Чтение книг. Понимание прочитанного. Дневник
Легко и скоро сказка сказывается, но не так-то просто и легко всё происходило в моей жизни во время моего пребывания в клинике. Проходил год за годом, и небезрезультатно для меня. Я уже занималась общеобразовательными предметами по программы специальных школ. Читала художественную литературу, пользуясь книгами из библиотеки школы слепых. Из общеобразовательных предметов мне особенно нравились география, история, естествознание, зоология и ботаника; интересно было читать хрестоматию по литературе, писать переложения и заучивать стихи. На этих занятиях, как и в трудовом классе, я также старалась хорошо знать уроки. Меня не удовлетворяло то, что я понимаю содержание заданного мне на дом урока, поэтому я выучивала наизусть, слово за словом, несколько страниц по истории, географии, естествознанию. Я предполагала, что мои учителя будут этому рады, похвалят меня за то, что я так хорошо выучиваю уроки. На самом же деле меня хвалили только за хорошую память, но не всегда верили в то, что я понимала содержание выученного наизусть текста.
После того как я пересказывала выученное наизусть, мне начинали снова задавать вопросы и требовали, чтобы я все объясняла своими словами, а не декламировала, как стихи. Но я не понимала, почему учительница сомневается в том, что я выучила урок. Мне снова и снова объясняли, что нужно говорить своими словами. Однако как же я могла так много объяснять своими словами, если мне легче было рассказать выученный наизусть текст, и припоминать выученные слова и фразы и считать их своими словами? Эти слова и фразы я не всегда быстро припоминала, не всегда правильно применяла их в смысловом значении. Но если я заучивала текст, мне казалось, что я понимаю и слова, и содержание. Почему же учительница не верила мне? Этого я не понимала и иногда очень обижалась на своих учителей. А они, конечно, по-своему были правы, только я нескоро это поняла. Но поскольку от меня требовали давать объяснения своими словами, я должна была подчиниться этому требованию, должна была о прочитанном говорить устно и излагать письменно своими словами. Все это привело к тому, что я однажды написала свой рассказ. Случилось это так.
На уроке русской литературы учительница прочитала мне из книги для зрячих один рассказ под названием «Сильнее слов» (сейчас я абсолютно не помню фамилии автора). После чтения учительница еще раз своими словами объяснила мне содержание рассказа, особо комментируя те места, которые я слабо усвоила. Наконец я поняла рассказ, и учительница дала мне задание написать переложение этого рассказа дома, припоминая рассказ, но не имея возможности перечитать его самостоятельно. Я очень старалась выполнить задание: я писала целый вечер и даже ночью, а утром на уроке я с гордостью показала учительнице тетрадь с «переложением».
Когда учительница прочитала рассказ и начала со мной говорить, я сразу почувствовала, что я что-то не так сделала. Действительно, учительница сказала, что я написала хорошо, грамотно, с правильным применением слов, но… я написала свой рассказ, по содержанию похожий на тот, который мне прочитан накануне.
В прочитанном мне рассказе говорилось о старике, который работал на заводе в очень тяжелых условиях и очень страдал от наждачной пыли. Сейчас я уже не помню, чем кончался этот рассказ, но, кажется, в конце старик погибает. Я же написала рассказ тоже о старике, который при царском режиме работал в угольных копях, редко поднимался на поверхность земли и наконец погиб — или во время обвала в копях, или на рабочей демонстрации был убит казаками — это я сейчас тоже точно не помню.
Содержание для своего рассказа я почерпнула, разумеется, из истории. Благодаря ошибке, т.е. тому, что я неправильно поняла учительницу, когда она давала мне задание написать переложение рассказа, выяснилось вдруг, что я не только могу выражаться своими словами, но даже могу написать свой рассказ, подражая тому, что мне читают или я сама читаю. Это было очень важное открытие и для педагогов, и для меня, ибо из этого вытекал тот факт, что я уже инстинктивно начинаю нащупывать путь умственного труда.
После этого совершенно случайного написания первого рассказа я уже систематически стремилась побольше писать. А что писать? Вначале это было почти несущественно, ибо главным было то, что появилось желание писать, а писать можно было хотя бы о том, что я наблюдала в окружавшей меня повседневной жизни. Можно было также кратко излагать прочитанные книги и т.д.
