Причины фонетических изменений

Выяснение причин фонетических изменений является одним из труднейших вопросов лингвистики. Было предложено несколько объяснений, ни одно из которых не пролило окончательного света на этот вопрос.

1. Высказывалось мнение, что предрасположения, предопределяющие направление фонетических изменений, заложены в расовых особенностях говорящих. Но тут возникает вопрос, относящийся к компетенции сравнительной антропологии: различен ли речевой аппарат у разных рас? Едва ли в большей степени, чем у разных людей. Ведь негр, живущий со своего рождения во Франции, столь же хорошо говорит по-французски, как и местные жители. Кроме того, когда пользуются такими выражениями, как «органы речи у итальянцев», «уста германцев не допускают этого», то рискуют чисто историческому факту придать постоянный характер. Это ошибка, аналогичная той, какую делают, когда формулируют фонетическое явление в настоящем времени; утверждать, что органы речи ионических греков противятся произнесению я и изменяют его в е, столь же ошибочно, как говорить, что в ионическом диалекте древнегреческого языка а переходит в е.

Органы речи ионических греков вовсе не отказывались произносить а: звук этот в названном диалекте встречается. Дело,

ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

следовательно, не в антропологической неспособности, а в изменении артикуляционных навыков. Сошлемся также на латинский язык, в котором не сохранилось первоначального интервокального s (*genesis-*generis «рода»), которое, однако, вновь появилось позже (ср. *nssus-*risus «смех»); эти изменения указывают на отсутствие у римлян постоянной предрасположенности к определенному артикуляционному навыку.

Конечно, у каждого народа в каждую данную эпоху обнаруживается определенная направленность фонетических изменений; в монофтонгизации дифтонгов в новом французском языке отражается одна и та же общая тенденция. Но ведь и в политической истории можно найти аналогичные общие течения без того, чтобы ставить под сомнение их чисто исторический характер, и без того, чтобы объяснять их непосредственно влиянием расы.

2. Фонетические изменения часто рассматриваются как результат приспособления к природным и климатическим условиям. Некоторые северные языки нагромождают согласные, некоторые южные языки весьма широко пользуются гласными, чем и объясняется их гармоничность. Разумеется, климат и условия жизни могут влиять на язык, но при внимательном рассмотрении вся проблема оказывается более сложной: ведь наряду со скандинавскими наречиями, столь перегруженными согласными, саамский и финский языки изобилуют гласными еще в большей степени, чем даже итальянский язык. Заметим также, что нагромождение согласных в современном немецком языке во многих случаях оказывается новейшим явлением, вызванным отпадением послеударных гласных; далее, некоторые диалекты Юга Франции допускают скопления согласных более охотно, чем северные французские диалекты; в сербском языке их столько же, сколько и в русском и т. д.

3. Далее, иногда ссылаются на закон наименьшего усилия, вследствие которого будто бы две артикуляции заменяются одной, трудная артикуляция—более легкой. Что бы ни говорили об этой идее, она все же заслуживает рассмотрения; она до некоторой степени может разъяснить причину явления или по крайней мере наметить пути для ее отыскания.

Закон наименьшего усилия, по-видимому, объясняет некоторые случаи, как, например, переход смычного согласного в спирант (лат. ЬаЬёге-^франц. avoir «иметь»), отпадение конечных согласных во многих языках, явления ассимиляции (например, ly->ll, atyos-^rpm. alias «другой», u»-*wi, *а&»од-*·лат. annus «год»), монофтонгизацию дифтонгов, представляющую собой лишь частный случай ассимиляции (например, ai-^e, франц. maizon-^mezo (пишется maison) «дом») и т. п.

