Синергетический историзм по Л.И. Бородкину
Последняя четверть ХХ века характеризуется противоречивыми тенденциями в поисках методологии исторического исследования. Доминирующей была, пожалуй, тенденция к обособлению истории от других наук, проявившаяся, в частности, в подчеркивании специфики исторического знания, усилении «антисциентистского» направления, постмодернистского подхода. В этой связи отмечают поворот от объективистской к субъективистской концепции науки, от позитивизма к герменевтике, от количественных методов к качественным. Однако к концу века этот процесс зашел, по-видимому, слишком далеко. В последние годы в работах историков чаще стал применяться междисциплинарный подход, активнее используются общенаучные методы. Как отмечает Л.П. Репина, «все громче звучит призыв к преодолению антитезы сциентистской и гуманистической тенденций, структурного и антропологического подходов, макро– и микроистории, системного и динамического видения исторического процесса» (Репина Л.П., 1998). По мнению известного французского историка-методолога М .Эмара, история сегодня должна быть открыта для всех направлений мысли и гипотез, выдвигаемых другими дисциплинами, которые тоже изучают общество, а ее методы, так же как и способы постановки вопросов, должны быть в значительной степени обновлены (Эмар М., 1995).
Одно из направлений обновления методологически-методического инструментария историков связано, с одной стороны, с более активным включением общенаучных категорий в понятийно-категориальный аппарат исторической науки (Ковальченко И.Д., 1987), а, с другой стороны – с совершенствованием математических методов анализа данных исторических источников и математических моделей исторических процессов. Опыт квантификации, накопленный исторической наукой в 60– 80-х гг. ХХ в., отчетливо выявил тенденцию к постепенному внедрению все более сложных методов математической статистики. Эта тенденция проявляется и в течение последнего десятилетия, но уже на новом, качественно ином витке процесса квантификации. Речь идет прежде всего о методах нелинейной динамики (в частности, теории хаоса), применяющихся для создания моделей сложных процессов и обнаружения хаоса в эмпирических динамических рядах. В нашей стране освоение этого нового этапа проводится в русле направления квантификации исторических исследований, созданного акад. И.Д.Ковальченко. Характеризуя это направление, О.М.Медушевская пишет: «В работах школы Ковальченко уверенно звучит установка на метод, на такое знание, которое в принципе может быть логически выведено. В ситуации, когда даже среди части профессиональных историков распространено убеждение, что история – «не такая наука», как другие, что она не обязана репрезентировать научному сообществу логику своего движения к истине, то есть в ситуации постмодернистского методологического кризиса, подчас трудно различить границу между научным исследованием и эссеистикой на историческую тему» (Медушевская О.М., 2000). Одна из актуальных для современного научного сообщества проблем, как отмечает Медушевская, это проблема метода, проблема профессионализма в условиях междисциплинарности, понимаемой в смысле активного взаимодействия между историками и представителями других наук – гуманитарных, информационных, естественнонаучных. – ставшей реальностью и имеющей перспективы дальнейшего, все более широкого распространения.
Прежде чем перейти к обсуждению методологических проблем применения концепций и методов синергетики в истории, дадим краткую характеристику этого общенаучного подхода к изучению сложных динамических систем, обращая внимание на специфику социальных систем.
Социальная синергетика
Еще лет двадцать назад Ю.А. Данилов, один из наиболее известных ученых, работающих в области синергетики, дал такую характеристику этому направлению, связанному с изучением нелинейных динамических систем: «Среди множества почетных титулов, которые принес нашему веку прогресс науки, «век нелинейности» – один из наименее звучных, но наиболее значимых и заслуженных... Мир нелинейных функций так же, как и стоящий за ним мир нелинейных явлений, страшит, покоряет и неотразимо манит своим неисчерпаемым разнообразием. Здесь нет места чинному стандарту, здесь господствует изменчивость и буйство форм» (Данилов Ю.А., 1982).
