Вильгельм фон ГУМБОЛЬДТ (1767 - 1835)
Полностью см.: Вильгельм фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию / Пер. Г.В.Рамишвили. — М.: Прогресс, 1984. — 400 с.
О СРАВНИТЕЛЬНОМ ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К РАЗЛИЧНЫМ ЭПОХАМ ИХ РАЗВИТИЯ
1. Сравнительное изучение языков только в том случае сможет привести к верным и существенным выводам о языке, развитии народов и образовании человечества, если оно станет предметом самостоятельного исследования, направленного на выполнение своих задач и следующего своим целям. Но исследовать таким образом даже один-единственный язык будет весьма затруднительно. Ибо, хотя общее впечатление о каждом языке и легко уловимо, при стремлении установить, из чего же оно складывается, теряешься среди бесконечного множества подробностей, которые кажутся совершенно незначительными, и скоро видишь, что влияние языков друг на друга не столько зависит от неких больших, решающих своеобразий, сколько основывается на соразмерном качестве элементов, отдельные следы которых едва различимы. Но именно здесь общность изучения становится средством для того, чтобы особенно отчетливо осознать этот тонко сплетенный организм языка, так как прозрачность всегда в общем одинаковой формы облегчает исследование многоликой структуры.
2. Как земной шар, который прошел через грандиозные катаклизмы до того, как моря, горы и реки обрели свой настоящий рельеф, но внутренне остался почти без изменений, так и язык имеет некий предел законченности организации, после достижения которого уже не подвергаются никаким изменениям ни его органическое строение, ни его структура. Зато именно в них, как живых созданиях духа, может до бесконечности происходить более тонкое совершенствование языка. Если язык уже обрел свою структуру, то важнейшие грамматические формы уже не претерпевают никаких изменений; тот язык, который не знает различий в роде, падеже, страдательном или среднем залоге, этих пробелов уже не восполнит; большие семьи слов также мало пополняются основными видами производных. Однако посредством созданных для выражения более тонких ответвлений понятий,
сложением, внутренней перестройкой структуры слов, их осмысленным соединением, прихотливым использованием первоначального значения слов, точно схваченным выделением известных форм, искоренением излишнего, сглаживанием резких звучаний язык, который в момент своего формирования беден, слаборазвит и незначителен, если судьба одарит его своей благосклонностью, обретет новый мир понятий и доселе неизвестный ему блеск красноречия.
3. Достойным упоминания является то обстоятельство, что еще не было обнаружено ни одного языка, находящегося ниже предельной границы сложившегося грамматического строения. Никогда ни один язык не был застигнут в момент становления его форм. Для того чтобы проверить историческую достоверность этого утверждения, необходимо основным своим устремлением сделать изучение диалектов диких народов и попытаться определить низшее состояние в становлении языка, с тем чтобы познать из опыта хотя бы первую ступень в иерархии языковой организации. Весь мой предшествующий опыт показал, что даже так называемые грубые и варварские диалекты обладают всем необходимым для совершенного употребления, что они являются теми формами, где, как этого достигли самые высокоразвитые и наиболее замечательные формы, с течением времени мог выкристаллизоваться весь характер языка, пригодный для того, чтобы более или менее совершенно выразить любую мысль.
4. Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, что делает его единым целым. Как непосредственное проявление органической сущности в ее чувственной и духовной значимости, язык разделяет природу всего органического, где одно проявляется через другое, общее в частном, а целое обладает всепроникающей силой. Сущность языка беспрерывно повторяется и концентрически проявляется в нем самом; уже в простом предложении, основанном на грамматической форме, видно ее завершенное единство, и так как соединение простейших понятий побуждает к действию всю совокупность категорий мышления, где положительное есть отрицательное, часть — целое, единичное — множественность, следствие — причина, случайное — необходимое, относительное — абсолютное, измерение в пространстве — определение во времени, где одно ощущение находит себе отклик в другом, то как только достигается ясность и определенность выражения простейшего соединения мысли, в изобилии слов оказывается представленным язык как целое. Каждое высказывание образует еще не высказанное или подготавливает его.
