Формирование средневековых индийских литератур 27 страница
Предание о жизни Маджнуна имеет множество версий. По одной из них, Маджнун полюбил Лейлу еще юношей, случайно увидев ее в соседнем становище. Родители Маджнуна, видя состояние сына, засылают сватов к отцу Лейлы, но тот отказывается отдать в жены дочь, ссылаясь на то, что поэт обесславил ее своими стихами, и выдает ее замуж за другого. История Маджнуна напоминает историю Джамиля. Неутешный поэт убегает в пустыню, где постепенно впадает в состояние безумия. Одиноко живет он в пустыне, сочиняя стихи о любви к Лейле, никого не желая видеть, дружит только с газелями, потому что они напоминают ему Лейлу, их он выкупает у охотников и отпускает на волю. Разумеется, трудно найти в этой легенде какие бы то ни было реальные черты жизни поэта, скорее всего она сложилась как комментарий к стихам, приписываемым Маджнуну.
Традиция сохранила до наших дней имена и других поэтов узритского направления, причем закрепила за каждым из них определенную «даму сердца», которой поэт хранил верность всю жизнь и которой посвящал все свои стихи. Кроме названных уже выше Джамиля и Маджнуна, к поэтам узритского направления относились Урва, возлюбленный Афры, Кайс ибн Зарих, возлюбленный Лубны, Кусаййир, возлюбленный Аззы, поэтесса Лейла аль-Ахьялия, возлюбленная Таубы ибн аль-Хумаййира и др. В то время как языческие поэты были бесхитростными искателями любовных радостей, наивно и прямолинейно описывающими физические достоинства возлюбленной, а городские лирики Хиджаза — самоуверенными, а порой и циничными прожигателями жизни, смотревшими на любовные утехи как на приятное времяпрепровождение, узритские лирики бескорыстно служили своему идеальному предмету обожания и лишь горько жаловались на судьбу, разлучившую их с возлюбленной. Любовь узритских поэтов порой носит столь абстрактный характер, что невольно складывается ощущение, будто их возлюбленные лишь условные «дамы», в образах которых персонифицируется и конкретизируется само любовное чувство, нуждающееся для своего поэтического выражения в некоем условном объекте (как это было позже у некоторых поэтов Прованса). Отсюда проистекает и обожествление условной возлюбленной узритским поэтом, и то равнодушие, которое он проявляет к внешним достоинствам возлюбленной. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, получив новую интерпретацию в суфийской философской мысли, узритская любовная лирика, с ее поэтизацией идеальной, внечувственной любви, даст впоследствии столь богатый материал для развития любовной темы в суфийской мистической лирике.
Совсем иной характер носила чувственная «эпикурейская» лирика горожан Хиджаза. Отстраненные от какой-либо политической деятельности жители Мекки и Медины в значительной степени утратили интерес к политической и религиозной тематике. Приволье кочевой жизни, столь дорогое сердцу бедуинских поэтов, также не волновало мекканских и мединских купцов и курейшитских аристократов. Огромные богатства, стекавшиеся в Хиджаз, позволяли им вести праздную жизнь, полную разнообразных утонченных развлечений. В этой среде и расцвела любовная поэзия, уходящая своими корнями не только в лирический зачин доисламской касыды (несомненно, сыгравшей определенную роль в формировании нового жанра), но и в персидскую песенную культуру, влияние которой в городах Хиджаза после победоносных походов в Иран и появления в хиджазских городах иранских невольников — певцов и музыкантов — было весьма велико.
Наиболее популярным городским лириком, непревзойденным, по мнению средневековых арабов, мастером любовной поэзии был Омар ибн Аби Рабиа (665—712). Он родился в Медине в семье богатого курейшитского купца и большую часть жизни прожил в Мекке. Поэт много путешествовал по Аравии, Сирии и Месопотамии. Сохранилось предание, будто Омар был обаятельнейшим, добрым и веселым человеком, своеобразным мекканским Дон Жуаном, не упускавшим возможности поухаживать за совершавшими хаджж паломницами.
