин.
– Там раньше колодец был, – пояснил гном. – А потом у нас появился убийца, детей воровал. Его поймали и в колодце камнем завалили. Это лет сорок назад было. А теперь оборотень появился. Иди туда.
Гном указал пальцем в центр поляны.
– Как стемнеет – жди. – Гном стал отступать. – А я завтра приду, утром.
Зимин остался один. Отступать было нельзя, Зимин это понимал, гномы коня не отдадут, съедят и ушами не подавятся. Закоптят, колбасы наделают. Можно уйти без коняшки. Без коняки тяжело, до севера еще неизвестно сколько пути, может, год, а ноги не пристегнутые. Значит, придется остаться. К тому же Игги бросать нельзя… Если уж отдавать, так в хорошие руки. Кому коня с вредным характером? Кому лошадь с собственным мнением? Отдаю безвозмездно.
А ведь оборотень может меня убить, подумал Зимин. А вдруг это будет по-настоящему? Насмерть. Буду лежать на сырой земле, смотреть в голубое небо такими же голубыми глазами, и никто ни ухи тебе не принесет, ни в глаз не плюнет. Или птички там прилетят, сядут на тушку, совьют гнездо в шевелюре доброго рыцаря Зимина, будут веселить его, будут радовать. Какая неприятность.
Зимин вздохнул, и ему стало лень развлекать себя подобными мыслями. Он насторожил арбалет и двинулся к центру полянки. С полянки было видно солнце, оно садилось и уже не слепило, Зимин шагал осторожно, опасался провалиться в волчью яму, которых наверняка тутошние гномы понарыли. Но ям не попадалось.
Полянка ж была безмятежна, как райсобес в субботний день, кое-где на ней произрастали синенькие цветочки, похожие на колокольчики; впрочем, цветочки уже собирались прятаться ввиду позднего времени. Зимин шагал медленно, водил по сторонам стрелой и, как в виденных фильмах, нюхал воздух. Но в воздухе ничего не обнаруживалось, воздух пах вечерним лесом. В голове вертелась песенка «Анаболик Бомберс» про то, как «одного чувака укусил овцебык», Зимин упорно старался выкинуть ее из головы, чтобы не накликать несчастье, но песенка не выкидывалась. И Зимину от этого казалось, что это самый страшный его раз встречи со смертью, страшней, чем тогда со скорпенами. Или даже умирание от отравленной иглы.
– Оборотни – просто миляги, – говорил негромко Зимин. – В сущности добрейшие существа… А вот скорпены – да, редкостная дрянь… А оборотней я с детства уважал, еще с «Серебряной Пули»… Или «Американский оборотень в Лондоне», классное кино [55]… Одного чувака укусил овцебык…
Впрочем, когда песенка докрутилась до последнего куплета, она подсказала Зимину интересную идею. В последнем куплете пелось, что «мать обрушилась ниц и молилась три дня, почему, почему нет такой у меня…», и Зимин подумал, что не мешало бы и ему взять и как следует помолиться. Он попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но целиком ничего так и не смог вспомнить. В голове вертелись обрывки из перехваченной краем уха передачи научпопканала про раскол церквей, перемешанные с воспоминаниями о летнем отдыхе у бабушки. Зимин составил из всех этих сегментов самодельную молитву и тут же ее прочитал вслух:
– Отче наш, который на небесах, спаси и сохрани, помилуй меня грешного и прости мне долги. И если пойду я тропой смертной тени, научи, как правильно идти, чтоб не сбиться с дороги и не погасить светильник. И да пребудет царствие твое во славе и вовеки, аминь.
Зимин прочитал молитву три раза и подумал, что вполне, может быть, молитва тут и не заработает – Страна Мечты ведь находится фиг знает где и может быть совсем не в тех пространствах, в которых церковь имеет свое крепкое представительство. И Зимин решил, что в таких случаях лучше надеяться все-таки на арбалет.
До камня Зимин добрался без приключений. Он пнул камень сапогом и обошел его вокруг.
Со всех сторон камень был одинаковым, гранитным, он врос в землю, и никаких колодцев вокруг не наблюдалось. Зато в изобилии произрастал чертополох, что было плохим знаком. Поодаль торчали из земли новенькие валуны с какими-то знаками, их Зимин прочитать не смог.
