Термины свойственного родства 1 страница
Следующая большая группа терминов объединяет терминологию свойственного родства, которое в общем противостоит кровному родству как родство по браку. Между ними, однако, существует теснейшая взаимосвязь. Свойственное родство образуется вследствие сближения прежде не родственных лиц через брак. Вместе с тем в основе каждого кровного родства лежит свойственное родство, а именно сближение не родственных кровно родителей.
Такое современное понимание свойственного (брачного) родства имеет свою длительную историю. Оно было постепенно выработано человечеством в результате оформившегося еще в родовую древность запрета кровосмесительства (т. е. брака кровно родственных особей) и выразилось далее в широко известном обычае экзогамии, при которой жены выбирались за пределами своего численно небольшого, связанного кровными узами рода. Впоследствии это было закреплено естественным правом для каждой отдельной семьи.
При первом же знакомстве с терминологией кровного и свойственного родства у индоевропейских народов становится ясным особое положение терминологии свойственного родства, усложняемое расхождениями между отдельными индоевропейскими языками. Это побудило некоторых ученых высказать предположение об исконно агнатическом характере индоевропейской семьи, при котором родственники жены рассматривались лишь как друзья, а не как родственники семьи мужа[616]. Очевидна связь этого положения с распространенной концепцией исконности индоевропейского патриархата (см. введение и гл. I настоящей книги). Так, Г. Хирт[617], не желая признавать вместе с О. Шрадером и Б. Дельбрюком чисто агнатического характера семейно-родовых отношений древних индоевропейцев и видя в отсутствии ряда общеиндоевропейских терминов свойства скорее их забвение, вовсе не собирается делать вывода об индоевропейском матриархате[618].
Ниже мы коснемся некоторых фактов, которые дают возможность рассматривать под иным углом зрения свойственное родство и соответствующую терминологию. Прежде всего отметим, что свойственное родство приравнивалось к кровному, ср. свекор-батюшка врусских народных песнях (отражено Некрасовым) и болг. диал. дядо, баба в значениях 'свекор', 'свекровь'. Ср. весьма характерные обозначения брачного родства во французском языке, который, например,
| имеет вместо лат. | glos | 'золовка' | — belle-soeur, |
| „ „ | socrus | 'свекровь' | — belle-mere, |
| „ „ | socer | 'свекор' | — beau-pere и т. д. |
При этом использованы названия кровных родственников — отца, матери, сестры[619]. Обычай переноса старых терминов кровного родства на родственников по браку у индоевропейских народов анализирует О. Шрадер в специальном исследовании об индоевропейской терминологии свойственного родства[620].
При этимологическом исследовании названий свойства также обнаруживается в ряде случаев использование корневых морфем, которые образуют названия родства, родовой общности: греч. πενθερά 'свекровь' < и.-е. *bhendh- 'вязать, связывать', нем. binden, ср. литовск. bendras I 'общий', II 'товарищ, друг', возможно, также сюда литовск. banda 'стадо домашнего скота'[621]; слав. *surь, *surьjь, *sиriпъ 'шурин, свояк' < и.-е. *siū- 'шить, вязать', ср. греч. 'Γμήν 'бог бракосочетания': санскр. syūman- 'повязка'[622], в основе которого лежит тот же признак связи, связывания, часто характеризующий общие определения родства в индоевропейском (ср. еще нем. Verwandtschaft 'родство').
В различных названиях свойства запечатлены различные моменты истории родственных отношений, ср. лат. affinis 'свойственный', собств. 'соседний, сопредельный' < ad fines[623], что может отражать в какой-то мере экзогамные воззрения: 'свояк' = 'из соседнего рода'.