Этот поэт сочинял исключительно лирические стихотворения любовного характера. По форме поэтические произведения Омара напоминают
223
послания к возлюбленной. Обычно это небольшие стихотворения, написанные легкими для пения размерами (хафиф, рамаль, мутакариб и др.). Они полны любовных признаний и жалоб на неразделенную любовь, причем впервые в истории арабской поэзии значительное место в любовном стихотворении занял диалог. Правда, диалог знали и поэты доисламской эпохи (например, Имруулькайс, влияние которого на Омара не вызывает сомнений), но последний сделал любовный диалог одним из главных стилистических приемов.
В поэзии Омара ибн Аби Рабиа впервые в истории арабской поэзии ощущается интерес к женскому характеру. В его стихах мы находим женщину его времени с характерными чертами ее поведения, мыслей, речи и внешности. В стихах поэта неизменно присутствуют все традиционные персонажи арабской любовной лирики: кроме влюбленного поэта и гордой и ревнивой возлюбленной, — опасный соперник, соглядатай, помогающие влюбленным подруги возлюбленной, ее младшие сестры и служанки. Поэта особенно занимает авантюрная сторона любовных приключений, о которой он рассказывает весьма детально. При описании женской красоты поэт прибегает к традиционным сравнениям (возлюбленная — солнце, газель), психологические зарисовки его схематичны, в них еще нет индивидуализации. Обаяние поэзии Омара — главным образом в изяществе поэтического языка, простого, прозрачного и вместе с тем очень выразительного.
Художественная проза в период образования Халифата, так же как и в доисламский период, в арабской литературе, сторого говоря, еще не сложилась. Арабские литературоведы относят к прозаическим жанрам Омейядской эпохи произведения ораторского искусства (хитаба) и так называемые послания (рисала).
Произведения ораторского искусства этого времени (религиозные проповеди, выступления политических и военных руководителей) напоминали речи доисламских проповедников. Они были невелики по объему, но насыщены всевозможными риторическими фигурами, метафорами и т. д. В отличие от доисламских проповедей они были проникнуты мусульманским духом, содержали разнообразные коранические изречения. Иногда ораторы для большей выразительности прибегали в своих речах к рифмованной прозе.
Особенно прославился как оратор в период распространения ислама четвертый «праведный» халиф, Али (600—661). Речи, проповеди и изречения Али, собранные в конце X в. филологом и поэтом аш-Шарифом ар-Ради (970—1016) в сборник «Путь красноречия» («Нахдж аль-балага»), проникнуты пафосом убежденного проповедника и являются великолепным образцом мусульманской религиозной риторики. Многие современные европейские исследователи приписывают их сочинение самому аш-Шарифу ар-Ради. Своими речами прославился также омейядский военачальник, наместник в Ираке аль-Хаджжадж (661—714). Речи аль-Хаджжаджа были обращены к жителям покоренных провинций, в первую очередь Ирака. Оратор призывал жителей к повиновению арабам-завоевателям, порицал за непослушание, угрожал жестокими наказаниями. При этом он рисовал страшные картины возмездия, которое обрушится на непокорных, уснащал свою речь угрозами, обещаниями, клятвами, риторическими восклицаниями.
К жанру рисала (послания) обычно относят различного рода официальные канцелярские и дипломатические документы, научные и богословские сочинения, политические воззвания и послания, частную переписку и т. д. На первом этапе арабских завоеваний правители Халифата вынуждены были пользоваться услугами персов, греков, коптов, и все документы изготовлялись на соответствующих языках. С VIII в. на всей территории Халифата происходил постепенный переход на арабский язык. Родоначальником всех видов жанра рисала арабская критика считает Абд аль-Хамида аль-Катиба (ум. в 750 г.), перса по происхождению, секретаря последнего омейядского халифа Марвана II, казненного после свержения Омейядов.
Абд аль-Хамид был не только одним из зачинателей арабской художественной прозы, оказавшим влияние на арабских прозаиков последующих столетий от Абдаллаха ибн аль-Мукаффы до аль-Джахиза. В своих трактатах-наставлениях государственным чиновникам (катибам) он выступил как своеобразный теоретик нового для арабов прозаического жанра, впервые попытавшийся сформулировать некоторые законы нормативной стилистики.
223
ЛИТЕРАТУРА ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА.
ПЕРВЫЙ ЭТАП
(СЕРЕДИНА VIII В. — НАЧАЛО IX В.)