Никакой опасности видно не было, и Зимин решил, что до захода солнца оборотень не появится. Он прислонил арбалет к камню, немного посвистел, вынул из ножен меч и принялся тренироваться на чертополохе. Он делал выпады, срубая розовые колючие цветки и чиркая концом лезвия по граниту, который искрил, как бенгальский огонь. Это немного отвлекало.
Солнце тем временем упорно садилось, стало темнеть и попрохладело, чтобы согреться, Зимин принялся ходить вокруг камня и ритмично махать руками и ругать гномов.
– Незнайки недоделанные, – говорил он. – Хмыри подземные, гомункулюсы ушастые, в любом болоте таких полным-полно, лягушками называются. Я таких в детстве через соломинку надувал. Вам в цирке надо выступать: дрессированные медузы прыгают из-под купола в бочку с водой. Да из вас кошельки в самый раз делать или мячи футбольные…
Помогало слабо. Лес окружал поляну безмолвным кольцом, лес нагонял страх. Когда солнца не осталось совсем, в лесу затрещали ветки, и Зимин насторожился. Ветки затрещали снова, и Зимин схватил арбалет и прицелился в направлении звука. В лесу зарычало. Рык был тяжелый и низкий, так обычно рычали львы-людоеды. Зимину очень нравились такие фильмы, он частенько представлял себя охотником на львов, в одной руке слонобой, в другой крупнокалиберный «Смит энд Вессон». Впереди прерия, и в ней в густой желтой траве прячется людоед, утащивший вчера из палатки двух беспечных африкосов…
Теперь людоед прятался не в абстрактной Африке, а во вполне конкретной чаще, в трехстах метрах от наконечника стрелы.
– Эй, ты, дятел, – негромко позвал Зимин, и от деревьев тут же отделилась внушительная тень.
Тень на секунду замерла на границе травы, затем медленно двинулась в сторону Зимина. Зимин слышал, как в тишине под лапами скрипят сочные стебли.
Где-то далеко, у реки, непременно впадающей в океан, закричали журавли, и это придало ситуации ощущение редкой достоверности. У Зимина проскочила мысль, что вряд ли кто-нибудь там, на большой земле, мечтал о журавлях, а затем еще одна – что Страна Мечты начинает жить сама по себе, что здесь уже заводятся журавли, что тут могут водиться даже…
Тень переместилась.
– Стой, кто идет? – глупо спросил ее Зимин. – Стрелять буду…
Существо втянуло воздух, Зимину захотелось повернуться и бежать, он понимал, что бежать бесполезно, если побежишь – то у оборотня сыграют рефлексы, и он обязательно кинется за тобой, даже если не голоден. Об этом еще Перец говорил. Сейчас бы Перца сюда, он бы с полпинка с этим жопелом расправился, легко, с одного удара.
Тень приблизилась, и теперь Зимин мог различить острый силуэт. И еще он слышал запах, запах гнили и крови, мертвечины.
– Может, договоримся… – предложил Зимин. В ответ существо зарычало вновь. Зимин увидел, как полыхнули глаза.
– Вот тебе и побивание благородного рыцаря в роще…
Зимин навел стрелу между этими глазами и нажал на крючок. Стрела сорвалась и щелкнула, четыреста граммов кованого железа с рунными насечками на гранях ушли к цели. Зимин попал.
Существо закричало и уже скачками кинулось к Зимину. Он уронил арбалет, схватил меч и выставил его перед собой. Оборотень припадал на правую лапу и ревел.
– Стой же! – крикнул Зимин. – Стой, медуза!
Но оборотень уже оказался рядом, он приподнялся и махнул когтистой лапой, махнул так быстро, что Зимин этого даже не заметил, только меч вылетел из его руки, описал в темноте дугу и зарылся в землю. Запахло шерстью и тухлым мясом. Зимина прижали к валуну, в лицо ему уперлась медвежья морда, верхние клыки были расколоты, между зубами виднелись белые куски чего-то, в пасти быстро двигался язык.
Все произошло быстро, Зимин ничего не успел, он не мог даже крикнуть, поскольку зверь выжал из него весь воздух, даже на плевок не осталось бы. Оборотень придвинулся ближе и надавил на Зимина еще сильнее. Это было больно, Зимину никогда не было так больно, даже когда он ломал руку, падая с детских качелей. И когда эта боль стала уж совсем нестерпимой, Зимин закрыл глаза и прокусил язык.