Системы, составляющие предмет изучения синергетики, могут быть самой различной природы и изучаться различными науками, например, физикой, химией, биологией, математикой, экономикой, социологией, лингвистикой (перечень наук легко можно было бы продолжить) (там же). В отличие от традиционных областей научного знания, синергетику интересуют общие закономерности эволюции систем любой природы. Абстрагируясь от специфической природы систем, синергетика обретает способность описывать их эволюцию на обобщенном языке, устанавливая своего рода изоморфизм двух явлений, изучаемых средствами двух различных наук, но приводимых к общей модели. Выявление единства модели позволяет синергетике делать достояние одной области науки доступным пониманию представителей совсем другой области. Ю.А.Данилов подчеркивает, что синергетика отнюдь не является одной из пограничных наук (типа физической химии или математической биологии), возникающих на на стыке двух наук. По замыслу Хакена, синергетика призвана играть роль своего рода метанауки, подмечающей и изучающей общий характер тех закономерностей и зависимостей, которые частные науки считали «своими».
Процесс формирования нового междисциплинарного направления не был гладким. Как отмечает Ю.А. Данилов, дебаты между сторонниками синергетики и ее противниками по накалу страстей напоминали печально знаменитую сессию ВАСХНИЛ или собрания, на которых разоблачали и осуждали буржуазную лженауку кибернетику. Сегодня уже нет необходимости доказывать полезность синергетического подхода. Явления самоорганизации, нелинейные эффекты в динамике различных процессов, хаотизация их состояний активно изучаются представителями различных наук, использующих категориально-понятийный аппарат и методы синергетики. Однако, как и в любой развивающейся науке, в синергетике продолжаются дискуссии – преимущественно о том, какие «слои» этой метанауки могут с наибольшим эффектом применяться в той или иной частной науке.
По мнению В.Р.Евстигнеева, организация научного дискурса вокруг понятия «нелинейности» связана с определенными изменениями в эпистемологических установках мирового научного сообщества во второй половине ХХ века . Идея нелинейного развития не может быть оторвана от принятых обществом представлений (образов) времени, истории, развития. И, безусловно, сама жизнь задает объективные рамки динамике этих представлений. Так, по всей вероятности, глобализация проблем и конфликтов цивилизации заметно способствовала принятию идеи нелинейности представителями общественных наук (Евстигнеев В.Р., 1998).
Представляет интерес аргументация зарубежных методологов К.Мэтьюза, М.Вайта и Р.Лонг по поводу использования синергетики в сфере социального знания в их статье с характерным названием «Почему надо изучать «науку о сложном» в социальных науках» (Mathews K.M., White M.C., Long R.G. 1998). Включая в состав «науку о сложном» теорию нелинейных динамических систем, неравновесную термодинамику, теорию диссипативных структур, теорию самоорганизации, теорию катастроф, теорию самоорганизованной критичности и теорию хаоса, авторы отмечают рост числа исследований социальных процессов, использующих методы «новой науки». Признавая, что традиционные и хорошо известные линейные методы доказали свою полезность в социальных науках, они отмечают: «...не видно никаких явных причин, почему человеческое поведение должно быть более «линейным», чем поведение других систем, живой и неживой природы». В этой связи К.Мэтьюз, М.Вайт и Р.Лонг подчеркивают, что применение методических и методологических подходов науки о сложности в различных областях социального знания – лишь отправная точка. Большее значение авторы придают «пересмотру нашего подхода к пониманию изменений в ходе социальных процессов» (Mathews K.M., White M.C., Long R.G. 1998). При этом они не закрывают глаза на имеющиеся высказывания скептиков, сомневающихся в возможности «строгого» применения теории хаоса в исследованиях социальных процессов или считающих науку о сложном конъюнктурным, модным течением («bandwagon science»). Полемизируя со скептиками, К. Мэтьюз, М.Вайт и Р.Лонг рассматривают пять групп аргументов в защиту тезиса о перспективности использования теории хаоса (и других компонент науки о сложном) в исследованиях социальных процессов.
Во-первых, авторы отмечают возрастание темпа изменений социальных, политических и экономических процессов. Нередко эти изменения имеют непредсказуемый характер, приводят к неожиданным результатам; динамика социальных систем содержит все большую долю неопределенности, включает периоды хаотического поведения, показывает характерные варианты фрактальных свойств (типичные примеры – динамика фондовых рынков и социальные конфликты).