Период с VIII по XII в. — время правления династии Аббасидов — был наиболее плодотворным в истории средневековой арабской культуры. Именно тогда понятие «арабы» постепенно меняет свое содержание. Потомки арабских завоевателей теряют свое привилегированное положение в государстве и постепенно растворяются среди коренного населения империи
224
Жители значительной части покоренных аравийскими кочевниками провинций воспринимают язык и религию завоевателей и начинают принимать активное участие в развитии арабской культуры. Народы Халифата, не подвергшиеся полной арабизации, пользуются арабским языком в своем научном и литературном творчестве, как пользовались латынью ученые средневековой Европы. Арабизировавшиеся или сохранившие свою этническую и языковую самобытность народы Передней Азии и Средиземноморья (персы, греки и сирийцы, евреи, народы Средней Азии и Кавказа), унаследовавшие в значительной мере культурные традиции народов Древнего Востока и античного мира (ассирийцев, вавилонян, финикийцев, а также древних индийцев, египтян, евреев, греков и римлян), своими традициями и опытом вносят существенный и самобытный вклад в развитие культуры Халифата.
Именно в этот период наука и литература арабов приобретают мировое значение и оказывают влияние на развитие мировой культуры.
В религиозном отношении население Халифата отличалось крайней пестротой. В государстве жили мусульмане, христиане различных сект и толков, иудеи, зороастрийцы, манихеи, буддисты и т. д.
Аббасидские правители вынуждены были, по крайней мере в начальный период правления династии, проявлять известную религиозную терпимость. Греческая философская мысль, с которой арабы познакомились благодаря трудам многочисленных, всячески поощряемых халифами переводчиков, представила в распоряжение враждебных ортодоксальному исламу направлений мощное оружие в виде логики. Особенно широкое распространение в среде образованных мусульманских богословов получило сложившееся под влиянием греческой философии рационалистическое учение мутазилитов, возникшее в VIII в. в среде ученых-богословов Басры.
Учение мутазилитов получило широкое распространение в городах Халифата, особенно в Ираке и Иране, а в начале IX в. при халифе аль-Мамуне (813—833) оно было признано официальной формой мусульманского вероучения. Мутазилиты выступали против антропоморфизма — представления бога в человеческом образе; исходя из представления о единстве бога, отрицали учение ортодоксального ислама о вечности и несотворенности Корана и считали его одним из творений Аллаха. Отстаивая незыблемость основных положений Корана, они считали возможным аллегорическое толкование отдельных его мест. Защищая тезис о справедливости Аллаха, они отвергали учение о полном предопределении и отстаивали тезис о свободе человеческой мысли и воли в совершении добрых и злых дел. Развитие арабской литературы было тесно связано с философской борьбой мутазилитов-рационалистов с теологами-ортодоксами.
Арабскую литературу Зрелого Средневековья (классический период) можно разделить на три этапа: середина VIII в. — конец первой четверти IX в., конец первой четверти IX в. — конец IX в., X—XII вв. Первый этап получил в трудах некоторых арабских историков литературы наименование «Ас-Саура ат-тадждидийа» («Обновление»).
Наиболее яркие арабские поэты этого времени частично отказываются от слепого подражания устаревшим образцам древней поэзии и наполняют свои произведения живым, современным содержанием. Такая тенденция, естественно, возникает, когда литература, ранее обслуживавшая лишь узкий круг арабской придворной аристократии, становится достоянием довольно широкого слоя разноплеменной, космополитической интеллигенции Халифата. Естественно, что жителям Багдада, Басры и других городов огромного государства, развивающихся в обстановке широкого торгового и культурного обмена с заморскими странами, были чужды тематика, образы и застывшие поэтические формы древнеарабских касыд. Только в узком кругу придворной аристократии, как это обычно бывает при деспотических режимах, культивируется интерес к древнеарабским классическим формам и сохраняется вкус к традиционным панегирикам.
Таким образом, почвой «Обновления» была политическая и идейная борьба, которая велась в Халифате между державшейся за старинные бедуинские традиции арабской аристократией, с одной стороны, и образованной элитой покоренных народов, аристократией и горожанами — с другой.