Мои учителя очень поощряли мое желание побольше читать и писать, хотя знали, что я еще многого не понимаю из того, что читаю. Я и сама чувствовала, что не всегда правильно понимала прочитанное, но я обращалась за объяснениями только в тех случаях, когда ничего не могла придумать сама, т.е. не находила никакого правильного и не правильного, но тем не менее самостоятельного объяснения. Совершенно так же я поступала и в тех случаях, когда не понимала новых слов: сначала я пыталась самостоятельно понять значение незнакомых мне слов, а если мне это не удавалось, тогда я обращалась к учителям за объяснением. Конечно, я получала самые исчерпывающие объяснения и указания.
Бывало и так, что я начинала употреблять слова, которые не совсем понимала. Разумеется, я сейчас не могу припомнить все те многочисленные слова, которые неправильно применяла, — ведь этих слов было так много! Но кое-что я и сейчас помню.
В то время когда я училась, в библиотеке школы слепых новых книг для младших детей почти не было. Мне приходилось читать только то, что имелось в библиотеке. Читала я небольшие рассказики и сказки из «Азбуки» Л. Н. Толстого, «Родное слово» Ушинского и сказки Жуковского, Пушкина, сказки Андерсена, Оскара Уайльда «Счастливый принц», басни Крылова и много другое из рассказов для ребят.
Следует сказать, что в детстве я многое из прочитанного понимала буквально, а не в переносном смысле и думала, что в жизни всё бывает так, как рассказывается в сказках или в баснях. И мне очень хотелось, чтобы со мной тоже произошло что-нибудь занимательное, необыкновенное, как это происходит в сказках. Например, когда я читала сказку «Красная Шапочка», мне очень хотелось быть на месте этой девочки. Я воображала, как бы я себя вела с серым волком…
Сказки Жуковского, Пушкина и Андерсена тоже доставляли мне немало переживаний: я то радовалась, когда герои и героини оказывались победителями, то огорчалась в связи с их неудачами и даже плакала. Помню, что я очень плакала после прочтения книжки Андерсена «Девочка со спичками», мне жалко было замерзшую девочку. Мне очень хотелось поделиться с нею и теплой шубой, и всем прочим, что я имела.
На старуху рыбачку из сказки Пушкина я сердилась за ее жадность, а потом радовалась, что в конце сказки она опять сидит над разбитым корытом. «Так ей и надо! Жадная бабка», — думала я. После прочтения «Счастливого принца» мне было очень грустно и почти не хотелось ничего делать для себя. Пробовала читать «Руслана и Людмилу», но это было преждевременно, ибо я мало что поняла. В моем воображении оказались две Людмилы, несколько Русланов и несколько чародеев. Правда, я никому не сказала об этом, а снова прочитала «Руслана и Людмилу» в такое время, когда уже правильно могла понять это прекрасное произведение. Была я крайне удивлена тем, что Людмила была только одна, Руслан один, чародей тоже один. Куда же девались остальные Русланы, чародеи и другая Людмила? Неужели первый раз я читала другое произведение под тем же названием?
Время шло, и я запоем читала все, и понятное, и не совсем понятное. Наступило время, когда я уже могла читать вполне осмысленно «Хижину дяди Тома» Бичер-Стоу, рассказы Гоголя «Ночь перед рождеством», «Майская ночь», «Заколдованное место».
В то, что описывалось в рассказах Гоголя, я вполне и очень серьезно верила, тем более что я первые годы своей жизни провела в украинском селе, знала, как мать и соседи готовились к зимним праздникам. Я верила, что кузнец Вакула действительно куда-то летал за черевичками для Оксаны, только у меня снова оказались две царицы Екатерины: одна из них просто какая-то царица, которую никогда никто не видел, а другая — добрая, всем доступная женщина, которая дарит кузнецу черевички для любимой им девушки.
