История форм сравнительной степени

Очень рано теряет изменение, и не только по падежам, но и по родам и числам, сравнительная степень. Колебания в формах, свидетельствующие об этом, обнаруживаются уже в памятниках XII века. Ср., например, «не jeси богатěе Давыда» (Златоструй XII в.) — средний род употреблен вместо мужского, который здесь должен был быть по древним нормам, поскольку речь идет о мужчине. Ср. также (из более поздних памятников): «будеть боле или меньши» (Духовная грам. Дмитрия Донского до J378 г.) — женский род употреблен вместо среднего.

В результате у нас устанавливается несклоняемая и вообще неизменяемая форма сравнительной степени. По форме своей наша сравнительная степень чаще всего восходит к древней форме им. п. ед. ч. средн. р. Ср., например: сильнее, смелее, добрее<сильнěе, смěлěе, добрěе. Современные параллельные формы без конечного -е, т. е. сильней, смелей, добрей, развились фонетически из приведенных форм — здесь имела место факуль­тативная редукция до нуля конечного безударного гласного.

К той же форме им. п. ед. ч. сред. р. восходят и такие совре­менные формы сравнительной степени, как хуже, строже >*хиdje, *slrogje (форма хуже, являющаяся в настоящее время срав­нительной степенью к прилагательному плохой, в древности являлась сравнительной степенью к прилагательному худъ, также в значении «плохой»).

В немногих случаях современная форма сравнительной сте­пени восходит к старой форме им. п. мн. ч. муж. р. Это относится к таким «неправильно» (с точки зрения современного языка) образуемым формам, как больше, меньше, лучше.

Помимо сравнительной степени, в современном языке разви­лась превосходная степень, содержащая старый суффикс сравни­тельной степени -ейш-(<-ejьš), после шипящих -айш-, и окон­чания обычных полных прилагательных, например, сильнейший, строжайший. На связь этих форм со старой сравнительной степенью указывают некоторые случаи архаического употребления ее, наблюдающиеся еще в литератур­ном языке XVIII и начала XIX века, например: «Москва осаж­денная не знала о сих важных происшествиях, но знала о других, еще важнейших» (Карамзин, История государства Российско­го) — форма употреблена в значении сравнительной, а не пре­восходной степени.

Указанная выше форма превосходной степени в современном языке употребляется весьма ограниченно. Чаще употребляется в том же значении сочетание прилагательного с местоимением самый, например, самый сильный (чаще, чем сильнейший).

По говорам наблюдаются различные изменения формы срав­нительной степени, обусловленные воздействием родственных форм. Так, под влиянием форм, оканчивающихся на -eje, распро­страняются формы типа строжае (вместо строже), хужае (вместо старого хуже), с а согласно древним нормам, по ко­торым после шипящего является а в соответствии с е не после шипящего (в древности это отношение было фонетическим, поскольку ē не после шипящего давало е, а после щипящего а, но новые формы на -ае, вероятно, возникали уже аналогически). В более позднее время являются также возникшие аналоги­чески и формы с е (из старого ē) после шипящих, например, хужéе (вместо старого хуже).

Под влиянием форм на -ае после шипящих распространяются формы на -ае и не после шипящих, причем перед этим –ae coxpaняется мягкий согласный, бывший здесь перед 'eje-, например, веселяе, сильняе и т. д. Такие формы и в настоящее время широко распространены в северновеликорусских говорах. В старину эти формы охватывали еще более широкую территорию. Некогда они были свойственны и московскому говору. Еще в XVIII веке мы находим эти формы и в литературном языке. Ср., например, у М. В. Ломоносова:

И вверьх пари скоряе стрел...

Можно было бы думать, что Ломоносов употреблял эти формы как северянин. Но мы находим их не только у писателей-севе­рян. Ср., например, такую форму, как трудняе, встречающуюся у Сумарокова. Но уже в XVIII веке шел процесс вытеснения этих форм из литературного языка формами, характерными и для современного языка. Это понимал и сам Ломоносов. Будучи по происхождению северянином и употребляя иногда эти формы в своих произведениях, в «Грамматике» он отдает предпочтение формам на -ее. перед формами на -яе.