Во-вторых, целый ряд исследователей считают, что важные аспекты развития социальных систем могут быть охарактеризованы теми же свойствами, что и природные системы: динамическими нелинейными соотношениями между множеством компонент; сложным, итеративным характером взаимодействия между компонентами; системы с такими характеристиками могут иметь потенциал к динамичному развитию в сложных формах, включая хаотические режимы и самоорганизацию.
В-третьих, что касается стратегий моделирования, то математические модели, порождающие хаотическое поведение в физике или биологии, близки к некоторым моделям, разработанным ранее в исследованиях социальных процессов.
В-четвертых, более существенный аргумент, как отмечают авторы, связан с высокой степенью значимости науки о сложном для различных областей социального знания. Нередко разочаровывающие результаты эмпирических исследований в социальных науках, основанные на стандартных статистических методах (как правило, линейных), объясняются тем, что некоторые существенные переменные не были включены в программу исследования; измерения были проведены слишком неточно, «грубо»; случайные факторы («шум») превысили допустимый уровень. Можно затратить много усилий на решение указанных проблем, однако это не вовсе гарантирует получение приемлемого результата. Вместо этого следовало бы, возможно, использовать другой подход, введя в анализ нелинейные обратные связи, применив подходы, развивающиеся в рамках науки о сложном.
Наконец, в-пятых, авторы обращаются к метатеоретическому уровню, рассматривая науку о сложном в качестве основного элемента, определяющего разрыв между старыми и возникающими понятиями научного объяснения. Подвергаются пересмотру главные составляющие ньютоновского взгляда на мир (равновесие, отрицательные обратные связи, возврающие систему в равновесное состояние, неразложимость уровней системы и прямые линейные связи между элементами). Это не значит, что все перечисленные компоненты заменяются на противоположные; но последние также должны включаться в анализ. А это влечет за собой существенные перемены в структуре метатеории, что не может не сказаться на структуре теорий в социальных науках. В итоге авторы рассматриваемой работы приходят к заключению, что, несмотря на существенные различия наук о природе и обществе, ценность нового подхода для социальных наук не исчерпывается метафорами и аналогиями, идущими из опыта применения науки о сложном учеными-естественниками. Речь должна идти об интеграции нового подхода в целом в ткань социальных наук – при полном понимании специфики последних (Mathews K.M., White M.C., Long R.G. 1998).
Проблема расширения сферы применения эволюционно-синергетической парадигмы занимала в последние годы жизни и акад. Н.Н.Моисеева. Развитие любой сложной системы происходит, по Моисееву, в некотором аттракторе, т.е. в некоторой ограниченной «области притяжения» одного из стабильных или квазистабильных состояний системы. Сложные нелинейные системы могут обладать большим числом аттракторов. В силу ряда причин ситуация однажды может качественно измениться, система относительно быстро переходит в новый аттрактор (другими словами, в новый канал эволюции). Подобная перестройка системы и носит название бифуркации. Существенно, что постбифуркационное состояние системы практически непредсказуемо, имеет смысл говорить лишь о возможных сценариях или общих тенденциях дальнейшего развития на основе общих законов материального мира. Таким образом, эволюция любой сложной системы состоит из чередований спокойных («дарвиновских», эволюционных) периодов с периодами стремительных катастрофических перестроек. В своей работе Н.Н. Моисеев рассматривал развитие процесса антропогенеза, а затем и истории человечества как эволюцию сложной динамической системы, перемежающуюся чередой катастроф (бифуркаций, по терминологии Анри Пуанкаре), преодоление которых приводило к изменению самого характера эволюционного процесса (Моисеев Н.Н.)
Литература последних лет содержит новые названия «отраслевых» направлений синергетики. Так, В.П. Бранский определяет социальную синергетику следующим образом: «Социальная синергетика исследует общие закономерности социальной самоорганизации, т.е. взаимоотношений социального порядка и социального хаоса» (Бранский В.П., 1999) . Сравнивая различные подходы к построению теории исторического развития, Бранский отмечает, что «традиционная теория» (диалектическая концепция Гегеля и Маркса) рассматривала развитие как процесс перехода от одного порядка к другому. Хаос при этом или вообще не учитывался, или рассматривался как некий побочный и потому несущественный продукт закономерного перехода от порядка одного типа к порядку другого (обычно более сложного) типа. Для синергетики же характерно представление о хаосе как о таком же закономерном этапе развития, что и порядок. «Синергетика. – подчеркивает Бранский. – никоим образом не является простым переводом старой теории развития на новый язык, а представляет собой ее далеко идущее развитие и обобщение» (Бранский В.П., 1999).