Начало новому литературному направлению положили поэты Башшар ибн Бурд, Абу Нувас, аль-Аттаби, Муслим ибн аль-Валид, Абу-ль-Атахия, причем ведущую роль в нем играли поэты неарабского, в первую очередь иранского происхождения. Почти все они были сторонниками шуубии — политического течения, требовавшего равенства всех мусульманских народов (шууб) в Арабо-Мусульманской империи и отрицавшего культурный и политический приоритет арабов-завоевателей. В их стихах впервые зазвучали антиарабские и даже крамольные, с точки зрения догматического ислама, мотивы.
Поэты «Обновления» создавали новые жанры и вводили в традиционные жанры новые поэтические
225
темы. В стихах как традиционных, так и новых жанров они употребляли новые поэтические фигуры, не придерживаясь строго поэтического реквизита, который сложился в доисламской поэзии в условиях бедуинской жизни. Таким образом, обновление затронуло как содержание поэзии, так и ее форму.
Начиная со второй половины VIII в. стали появляться первые трактаты по стихосложению, а с IX в. — и по поэтике, в которых отразился общий интерес к упорядочению накопленных знаний и выявлению закономерностей. Так появилась «Наука об арабской метрике» («Ильм аль-аруд»), основоположник которой аль-Халиль (712—778) установил существование 15 арабских поэтических размеров. Позднее к ним был добавлен еще один.
В IX в. арабские филологи стали применять особый термин бади (новый стиль), которым обозначали новации, привнесенные поэтами раннеаббасидской поры в риторические фигуры и тропы арабской поэзии. Под «наукой о новом стиле» стали понимать те разделы арабской риторики, в которых трактовался вопрос о разнообразных стилистических украшениях.
Одним из первых поэтов периода расцвета арабской литературы и одновременно одним из первых в арабской литературе поэтов, равно связанных с иранской и арабской культурной традицией, был иранец по происхождению, слепец Башшар ибн Бурд (714—784). Он родился в Басре в семье ремесленника, с детства был связан со средой ученых и литераторов и дружен с участниками многочисленных мусульманских и немусульманских сект. В дальнейшем он много скитался, пока не стал придворным панегиристом халифа аль-Махди. Однако приверженность поэта к еретическим, с точки зрения ортодоксального ислама, учениям и язвительные сатиры его на аль-Махди и высокопоставленных придворных навлекли на него гнев властей, и в 784 г. он был по приказу халифа засечен до смерти.
Арабская традиция рисует Башшара человеком, преисполненным разнообразных пороков, эгоистом и развратником, малодушным и лицемерным корыстолюбцем. Однако к этой оценке надо относиться с осторожностью, поскольку она, возможно, отражает неудовольствие придворных кругов халифата антиарабским духом поэзии Башшара.
Вынужденный угождать вкусам придворных приверженцев классических литературных форм, Башшар в панегириках строго следовал канонам древнеарабской поэзии как в поэтических размерах (поэт обычно избирал для панегириков излюбленный доисламскими поэтами торжественный размер тавиль), так и в композиции (поэт строит панегирики по традиционной схеме). Во всех остальных жанрах (сатира, любовная лирика, элегия) Башшар был смелым новатором: он отказался от застывших традиционных форм, вводил в поэзию новую, тесно связанную с жизнью тематику и новые поэтические приемы.
Выражая политические настроения покоренных аравитянами народов, Башшар в самых ядовитых и подчас даже грубых выражениях высмеивал кичившихся своим бедуинским происхождением потомков завоевателей. Сатирические выпады Башшара ибн Бурда против арабов-завоевателей сопровождались обычно прославлением иранских культурных традиций. Тематика стихотворений поэта очень разнообразна: в его диване можно найти и шуточное стихотворение, и строчки, рисующие бытовую сценку, и описание веселой пирушки, дворцов, парков, и рассказ о путешествии по реке, и слова восхищения модной певицей и т. д.
Любовная лирика Башшара отличается изяществом и музыкальностью, она чувственна и порой не вполне пристойна, что, вероятно, соответствовало легкомысленным вкусам придворной среды.