Вытеснение из литературного языка типично северных форм на -'ае, по-видимому, связано с общей тенденцией смены северных форм южными, характерной для эпохи формирования нацио­нального языка на основе курско-орловского диалекта.

Лекция № _11-12_

Тема:

История глагола

(наименование темы)

Продолжительность _4_ часа

1. Грамматические категории глагола. Две основы глагола. Классы глаголов.

2. История прошедшего времени.

3. История будущего времени (самостоятельно).

4. История настоящего времени.

5. Повелительное наклонение и его история.

6. Сослагательное наклонение и его история.

7. Формирование категории вида.

8. История атрибутивных форм глагола (причастие, деепричастие).

1. Грамматические категории глагола. Две основы глагола. Классы глаголов.

Глагол является той частью речи, в которой на протяжении исторического развития русского языка произошли наи­более крупные изменения.

Грамматическими категориями, характеризующими глагол, являются категории вида, времени, наклонения, залога и лица.

Наиболее крупные изменения произошли в категориях вида и времени. Обе они выражают отношение действия ко времени, вследствие чего теснейшим образом взаимно связаны.

Система времен древнерусского языка эпохи древнейших па­мятников в целом та же, что в старославянском языке. Она существенно в то же время отличается от системы времен современного русского языка. В современном русском языке, как известно, лишь три времени — настоящее, прошедшее и будущее,— в древнерусском языке времен было значительно больше. Некоторые отношения, в современном языке выражае­мые видом, в древнерусском языке выражались временем, хотя там, как увидим, был и вид.

Древнерусская система времен представляется в сле­дующем виде. Как и в современном языке, все формы любого глагола образовывались от двух основ — от основы инфинитива и от основы настоящего времени. От основы инфинитива образовывались все спрягаемые и причастные формы прошедшего времени, инфинитив и супин; от основы настоящего времени - спрягаемые и причастные формы настоящего времени и формы повелительного наклонения.

В зависимости от характера основы настоящего времени при­нято различать пять классов.

Пятый класс очень малочислен. В него входит в историческую эпоху лишь пять глаголов: вěмь, дамь, есмь, имамь, ěмь (ст.-слав, jамь).

2) История прошедшего времени

Прошедших времен, в отличие от современного языка, было четыре. Прошедшие времена были простые и сложные. Простые прошедшие времена, как и в старославянском языке, выражались формой одного слова, сложные же времена выражались сочетанием вспомогательного глагола и причастия.

Простые прошедшие времена, как и в старославянском языке, образовывались от основы инфинитива. Их было два — имперфект и аорист.

Сложными временами были перфект и давнопрошедшее (или плюсквамперфект).

Перфект (от лат. perfectum «совершенное») образовывался сочетанием настоящего времени вспомогательного глагола есмь и несклоняемого действительного причастия прошедшего времени на -l-, например, есмь пришьлъ, есмь принеслъ.

Давнопрошедшее время образовывалось сочетанием импер­фекта (бяхъ) или аориста вспомогательного глагола в форме бěхъ и действительного причастия прошедшего времени на -л-, например: бяхъ неслъ или бěхъ неслъ. Давнопрошедшее время употреблялось чаще в придаточном предложении и обозначало действие в прошлом, предшествующее другому, также прошлому действию, выраженному глаголом главного предложения, или же отнесенное к прошлому состояние, являющееся результатом еще ранее законченного действия, но могло употребляться и в не­зависимом предложении в основном с тем же значением, напри­мер: оу ярополка же жена грекини бě и бяше была черницею, бě бо привелъ оць его стославъ и вда ю за ярополка (Лавр, летоп.) «У Ярополка же жена была гречанка и (прежде) была монахиней, так как (ее) привел отец его Святослав и отдал ее за Ярополка».