5. Таким образом, две области совмещаются в человеке, каждая из которых может члениться на обозримое количество конечных элементов, обладает способностью к их бесконечному соединению, где своеобразие природы отдельного выявляется всегда через отношение его составляющих. Человек наделен способностью как
разграничивать эти области: духовно — присущей ему способностью размышлять, физически — произносительным членением, — так и вновь воссоединять их части: духовно — синтезом мысли, физически — ударением, посредством которого слоги соединяются в слова, а из слов составляется речь. Поэтому как только его сознание достаточно окрепло, чтобы воздействовать на каждую из обеих областей, дабы вызвать такую же способность воздействия у слушающего, он овладел уже их целым. Их обоюдное взаимопроникновение может осуществляться лишь одной и той же силой, и ее направлять может только разум. Способность человека произносить звуки — пропасть, лежащая между бессловесностью животного и человеческой речью, — также не может быть объяснена чисто физически. Только сила разума способна расчленить материальную природу языка и выделить отдельные звуки — осуществить процесс, который мы называем произносительным членением.
6. Сомнительно, чтобы более тонкое совершенствование языка можно было связывать с начальным этапом его становления. Это совершенствование предполагает такое состояние, которого народ достигает лишь за долгие годы своего развития, в процессе которых он испытывает на себе перекрестное влияние других народов. Такое скрещивание диалектов является одним из важнейших моментов в становлении языков; оно происходит тогда, когда вновь образующийся язык, смешиваясь с другими, воспринимает от них более или менее значимые элементы или когда, как это происходит при огрублении и вырождении культурных языков, немногие чуждые элементы нарушают течение их спокойного развития, и существующая форма не признается, искажается, начинает переосмысливаться и употребляться по другим законам.
7. Едва, ли можно оспаривать мысль о возможности одновременного и независимого возникновения сразу нескольких языков. И обратно, нет никакого основания ее отбросить ради гипотетического допущения всеобщей взаимосвязанности языков. Ни один из самых отдаленных уголков земли не является настолько недоступным, чтобы население и язык не могли появиться там откуда-то извне, мы даже не располагаем никакими данными для того, чтобы оспаривать существование языков и народов в те времена, когда рельеф материков и морей был отличен от теперешнего. Природа самого языка и состояние человеческого рода до тех пор, пока он еще не сформировался, способствуют такой связи. Потребность быть понятным вынуждает обращаться к уже наличествующему, понятному, и, прежде чем цивилизация еще более сплотит народы, языки долго остаются достоянием мелких племен, которые так же мало склонны утверждать право на место своего поселения, как и неспособны успешно защитить его; они часто вытесняют друг друга, угнетают друг друга, смешиваются между собой, что, бесспорно, сказывается и на их языках. Если даже и не соглашаться с мыслью о перво-
начальной общности происхождения отдельных языков, то едва ли в дальнейшем хотя бы одно племя могло легко избегнуть такого смешения. Поэтому основным принципом при исследовании языка должен считаться тот, который требует устанавливать связь различных языков до тех пор, пока ее можно проследить, и в каждом отдельном языке точно проверять, образовался ли он самостоятельно или же на его грамматическом и лексическом составе заметны следы чужого влияния и какого именно.
8. Таким образом, следует выделить три аспекта для разграничения исследований языков: первичное, но полное образование органического строения языка; изменения, вызываемые посторонними примесями, вплоть до достижения состояния стабильности; внутреннее и более тонкое совершенствование языка, когда его внешнее очертание (по отношению к другим языкам), а также его строение в целом остаются неизменными.
Два первых не поддаются точному разграничению. Но выделение третьего основывается на существенном и решающем отличии. Границей, отделяющей его от других, является та законченность организации, когда язык обрел все свои функции, овладел ими; за пределами этой границы присущее языку строение уже не претерпевает никаких изменений. На фактах дочерних языков латинского языка, новогреческого и английского языков, которые служат поучительным примером и являются благодатным материалом для исследования возможности возникновения языка из весьма разнородных элементов, период становления языка можно проследить исторически и до известной степени определить заключительный момент этого процесса; в греческом языке при его первом появлении мы находим такую высокую степень завершенности, которая не свойственна никакому другому языку; но и с этого момента — от Гомера до Александрийцев — греческий продолжает идти по пути дальнейшего совершенствования; мы видим, как римский язык в течение нескольких десятилетий находится в состоянии покоя, прежде чем в нем начинают проявляться следы более тонкой и развитой культуры.