«Майскую ночь» я тоже поняла по-своему: поверила в существование мачехи-ведьмы и очень боялась, чтобы весной не влезла ко мне в окно ночью такая же мачеха-ведьма, а жили мы на первом этаже, и моя кровать стояла возле двух окон, выходивших в сад. Когда же я прочитала повесть «Вий», то совершенно утратила всякое спокойствие и храбрость, хотя вообще была смелая девочка и не всех «злых духов» боялась.
Когда я впервые читала «Хижину дяди Тома», то, кажется, не все понимала как следует, но то, что я понимала, глубоко трогало и волновало меня. Я не понимала, чем же так плохи негры, почему к ним так плохо относятся белые. Но я очень жалела всех этих хороших черных, очень плакала, читая, как их продавали, разлучая с семьями, с друзьями, с родиной. Я глубоко ненавидела тех белых, которые особенно жестоко обращались с неграми, и мне казалось, что у меня хватило бы смелости и силы побить тех, кто бил негров…
По мере того как я становилась старше и росла в интеллектуальном отношении, я читала все более и более серьезные книги, т.е. такие, которые соответствовали моему возрасту и умственному развитию. Конечно, и в них я не всегда абсолютно все понимала, но это не останавливало меня и не умаляло моей любви к книгам. Ведь чем больше я читала, тем лучше понимала то, что было непонятно раньше.
Но и при чтении повестей для старшего возраста, а затем романов я долго не могла отделаться от своей детской привычки ставить себя на место тех, о ком я читаю. И я не только ставила себя на их место, но также продолжала придумывать для себя новое содержание повести или романа уже после того, как книга была прочитана.
Я настолько живо представляла и ясно понимала многое из прочитанного, что видела все это во сне, а во сне все происходило так необычайно, так правдоподобно, что, просыпаясь после сновидений, я не сразу могла понять, действительно ли это были только видения, или же со мной происходили наяву такие же события, какие описывались в книгах.
Так, в одном сновидении я была похожа на Машу Троекурову; в светлую лунную ночь я ожидала в саду Дубровского и он пришёл и был необычайно похож на того Дубровского, которого так хорошо описал Пушкин. В другом сновидении я была Софьей из «Недоросля» Фонвизина и отчаянно отбивалась от нападавших на меня госпожи Простаковой и Еремеевны. После чтения исторических романов Соловьева и Мордовцева я не однажды во сне переживала те исторические события, которые описывают эти писатели в своих произведениях. А после чтения «Бориса Годунова» видела во сне, как царь Борис собственноручно зарезал маленько царевича Димитрия…
Было много и других сновидений в связи с чтением книг. Упоминаю об этом потому, что они наглядно показывают, как я не только любила читать, но любила и фантазировать, а это подтверждало тот факт, что я все лучше и глубже понимала прочитанное, переживала его и надолго запоминала. И если бы я захода описывать последовательно свои переживания и понимание книг, то мне пришлось бы выделить этот материал в специальную монографию.
Однако я не только любила читать книги, не только увлекать особенно захватывающим содержанием, наконец, не только придумывала продолжение прочитанной книги — нет, я хотела сама написать что-нибудь потрясающее… Правда, я думала, что это весьма легко можно сделать: села за машинку, вложила в нее бумагу, начала придумывать и записывать… Но первые же мои попытки самой написать роман привели меня к весьма неутешительным результатам и выводам. Романы у меня не получались, а об авторах прочитанных ранее книг я начинала думать, что это какие-то особенные люди: очень умные, очень серьезные, отлично знающие такую жизнь, о которой я ничего не знаю. Ведь я самая обыкновенная молоденькая девушка, не очень умная и мало знающая людей и их жизнь… Да, как это ни грустно, но я убеждалась в том, что сама я никогда не смогу писать. А писать так хотелось!.. И от этих мыслей я тяжело вздыхала и подолгу просиживала за машинкой, в которую был вставлен лист чистой бумаги.
Но писать я все-таки не бросала. Начала с того, что научилась вести свой дневник, и несколько лет очень этим увлекалась.
Конечно, прежде чем начать писать дневник, я сначала должна была, понять, что такое вообще дневник. К дневнику меня начали приучать педагоги. Сначала мне просто давали задание записывать в конце каждого дня, как я провела этот день, что делала, чем занималась, с кем встречалась и т.д. Мне сказали, что такого рода записи называются дневником. Когда же я начала ходить в школу слепых, в мастерскую и рукодельный класс, у меня появились подруги — ученицы школы.