Но как наиболее типичную особенность многих терминов свойства исследователи отмечают использование местоименного корня и.-е. *sue-, *suo-, *suei-, suoi-[624], ср. греч. άέλιοι, άίλιοι, είλίονες 'свояки' < *suelio(n)-, др.-исл. svili 'свояк'[625], нем. Ceschwei 'свояк и свояченица' < *gi-swiun, ср. Gebrüder, Geschwister[626]; с зубным расширением основы — лат. sodalis 'член братства', греч. (гомеровское) έταρς, слав, svatъ[627]. Из славянских образований ср. др.-русск. своетьство 'сродство', русск. свойство, сербск. диал. svoscina 'родство', словенск. svoscina 'свойство'[628]. Ср. характерное для территории сербохорватского языка топонимическое обозначение Svojici[629], от нарицательного обозначения родственных групп, общины. Эта особенность названий свойства (наличие *sue-, *suo-) хорошо известна. При всем том именно в ней заключается возможность совершенно иного объяснения терминологии свойственного родства, чем, например, то, которое выдвигал О. Шрадер.
Наличие местоименного корня *sue-/*suo- органически связывает термины свойства с древним термином кровного родства и.-е. *suesor, слав, sestra. Выше уже говорилось, что наиболее вероятной частью этимологии и.-е. *suesor является выделение местоименного корня *sue-'свой, своя', т. е. именно того, который характеризует различные термины свойства (и.-е. *suekro-s, *syekru-s, слав. svekrъ, svekry). Выходит, что очень широкая группа родственников, начиная от кровной сестры и кончая весьма далекими родственниками жены, называлась 'своими', т. е. строгого разделения между родственниками мужа и родственниками жены в древнюю эпоху анализ терминов не позволяет предполагать. Больше того, как отмечают исследователи, в первобытнообщинную эпоху в условиях кросскузенного брака какое бы то ни было разграничение кровного и свойственного родства являлось излишним, так как, например, 'брат мужа' — позднейший *daiuer — был просто одним из моих мужей, сестра мужа — впоследствии *gəlou- была моей сестрой[630]. Известная несогласованность индоевропейских терминов свойства— факт, которому обычно приписывают решающее значение в суждениях об этих терминах, — объясняется вторичностью оформления названий свойства как таковых, что соответствует эволюции рода и семейно-родовых отношений[631]. Исследователи отмечают, что „различие кровных родственников и свойственников, которому мы придаем такое большое значение, не имеет в глазах австралийца большой цены"[632]. Говорить, что вторичность терминов свойства отражает второстепенное положение родственников жены в индоевропейской семье, было бы ошибкой.
После этого необходимого отступления вернемся к нашему изложению и рассмотрим по порядку термины свойственного родства.
Слав. *něvesta
Слово общеславянское, известное всем славянским языкам: ст.-слав. невhста 'νύμφη, sponsa', невhстица 'sponsa', невhстиель 'νυμφίος, sponsus', невhстьникъ 'νυμφίος sponsus', др.-русск. невhста 'sponsa', невhста 'nurus, жена сына', невhстиньство 'брачный обряд', невhститель 'жених', невhстити 'приводить невесту, обручать', невhстъка 'сноха, жена сына', невhстьникъ 'νυμφίος 'жених', невhстъство 'свадьба, брак', русск. невеста, диал. н'ев'еста, н'ев'иста[633], укр. устар. neвicma: 1) 'невеста', 2) в Галиции, Буковине 'жена'; польск. niewiasta 'женщина', диал. nevjasta, nev'asta (территория Словакии, Teplicka)[634], кашуб. nasta, в.-луж. newjesta, чешск. nevesta 'невеста', 'невестка', 'жена', диал. восточно-ляшск. nevasta 'сноха', 'невеста'[635], словацк. диал. nevesta, замужняя женщина'[636], др.-сербск. невhста 'sponsa', сербск. нeвjecma 'невеста', 'невестка, жена сына, брата', невовање 'das Brautsein, status sponsae', невовати 'Braut sein', Нека (сокращ. ласк.) = нeвjecma, ср. нева[637], разговорные сокращенные формы слова; болг. невеста, невяста, невестче 'невеста', 'молодая жена, женщина'.