В области прошедших времен рано теряются простые прошед­шие времена — имперфект и аорист. Некоторые лингвисты пред­полагают, что в живом языке эти формы терялись еще в эпоху, предшествующую древнейшим дошедшим до нас памятникам. Но для такого предположения нет оснований, так как многие памятники показывают отчетливое разграничение различных форм прошедшего времени по их значению. Старая система прошедших времен полностью представлена в памятни­ках церковно-религиозной литературы, в летописях, в «Слове о полку Игореве». Памятники церковно-религиозной литературы для изучения судьбы времен в древнерусском языке в целом не показательны, так как в большинстве случаев списаны со старо­славянских (т. е. южнославянских в своей основе) оригиналов, аразвитие временной системы в южнославянской области шло иными путями, чем в восточнославянской. Оригинальные же памятники этого жанра (Житие Феодосия Печерского, Сказание о Борисе и Глебе) писаны под сильным воздействием старосла­вянской книжной традиции. Поскольку «Слово о полку Игореве» довольно ограничено по объему, наиболее богатый материал для изучения времен дают летописи. Древнейшие списки, дошедшие до нас, относятся к XIV—XV вв. и, может быть, к концу XIII века (Синодальный список 1-й Новгородской летописи), но сде­ланы они с подлинников конца XI — начала XII века, а вслед­ствие того, что при переписывании памятника уклонения от под­линника в большей степени относятся к фонетике и в меньшей степени затрагивают формы, эти списки дают возможность судить и о грамматическом строе языка XI—XII вв. Поскольку язык летописи, писавшейся на протяжении многих лет, от начала к концу эволюционировал, в особенности показательны для изу­чения древних отношений начальные части летописей.

Летописи указывают на достаточно четкие разграничения различных времен по значению не только в философских отступ­лениях летописца, где он предается размышлениям по поводу описанных событий и где язык его сближается с книжным старо­славянским, но и в живом рассказе, где излагаются самые собы­тия, где в изложение часто вплетается диалог и где вследствие этого в большей степени сказываются особенности, характерные для живого языка. И здесь отчетливо разграничиваются импер­фект и аорист, с одной стороны, и перфект и аорист, с другой (давнопрошедшее время по своему употреблению также четко отграничивается от других времен, но о нем и не встает вопрос, так как оно вообще, как увидим далее, сохраняется довольно долго).

Но некоторые очень древние памятники, и притом как раз такие, которые в наиболь­шей мере отражают живую речь, совсем не употребляют имперфект. Так, мы совсем не находим имперфекта уже в древнейших грамо­тах, в Русской Правде (начиная с древнейшего списка 1282 г.). Некоторые лингвисты полагают, что в живом языке имперфект был утрачен уже в XII веке. В эпоху создания подлинников древнейших дошедших до нас летописей, т. е. в конце XI — в начале XII века, имперфект, несомненно, еще существовал в русском языке. В современном русском языке нет никаких ясных следов имперфекта, что также указывает на наиболее раннее исчезновение из живого языка именно этой формы прошедшего времени.

Интересно, что и в других славянских языках имперфект в наибольшей степени сравнительно с другими прошедшими вре­менами обнаруживает тенденцию к исчезновению.

Аорист в основном сохраняется дольше. Мы находим его и в таких памятниках, в целом близких к живому языку, в которых имперфект уже не употребляется. Так, мы находим его в Рус­ской Правде и в грамотах, по крайней мере северных (новгород­ских, псковских, двинских), и даже довольно поздних — XIV—XV вв.

Ввиду большой взаимной близости древнерусских говоров, а также ввиду того, что старые грамматические формы в силу традиции держатся в памятниках долгое время спустя после того, как они исчезли из живого языка, диалектные различия в морфологическом строе древнерусского языка в их историче­ском развитии изучены пока еще очень недостаточно. Но и на основании тех материалов, которые уже имеются, можно предполагать, что утрата аориста происходила в различных диалектах не одновременно (возможно, что не одновременно по диалек­там утрачивался и имперфект, но вследствие его более ранней утраты, мы в этом отношении ничего положительного пока ска­зать не можем).

Отсутствие аориста в древнейших южных надписях и грамо­тах приводит некоторых исследователей к мысли, что на юге аорист утратился еще в эпоху, предшествовавшую древнейшим дошедшим до нас памятникам. Мы, действительно, не находим аориста ни в надписи на Тмутороканском камне 1068 г., ни в Мстиславовой грамоте около 1130 г. Но этот факт никоим обра­зом не говорит в пользу отсутствия аориста в живом языке соот­ветствующего времени.

В надписи на Тмутороканском камне, в целом очень корот­кой, употребляется всего одна глагольная форма, и эта форма —

перфект: глěбъ князь мěрилъ м по леду от тъмутороканя до кърчева 10000 и 4 000 сяже.— Перфект здесь как раз оправдан с точки зрения древних языковых норм: здесь явно выражается результативное значение — смерил, и результат измерения налицо.