Продолжая и в дальнейшем дружить со школьниками, как с девочками, так и с мальчиками я узнавала от своих подруг об их жизни, о различных их делах и интересах. Узнала, между прочим, что некоторые девочки тоже пишут дневники, которые охотно давали мне читать, несмотря на то что я еще не все понимала из того, что было написано в этих дневниках. Все это привело к тому, что я начала вести еще более систематический, более подробный дневник и записывала в нем не только то, что происходило со мной в клинике, но также и то, что случилось со мной, когда я бывала в школе или когда ходила в гости к своей лучшей подруге, которая каникулы и все свободные дни проводила дома.
К сожалению, я очень давно уничтожила множество тетрадей, составлявших мой подробный дневник. Сейчас у меня под рукой имеется весьма немногое из того, что случайно сохранилось от дневника, который я некогда сожгла. Эти остатки как раз относятся к тому периоду, когда я поняла, что могу стать, несмотря на свои физические недуги, человеком в духовном и интеллектуальном значении.
Отрывки из дневника интересны тем, что они характеризуют мое отношение и неуклонное стремление к знаниям, мое понимание прочитанного материала или воспринятого из жизни. Это своего рода отклики на тот новый материал, что поступал в мой ум. Вот эти разрозненные и немногочисленные отрывки:
1928 год, 20 сентября
«…Недавно я читала дневник своей подруги Н., и мне самой тоже захотелось вести дневник, хотя я еще не совсем понимаю, что нужно и что не нужно записывать в дневник. Но это ничего, я попробую писать.
На этих днях мне начали читать книгу, научно-фантастический роман „Человек-амфибия“. Книга написана для зрячих, но мне педагоги и воспитатели читают эту книгу посредством дактилологии.
Когда мне начали читать эту книгу, я не понимала слова амфибия, но мне сказали, что И. А. дал эту книгу для меня и сказал, что я пойму значение этого слова, когда мне прочитают несколько глав.
Сегодня И. А. спросил у меня, нравится ли мне книга. Я ответила, что нравится и я уже начинаю понимать, что с Ихтиандром будут происходить интересные приключения, но пересказать содержание прочитанного мне еще трудно, я не все слова, которые встречаются в книге и которые мне объясняют во время чтения, ясно понимаю. И А. сказал, чтобы я внимательно слушала то, что мне читают, а после каждой прочитанной главы он сам будет со мной беседовать и объяснять непонятое мной. Он сказал также:
„Оля, ты всегда старайся относиться ко всему серьезно, выслушивать все внимательно, тогда многое будет тебе более понятно. Если же тебе будет очень трудно понять что-нибудь, ты записывай своими словами, которые знаешь, а потом я буду с тобой беседовать. Тебе нужно очень многое правильно понимать и представлять, поэтому нужно обо всем спрашивать у тех, кто может тебе объяснить. Знания откроют тебе в жизни очень многое…“
После этих слов И. А. меня охватила большая радость. Мне всегда казалось, что если я не вижу и не слышу, то, значит, я не могу получить больших знаний, да и никому и не нужно, чтобы я их получила. А вот И. А. и мои учительницы хотят, чтобы я получила знания. Хотят, чтобы я многое понимала в жизни…
29 сентября
Продолжаем читать „Человек-амфибия“.
Теперь я уже понимаю, что значит „амфибия“. Читаем мы о том, какие дети были в саду у доктора, а также о том, как и почему Ихтиандр стал амфибией. В книге немного говорится об эволюционном развитии животных, как они совершенствовались в течение многих веков. Наверно, я сейчас выражаюсь неправильно, но это потому, что для меня совсем ново и совсем незнакомо то, что написано в книге. А новое мне всегда трудно правильно выразить словами. Да, я знаю, что многое еще трудно понимать и рассказать словами, но я хочу побольше читать, побольше знать и тогда, наверно, все буду понимать лучше…
15 октября
Сегодня мне окончили читать „Человек-амфибия“. Читая эту книгу я узнала о том, как когда-то католическая церковь выступала против науки, как католическое духовенство запугивало людей грозило всякими муками и божьими карами тем, кто не считался с религией и добивался научных знаний и открытий в разных областях.
