Об интересах, которые «укладываются» в одной плоскости
Я должна оговориться, что в данной книге не раз будут встречаться такие места, где я сравниваю что-либо с формой куба, шара, конуса, круга, квадрата, прямоугольника и т.д. Конечно, если бы я предварительно не была знакома с этими геометрическими фигурами, то не могла бы делать подобных сравнений. Вообще говоря, без знания и представления одних предметов я не могла бы сравнивать их с другими предметами, а также понимать метафору в художественной литературе.
Сейчас мне припоминаются отдельные случаи, когда я еще не могла понять отвлеченных суждений, метафорических сравнений, а понимала все в буквальном смысле. Это весьма вредило ясному представлению того, о чем мне рассказывали и чего я не могла в тот момент осмотреть руками.
Так, например, в какой-то книге я прочитала фразу: «Их интересы укладываются в одну плоскость».
Что это могло бы значить? Мне совершенно отчетливо представлялась плоскость знакомых столов, плоскость пола, даже ровные сиденья стульев… Вообще, представлялись всевозможные плоскости и гладкости; все представлялось ровным, ничего постороннего, что могло бы нарушать гладкую поверхность, мне не представлялось, тем более какие-то «их интересы»…
Некоторое время я очень мучительно переживала этот, сейчас столь простой и понятный мне факт. Мысленно я со всех сторон и концов подходила к этой загадочной плоскости с «их интересами» и в конце концов представила себе очень скользкий, хорошо натертый пол в нашей лаборатории, где стояли гладкие столы, стулья, всевозможные приборы… Вообще, там было много очень интересных вещей, которые и заменили мне чьи-то «интересы», сливавшиеся в недоступную моему пониманию и представлению «плоскость».
О том, как мне переводят спектакли
Как-то я была на вечере в клубе глухонемых. Обычно на таких вечерах кружки художественной самодеятельности ставят пьесы и инсценировки. В этот раз в числе других номеров ставилась инсценировка «Хорошие манеры». Мария Николаевна не только переводила разговор действующих лиц, но по возможности старалась воспроизводить их жесты и движения. Это очень помогло мне представлять происходившее на сцене. Так, например, когда человек, обучавшийся хорошим манерам, опрокинув на стол стакан с чаем, схватил свой носовой платок и начал им вытирать стол, а затем стал выжимать платок, М. Н. все это изобразила своими руками, и я смеялась вместе с другими. Приблизительно так она переводила мне всю инсценировку, и такой перевод доставил мне удовольствие.
Значительно позднее мы посетили другой вечер глухонемых в Доме Союзов. Ставили пьесу, в которой участвовали только две женщины. Они все время вели между собой разговор, а вся их игра заключалась в умении передать выражением лица и другими мимическими жестами чувства, сопровождавшие этот разговор.
Мария Николаевна переводила мне только содержание их беседы, и это не произвело на меня никакого впечатления.
Откровенно говоря, я даже не представляла себе ни сцены, ни этих двух женщин. Мне казалось, что впереди меня пустота, а М. Н. как будто рассказывает что-то скучное или торопливо читает по книге. Я начала скучать…
После вечера, когда мы с подругой делились впечатлениями об этой пьесе, она согласилась со мной, что, не видя лица артистов, она бы тоже скучала.
— Нужно было видеть их лица для того, чтобы заинтересоваться пьесой. Мимика у них была замечательная, и в этом заключался весь интерес постановки, — заметила моя подруга.
О кино
Изредка я бываю в кино. Я интересуюсь кинокартинами, но, по правде сказать, для меня лучше прослушать содержание какой-нибудь картины не во время самого сеанса, а если кто-нибудь рассказывает мне, предварительно просмотрев фильм. «Почему же это так?» — спросят у меня.
А вот почему: когда мне переводят картину во время сеанса, то обычно переводящий спешит рассказать все то, что видит в данный момент. Переводчик торопится, сам все воспринимает почти механически, да и мое внимание целиком сосредоточено на том, чтобы воспринять слова, а мысль не успевает рисовать образы персонажей, обстановку и пейзажи. Особенно трудно бывает в тех случаях, когда на экране показывают незнакомые мне вещи, т.е. такие, которые я никогда не осматривала руками: горы, моря, пустыни, незнакомых животных. Если же мне передают содержание фильма дома, рассказчик не спешит и может несколько раз повторить то, чего я не разобрала или не совсем ясно представляю.
Недавно я попала на картину «Мичурин». М. Н. переводила быстро, я не успевала четко представить образ Мичурина, его жены и других действующих лиц. Но когда М. Н. перевела мне, что на экране появился весь в цвету сад, я его представила совершенно ясно — и целый сад, и отдельные деревья; мне даже казалось на одно лишь мгновенье, что я ощутила нежный аромат цветущих фруктовых деревьев. Случилось это потому, что, когда я еще училась в Харьковской клинике, у нас работала учительница, у которой был фруктовый сад. Каждой весной я ездила к ней и самостоятельно обходила весь цветущий сад, осматривая на каждом дереве листочки и цветы. Конечно, я не представляла, насколько велик сад Мичурина; в моем представлении просто возник (как бы на некотором расстоянии от меня) огороженный сад с цветущими деревьями и благоухающими кустами роз. От одного дерева к другому переходил человек с маленькой кисточкой в руках, с ведерками и садовыми ножницами. Этот человек представлялся мне очень добрым, внимательным и серьезным стариком. К деревьям он прикасался осторожно, словно боялся, что может им повредить резким движением.
На следующий день после того, как мы смотрели фильм, М. Н. дополнила свой пересказ этой картины, благодаря чему в моем представлении возник образ доброго старика — Ивана Владимировича Мичурина.