В Мстиславовой грамоте перфект употребляется четыре раза, и также нет никаких других форм прошедшего времени. Но во всех этих четырех случаях употребление перфекта также вполне оправдано с точки зрения древних языковых норм. Эти

четыре случая следующие: Се азъ Мьстиславъ Володимирь снъ, дьржа роусьскоую землю въ свое княжение, повелěлъ ксмь

сноу своемоу Всеволодоу отдати боуицо стмоу Гешргиеви... а язъ даль роукою своеею и осеньнее полюдье даровьное... a ceя, Всеволодъ, далъ блюдо серебрьно, 30 грвнъ се­ребра, повелелъ ксмь бита въ не на обěдě, коли игоуменъ обěдаеть.

Совершенно определенно на отсутствие аориста в живом языке указывает большая по объему Смоленская грамота 1229 г. договор Смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригой и Готским берегом), в которой аорист не встречается ни разу и прошедшее время последовательно выражается формой пер­фекта, далеко не везде передающей старое результативное значение. Ср., например: Того лет, коли Алъбрахтъ, влдка ризкии, оумьрлъ, уздоумалъ кназь Смольнескыи Мстиславъ двдвъ снъ, прислалъ в ригоу своего лоучьшего попа еремьа и с нимь оумьна моужа пантелья...— указание даты при глаголе свиде­тельствует об отнесении действия целиком в прошлое, в памят­никах, различающих перфект и аорист, в таких случаях обычно употребляется аорист.

Не обнаруживают аориста и древнейшие московские грамоты, начинающиеся с XIV века (самая древняя из них духовная гра­мота в. к. Ивана Калиты 1327—1328 г.).

На более длительное сохранение аориста на севере, именно в Новгородской земле и в областях, связанных с Новгородом и новгородской колонизацией, указывают новгородские гра­моты, где случаи употребления аориста встречаются.

Аорист, исчезнувший из языка позднее, чем имперфект, оставил кое-какие следы в современном русском языке. Как ар­хаизм, аорист довольно долго употреблялся в литературном языке, по крайней мере в некоторых жанрах. Мы находим остаток его в фольклоре, именно в Онежских былинах: «Бысть князь велел». Остатком аориста в современном языке является междо­метие чу! По происхождению это 2-е л. ед. ч. аориста от глагола чути «слышать». Форма чу имела первоначально значение: «ты слышал!».

Некоторые лингвисты (акад. А. А. Шахматов) считают остат­ком аориста в современном русском языке особое употребление повелительного наклонения (чаще в сочетании с повелительным наклонением возьми, но возможно и без него) для выражения вне­запного, неожиданного действия, например: «Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги» (Тургенев, Смерть). Поскольку здесь идет дело о внезапном действии, имевшем место в прошлом, притом действии недлительном, ясно, что зна­чение соответствующей формы близко по крайней мере к одному из значений старого аориста и в то же время далеко от обычного значения повелительного наклонения. На основании этого вы двигается предположение, что рассматриваемая форма лишь омонимически совпала на протяжении истории языка с повели­тельным наклонением, а по происхождению не имеет с ним ничего общего. Если это верно, исходную точку такого употреб­ления должны были образовать формы аориста 3-го л. ед. ч. глаголов IV класса, омонимически совпадавшие с повелительным наклонением еще в общеславянском языке-основе. Форма эта обычно и употребляется при подлежащем, выраженном 3-м лицом единственного числа. С падением аориста эта форма могла быть осознана как 2-е л. ед. ч. повелительного наклонения, а в результате этого могла быть распространена и на такие гла­голы, аорист которых никогда не совпадал омонимически с по­велительным наклонением.

Но, поскольку предложение, содержащее рассматриваемую форму, обычно сложное, в состав его входит и предложение, содержащее сослагательное наклонение (см. пример выше), а следовательно, данное предложение передает, помимо времени, и определенные, притом не прямые, отношения к действитель­ности, возможно, что мы имеем дело не со старым аористом, как исходной точкой, а с особым переосмыслением повелитель­ного наклонения. К тому же в древнерусском языке мы не на­ходим ясных примеров, которые могли бы быть сочтены источ­ником рассматриваемой конструкции.