Но дело в том, что можно указать на такое же количество случаев, когда происходит как раз обратное. Монофтонгизации можно, например, противопоставить переход ΐ,ϋ,ϋκ ei, au, ей в немецком. Если считать, что сокращение а, е в а, е, которое наблюдается на славянской почве, объясняется действием закона наименьшего

ФОНЕТИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

усилия, тогда обратное явление, наблюдаемое в немецком языке (later-' Voter «отец», geben-'-geben «давать»), придется объяснять действием закона наибольшего усилия. Если считать, что звонкие произносить легче, нежели глухие (ср. лат. opera «труды»-»пров. obra «труд»), тогда для объяснения обратных случаев надо будет привлечь понятие наибольшего усилия; между тем, такие обратные случаи наблюдаются и в испанском языке, где перешло в χ (ср. Ηιχο (пишется hijo) «сын»), и в германских языках, где b, d, g перешли в р, t, k. Если утрата придыхания (ср. и.-е. ^bhero-^герм. beran «нести») рассматривается как уменьшение усилия, то что сказать тогда о немецком языке, в котором оно появляется там, где его раньше не было (Таппе «ель», Pute «индейка», которые произносятся соответственно Thanne, Phute)?

Наши замечания нисколько не претендуют на то, чтобы опровергнуть теорию наименьшего усилия. Просто фактически едва ли возможно определить в отношении каждого языка, что является более легким для произношения и что более трудным. Совершенно верно, что сокращение звука соответствует меньшему усилию, в смысле уменьшения длительности, но ведь верно и то, что небрежное произношение приводит к удлинению гласных и что краткие гласные требуют большего внимания при их произношении. Таким образом, предполагая различные предрасположения, можно два противоположных факта представить в одинаковом свете. Возьмем еще случай с k, которое перешло в is (ср. лат. cedere-^wmi. cedere «уступать»);

если принимать во внимание только крайние точки этого процесса, то может показаться, что произошло увеличение усилия; но это впечатление меняется, стоит только восстановить всю цепь преобразования: k становится нёбным k 'вследствие уподобления последующему гласному; затем ^'переходит в ky, но произношение не становится от этого более трудным, наоборот, оба включенных в А'элемента в результате перехода оказываются четко разграниченными, и дальнейший переход от ky к ty, ίχ 'и, наконец, к ts каждый раз сопровождается уменьшением усилия.

Здесь открывается обширное поле для исследований, которые, чтобы стать полными, должны принять во внимание и физиологическую точку зрения (проблема артикуляции), и психологическую точку зрения (проблема внимания).

4. Согласно распространившемуся за последние годы взгляду, изменения в произношении приписываются нашему фонетическому воспитанию в детстве. Только после долгих проб, ошибок и исправлений ребенок научается произносить то, что он слышит от окружающих; здесь будто бы таится источник фонетических изменений: некоторые не исправленные в детстве неточности в произношении закрепляются у целого ряда лиц и охватывают все подрастающее поколение. Наши дети часто произносят (вместо k, хотя в истории наших языков соответствующее фонетическое изменение не встречается. Иначе обстоит дело с некоторыми другими отступлениями от нормы; так, в

ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

Париже многие дети произносят/? 'еиг, Ы 'апс со смягченным /; между тем в итальянском вследствие аналогичного процесса mv.florem перешло ay/we, затем •ufiore «цветок».

Эти наблюдения заслуживают внимания, но все же не решают проблемы. В самом деле, нельзя понять, почему данное поколение удерживает одни из усвоенных в детстве неточностей, а не другие, в одинаковой мере естественные; действительно, выбор неправильных произношений представляется чисто произвольным, рационально не обоснованным. Далее, почему данное явление прокладывает себе путь именно в данную эпоху, а не в другую?

Впрочем, это замечание относится и ко всем перечисленным выше факторам, если только допускать эффективность их действия:

и влияние климата, и предрасположение, коренящееся в расовых особенностях говорящих, и тенденция к наименьшему усилию существуют постоянно или, во всяком случае, длительно. Почему же они действуют эпизодически, то в одной точке фонологической системы, то в другой? У исторического события должна быть определяющая его причина, а между тем для нас остается неясным, что же именно в каждом отдельном случае вызывает данное изменение, причина которого в общем виде существовала уже давно. А ведь в этом-то и состоит вопрос, требующий разрешения.