Другой выдающийся поэт литературы «Обновления», Абу Нувас (762—813), родился в Хузистане в бедной семье. Отец его служил в войсках последнего омейядского халифа — Марвана II. Мать поэта была персиянка. Детство Абу Нувас провел в Басре, где познакомился с поэтом, прославившимся беспутным образом жизни, Валибой ибн аль-Хубабом, который увез его в Куфу, обучил стихосложению и ввел в компанию своих друзей — гуляк и пьяниц. Дурная репутация человека, открыто пренебрегающего предписаниями религии и воспевающего вино, мешала Абу Нувасу в его придворной карьере. Тем не менее поэт был принят при дворе Харун ар-Рашида, некоторое время жил в Египте при дворе эмира аль-Хасиба, а последние годы жизни провел в Багдаде в качестве придворного поэта халифа аль-Амина. Современники поэта, постоянно порицавшие его за распущенность, единодушно отмечали широкую образованность Абу Нуваса, глубоко разбиравшегося в медицине, астрономии и других науках.
Как и Башшар ибн Бурд, Абу Нувас был противником подражания образцам старинной бедуинской поэзии и стремился преодолеть ту оторванность поэзии от современной жизни, которая характеризовала многочисленных эпигонских поэтов его времени. Только в панегириках поэт старался следовать традиционному канону.
Абу Нувас писал сатиры, элегии. Он считается создателем самостоятельного жанра охотничьих
226
касыд (тардийят), поскольку до него описание охоты присутствовало в касыдах лишь как составной элемент. Но славу Абу Нувасу принесли его стихи о вине и застольных радостях, которые стали в его творчестве самостоятельным жанром. Продолжая линию доисламского поэта аль-Аши, аль-Ахталя и других предшественников, Абу Нувас создал неподражаемые образцы застольной поэзии, изобилующие удивительно красочными описаниями дружеских попоек, вина и винограда и т. д.
Застольные песни Абу Нуваса не были простым выражением чувств веселящегося гуляки. В самых ядовитых выражениях Абу Нувас высмеивал поэтов-эпигонов, подражавших древне-арабским касыдам, восхищавшихся кочевой жизнью в пустыне и воспевавших старинные бедуинские идеалы. Он открыто заявлял о своей приверженности к роскоши в большом современном городе и позволял себе оскорбительные выражения в адрес бедуинов. Кроме того, в «эпикурействе» Абу Нуваса отразилось общее для того времени разочарование в аскетических мусульманских идеалах, и потому некоторые строки стихов поэта звучат как откровенное богохульство, особенно когда он заявляет, что хочет пить вино и наслаждаться всем, что запрещено.
В застольных песнях Абу Нуваса имеется постоянный лирический герой-гедонист, вокруг которого группируются другие персонажи; изображаемая в них ситуация стереотипна.
Перу Абу Нуваса принадлежат также стихотворения благочестиво-назидательного характера, в которых он выражает раскаяние по поводу беспутной жизни и ищет путей к примирению с религией. В назидательных стихах в соответствии с требованиями жанра присутствует другой лирический герой — раскаявшийся грешник, предающийся размышлениям и призывающий к воздержанию и покаянию. Трудно решить, какие именно события заставляли Абу Нуваса порой пересматривать свое жизненное кредо — искание истины или страх приближающейся смерти. Так или иначе Абу Нувас никогда не был атеистом, как и не был чрезмерно благочестивым человеком, его равнодушие к религии и некоторый цинизм были отражением общей атмосферы, царившей в крупных городах Ирака (Багдад, Басра) конца VIII в. и начала IX в.
Неприятие Абу Нувасом устаревших поэтических традиций было связано также и с политическими симпатиями мавля, в первую очередь иранцев, боровшихся за свою культурную и политическую эмансипацию. Поэзия Абу Нуваса культивировала настроения скептицизма, чем подрывала моральные устои теократического общества и противопоставляла национальным амбициям племенной аристократии идеологию шуубии, весьма популярную как в придворных кругах, так и в среде развивающихся городских сословий (хотя хамрийят Абу Нуваса и приходились порой по вкусу веселящейся придворной знати).
Красочность образов Абу Нуваса, его острая наблюдательность, поэтическая фантазия и простота снискали ему на всем мусульманском Востоке славу одного из величайших и популярнейших поэтов Средневековья.
Особое место в поэзии раннеаббасидского периода занимает третий выдающийся поэт «Обновления» — Абу-ль-Атахия (750—825).