Вряд ли можно назвать какое-нибудь другое слово, по поводу которого было бы предложено больше разнообразных этимологических объяснений, чем слав. nevesta. Впрочем, это неудивительно, поскольку данное слово издавна стоит в центре внимания исследователей, занимающихся изучением славянских семейно-родовых отношений. Уже для Ф. Миклошича были очевидны трудности, с которыми сопряжена этимология слав. nevesta. В своем этимологическом словаре[638] он дает два варианта этимологии, не настаивая на каком-либо одном: 1. из корня ved- 'вести', ср. древнерусское словоупотребление: ведена бысть Ростислава за Ярослава; 2. ne-vesta = 'неизвестная'. Второе объяснение, как думал Миклошич, не подтверждается фактами. Следует отметить, что в дальнейшем большая часть толкований слова исходит либо из одного, либо из другого варианта, предложенного Миклошичем. Р. Ф. Брандт[639] присоединяется к этимологии невеста — 'неизвестная' и считает сомнения Миклошича на этот счет необоснованными, ср. в русских песнях: жених — 'чуж чуженин'. Фр. Прусик[640], напротив, развивает первое объяснение, принимая nevesta < *nevovesta через гаплологию vo-ve > ve, т. е. *neuo- 'новый' и ved-, удлиненного ved-'вести' о part. perf. pass. ved-tu, ж. р. vesta.
Этимология Ф. Прусика встретила неодобрение И. Зубатого[641], подробно указавшего на ее недостатки. Относительно первого из них (nev-вместо nov-) с ним можно не согласиться, поскольку, *пеи(о)- перед гласным переднего ряда в славянском могло сохраниться. Говоря же о загадочности e, Зубатый совершенно прав, так как е для vesti известно только в аористе ст.-слав. вhсъ, вhха. Подчеркивая, что трудно предложить категорическое объяснение слова nevesta ввиду затемненности его внутренней формы, Зубатый склоняется к мысли Миклошича (nevesta = 'неизвестная'), которая опирается на достоверную форму: причастие на -to- vestъ 'знакомый'. Зубатый думает, что в nevesta = 'неизвестная' необязательно видеть отголосок умыканий и такое толкование приемлемо также для более поздних эпох.
Важно также авторитетное мнение В. Ягича[642], который высказался за толкование nevesta = 'ignota, неизвестная', и отметил попутно несостоятельность критики Г. А. Ильинского[643], предложившего оригинальное, но малоправдоподобное объяснение: невеста — собств. невh-ста (ср. старо-ста), где невh — местн. п. от *neuos, т. е. 'находящаяся в новом положении'. В достоверных сложениях мы, однако, не находим следов местного падежа, ср. привлекаемое Г. А. Ильинским старо-ста. С этимологией Ильинского и другими, выделяющими в nevesta *neu-'ново-', перекликается в материальном отношении этимология А. Л. Погодина[644]: невеста объединяется с невод, навь 'мертвец' и выводится из *nav-esta. И. Миккола тоже сопоставляет слав. nevesta и nevodъ, по его мнению — это сложения, первая часть которых стала ощущаться как отрицание[645].
А. Вальде и Ю. Покорный высказываются за толкование слав. nevesta = 'неизвестная'[646], ср. также Зд. Штибер о серболужицком njewesty 'unbekannt' и njewjesta 'Braut'[647].
Из прочих старых толкований слова можно еще назвать сближение nevesta с литовск. vaisa 'плодородие', т. е. = 'дева'[648], отмеченное также К. Бугой[649], а также — для полноты картины — толкование, приводимое Н. В. Горяевым[650]: не-веста — и санскр. vic 'входить', nivic 'жениться, выходить замуж', греч. Fοικ-έ-ειν 'жить, обитать', литовск. vieseti 'быть гостем'.
Обстоятельный этимологический анализ нашего слова принадлежит Н. Трубецкому[651]. Н. Трубецкой предлагает совершенно новое объяснение, признавая старые неудовлетворительными. Так, этимология *пе-ved-ta = 'неизвестная' отражает, по его мнению, не более как народную этимологию, т. е. переосмысление по ассоциации с употребительными корневыми морфемами. Ему неясно, какая здесь форма от корня ved-, значение же представляется искусственным (?). Не одобряет Трубецкой и этимологию *nevo-vesta к *vesti. „Нам кажется, что вообще надо отказаться от взгляда на слав. nevesta как на compositum. Лучше попытаться рассматривать его как самостоятельное, несложное слово"[652]. Форму nevesta H. Трубецкой считает неисконной и восходящей к индоевропейскому прототипу *neuisthā, superlativus от *neuos 'новый, молодой'. Другого примера *-istho-, правда, ни славянские ни балтийские языки не дают. Ср. готск. hauhists, санскр. navisthah. Итак,. *neuisthā — 'caмая молоденькая'. Затем был осуществлен фонетический переход в слав. *neuьsta (еu не перешло в ои перед гласным переднего ряда ь). Далее происходит переосмысление ввиду возможности существования причастия *uistos, греч. Fιστόςи т. д., part. pass. от *ueid-, *uoid-, *uid-, т. е. *ne-vьstu 'не изведанная, не познанная еще мужчиной'. Затем во все формы проникла ступень оi ('знать', при ueid- 'видеть'): *nevoista.