9. Намеченное здесь разделение образует две различные части сравнительного языкознания, от соразмерности трактовки которых зависит степень их законченности. Различие языков является таким предметом, где, исходя из данных опыта и с помощью истории, должен изучаться причинный характер развития и влияния языка в его отношении к природе, к судьбам и назначению человечества. Однако различие языков проявляется двояким образом: во-первых, в форме естественноисторического явления, как неизбежное последствие племенных различий и обособлении, как препятствие непосредственному общению людей; затем как явление интеллектуально-телеологическое, как средство формирования народа, как орудие развития всего многообразия и индивидуального своеобразия интеллектуального творчества, как средство созидания таких отношений, которые основываются на
чувстве общности культуры и связывают духовными узами наиболее образованную часть человечества. Последняя форма проявления языка свойственна только новому времени, в древности она прослеживалась лишь в общности греческой и римской литературы, и так как расцвет последних не совпадал во времени, то наши сведения об этой форме проявления языка не являются достаточно полными.
10. Ради краткости изложения я хочу, безотносительно к одной небольшой неточности, которая заключается в том, что совершенствование языка, конечно, оказывает влияние на его уже сформировавшийся организм, и также в том, что последний, еще до того как он обрел это состояние, бесспорно подвергался совершенствованию, — обе рассмотренные части сравнительного языкознания назвать, во-первых, изучением организма языков, во-вторых, изучением языков в состоянии их развития.
Организм языка возникает из присущей человеку способности и потребности говорить; в его формировании участвует весь народ; культура каждого народа зависит от его способностей и судьбы, ее основой является большей частью деятельность отдельных личностей, вновь и вновь появляющихся в народе. Организм относится к психологии разумного человека, совершенствование — к особенностям исторического развития. Разграничение различных особенностей организма языка ведет к разграничению исследования области языка и области языковых способностей человека; исследование более высокого уровня языка ведет к познанию того, каких вершин человеческих стремлений можно достичь посредством языка. Изучение организма языка, с одной стороны, требует, насколько это возможно, широких сопоставлений, проникновения в сущность процесса развития, а с другой стороны, концентрации на материале одного языка, проникновения в его самые тонкие своеобразия — отсюда и широта охвата и глубина исследования. Следовательно, тот, кто действительно хочет сочетать изучение обоих разделов языкознания, должен, занимаясь очень многими, различными, а по возможности и всеми языками, всегда исходить из точного знания одного-единственного или немногих языков. Отсутствие такой точности ощутимо сказывается в пробелах никогда не достигаемой полноты исследования.
Проведенное таким образом практическое сравнение языков может показать, каким различным образом человек создал язык и какую часть мира мыслей ему удалось перенести в него, как индивидуальность народа влияла на язык и какое влияние оказывал язык на нее. Ибо язык, постигаемое через него назначение человека вообще, род человеческий в его продолжающемся развитии и отдельные народы являются теми четырьмя объектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться в сравнительном языкознании.
11. Я оставляю все, что относится к организму языка, для более обстоятельного труда, который я предпринял на материале аме-
риканских языков. Языки огромного континента, заселенного и исхоженного массой различных народностей, о связях которого с другими материками мы ничего не можем утверждать, являются благодатным объектом для этого раздела языкознания. Даже если обратиться там только к языкам, о которых имеются достаточно точные сведения, то обнаруживается, что по крайней мере около 30 из них следует отнести к языкам совершенно неизвестным, которые можно рассматривать именно как новые естественные разновидности языка, а к этим языкам следует присоединить еще большее количество таких, данные о которых не являются достаточно полными. Поэтому очень важно точно расклассифицировать все языки. При таком положении, когда общее языкознание еще не достаточно глубоко исследовало отдельные языки, сравнение многих может очень мало помочь. Принято считать, что вполне достаточно фиксировать отдельные грамматические своеобразия языка и сопоставлять более или менее обширные ряды слов. Но даже диалект самого грубого народа — слишком