По мнению акад. А. А. Шахматова, тесно связана по значе­нию, а также по происхождению с древним аористом, притом простым, форма так называемых глагольных междометий (хвать, глядь и т. д.). Ср., например:

Прямо яблочко летит...

Пес как прыгнет, завизжит...

Но царевна в обе руки

Хвать, поймала...

(Пушкин, Сказка о мертвой царевне)

Эти формы всегда передают мгновенное действие в прошлом, следовательно, значение их тесно связано с одним из значений древнего аориста. Но связаны ли они и по происхождению с древними формами аориста, сказать трудно. Они ближе всего к формам простого аориста, который, как уже было сказано, в русском языке не был употребителен, начиная с древнейших памятников. Впрочем, для 2-го и 3-го л. ед. ч. глаголов с осно­вой инфинитива на согласный форма простого аориста была единственной возможной для славянских языков формой.

Для того чтобы установить, связаны ли эти формы и по про­исхождению с аористом или же развились (что также возможно) из междометий (типа хлоп, бряк и т. д., в соответствии с которыми имеются, правда, и глаголы хлопать, брякнуть и т. д., но позд­нейшего, междометного происхождения) и лишь впоследствии примкнули к глагольной системе, следовало бы выяснить древность употребления в русском языке таких форм. Но это очень трудно, так как формы эти свойственны главным образом живой, разговорной, да и то эмоционально окрашенной речи, а поэтому в старых памятниках не встречаются.

На протяжении истории русского языка вырабатывается но­вая форма давнопрошедшего времени, которая сначала употреб­ляется параллельно со старыми формами, а затем постепенно вытесняет их. Новая форма образуется посредством сочетания действительного причастия прошедшего времени на -л- с формой перфекта вспомогательного глагола быти, которая в свою оче­редь была сложной формой, например, есть былъ пришьлъ.

По мнению некоторых исследователей (Н. Н. Дурново), но­вая форма появляется лишь с XIII века. Исследуя летопись, Дурново обратил внимание на то, что эта форма употребляется лишь при описании событий XIII—XIV вв., при описании же событий XI—XII вв. употребляются старые формы давнопро­шедшего времени. Это говорит, по его мнению, за то, что в эпоху создания подлинника Повести временных лет в ходу были еще старые формы. Однако мы и в Повести временных лет по Лаврентьевскому списку находим два случая употребления новой формы давнопрошедшего времени: и не ленива мя былъ створилъ худаго, на все дела члвчкая потребна (настоящее время вспо­могательного глагола в составе перфекта отсутствует, что, впро­чем, в древнерусском языке бывает нередко); се оуже прельстилъ мя еси былъ, дьаволе.— Впрочем, второй из этих случаев не­сколько сомнителен, в Радзивиловском и Академическом спис­ках былъ нет, вследствие чего можно предполагать, что и в под­линнике был перфект, а не давнопрошедшее время, былъ же добавлено позднее переписчиком Лаврентьевского списка. Но первый пример несомненен, он взят из Поучения Владимира Мономаха, близкого, как уже было сказано, к живому языку, и свидетельствует о том, что в живом языке в начале XII века уже сложилась новая форма давнопрошедшего времени.

Новая форма давнопрошедшего времени сохраняется долго, мы ее находим и в памятниках XVII века, только в составе ее теряется форма настоящего времени вспомогательного глагола (есмь), поскольку эта форма теряется и в составе перфекта, и аналитическая форма превращается из сочетания трех слов в сочетание двух слов, например: Казаки были на службу пошли, а ныне воротилися (Московские разрядные книги, 1615 г.). Ср. в более ранних памятниках, например, в грамоте Ивана IV Курбскому из Володимерца: И я его и ма­терь отъ того свободилъ и держал во чти и въ урядстве, а он былъ уже отъ того и отошолъ.

Эта форма давнопрошедшего времени, общая, по-видимому, некогда различным древнерусским диалектам, сохранилась и до настоящего времени в украинском языке, а также в некоторых русских говорах (немногих). Территориальное распространение этой формы по русским говорам до сих пор еще не изучено. Но в русском литературном языке с XVIII века эта форма окон­чательно теряется. Утрачена она и большинством русских го­воров.