Нам не представляется убедительным ход мыслей Н. Трубецкого. Правильнее было бы в соответствии с наиболее вероятными из выдвинутых этимологиq (Брандт, Зубатый, Ягич) ограничиться сопоставлением *ne-vois-ta с *voidmi 'знаю'. Ступень оi (е), смущавшая Трубецкого в nevesta, несомненна еще в морфологически тождественных др.-сербск. невhсть 'inscitia', др.-русск. вhстыи 'известный, notus, γνωστός', русск. диал. весто: то же, что вестно ('ведомо, известно'): Весто, кормилец, весто[653]. Ср. также серболужицкое njewesty (см. выше). Трубецкой, доказывая иное, оперирует не фактами, а довольно смелыми гипотезами, которые отнюдь не пополняют наших сведений об истории слова.
Широкого признания эта новая этимология не получила, и вплоть до последних лет этимологизирование слова nevesta продолжает обогащаться новыми толкованиями. Ср. В. Махек: nevesta 'jeune epouse' < *neve-vьsta, через гаплологию[654]. И. М. Коржинек[655] рассматривает слав. nevesta как сложение: пеu- 'ново-' + *edta, part. perf. pass. fem. от глагола *e-do- 'принимать, брать себе', ср. др.-инд. ātta-. Ту же основу он видит в слав. *edъ = e-d(o)- 'то, что принято в себя'. Кроме этого оригинального толкования, следует еще назвать объяснение Я. Отрембского, также совершенно отличное от всех предшествующих. Я. Отрембский, неоднократно занимавшийся этимологией слав. nevesta[656], считает для последнего возможным в древности образование, морфологически однородное с другими старыми именами родства: *neu-er, ср. лат. noverca 'мачеха' и *neueter/*neueser, которые в славянском дали -ā-основу, ср. sestra < *suesor; -r- утрачено аналогично слав. bratъ. В дальнейшем Я. Отрембский сюда же привлекает лат. nurus „avec le r primitif" (?).
Все толкования нового времени, начиная с Трубецкого, одинаково неудовлетворительны и одинаково недоказуемы при всем их остроумии. Указывая на это, М. Фасмер[657] с полным основанием предпочитает старое объяснение nevesta = 'неизвестная', очевидное в фонетико-морфоло-гическом отношении и понятное в этнографическом плане как проявление речевого табу.
Обобщая наблюдения над перечисленными этимологиями, мы настаиваем на одной из старых этимологий: *ne-vesta = 'неизвестная'. Э. Гаспарини использует эту этимологию в своей недавней работе о древне-славянской экзогамии с привлечением обширного этнографического материала[658]. В то же время А. Исаченко в своей статье о терминах родства, часто цитируемой нами, предпочитает возводить nevesta к *vndo, *vesti, ср. лат. uxorem ducere[659]. Старая этимология nevesta настолько очевидна, что поиски каких-то новых объяснений не представляются целесообразными. Можно заранее сказать, что они не смогут противопоставить ничего равноценного по ясности старому объяснению.