благородное творение природы для того, чтобы его членить столь произвольно и представлять столь фрагментарно. Он является органической сущностью, и с ним следует обращаться лишь как с таковой. Поэтому основным правилом является прежде всего изучить каждый известный язык в его внутренних связях, проследить и систематически расположить все обнаруженные в нем аналогии, чтобы овладеть наглядными знаниями способов грамматического соединения идей в языке, объемом обозначенных понятий, природой их обозначения, а также присущим им в большей или меньшей степени жизненным духовным стремлением к росту и совершенствованию. Кроме таких монографий о всех языках в целом, для сравнительного языкознания необходимы также исследования отдельных частей языкового строения, например о глаголе во всех языках. В таких исследованиях должны быть обнаружены и соединены в одно целое все связующие нити, одни из которых, через однородные части всех языков, тянутся как бы вширь, а другие, через различные части каждого языка, — как бы вглубь. Тождественность языковой потребности и языковой способности всех народов определяет направление первых, индивидуальность каждого отдельного — последних. Лишь путем изучения такой двоякой связи можно установить, насколько различается человеческий род и какова последовательность образования языка у каждого отдельного народа; и язык, и языковой характер народа выступят в более ярком свете, если их одновременно противопоставить как общности, так и частным случаям. Исчерпывающий ответ на важный вопрос о том, подразделяются ли языки по своему внутреннему строению на классы, подобно семействам растений, и как именно, можно получить лишь таким образом. Все сказанное до сих пор, несмотря на все остроумие, без строгой фактической проверки остается, однако, лишь догадкой. Наука о языке, о которой здесь идет речь, может опираться только на реальные факты,
а не на односторонние или недостаточно полные. При определении отношений народов друг к другу по данным языка также должны быть установлены путем точного анализа, которого все еще недостает, основы таких языков и диалектов, родство которых доказано исторически. Пока и в этой области исследователи не пойдут от известного к неизвестному, они будут оставаться на скользком и опасном пути.
12. Но как бы точно и обстоятельно ни были изучены языки в их органическом строении, вопрос о том, чем они могут стать, решается все же лишь употреблением языков. Ибо то, что целесообразное употребление черпает из области понятий, в свою очередь обогащает и формирует ее. Поэтому могут достичь цели только такие исследования, которые выполняются лишь применительно к развитым языкам. Следовательно, здесь находится краеугольный камень лингвистики — точка соприкосновения с наукой и искусством. Если исследования не проводить подобным образом, не рассматривать различий в организме и тем самым не постигать языковую способность в ее высочайших и многообразнейших применениях, то знание многих языков может быть полезным в лучшем случае лишь для познания строения вообще и для отдельных исторических исследований; оно не без оснований отпугнет разум от изучения множества форм и звуков, различных по звучанию, но в конце концов одинаковых по значению.
Безотносительно к живому употреблению языка сохраняет значение исследование лишь тех языков, у которых есть литература; оно будет находиться в зависимости от последней, как это принято в филологии, противопоставляющей себя общему языкознанию, науке, которая носит такое название потому, что она стремится постигнуть язык вообще, а не потому, что желает заниматься всеми языками сразу, к чему ее скорее вынуждает эта задача.
13. Что касается развитых языков, то прежде всего возникает вопрос: способен ли каждый язык постичь всеобщую или лишь какую-либо одну значительную культуру или, быть может, существуют языковые формы, которые неизбежно должны быть разрушены, прежде чем народы окажутся в состоянии достичь посредством речи более высокого назначения человечества? Последнее является наиболее вероятным. Язык следует рассматривать, по моему глубокому убеждению, как непосредственно заложенный в человеке, ибо сознательным творением человеческого разума язык объяснить невозможно. Мы ничего не достигнем, если при этом отодвинем создание языка на многие тысячелетия назад. Язык невозможно было бы придумать, если бы его образ не был уже заложен в человеческом разуме. Для того чтобы человек мог понять хотя бы одно-единственное слово не просто как душевное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих связях уже должен быть заложен в нем. В языке нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого.