Зверь неожиданно отодвинулся, и Зимин сполз на землю. Он снова открыл глаза и обнаружил в небе вторую Большую Медведицу, которая сегодня светила почему-то слабее первой. Большая Медведица плыла себе по своим делам. Зимин осторожно огляделся и увидел, что камня нет, вернее, камень сдвинут, а на его месте виднеется черная дыра.
Колодец, подумал Зимин и даже подивился своему остроумию и спокойствию. Он попробовал было пошевелить рукой, но рука была деревянная. Тогда Зимин решил закричать, а вдруг гномы усовестятся и придут на помощь, но и закричать тоже не вышло. Он не мог даже говорить. В голове к месту всплыло идиотское «одного чувака укусил овцебык…» Оборотень приблизился, он подцепил Зимина когтем за пояс и поволок к яме.
Это был самый неприятный момент в жизни Зимина.
Все восемь метров, все то расстояние и время, пока зверь волок его к колодцу, Зимин представлял себя на дне глубокого холодного провала, придавленного сверху круглым гранитным камнем. И как ни старался Зимин собрать в кулак волю, сконцентрировать силы и освободиться, как это делали герои фильмов, это у него не получилось. Ему и в самом деле предстояла малоприятная, трудная смерть. Такой смерти не пожелаешь никому даже понарошку.
Зимин успел подумать, что лучше, конечно, упасть в колодец головой вверх, чем головой вниз, в падении головой вниз практически никаких преимуществ нет…
Оборотень замер. Какое-то время он стоял над Зиминым, затем из его пасти потекла чернота, оборотень вздохнул и завалился на бок.
– Иногда хочется чего-то непонятного, – сказал песчаный динго.
Глава 29 Небесная вода
– Отец тебе всегда говорил – не перегибай ты с этими играми, не перегибай. С ума соскочить – недолго. Слышал, что с Фуфлыжниковым случилось?
Мать сидела на кровати и аккуратно красила себе ногти в красный цвет.
– Ты как-то плохо выглядишь, опять всю ночь не спал? Может, тебе воды?
Мать дула на ногти с целью их быстрейшей просушки.
– Экзамены скоро, ты бы хоть книжки почитал.
– Мое поколение бежит книжной премудрости, – ответил Зимин. – Мое поколение предпочитает познавать жизнь такой, какая она есть.
– Трепло ты, – сказала мать. – Мое моколение, мое поколение… Мое поколение сопит в тряпочку… В кого ты такое трепло, а? Я пирожки с малиной испекла.
– Здорово. Буду малиновкой. А Фуфлыжников – придурок.
– Все равно книжки надо читать. Я в твоем возрасте читала, а ты все в игры играешь. И зачем тебе это? А этот жуткий Ляжка? Ты хоть знаешь, что он курит? А эта куртка в прошлом году? Все до сих пор на него думают.
– Это не он, я точно знаю.
– Бандитом станет. А мать у него хорошая женщина.
Зимин дунул в потолок, и «Б-17», собственноручно им изготовленный бомбардировщик, закачался.
– Иногда хочется чего-то непонятного, – сказал Зимин. – Ты мне имя еще не придумал?
Зимин проснулся в четыре тысячи восемьсот двадцатый раз и подумал, что никаких бомбардировщиков он никогда не клеил в силу своей лености.
Как говорили классики, было раннее утро. И все признаки раннего утра были налицо: и птички как положено щебетали, и солнце своими лучами ласкало, и лес изумрудной зеленью шелестел, и река где-то вдали катила свои бирюзовые воды. Песчаный динго сидел посреди поляны и поворачивал за солнцем спинной гребень. Зимин проморгался. Оборотня не было, камень покоился на прежнем месте, пахло керосином.
– Привет, – сказал Зимин.
– Здравствуй, – сказал песчаный динго. – Я так и предполагал – солнца тут мало, потому что леса. Приходится долго подзаряжаться.
Песчаный динго хрустнул суставами, и Зимин увидел, как внутри него полыхает синее электрическое пламя. Как всегда.
– А где… этот…
– Его больше нет, – ответил динго. – И кто только таких придумывает? Я тебе еще тогда говорил.