5. Иногда стараются найти эти определяющие причины в общих условиях бытия народа в данный момент. Одни из переживаемых языками эпох связаны с большими сдвигами, чем другие; пытаются приурочить такие эпохи к бурным периодам внешней политической истории, устанавливая таким образом связь между политической неустойчивостью и неустойчивостью языка; полагают, что, исходя из этого, к фонетическим изменениям можно применить выводы, сделанные в отношении языка вообще. Указывают, например, что наиболее резкие перемены в латинском языке в период сложения романских языков совпадают с весьма беспокойной эпохой вражеских нашествий. Чтобы не запутаться в этом вопросе, следует принимать во внимание следующие два момента:

а) Политическая стабильность влияет на развитие языка вовсе не так, как политическая нестабильность, никакой симметрии здесь нет. Когда политическое равновесие замедляет эволюцию языка, речь идет о положительной, хотя и внешней, причине, тогда как политическая неустойчивость, эффект которой должен быть обратным, может действовать лишь отрицательно. Неподвижность, большая или меньшая фикси-рованность данного конкретного языка может проистекать из явлений, внешних по отношению к языку (langue) (влияние двора, школы, академии, письменности и т. п.), которым в свою очередь благоприятствует установившееся социальное и политическое равновесие. Наоборот, если какое-либо внешнее потрясение, происшедшее в истории народа, ускоряет языковую эволюцию, то это значит только, что язык вновь обрел состояние свободы и следует своему нормальному течению [273]. Неподвижность латинского языка в классическую эпоху объясняется

ФОНЕТИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

внешними факторами и не может сравниваться с теми изменениями, которые он испытал впоследствии, ибо эти изменения произошли сами собой благодаря отсутствию сдерживающих внешних причин.

б) Здесь речь идет лишь о фонетических явлениях, а не о всякого рода изменениях в языке. Можно еще понять, что грамматические изменения связаны с вышеуказанными причинами; грамматические факты какими-то своими сторонами всегда связаны с мышлением и легче отражают на себе действие внешних потрясений, поскольку эти последние более непосредственно влияют на человеческий ум. Но у нас нет никаких данных утверждать что бурным эпохам в истории народа соответствуют резкие фонетические изменения в языке.

Впрочем, нельзя указать ни одной эпохи, даже из числа тех, когда язык пребывает в состоянии искусственной неподвижности, в течение которой не произошло бы никакого фонетического изменения.

6. Высказывалась также гипотеза о «предшествующем языковом субстрате»: некоторые изменения будто бы обязаны своим возникновением туземному населению, поглощенному новыми пришельцами. Так, различие между langue d'oc (говоры Юга Франции) и langue d'oil (говоры Севера Франции) будто бы соответствует различной пропорции коренного кельтского элемента в южной и северной Галлии; эту теорию применяли также для объяснения диалектных различий итальянского языка, сводя их в зависимости от географического положения диалектов к лигурским, этрусским и другим влияниям. Прежде всего, следует сказать, что эта гипотеза предполагает наличие ситуации, которая встречается довольно редко. Кроме того, следует уточнить, что имеют в виду, говоря о языковом субстрате. Если этим хотят сказать, что, принимая новый язык, местное население вводит в него нечто от своих произносительных навыков, то это вполне допустимо и естественно. Но если при этом опять начинают ссылаться на неуловимые факторы расы и т. п., то мы снова сталкиваемся с теми же затруднениями, о которых говорилось вьшю.

7. Наконец, последнее объяснение, совсем не заслуживающее такого названия, приравнивает фонетические изменения к изменениям моды. Но причин изменения моды пока никто не вскрыл: известно только, что они зависят от законов подражания, интересующих многих психологов. Однако, хотя такое объяснение и не решает вопроса, оно все же имеет то преимущество, что делает его частью более широкой проблемы: причина фонетических изменений оказывается чисто психологической. Тайной остается лишь одно: где же искать отравную точку для подражания как у изменений моды, так и у фонетических изменений?