Однако в современном русском языке сохранились опреде­ленные остатки давнопрошедшего времени. Сюда относится, по-видимому, сочетание жил-был, жили-были, часто встречающееся в начале сказок и рассказов и указывающее на нечто, имевшее место в далеком прошлом. Это употребление показывает, что давнопрошедшее время в древнерусском языке могло фигуриро­вать и в независимом предложении. Но в особенности следует указать на сочетание прошедшего времени с частицей было, выражающее или готовившееся, но не совершившееся действие, или действие начавшееся, но прерванное другим действием, на­пример: «Дрянь, хвастунишка!— чуть было не закричал Нежда­нов... Но в это мгновение дверь его комнаты растворилась, и в нее... вошел Маркелов» (Тургенев, Новь). «Он хотел было пройти мимо... Она остановила его резким движением руки» (там же). Частица было является в результате утраты согласо­вания вспомогательным глаголом был (при утрате согласо­вания в роде и числе чаще всего является средний род един­ственного числа, как форма наиболее нейтральная). Значение дей­ствия прерванного очень близко к старому значению давнопро­шедшего времени: действие, прерванное другим действием, произошло раньше, чем действие, прервавшее его.

Глаголы прошедшего времени в современном русском языке – упрощенные формы бывшего перфекта. Формы перфекта стали принимать значения других временных форм, в связи с чем стал неактуальным вспоиогательный глагол в настоящем времени (которй когда-то укзывал на актуальность прошлого действия в настоящем). Вспомогательный глагол перестал употребляться, осталась только форма причастия: еси пришла – пришла; есмь взял – взял; суть купили – купили. Таким образом, современной глагол прошедшего времени является бывшей причастной формой. Именно поэтому он не изменяется по лицам, но изменяется по родам.

3)История будущего времени

Вопрос о том, насколько в древнерусском языке эпохи древнейших памятников оформилось будущее время, представ­ляет некоторую сложность. Несомненно, что и в языке того вре­мени, как и теперь, были определенные средства для выражения действия, которое еще не совершилось в момент речи, но должно совершиться после этого момента. Но вопрос состоит в том, насколько эти средства оформились морфологически. В совре­менном русском языке есть две формы будущего времени — про­стое будущее для глаголов совершенного вида, ничем не отли­чающееся от настоящего времени (кроме видовой принадлеж­ности глагола), и сложное будущее для глаголов несовершенного вида. Что касается до простой формы будущего времени, то в древнерусском языке были формы типа пойду, наряду с фор­мами типа иду, но вопрос о том, насколько первые служили спе­циально для передачи будущего, а вторые настоящего времени, неразрывно связан с вопросом о том, насколько четко сложилось в языке противопоставление глаголов совершенного и несовер­шенного видов. Это противопоставление, как увидим, в древне­русском языке уже наметилось, но еще не достигло той степени, какую мы видим в современном языке, а следовательно, и раз­граничение будущего времени совершенного вида и настоящего времени несовершенного вида еще не выкристаллизовалось в той мере, как в современном языке.

Будущее время несовершенного вида в современном языке выражается, как известно, сочетанием инфинитива с формой вспомогательного глагола буду (в различных лицах). В древ­ности также будущее время могло выражаться сочетанием инфи­нитива со вспомогательным глаголом. Но, во-первых, этих гла­голов, игравших роль вспомогательного при образовании буду­щего времени, было несколько, причем соответствующие формы их впоследствии закрепились частью в значении настоящего времени, частью в значении будущего времени совершенного вида, во-вторых, именно глагол буду в этой функции в эпоху древнейших памятников в сочетании с инфинитивом еще не употреблялся. Будущее время выражали такие сочетания, как, например, начьну писати, почьну писати, хочю писати, имамь писати и т. п. Самая множественность глаголов, терявших свое лексическое значение и приобретавших служебную роль для вы­ражения будущего времени, говорит о том, что здесь мы скорее имеем дело еще со свободным синтаксическим сочетанием, а не со стабилизировавшейся морфологической формой. Ведь несом­ненно, что стабилизировавшиеся аналитические формы, пред­ставляющие собой морфологическое средство, по происхождению являются синтаксическими сочетаниями.