Возможно, что еще далеко не исчерпан соответствующий этнографический материал, который бы иллюстрировал вероятность этимологии nevesta = 'неизвестная'. Достаточно вспомнить отмечавшиеся в литературе обряды молчания по отношению к невесте, невестке в первые дни после вступления ее в дом жениха, мужа, обычай обращаться с ней, как с незнакомым человеком, что — интересно — совершенно независимо от того, знали или не анали ее раньше домочадцы мужа. Ср. довольно новое свидетельство из Сербии: «Младу не зону нajчeшħe но имену вeħ — млада, невjеста, сна'а, или пак по селу одакле je (Будимљанка, Виниħанка). Сусjеди je зову обично по братству из кога je родом — Поповача, Бакиħуша... а понекад и по имену мужа — Љубовица, Бацковица, Joвовица. ..»[660] Невесту не называют в доме жениха по имени, и в этом, а также в других упомянутых обыкновениях можно видеть одно из бесчисленных проявлений древнего эвфемизма: стремление скрыть от злых духов переход девушки в другой дом, чтобы они не смогли помешать удачному началу супружеской жизни. Это обыкновение, безусловно, древнее, но характерно, оно не для всех исторических эпох. В частности, в эпоху родового строя времен кросскузенного брака, когда моя жена была моей кузиной, для подобных обычаев, как и для особого обозначения невесты, не существовало еще никаких предпосылок. Таким образом, слово nevesta представляет целиком порождение славянской эпохи, т. е. образование сравнительно новое[661], хотя и состоящее из индоевропейских корневых морфем.
Непосредственно следует вывод о позднем характере обозначений невесты в различных индоевропейских диалектах. Ср. позднее местное название невесты в германских языках: нем. Braut. Целый ряд противоречивых этимологических решений, существующих в литературе по поводу этого слова, напоминает нам в какой-то мере историю изучения славянского названия невесты. Литовский язык также представляет позднее, местное название невесты — nuotaka[662], отглагольное от teketi 'выходить замуж', собств. 'бежать'. Соблазн видеть в этом значении реминисценцию экзогамного умыкания еще не дает достаточного основания считать название невесты очень древним.
Славянские языки далеко не согласны между собой в обозначении невесты и, помимо общеславянского и потому относительно древнего названия nevesta, они насчитывают ряд более поздних местных слов с этим значением. Ср. прибалт.-словинск. bratka, brutka, заимствованное из немецкого (Braut), с присоединением славянского суффикса -ка, ср. словацк. диал. bralta с l < и[663], полабск. ninka 'невеста, Braut' (из Песни Геннинга, по Гильфердингу: Katü mes Ninka bayt? 'Кто должен невестой быть?'[664], nenka, однокоренное с многочисленными названиями кровного родства — 'отец', мать', 'сестра' и др., выраженными корнем *пап-, *пеп-.
Отражают различные моменты свадебного обряда болг. булчица < було 'свадебное покрывало, фата'[665], русск. диал. сговорёнка просватанная, невеста'[666], порученица 'невеста от достойна до свадьбы'[667], молодая'[668];, ср. выше сербск. диал. млада то же, укр. наречена, ср. польск. narzeczona, укр. прiчка.
Жених
Ст.-слав., др.-русск. @енихъ 'sponsus, νυμφίος', русск. жених, диал. 'женатый мужчина'[669], польск. диал. zenich 'oblubieniec', 'narzeczony', восточноляшск. диал. zynich[670], сербск. женик 'der Bräutigam, sponsus'. Все эти формы говорят об о.-слав. zenixъ (сербская форма, видимо, — аналогического происхождения). В слав. zeniхъ мы имеем дело не с балто-славянским суффиксом *-is- (слав. *-ix-), первоначальным суффиксом принадлежности и происхождения, ср. русск. богачиха и под.[671] Скорее всего, слав. zeniхъ образовано прибавлением славянского суффикса -хь (zeni-хъ) к глагольной основе zeni-ti, т. е. zeniхъ— отглагольное имя деятеля и в этом смысле его нельзя непосредственно соотносить со слав. zena 'жена'. Прекрасную аналогию славянскому слову видим в греч. μνηοτήρ 'жених' — к μνάομαι 'свататься', которое в свою очередь происходит от *μνά < *guna 'жена'[672].
Прочие славянские названия: русск. диал. молодик 'молодой, новобрачный'[673], укр. диал. стар. заручник, н.-луж. nalozena, nawozena Bräutigam, жених', в.-луж. nawozen, nawozenja (< wozenic so) Bräutigam', чешск. snoubenec, словацк. snubenec, verenec, болг. годеник, сгоденик, диал. армасник, заимствованное из новогреческого[674], диал. глаw-ник 'годеник'[675].