Обстановка утонченной роскоши придворной жизни в стране, терзаемой войнами, восстаниями и жестокостью властей, порождала два на первый взгляд противоположных мироощущения — гедонистическое и пессимистически-аскетическое, ибо испытываемое жителями столицы и других городков Ирака ощущение «эфемерности бытия» одинаково вызывало как стремление к наслаждениям, так и к воздержанию, навеянному благочестивыми размышлениями о необходимости приготовления к загробной жизни в связи с приближающимся «концом света». Такие идеи особенно широко были распространены среди первых аскетов-суфиев, взгляды которых в VIII в. были уже достаточно популярны.
Абу-ль-Атахия был поэтом философско-аскетического мировоззрения, сложившегося как реакция на вольность нравов, царившую в Халифате. В его поэзии, обличавшей процветавшую в столице Халифата распущенность, содержалась хотя и косвенная, но достаточно острая критика придворных нравов.
Абу-ль-Атахию принято считать одним из основных создателей особого жанра лирической поэзии — зухдийят. Арабский термин «зухдийят» (от зухд — воздержание, аскетизм) лишь частично выражает содержание этого жанра. Арабы причисляют к жанру зухдийят в первую очередь стихи грустного, элегического и вместе с тем благочестивого характера, в которых содержатся пессимистические размышления о бренности всего земного, а иногда и критика общественных несправедливостей.
Жизнь Абу-ль-Атахии прошла относительно спокойно. Поэт родился около Куфы в семье цирюльника и в детстве занимался продажей гончарных изделий. Рано проявившийся поэтический талант Абу-ль-Атахии встретил всеобщее признание, и большую часть жизни он провел в Багдаде в качестве придворного поэта-панегириста халифов аль-Махди, Харуна ар-Рашида, аль-Амина и аль-Мамуна. Трогательная несчастная любовь поэта к Утбе, вольноотпущеннице и приближенной жены халифа аль-Махди,
227
принесла ему много горестей и, возможно, оказалась одной из причин аскетического настроения поэта.
Общее направление поэзии Абу-ль-Атахии, преисполненной религиозного благочестия и призывающей к воздержанию, встретило сочувствие багдадского двора, стремившегося к укреплению авторитета халифской власти. Поэтому поэт, несмотря на свои шиитские симпатии, пользовался расположением при дворе.
Вместе с тем мировоззрению Абу-ль-Атахии было свойственно и некоторое свободомыслие, характерное для времени религиозно-философских исканий. Вслед за мутазилитами поэт считал Коран не «извечно существующим», а «сотворенным» и даже не вполне совершенным с литературной точки зрения произведением, а свои стихи ставил порой даже выше иных сур Корана. Божественное откровение он не считал надежным средством в овладении истинным знанием и предпочитал в поисках истины опираться на собственный разум.
Творчество Абу-ль-Атахии можно разделить на два периода. На первом этапе он выступает как лирик, весь ушедший в воспевание своих любовных переживаний. Его стихи любовного содержания, посвященные Утбе, очень изящны и, в отличие от газелей его предшественника Омара ибн Аби Рабии, целомудренны и лишены какого бы то ни было налета фривольности. Постепенно, однако, его скептицизм переходит в безотрадный пессимизм, и любовная лирика сменяется философским раздумьем.
Главное место в творчестве поэта занимают его зухдийят, напоминающие порой облеченные в литературную форму религиозные проповеди или философские размышления о смысле жизни и грядущем конце. В этом жанре Абу-ль-Атахия предвосхитил творчество прославленного арабского поэта-философа аль-Маарри.
Абу-ль-Атахия, как и другие поэты «Обновления», был новатором поэтической формы. Он восставал против поэтического эпигонства и даже, рискуя навлечь на себя гнев схоластов-филологов, отступал от норм традиционной поэтики, говоря, что он «выше всякой метрики». Отвергая вычурность, пышность и искусственность, он стремился к общедоступности поэтического языка и избегал архаизмов.
Начало аббасидской эпохи ознаменовалось не только изменением характера поэзии, но и возникновением новых прозаических жанров. Родоначальником арабской художественной прозы считается Абдаллах ибн аль-Мукаффа (724—759).