Каким бы естественным ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу. Человек есть человек только благодаря языку; а для того чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Когда предполагают, что этот процесс происходил постепенно, последовательно и вместе с тем неравномерно, что с каждой новой частью обретенного языка человек все больше становился человеком и, совершенствуясь таким образом, мог снова придумывать новые элементы языка, то забывают о неотделимости сознания человека от языка, о природе мыслительных процессов, необходимых для восприятия отдельного слова и вместе с тем достаточных для понимания всего языка. Поэтому язык невозможно представить себе как нечто заранее данное, ибо в таком случае совершенно непостижимо, каким образом человек мог понять эту данность и заставить ее служить себе. Язык, безусловно, возникает из человека и, конечно, мало-помалу, но так, что организм языка не лежит мертвым грузом в потемках души, а является законом, обусловливающим мыслительную функцию человека, поэтому первое слово уже определяет и предполагает существование всего языка. Если эту уникальную способность человека попытаться сравнить с чем-либо другим, то придется вспомнить об инстинкте животных и назвать язык интеллектуальным инстинктом разума. Но как инстинкт животных невозможно объяснить их духовными предрасположениями, так и создание языка нельзя выводить из понятий и мыслительных способностей диких и варварских племен, являющихся его творцами. Поэтому я никогда не мог представить себе, что столь последовательное и в своем многообразии искусное строение языка должно предполагать колоссальную мыслительную тренировку и будто бы является доказательством существования ныне исчезнувших культур. Из самого первобытного состояния природы может возникнуть такой язык, который сам есть творение природы, но этой природой является человеческий разум. Последовательность, равнооформленность даже при сложном строении несет на себе всюду отпечаток творения этой природы, и трудность их воспроизведения еще не есть самая большая трудность. Сущность создания языка заключается не столько в установлении иерархии бесконечного множества взаимосвязанных отношений, сколько в непостижимой глубине простейших мыслительных актов, которые необходимы для понимания и воспроизведения даже единичных языковых элементов. Если это налицо, то само собой приходит и все остальное, этому невозможно научиться, это должно быть присуще человеку. Инстинкт человека менее связан, а потому представляет больше свободы индивидууму. Поэтому продукт инстинкта разума может достигать разной степени совершенства, тогда как проявление животного инстинкта всегда сохраняет постоянное единообразие, и пониманию языка совсем не противоречит то обстоятельство, что некоторые из языков, в том виде как они дошли до нас, по своему состоянию еще не достигли полного
расцвета. Опыт перевода с различных языков, а также использование самого примитивного и неразвитого языка при посвящении в самые тайные религиозные откровения показывают, что, пусть даже с различной точностью, каждая мысль может быть выражена в любом языке. Но это является следствием не только всеобщего родства, а также гибкости понятий и их знаков. Для самих языков и их влияний на народы доказательным является лишь то, что из них естественно следует; не то, что им можно навязать, а то, к чему они сами предрасполагают и на что вдохновляют.
15. Не будем задерживаться здесь на несовершенстве некоторых языков. Лишь при сопоставлении одинаково совершенных языков или таких, различия которых не достигают значительной степени, можно ответить на общий вопрос о том, как все многообразие языков вообще связано с процессом происхождения человеческого рода. Не является ли это обстоятельство случайно сопутствующим жизни народа, которым можно легко и умело воспользоваться, или оно является необходимым, ничем другим не заменимым средством формирования мира представлений? Ибо к этому, подобно сходящимся лучам, стремятся все языки, и их отношение к миру представлений, являющемуся их общим содержанием, и есть цель наших исследований. Если это содержание независимо от языка, или если языковое выражение безразлично к содержанию, или оба они созданы сами по себе, то изучение образования и различий языков занимает зависимое и подчиненное положение, а в противоположном случае приобретает обязательную и решающую значимость.
16. Наиболее отчетливо это выявляется при сопоставлении простого слова с простым понятием. Слово еще не исчерпывает языка, хотя является его самой важной частью, так же как индивидуум в живом мире. Безусловно, далеко не безразлично, использует ли один язык описательные средства там, где другой язык выражает это одним словом, без обращения к грамматическим формам, так как последние при описании выступают по отношению к понятию чистой формой, не как модифицированные идеи, а как способы модификации; однако не при обозначении понятий. Закон членения неизбежно будет нарушен, если то, что в понятии представляется как единство, не проявляется таковым в выражении, и вся реальная действительность отдельного слова пропадает для понятия, которому недостает такого выражения. Акту мысли, в котором создается единство понятия, соответствует единство слова как чувственного знака, и оба единства должны быть в мышлении и через посредство речи как можно более приближены друг к другу. Как мыслительным анализом производится членение и выделение звуков в произношении, так и обратно — произношение должно оказывать аналогичное действие на материал мысли и, переходя от одного нерасчлененного комплекса к другому, через членение проложит путь к достижению абсолютного единства.