– Придурки всякие. – Зимин сел. – Ты бы знал, сколько там придурков! Там их полно! Десятки тысяч придурков. И те, кто придумал Страну Мечты, – еще не самые поганые придурки. Есть хуже. А я ему клык собирался вырвать.
Песчаный динго сложил гребень, по его морде ничего нельзя было понять, это было очень ценное качество.
Зимин поднялся. Руки-ноги слушались, голова вертелась. КА82 подошел ближе и сел рядом. От него пахло хвоей и льдом.
– Я много думал, – сказал КА82. – Прайд шел сквозь пустыню, я все время думал. И понял, что мне надоело быть просто существом. Я хочу знать, что такое «соленое». Вот ты, как ощущаешь «соленое»?
– Соленое и есть соленое. – Зимин огляделся. – Его ведь не опишешь.
– Вот видишь, – динго сощурил фасеточные глаза. – А у меня в голове линии и квадратики. И цифры. Мне надоели линии и квадратики. Это любому надоест. Я и вижу все так – все ноли и единицы, туда-сюда скачут. Мне надоело ходить по пустыне. И я хочу видеть как все. И хочу, чтобы меня звали.
– Ты как Железный Дровосек, – Зимин потрогал стальной бок.
– Кто?
– Мультик такой был, – пояснил Зимин. – Там, короче, такой баран был железный, а ему хотелось, чтобы у него было сердце и чувства, так ему не жилось, маялся все.
Зимин осмотрел арбалет, арбалет оказался раздавленным.
– Как его звали? – спросил КА82.
– Железный Дровосек. Но это плохое имя, дебильное. Сейчас так никого уже не называют, сейчас японские имена в моде…
– И что с ним стало? – динго повернул в сторону Зимина голову. – С тем существом?
– В конце все желания исполняются. Его тоже исполнилось. Он получил сердце. Но счастлив не был.
Динго понюхал воздух.
– Мне нужно имя, – сказал он. – Сердце у меня уже есть.
– Я еще подумаю, – ответил Зимин. – Тут нельзя спешить, сам понимаешь…
– Думай быстрее, – пес лег на землю. – Мне надоело быть безымянным, это нехорошо.
Зимин отыскал место, куда упал меч. Меч воткнулся в землю и теперь тихонечко пел на солнце от излишнего разогрева.
– Я тебе придумал временное имя. – Зимин встал и отряхнул колени. – Я буду называть тебя Ка. Я тебя так, кажется, уже называл.
– Хорошо, – согласился песчаный пес. – Мне нравится. Только это не настоящее имя, все-таки я хочу настоящее. Там, в лесу, существа.
– Это, наверное, гномы, – Зимин приосанился. – Слушай, Ка, ты им не говори, что это ты вервольфа завалил, ладно?
– Ладно. Мне все равно.
Из леса и в самом деле показались гномы. Они шли большой процессией, с черными стягами и траурными трубами, за ними шагал убранный опять же в черное Игги. Игги был впряжен в кривую телегу, Зимин увидел ее и решил, что это катафалк. Игги вел за узду совершенно микроскопический гноменок, он кусал большой гриб и через раз протягивал его коню.
Гномы тянули какую-то тоскливую песню и дудели в трубы, звук походил на призывный лосиный вопль, а песня была про то, как легко сегодня добру молодцу сложить буйну голову в неравном бою, и про то, какая это будет потеря его близким, в особенности матери. Создавали, одним словом, похоронное настроение.
– Сейчас мы получим вознаграждение и пойдем к морю-океану, – сказал Зимин. – Там хорошо.
– Я там стану живым? – КА82 наклонил голову на бок.
Зимин смотрел над ним, так, чтобы не попасть в глаза.
– Конечно, – сказал он. – Как только ты окунешься в океанскую воду и скажешь волшебные слова: «Шишел-мышел – взял и вышел», так сразу станешь живым. И только тогда я смогу дать тебе настоящее имя. Потому что имя может быть только у живого.
– Это точно? – спросил КА82.
– Точнее не бывает. Там в морской воде есть специальная соль, она может оживить даже самое мертвое существо. А когда ты станешь живым, у тебя сразу появится имя. Океан – в самом центре земли. Там отдых всем усталым существам.
Гномы подошли ближе и остановились с разинутыми ртами.