Вечером пришел И. А. Я попросила его объяснить мне все то, что я не поняла в книге. Он ответил на все мои вопросы. Потом я ему сказала:
— Вы знаете, И. А., с тех пор как я начала читать интересные книги, я больше начинаю интересоваться жизнью, всем тем, что окружает, а раньше я часто думала о том, что я ничего не вижу, ничего не слышу. Мне было очень тяжело, а теперь мне легче…
— Это очень хорошо, я этому очень рад. Я знал, что это так и будет…
15 ноября 1929 г. Мне читают „зрячую книгу“ — „Пять бессмертных“. Это научно-фантастический роман, но книга все-таки тяжело на меня действует. Автор этой книги фантазирует о том, чтобы продлить жизнь человека дольше, чем обычно живут люди. Автор хочет достичь этого путем пересадки продолговатого мозга от одного человека другому человеку. Тот человек, у которого вырезают продолговатый мозг, погибает, а другой, которому пересаживают мозг, живет 200 лет. Мне жалко тех людей, которые погибают, а те, которые живут за счет их жизни, мне не нравятся, они несимпатичные, бесчувственные, недобрые…
Мне также читают газеты и проводят со мной различные беседы. И мне кажется, что я с каждым днем обновляюсь. Кажется, что во мне зарождаются новые радости, появляются новые силы и желания. Я не знаю, как мне словами это выразить и кто это может так почувствовать, как чувствую я, человек, лишенный возможности все видеть и слышать. Да, радость, которую во мне вызывают приобретаемые знания, словами не передашь.
25 декабря С утра мне читали газеты, а в 12 часов дня я была свободна и пошла к девочкам в школу слепых. Девочки сказали, что они достали по зрячему книгу со стихами молодого поэта А. Ж. Я попросила у девочек эту книгу, чтобы мне почитали стихи педагоги. Я люблю стихи, и этого поэта я еще не читала. Вернувшись домой, я показала книгу дежурной воспитательнице и попросила ее почитать мне стихи. Но она сказала, что сначала нужно показать книгу И. А., для того чтобы он разрешил читать. Я нервничала, сердилась на воспитательницу, говорила, что И. А. разрешит читать, но она отвечала, что, может быть, стихи еще непонятны для меня и И. А. не разрешит читать их.
Вечером пришел И. А., просмотрел книгу и сказал, что читать эти стихи можно. Разрешение И. А. очень обрадовало меня…
1930 год, 1 января
Сегодня Новый год, но я его нигде не встречала. Вчера под Новый год дежурила воспитательница В. М. Когда она уложила всех ребят спать на ночь, то позвала меня и сказала, что она будет в клинике до утра и мы будем ночью читать, если я хочу. Мы действительно долго сидели и читали и окончили читать научно-фантастический роман „Долина новой жизни“. Книга очень интересна тем, что ее автор намечает много серьезных научных проблем, как, например, может ли головной мозг человека мыслить, находясь не в голове, а в питающем мозг искусственно приготовленном веществе. О других проблемах мне трудно рассказать своими словами, но я многое поняла и сегодня почти ни на чем не могу сосредоточиться, так как мысленно я все еще нахожусь в той долине, где создавалась новая, вымышленная автором жизнь…
9 августа
Занятия так много отнимают у меня времени, что я просто не могу регулярно вести свой дневник. Не знаю, смогу ли я его писать дальше. Думаю, что буду писать, если будет настроение.
Сегодня я по Брайлю дочитала „Дворянское гнездо“ И. С. Тургенева. Нахожусь сейчас под впечатлением прочитанного… Жалко Лизу, да и вообще было бы жалко каждую другую девушку на месте Лизы. Ведь жизнь этой хорошей, умной девушки пропала зря благодаря возмутительному лицемерию и гнетущим религиозным рамкам той среды, в которой находилась Лиза да и многие другие девушки из дворянского общества…»
На этом я заканчиваю цитировать отрывки из своего дневника.