17. Мышление не просто зависит от языка вообще, потому что до известной степени оно определяется каждым отдельным языком. Правда, предпринимались попытки заменить слова различных языков общепринятыми знаками по примеру математики, где имеются взаимно однозначные соответствия между фигурами, числами и алгебраическими уравнениями. Однако ими можно исчерпать лишь очень незначительную часть всего многообразия мысли, так как по самой своей природе эти знаки пригодны только для тех понятий, которые образуются лишь одними абстрактными построениями, либо создаются только разумом. Но там, где необходимо наложить печать понятия на материал внутреннего восприятия и ощущения, мы имеем дело уже с индивидуальным способом представлений человека, от которого неотделим его язык. Все попытки свести многообразие различного и отдельного к общему знаку, доступному зрению или слуху, являются всего лишь куцыми методами перевода, и было бы чистым безумием льстить себя мыслью, что таким способом можно выйти за пределы, я не говорю уже, всех языков, но хотя бы одной определенной и узкой области даже своего языка. Вместе с тем такую срединную точку всех языков следует искать и ее действительно можно найти и не упускать из виду также и при сравнительном изучении языков как в их грамматической, так и в лексической части. Как в той, так и в другой имеется целый ряд элементов, которые могут быть определены совершенно априори и отграничены от всех условий каждого отдельного языка. И напротив, имеется гораздо большее количество понятий, а также и грамматических своеобразий, которые так органически сплетены с индивидуальностью своего языка, что они не могут быть общим достоянием и не могут быть без искажений перенесены в другие языки. Значительная часть содержания каждого языка находится поэтому в неоспоримой зависимости от этих своеобразий, так что выражение их не может оставаться безразличным для самого содержания.
18. Слово, которое одно способно сделать понятие отдельной единицей в мире мыслей, прибавляет к нему многое от себя. Идея, приобретая благодаря слову определенность, вводится одновременно в известные границы. Из звуков слова, его близости с другими сходными по значению словами, из сохраняющегося в нем, хотя и переносимого на новые предметы, понятия и из его побочных отношений к ощущению и восприятию создается определенное впечатление, которое, становясь привычным, привносит новый момент в индивидуализацию самого по себе менее определенного, но и более свободного понятия. Ибо с каждым значимым словом соединяются все вновь и вновь вызываемые им чувства, непроизвольно возбуждаемые образы и представления, и различные слова сохраняют друг к другу отношения в той мере, в какой воздействуют друг на друга. Так же как слово возбуждает представление о предмете, оно вызывает, хотя часто и незаметно, восприятие, одновременно соответствующее своей природе и природе пред-
мета, и непрерывный ход мыслей человека сопровождается такой же непрерывной последовательностью восприятий, которые определяются представляемыми предметами согласно природе слов и языка. Предмет, появлению которого в сознании всякий раз сопутствует такое индивидуализированное языком, постоянно повторяющееся впечатление, тем самым представляется в модифицированном виде. В отдельном это мало заметно, но власть влияния в целом основана на соразмерности и постоянной повторяемости впечатления. Ибо оттого, что характер языка запечатлен в каждом выражении и каждом соединении выражений, вся масса представлений получает свойственный языку колорит.
19. Но язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу; позднейшие поколения получают его от поколений минувших. В результате того, что в нем смешиваются, очищаются, преображаются способы представления всех возрастов, каждого пола, сословия, характера и духовного различия данного племени, результате того, что народы обмениваются словами и языками, создавая в конечном счете человеческий род в целом, — язык становится великим средством преобразования субъективного в объективное, переходя от всегда ограниченного индивидуального к всеобъемлющему бытию.