В сербском языке в значении 'жених, супруг' употребляется также слово храбар < о.-слав. *хоrdrъ 'храбрый доблестный', ср. др.-сербск. храбрь 'fortis', несомненное отражение свадебной обрядовости, при которой жених изображается охотником и наделяется соответствующими воинственными эпитетами. Ср. болг. воино, войно в обращении к жениху,— аналогичного происхождения. Поэтому Ф. П. Филин ошибался, предполагая, что в храбар 'жених, супруг' сохранилось „очень раннее значение"[676].
Об относительной хронологии возникновения различных индоевропейских названий можно повторить все то, что уже было сказано о названиях невесты: все это — вторичные, местные образования. Это совершенно очевидно как из несогласованности свидетельств различных индоевропейских языков, так и из этимологической прозрачности большинства названий. Ср. литовск. jaunikis, vedys[677], греч. νυμφίος, производное с суффиксом -io- от νύμφη 'невеста', готск. brupfaps, нем. Bräutigam, англ. bridegroom, тоже производные (точнее сложения) от общегерманского названия невесты *brudi.
Муж, мужчина
Индоевропейское название человека претерпело в славянском коренное изменение значения, в итоге которого оно оказалось вовлеченным в сферу терминологии родства[678]. Так образовалось о.-слав, тоzь 'мужчина, муж': ст.-слав. м@жь '’ανήρ', 'άνθρωπος', 'έπιβάτης', 'τίς', др.-русск. мужд = м@жь 'homo, vir, человек', 'свободный человек', 'именитый, почтенный человек', 'maritus, супруг', мужата#, мужатица = м@жатица 'замужняя женщина', польск. maz 'муж', mezczyzna 'мужчина', mezatka 'замужняя женщина', русск. муж, мужчина, кашуб. тoz 'муж, мужчина', чешск. muz 'мужчина', диал. muzsky: „zenatf (vozeneli) slovou muzsky"[679], словацк. диал. mus 'супруг'[680], словенск. moz 'муж', za-moz dati 'выдать замуж', za-moz iti 'выйти замуж', сербск. муж 'der Ehemann, maritus', мужатица 'das Eheweib, mulier', диал. muskac 'Mann'[681], болг. мъж 'мужчина', 'муж, супруг', мъжа 'выдавать замуж', мъжа се 'выходить замуж'.
Что касается этимологии слав. mozь, то на это слово распространяли старое толкование индоевропейского названия человека: нем. Мапп, др.-инд. тапи- < *тап- 'думать, мыслить', якобы в отличие от животных, т. е. 'homo sapiens'[682]. В принципе было бы трудно возражать против такого толкования. Вместе с тем такие образные значения, предполагаемые для глубокой древности, обычно вызывают понятное недоверие. С другой стороны, можно с большей вероятностью допустить существование у и.-е. *тап-, слав. *mozь функции технического термина, который определяет мужских особей древнего рода с наиболее существенной практически стороны, а именно как таковых в противоположность женским членам. Во всяком случае мы вправе искать такое значение в древнем славянском термине *modo 'testiculi' (у Преображенского нет), самостоятельном старом производном от и.-е. *тап-'мужчина' с суффиксом -do. Искать также и в *modo, ст.-слав. м@до древнее значение мыслить' было бы более чем странно.
Слав. mozь образовано самостоятельно из и.-е. *тап- 'мужчина' с помощью суффиксов[683]: *mon-g-io-s, поэтому -z- в слав, mozь развилось органически, а не в результате контаминации, как думал Г. А. Ильинский, сложно объяснявший возникновение mozь из сочетания zamozь, полученного контаминацией слав. *топъ (= санскр. manuh, нем. Мапп) и za mozь: mogo[684]. Попытка Г. А. Ильинского была продиктована стремлением правильно объяснить укр. замiж, которое, как он полагал, может продолжать только *za mozь, а не *za mọzь. Тем не менее мы предпочитаем остаться при старой точке зрения. Укр. замiж не имеет доказательной силы, ср. еще один случай неорганического украинского i на месте общеславянского носового: дiброва < *dọbrova.