– Ну что, болезные? – спросил Зимин. – Чего пищеприемники-то отвалили? Жратвы принесли? Я свой уговор выполнил, теперь вы давайте. Мавр сделал свое дело, мавр может и убить. Не правда ли?
Гномы разочарованно переглядывались.
– А это кто такой? – Вперед выступила бойкая гномиха и показала на песчаного пса.
– Это мой оруженосец, – надменно сказал Зимин. – Он за мной убирает. Когда я набью всякой сволочи, к примеру вервольфов, он ее закапывает. Да, кстати, тут у вас еще какой-нибудь вервольф водится?
– Нет, масса, – ответила гномиха. – Это последний был. И чего ты такой везучий-то?!
В голосе гномихи зазвучала злость.
– Не понял, – Зимин приосанился еще больше. – Ты чего несешь, лягушка? Я щас тебе хобот узлом морским завяжу!
Гномы дружно шагнули вперед и лязгнули спрятанным оружием.
– Ты зачем его убил? – напирала гномиха. – Он тебе что, мешал?
– Вы же сами просили… – опешил Зимин. – Убей, говорят, вервольфа, а мы тебе памятник поставим…
– Это, брек, мы тебе легко, – гномиха выхватила из-за спины кремневый пистолет и навела его на Зимина. – Памятник-то. Вон, в телеге уже припасен…
– Да ты свихнулась, корова, – сказал Зимин. – Остынь, пока не поздно…
– Понимаешь, – вперед выступил лысый хромоногий гном-провожатый. – Ты должен нас простить. Понимаешь, мы этого вервольфа два года прикармливали. Упрашивали, чтобы он пришел, еду ему приносили. Это было нелегко, оборотни редко встречаются, они такие капризные. А без оборотня как жить? Житье у нас скудное, а с ним хорошо. Проезжает мимо какой-нибудь рыцарь бродячий, ты ему говоришь – освободи нас от чудовища, а мы тебе чего хочешь. Рыцарь, конечно, соглашается, ну а мы забираем имущество. Коня, кирасу, сапоги тоже…
– Да вы просто свихнувшиеся свиньи, – сказал Зимин. – Я сейчас вас сам перебью…
– А ты, брек, чего хотел! – Гномиха взвела курок. – Чтобы мы вас любили, что ли? Нет уж! Нам вас любить не за что! Вы сами по себе, мы сами! А если вот такого придурка удается кокнуть, так у нас праздник просто. Я вас любить не должна. Ну, все. И болван твой железный тебе не поможет! Сейчас я тебе выпишу!
Зимин краем глаза поглядел на КА82, но тот стоял совершенно невозмутимо и даже расслабленно.
– Вот!
Гномиха выставила пистолет так далеко от себя, как только могла, зажмурилась и нажала на курок.
Пистолет зашипел, задымился, посыпал искрами и взорвался. Осколки оторвали гномихе руку и расплющили лицо. Она постояла секунду, другую, как будто в задумчивости, а потом упала головой в траву.
– В стволе песок, – сказал КА82. – В стволе был песок. Существо потеряло имя.
Гномы не двигались с места. Потом лысый гном подошел к телу и стал молча собирать с него амуницию. Кто-то из толпы передал лопух, и им прикрыли лицо гномихи. На Зимина и КА82 никто не обращал уже никакого внимания. Откуда-то выскочил маленький гном, оттолкнул лысого и стал плакать.
Вдруг совершенно ниоткуда пошел дождь. Гномы размокли под дождем, потекли, Зимин смотрел на них, маленьких, жалких, зеленых, и думал, что все это очень похоже на сцену в церкви из «Вия», только самого Вия не хватает, он побежал на распродажу подержанных альпенштоков.
– Небесная вода, – сказал КА82. – Это вредно, и надо уходить.
– Ну, тогда пойдем. Игги!
Зимин свистнул по-особому, как выучился, и Игги дернул мордой, отчего гноменок подлетел в воздух и умчался в кусты, но этого тоже никто не заметил. Игги лягнул задними ногами, так, что повозка с камнем разлетелась в щепки. После чего Игги сорвал с себя черную попону, укусил ближайшего гнома и поскакал к Зимину.
Глава 30 Копыта – это ногти
Утром, как раз таким, что будит вдохновение всяких там жидковолосых поэтов и буйноволосых композиторов – ну, когда лазурь рассвета льется с небес на разинувший в восхищении ро