Ибн аль-Мукаффа родился в Иране, в персидской зороастрийской семье, и до принятия ислама его звали Рузбих. Здесь он получил традиционное зороастрийское воспитание и основные познания в области персидской культуры. Позднее юноша переехал в Басру, где сумел завершить образование и приобщиться к культуре завоевателей. Он служил в различных городах Ирана и Ирака секретарем омейядских и аббасидских наместников и стяжал славу не только хорошего чиновника, но и писателя. В последние годы жизни Ибн аль-Мукаффа принял ислам.
Иллюстрация: «Калила и Димна»
Лист арабской рукописи
Персидские симпатии Ибн аль-Мукаффы, его спрятанная за внешней лояльностью неприязнь к арабам-завоевателям и слава зиндика (еретика-вольнодумца) были использованы врагами писателя для его компрометации. По приказу халифа аль-Мансура 35-летний писатель был убит.
Ибн-аль-Мукаффа был человеком разносторонних способностей. Опираясь на персидские источники, он написал несколько трактатов, посвященных вопросам государственного устройства и политики, и перевел со среднеперсидского языка два трактата дидактического характера.
В историю арабской и мировой литературы Ибн аль-Мукаффа вошел переводом сборника индийских нравоучительных рассказов о животных — «Панчатантры», получившим в персидской и арабской версиях наименование «Калилы и Димны». В основе перевода Ибн аль-Мукаффы лежит среднеперсидский перевод (вернее, переработка) этого индийского сборника. Название «Калила и Димна» возникло в результате искажения при переводе на пехлевийский (среднеперсидский), а затем на арабский
228
языки имен героев-шакалов из первой книги «Панчатантры» («Каратака и Даманака»). Переработка (арабизация) «Калилы и Димны» была радикальна, и, хотя в основе этого сочинения лежал индийский сборник, «Калила и Димна» занимает весьма заметное место в истории арабской средневековой прозы. Именно через посредство арабского извода Ибн аль-Мукаффы это произведение проникло в Европу и в другие литературы мусульманских народов.
Ибн аль-Мукаффа не ограничился простым переводом «Калилы и Димны». Стремясь угодить вкусу мусульманского читателя, он многие места сборника переработал, ввел некоторые новые части собственного сочинения и подходящие к случаю арабские пословицы и цитаты из Корана.
В «Калиле и Димне» перекрещиваются разнообразные культурные влияния. Черты индийского прототипа ощущаются в широком использовании притчи с назидательной целью, в «рамочной» композиции, при которой все произведение в целом и отдельные главы представляют собой обрамляющую новеллу. В ходе развития сюжета появляются вставные новеллы, в свою очередь включающие новые вставные новеллы, и так далее. Наконец, сохранены и реалии индийской жизни (например, в антибрахманских мотивах главы об Иладе), свидетельствующие о буддийском или джайнском происхождении произведения. «Калила и Димна» — сочинение прежде всего назидательного характера. В занимательной форме автор пытается изложить правила поведения правителей в отношении приближенных и подданных, причем особенно предостерегает высокопоставленных лиц от излишней доверчивости к доносчикам и от поспешности при осуждении обвиняемых. Свои политические соображения автор высказывает в достаточно осторожной форме. Правитель, по мысли автора, должен быть справедливым и милосердным. Он обязан уметь держать слово и не давать волю своему гневу.
«Калила и Димна» по праву считается сокровищницей восточной мудрости. В ней отразились этические учения самых разных народов Востока и Средиземноморья. Храбрость, великодушие, чувство долга, верность дружбе, благочестие и воздержание — вот основные человеческие достоинства, восхваляемые в этом сочинении. Как всегда в зерцалах, моральные нормы в «Калиле и Димне» не просто принципы — они носят и весьма утилитарный характер.
Каждая глава «Калилы и Димны» содержит рамку-притчу, призванную иллюстрировать главную мысль главы. Притчи здесь разнородны по своим художественным достоинствам: одни лишены динамики, это басни с безликими, вещающими мудрость персонажами (например, притчи в главе о сове и вороне), другие, динамичные и занимательные, уже походят на маленькое драматическое действо (притчи в рассказе о льве и быке). В таких притчах у персонажей появляются индивидуальные черты, намечается характер.