Как я училась писать письма
Имея подруг и товарищей-мальчиков в школе слепых, а также заочных знакомых в школах слепых из других городов, я неизбежно должна была узнать о том, что с людьми можно общаться на расстоянии посредством переписки. Понять это мне было трудно, тем более что моя подруга Н. первая начала писать мне письма, когда ушла из школы домой на летние каникулы. Но мне очень трудно было понять, в какой форме вообще нужно писать письма; кроме того, я некоторое время никак не могла понять тот простой факт, что не только я могу прочитать письмо от подруги, но и она может прочитать и понять мое письмо. Мне казалось, что, находясь от меня далеко, подруга не поймет того, что я ей могу написать. Я буквально мучилась, когда хотела писать письмо: какие же слова нужно писать для того, чтобы мои подруги или знакомые поняли то, о чем я думаю? Какими словами начинать письмо? Как кончать писать письмо? Нужно ли придумывать свои новые слова и фразы или же писать в письмах такие же слова, такие же фразы, какие пишут друзья в письмах ко мне? Ничего этого я не знала, а спрашивать у педагогов или воспитателей я зачастую стеснялась, эта ужасная моя стеснительность и застенчивость немало вредили мне в детстве, в юности и даже позднее.
Мне хорошо запомнилось одно из моих первых писем к одной незрячей девушке. Долго и мучительно я сочиняла это коротенькое письмо, начиная каждую новую фразу именем девушки. Мне казалось, что эта девушка ничего не поймет, если я не буду начинать каждую фразу обращением к ней по имени. После долгих усилий мне, наконец, удалось написать весьма примитивную записку, которую я называла письмом, и очень им гордилась. Действительно, я вправе была гордиться, ибо сочиняла письмо самостоятельно, не обращаясь за помощью к учительнице. И вот что у меня получилось: «Здравствуй, Феничка! Феничка, я Ваше письмо получила. Феничка, я тоже хочу написать Вам письмо. Феничка, как Вы живете? Я живу хорошо. Феничка, со мной занимаются педагоги и Соколянский. Я буду много учиться и многое буду знать. Феничка, Ваших подруг я не видела. Они передали через слепых девочек, что придут ко мне… Феничка, отвечайте на мое письмо. Феничка, любите и не забывайте меня. Милая Феничка, целую Вас и с этим до свидания. Написала Вам письмо Оля».
Когда я писала это письмо, мне становилось даже скучно от того, что я так часто употребляла имя девушки, но если я писала фразу без имени, то начинала очень волноваться, полагая, что Феничке все будет непонятно.
В дальнейшем я стала обращать внимание на форму и стиль тех писем, которые мне присылали подруги и товарищи, уезжавшие домой на каникулы. Когда же я начала систематически читать книги, то, конечно, обращала внимание на то, как написаны письма в книгах. С целью изучения стиля писем я несколько раз прочитала небольшой роман Достоевского «Бедные люди», пользуясь тем, что эта книга имелась по Брайлю в библиотеке школы. Пользовалась я образцами писем и из других книг, а потом писала своим подругам, подражая этим образцам: «…Драгоценная моя Ниночка, друг мой сердечный…» «…Моя возлюбленная подруга Тонечка! Как страстно я жажду встретиться с тобой… Пламенно обнимаю тебя и много, премного раз целую…»
В действительности я не любила ни пламенных объятий, ни многочисленных поцелуев, но писала об этом в письмах потому, что так было написано в книгах… Проходили годы, и я, наконец, научилась писать письма по-своему, зная, что мои друзья поймут их.
Научившись же писать письма, я полюбила этим заниматься и с тех пор веду обширную переписку с друзьями, просто со знакомыми и даже с незнакомыми мне лично людьми, ибо приходится отвечать на их письма, с которыми они обращаются ко мне.
Некоторые мои друзья настолько привыкли к стилю моих писем, что могут узнавать их без моей подписи. Впрочем, я и сама только привыкла общаться с людьми при помощи писем, что могу своему секретарю или кому-либо другому диктовать письмо, не имея под рукой заранее заготовленного по Брайлю текста. А много лет тому назад, когда я не умела писать письма, я и диктовать их не могла, если предварительно не записывала то, что хотела продиктовать.