Где, что и как - не сразу разберёшь.

Выходит, что врачи-то невиновны?

За что же так обидели людей?

Скандал на всю Россию, безусловно,

а всё, наверно, Берия-злодей...»

Он говорил мне,

Складно не умея,

о том, что волновало в эти дни:

«Вот ты москвич.

Вам там, в Москве, виднее.

Ты всё мне по порядку объясни!»

Как говорится, взяв меня за грудки,

Он вовсе не смущался никого.

Он вёл изготовленье самокрутки

И ожидал ответа моего.

Но думаю, что, право, не напрасно

Я дяде, ожидавшему с трудом,

Как будто всё давно мне было ясно,

сказал спокойно:

«Объясню потом».

Постлали, как просил,

На сеновале.

Улёгся я и долго слушал ночь.

Гармонь играла.

Где-то танцевали,

И мне никто не в силах был помочь.

Свежело.

Без матраса было колко.

Шуршал и шевелился сеновал,

А тут ещё меньшой братишка Колька

Мне спать неутомимо не давал.

И заводил назревший разговор -

Что ананас - он фрукт или же овощ,

Знаком ли мне вратарь «Динамо» Хомич

и не видал ли гелиокоптёр...

А утром я, потягиваясь малость,

Присел у сеновала на мешках.

Заря,

Сходя с востока,

Оставалась

У петухов на алых гребешках.

Туман рассветный становился реже,

И выплывали из него вдали

Дома,

Шестами длиннымии скворешен

Отталкиваясь грузно от земли.

По улицам степенно шли коровы,

Старик пастух пощёлкивал бичом.

Всё было крепким, ладным и здоровым,

И не хотелось думать ни о чём.

Забыв поесть, не слушая упрёков,

Набив карманы хлебом, налегке,

Как убегал когда-то от уроков,

Да, точно так - я убежал к реке.

Ногами увязая в тёплом иле,

Я подошёл к прибрежной старой иве

И на песок прилёг в её тени.

Передо мной Ока шумела ровно.

По ней неторопливо плыли брёвна,

И сталкивались изредка они.

Гудков далёких доходили звуки.

Звенели комары.

Невдалеке

Седой путеец, подвернувши брюки,

Стоял на камне с удочкой в руке

И на меня сердито хмурил брови,

стараясь видом выразить своим:

«Чего он тут?

Ну, ладно, сам не ловит,

а то ведь не даёт ловить другим...»

Потом, в лицо вглядевшись хорошенько,

Он подошёл.

«Неужто?

Погоди!..

Да ты не сын ли Зины Евтушенко?

И то гляжу...

Забыл меня поди...

Ну, бог с тобою!

Из Москвы? На лето?

А ну-ка, тут пристроиться позволь...»

Присел он рядом,

Развернул газету,

Достал горбушку, помидоры, соль.

Устал я, на вопросы отвечая.

И всё-то ему надо было знать:

Стипендию какую получаю,

Когда откроют Выставку опять.

Старик он был настырный и колючий

И вскоре с подковыркой речь завёл,

Что раньше молодёжь была получше,

Что больно скучный нынче комсомол.

«Я помню твою маму лет в семнадцать,

За ней ходили парни косяком,

Но и боялись -

Было не угнаться

За языком таким и босиком.

В шинелишках, по росту перешитых,

Такие же,

Я помню,

Как она,

Что косы - буржуазный пережиток,

На митингах кричали дотемна.

О чём-то разглагольствовали грозно,

Всегда как будто полные идей, -

Ну, скажем, донимали вдруг серьёзно

вопрос «обобществления» детей!..

Конечно, и смешного было много

И даже просто вредного подчас,

но я скажу:

Берёт меня тревога,

Что нет задора ихнего у вас.

И главное, -

Пускай меня осудят, -

У вас не вижу мыслей молодых.

А у людей всегда, дружок, по сути,

Такой же возраст, как у мыслей их.

Есть молодёжь, а молодости нету...

Что далеко идти?..

Вот мой племяш, -

И двадцать пять ещё не стукнет в зиму эту,

А меньше тридцати уже не дашь.

Что получилось?

Парень был как парень,

И, понимаешь, выбрали в райком.

Сидит, зелёный, в прениях запарен,

Стучит руководящим кулаком.

Походку изменил.

Металл во взгляде.

И так насчёт речей теперь здоров,

Что не слова как будто дела ради,

А дело существует ради слов.

Всё гладко в тех речах, всё очевидно...

Какой он молодой,

Какой там пыл?

Поскольку это вроде не солидно,

Футбол оставил, девушек забыл.

Ну, стал солидным он, а что же дальше?

Где поиски,

Где споров прямота?

Нет, молодёжь теперь не та, что раньше,

И рыба тоже

(он вздохнул)

не та...

Ну, вот мы и откушали как будто,

давай закинем, брат, на червячка...»

И, чмокая, снимал через минуту

Он карася отменного с крючка.

«Ну и отъелся, а? Вот это прибыль!» -

Сиял, дивясь такому карасю.

«Да ведь не та, вы говорили, рыба...»

Но он хитро:

«Так я же не про всю...»

И, улыбаясь, погрозил мне пальцем,

как будто говорил:

«Имей в виду:

Карась-то, брат, на удочку попался,

а я уж на неё не попаду...»

За тётиными жирными супами

В беседах стал я жидок, бестолков.

И что мне тот старик всё лез на память?

Ну, мало ли на свете стариков!

Ворчала тётя:

«Я тебе не тёща,

Чего ж ты всё унылый и смурной?

Да брось ты это, парень! Будь ты проще.

Поедем-ка по ягоды со мной».

Три женщины и две девчонки куцых,

да я...

Летел набитый сеном кузов

Среди полей, шумящих широко.