Мы как будто находим в древнерусском языке одну аналити­ческую форму для выражения специально будущего времени, притом такую, которой нет в современном языке. Это так называемое преждебудущее время, выражающееся сочетанием глагола буду и действительного причастия прошедшего времени на -л-, например: буду привелъ, буду принёслъ. В этом сочетании глагол буду употребляется. Преждебудущее время выражает действие в будущем, которое совершится раньше другого дей­ствия. Оно обычно употребляется в придаточном предложении, причем чаще всего в условном, например: оже будешь убилъ въ свад'ě или въ пиру явлено, то тако ему платити (Русская Правда) «Если убьет в ссоре или в пиру явно, то так ему платить» (пла­тить виновник, будет, конечно, после того, как убьет). Ввиду такого употребления некоторые лингвисты и считали эту форму специально условным будущим. Но А. А. Потебня указал на то, что эта форма лишь часто, но не всегда, употребляется в услов­ных предложениях и что условность вносится лишь условным союзом, но не определяется значением самой глагольной формы. Примером употребления формы не в условном предложении мо­жет служить: да возьметь свое иже будешь погубилъ (Ипат. летоп.) «Пусть возьмет свое тот, который потеряет» (ясно, что потеряет он раньше, а возьмет потом — пример взят из догово­ров с греками). Значение рассматриваемой формы может быть в какой-то мере уподоблено перфекту — она также может вы­ражать (и обычно выражает) результат ранее совершенного дей­ствия, но отнесенный не к настоящему, а к будущему («возьмет свое тот, кто в то время окажется потерявшим», «будет платить тот, кто в то время окажется убившим»).

Это время, как видим, имеет относительное значение, т. е. определяет действие не непосредственно по отношению к моменту речи, а по отношению ко времени другого действия. Но выра­жало ли оно в эпоху древнейших памятников специально буду­щее время или же приобретало это значение лишь в некоторых случаях в зависимости от контекста? Это опять-таки связано с тем, насколько установилось будущее время, выражающее отношение непосредственно к моменту речи. Примеры показы­вают, что в главном предложении очень часто стоят формы, не имеющие временного значения, да и вряд ли случайно то обстоя­тельство, что сама форма «преждебудущего времени» чаще всего употребляется в условных предложениях. Если в эпоху древней­ших памятников будущее время уже и устанавливается, то во всяком случае оно еще не выкристаллизовалось в той сте­пени, как в современном русском языке.

Глагол буду, который выступает в качестве вспомогательного при образовании преждебудущего времени, употребляется также в составе составного сказуемого — в сочетании с именами (существительными, прилагательными) и страдательными при­частиями прошедшего времени. Что же касается до самого гла­гола буду, который для современного языка является единствен­ной простой формой специально будущего времени, не связанной в то же время с совершенным видом, то эта форма первоначально не служила для обозначения будущего времени, но значение ее как формы будущего времени теснейшим образом связано с ее видовым значением (первоначально эта форма выражала начало действия, о чем ниже, лишь впоследствии видовое значение ее стерлось).

4) История настоящего времени

Известные особенности представляют личные оконча­ния настоящего времени. Эти особенности сводятся к следующим.

Старославянский язык характеризуется окончанием 1-го л. мн. ч. -тъ, -ту (например, несемъ, несемы). Эти окончания свойственны и древнерусскому языку. Но наряду с ними мы на­ходим в древнерусских памятниках также окончания -те, -то (например, несеме, несемо). Окончание -мо сохранилось до на­стоящего времени в украинском языке (например, пiдемо). Эти окончания известны и другим славянским языкам (ср., напри­мер, чеш, neseme, серб, плетéмо).

Окончание 2-го л. ед. ч. глаголов тематических классов в древнерусском языке, как и в старославянском, обычно имеет форму -ши (например, несеши, просиши). Но наряду с этим уже в древнейших памятниках иногда является окончание -шь (не­сёшь и т. п.). Есть основания думать, что живому древнерусскому языку было свойственно именно окончание шь, окончание же -s'i обусловлено воздействием старославянского языка.