Относительно происхождения славянской формы mọzь[685]существуют различные точки зрения. Одна из них принадлежит А. Вайану. Указывая на неясный характер конца слова, Вайан видит в -z- не суффикс, а результат весьма редкого в славянском фонетического развития: атематическая флексия *тапи- с вин. п. ед. ч. *manui(n), по которому все сложение преобразовалось в склонение на -i-, а -nu- дало -ngu-, т. е. произошло усиление группы согласных типа *-mi- > -mlj-[686]. Другая точка зрения может быть признана общепринятой. Так, А. Мейе, В. Вондрак, Р. Траутман, в последнее время Ю. Покорный и Ф. Мецгер единогласно видят в слав. mọzь образование с суффиксом -g-[687].
Не возражая в принципе против мысли Вайана о возможности редкого развития g- перед u-[688], в ряде вопросов с ним можно не согласиться. Прежде всего невероятен вин. п. ед. ч. *manui(n) от -u-основы *топи-, и.-е. *тапи, ср. u-основу ст.-слав, сынъ, вин. п. ед.ч. сынъ< *sun-m, литовск. sunu (*sanum). Далее, нет никаких следов этой предполагаемой u-основы в слав. mọzь. Фактические данные говорят только о возможности существования *mongjo-, мужской основы на -о-[689]. Эта производная форма образована нанизыванием нескольких суффиксов: *man-g-io. Таким образом, мы не видим необходимости вместе с Вайаном признавать здесь органический фонетический процесс *mangu-< *mangu- < *тапи уже потому, что ни *тапи-, ни *mangu- в славянском неизвестны, а развитие нашего *mangjo- из *mangu- сомнительно. Следовательно, образование *man-g-io-, слав. mọzь, ст.-слав. м@жь проходило главным образом морфологическим путем[690].
Мы подходим к вопросу о материальной природе этих суффиксов. Занимаясь одним из интересующих нас формантов, Ф. Мецгер[691] подчеркивает единичность индоевропейских образований с суффиксом -g-, не позволяющую применить какую-либо классификацию: слав. mọzь, литовск. namiegas 'домашний, домочадец', литовск. sargas 'охранник, сторож', слав. *storzь[692]. Нельзя, однако, не отметить неполноты перечня, причем упущены слова, как раз наиболее близкие по значению к слав. mọzь: литовск. mer-g-a 'девушка' (к греч. μειραξ < *μερ-ιαξ то же), др.-сканд. ekkja 'вдова', которое В. Краузе[693] объясняет из герм. *einkjo 'Alleinstehende'. Герм. *ein-kjo восходит к и.-е. *ein-gjā, этимологически прозрачному производному от *ein- 'один' (слав. inъ, лат. unus < *oino-s) в соединении с теми же суффиксами, которые мы обнаруживаем в слав. mọzь: *ein-g-ia (ж. р.) — *man-g-io-s (м. р.). Морфологическое тождество образований очевидно, что находит также поддержку в семантической однородности последних слов: mer-g-a 'девушка', *ein-gja 'одинокая (женщина)', *man-gjo-s 'мужчина'. Разумеется, относительный возраст этих образований мог быть различным (*ein-gja- только в скандинавских языках, *man-gjo-s только в славянском).
Сравнение слав. mọzь с названными образованиями кажется более оправданным, чем привлечение сильно затемненного образования литовск. zmogus 'человек'.
Этим не исчерпывается круг сопоставлений слова mọzь. Ср. латышск. muzs 'век'. Это слово, в котором И. М. Эндзелин[694] видит старую основу среднего рода -iа-п, может объясняться из балтийск. *mangja-[695], формы, тождественной слав. *mongjo- в mọzь, ср. и соотношение значений 'век': 'мужчина, человек', аналогичное отношению ст.-слав. вhкъ 'век, возраст': чловhкъ 'άνθρωπος'. Э. Леви[696] указывает на близость ст.-слав. м@жь и литовск. amzis 'lange Zeit', др.-прусск. amsis 'Volk', но для него эта близость выражается только в общем окончании *-zis и в возможности взаимного влияния.