20. Из взаимообусловленной зависимости мысли и слова явствует, что языки являются не только средством выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной. Их различие не только различие звуков и знаков, но и различие самих мировоззрений. В этом заключается смысл и конечная цель всех исследований языка. Совокупность познаваемого, как целина, которую надлежит обработать человеческой мысли, является достоянием всех языков и независима от них. Но человек может постичь этот объективно существующий мир не иначе, как присущим ему способом познания и восприятия, следовательно, только субъективным путем. Именно там, где достигается вершина и глубина исследования, прекращается действие механического и логического способа мышления, наиболее легко отделимого от своеобразия, и наступает процесс внутреннего восприятия и творчества, из которого и становится совершенно очевидным, что объективная истина проистекает от полноты сил субъективно индивидуального. Это можно установить только посредством языка и через язык. Но язык как продукт народа и прошлого является для человека чем-то чуждым; поэтому человек. с одной стороны, связан, но, с другой стороны, обогащен, укреплен и вдохновлен наследием, оставленным в языке ушедшими поколениями. Являясь по отношению к познаваемому субъективным, язык по отношению к человеку объективен. Ибо каждый язык есть отзвук общей природы человека, и, если даже их совокупность никогда не сможет стать совершенной копией субъективного характера человечества, языки все же беспрерывно приближаются к этой цели. Сам по себе субъективный характер всего человечест-
ва снова становится для него чем-то объективным. Первоначальная тождественность между вселенной и человеком, на которой основывается возможность всеобщей познаваемости истины, таким образом, вновь обретается постепенно и неизменно на пути ее обнаруживания. Ибо объективное является тем, что, собственно, и должно быть постигнуто, и когда человек субъективным путем языкового своеобразия приближается к этому, он должен приложить новое усилие для того, чтобы отделить субъективное и совершенно вычленить из него объект, пусть даже через смешение одной языковой субъективности с другой.
21. Если сравнить в различных языках выражение для нечувственных предметов, то окажется, что одинаково значимыми будут лишь те, которые, поскольку они являются чистыми построениями, не могут содержать ничего другого, кроме в них вложенного. Все остальные выражения пересекают различным образом лежащую в их центре область (если так можно назвать совокупность обозначаемых ими предметов) и приобретают иные назначения. Выражения для чувственно воспринимаемых предметов в той мере одинаково значимы, в какой в них всех мыслится один и тот же предмет; но так как они выражают различный способ его представления, то они вместе с тем расходятся в значении. Ибо воздействие индивидуального представления о предмете на образование слова является определяющим, пока оно ощущается, так же и то воздействие, когда словом вызывается предмет. Но множество слов возникает также из соединения чувственных выражений с нечувственными или из умственной их переработки, и поэтому все они несут на себе неизгладимый индивидуальный отпечаток этой переработки, если даже с течением времени он исчезает у первого. Так как язык есть одновременно и отражение и знак, а не просто продукт впечатления о предметах и не просто произвольное творение говорящего, то каждый отдельный язык в каждом своем элементе несет на себе отпечаток первого из обозначенных свойств, но узнавание его следа основывается в каждом случае, кроме присущей ему отчетливости, на склонности духа воспринять слово главным образом как отражение или как знак. Ибо дух, располагая властью абстракции, способен сосредоточиться на отражении, но он также может, проявив всю свою восприимчивость, ощутить полноту воздействия самого материала языка. Говорящий может склониться либо к тому, либо к другому и часто употребление поэтического выражения, не свойственного прозе, не оказывает никакого иного влияния, кроме как создание расположения не воспринимать язык как знак, а отдаться полностью во власть его своеобразия. Если это двоякое употребление языка противопоставить друг другу как два его вида, то можно один назвать научным, а другой речевым. Первый вид является одновременно и деловым, а второй — обычным, повседневным. Ибо свободное общение ослабляет оковы, которые связывают восприимчивость духа. Научное употребление в принятом здесь
значении используется лишь в науках, оперирующих чисто логическими построениями, а также в некоторых областях и методах эмпирических наук; при каждом же акте познания, требующем совместных усилий людей, выступает речевое употребление. Но лишь этот вид познания излучает свет и тепло на все другие; лишь на нем основывается поступательное движение всеобщего духовного образования, и народ, который не ищет и не обретает вершины этого познания в поэзии, философии и истории, лишается благотворного обратного воздействия, потому что он по своей вине не питает его более материалом, который один может сохранить в языке молодость и силу, блеск и красоту.
22. Это последнее и наиболее важное применение языка не может быть чуждым первоначальному его организму. В нем заложен зародыш дальнейшего развития, и ранее раздельные части сравнительного языкознания находят здесь свое соединение. На основе исследования грамматики и лексического запаса всех народов (в той мере, в какой мы располагаем для этого возможностями), а также на основе изучения письменных памятников их образованной части должно быть осуществлено связное и ясное изложение вида и степени мыслетворчества, достигнутого человеческими языками, и выявлена доля влияния различных качеств языков, находящих свое выражение в их строении.