3-е л. ед. и мн. ч. характеризуется в старославянском языке окончанием -гъ, а в древнерусском языке -tь. Ср., например, ст.-слав. иесетъ, несоутъ, др.-русск. несеть, несоуть. Сопоставляя эти окончания с соответствующими окончаниями других индо­европейских языков, мы видим, что древнерусское -tь в боль­шей степени соответствует другим индоевропейским языкам, чем старославянское -tъ. Ср., например, др.-русск. берёть, бероуть, др.-инд. bharati, bhdranti. Старославянское тъ требует особых разъяснений. Оно представляет собой, по-видимому, новообразо­вание на славянской почве, развившееся или под влиянием указательного местоимения (тъ), или же представляющее со­бой, по мнению некоторых ученых, старое медиальное окончание, соответствующее латинскому -tur, -ntur (например, laudatur, laudantur).

Окончание -ть господствует уже в самых древних древнерус­ских памятниках (например, уже в Остромировом евангелии, где мы обычно находим в окончании глагольных форм ть, ане тъ).

Окончание -ть в древнерусском языке наблюдается иногда нетолько в настоящем времени, но довольно часто присоеди­няется и к форме имперфекта как в единственном, так и во мно­жественном числе, в результате чего получаются формы типа несяшеть, несяхоуть. Впрочем, подобное присоединение лич­ного окончания 3-го лица настоящего времени мы встречаем иногда и в старославянских памятниках (ср. в Супрасльской рукописи прещашетъ).

Наряду с формами, содержащими окончание -ть, мы нахо­дим уже в древнейших памятниках также формы 3-го лица на­стоящего времени без -ть. Ср., например, в записи Остромирова евангелия напише вместо напишешь. Ср., также: а те пойду кнову-городу без окупа (Новг. грам. 1314 г.). Формы без -tь мы находим во всех современных славянских языках, а также в значительной части современных русских говоров. Эти формы, по-видимому, представляют собой результат начавшегося еще в дописьменную эпоху взаимодействия первичных и вторичных окончаний, т. е. окончаний настоящего и прошедших времен. В соответствии с первичным окончанием -ti в 3-м лице фигури­ровало вторичное окончание -t, которое, возможно, затем про­никло в ряде случаев и в настоящее время. Конечное t в резуль­тате действия закона открытых слогов должно было утратиться.

Во 2-м и 3-м лице двойственного числа старославянский язык характеризуется окончаниями -ta (2-е л.) и -te (3-е л.). Впрочем, в более поздних старославянских памятниках и на 3-е лицо рас­пространяется общее со 2-м лицом окончание -ta (такая форма, как несем, обозначает и «вы двое несете» и «они двое несут»).

Уже в древнейших древнерусских памятниках (например, в Остромировом евангелии) мы находим обычно окончание -ta как во 2-м, так и в 3-м лице дв. ч. Впрочем, в некоторых древне­русских памятниках (например, в Ростовском житии Нифонта 1219 г.) встречается для 3-го л. дв. ч. и окончание -te.

5) Повелительное наклонение и его история

В исходной системе древнерусского языка повелительное наклонение выступало в формах 2 л. ед.ч. и 1-2 л. мн. и дв. чисел. (стынути)

		1 класс	2 класс	3 класс	4 класс
Ед. ч.	2 л.	неси	стани	знаи	Хвали
Мн.ч.	1 л.	несěмъ	станěмъ	знаимъ	хвалимъ
	2 л.	несěте	станěте	знаите	хвалите
Дв.ч.	1 л.	несěвě	станěвě	знаивě	хваливě
	2 л.	несěта	станěта	знаита	хвалита

Как видно, во 2 л. ед. ч. во всех формах был единый суффикс –И. Учитывая, что этот И был дифтонгического происхождения, в глаголах с основой на Г, К, Х происходила 2 палатация: пьци, тьци, рьци.

В остальных формах окончания были одинаковые, а суффиксы разные. 1, 2 классы – ě; 3, 4 классы – И.

Нетематические глаголы заслуживают внимания во 2 л. ед ч.: ěжь (ěсти), вěжь (вěдěти), дажь (дати). По этому образцу исконно образовывалось повелительное наклонение от видěти – вижь. Старославянское Виждь («Пророкъ» Пушкина).

Остатком этого глагола является частица вишь или ишь.

Изменения.

Тематические