Размышляя о синергетических приложениях в психологии и политологии, В.П.Петренко и О.В.Митина отмечают, что понятие «нелинейность» начинает использоваться все шире, приобретая мировоззренческий смысл. Идея нелинейности включает в себя многовариантность, альтернативность выбора путей эволюции, ее необратимость. Нелинейные системы непропорционально реагируют на случайные, малые воздействия в условиях неравновесности, нестабильности, что выражается в накоплении флуктуаций, бифуркациях (ветвлениях путей эволюции), фазовых и самопроизвольных переходах. В таких системах возникают и поддерживаются локализованные процессы (структуры), в которых имеют место интеграция, архитектурное объединение структур по некоторым законам построения эволюционного целого, а также хаотический распад этих структур на этапе нарастания их сложности (Митина О.В., Петренко В.П., 1999).
Нелинейные процессы невозможно надежно прогнозировать, ибо развитие совершается через случайность выбора пути в момент бифуркации. Возникает, однако, вопрос: ограничено ли число вариантов развития системы в точке бифуркации? Как отмечает А.П. Назаретян, синергетическое моделирование позволило доказать, что даже в точках бифуркации (или, как называет их автор, полифуркации) может происходить не «все что угодно»: количество реальных сценариев всегда ограничено, и коль скоро события вошли в один из режимов, система необратимо изменяется в направлении соответствующего конечного состояния (аттрактора). По мнению Назаретяна, в рамках синергетического подхода появляется возможность «просчитывать» с помощью соответствующих компьютерных программ «пространство исторически возможных (виртуальных) миров на всем протяжении социальной, биологической, и космофизической эволюции»; при этом ясное представление о вероятностных контекстах каждого реализовавшегося сценария помогает обобщить исторический опыт кризисов, факторы их углубления и разрешения и использовать полученные выводы (Назаретян А.П.,2000).
Синергетика – активно развивающееся направление. Так, представляет интерес недавно родившаяся теория самоорганизованной критичности (СК) (Bak P., Chen K., 1995), с помощью которой можно изучать закономерности, определяющие природу землетрясений, биржевых крахов, «взрывных» социальных конфликтов и т.п. Наибольшее значение в развитии таких процессов имеют редкие катастрофические события, механизм возникновения которых Г.Г.Малинецкий сравнивает с появлением обвала в горах: «падение одного камня может не оказать никакого действия, падение другого – вызвать лавину». В этой связи Малинецкий отмечает растущую популярность концепции рефлексивной экономики, выдвинутой Дж. Соросом, в соответствии с которой ключевое значение на финансовых рынках имеют процессы информационной самоорганизации. При больших информационных потоках неплохой стратегией на фондовом рынке является подражание, создающее условия для появления неустойчивых явлений и структур типа «бум ожиданий», «финансовые пирамиды», стремительно растущие компании с огромным капиталом.
Размышляя о возможностях применения теории самоорганизованной критичности в исторических исследованиях, Г.Г.Малинецкий рассматривает два типа задач – этногенез и возникновение социальной нестабильности в период «застоя» вблизи точки бифуркации. «Анализ ряда исторических ситуаций. – пишет Малинецкий. – показывает, что «гигантские лавины» характерны для случаев запаздывания реформ, способных направить общество по одному из путей развития. При этом компромисс часто обходится дороже любой из имеющихся альтернатив. Некоторые примеры, проанализированные А. Тойнби, показывают, что такие неустойчивости, чреватые разрушением общества, типичны для нескольких цивилизаций, не осознавших необходимость быстрого ответа на брошенный им исторический вызов» (Г.Г. Малинецкий, 2000).
Отметим, что лавинообразные, непредсказуемые природные процессы уже давно используются в качестве метафоры для характеристики соответствующих процессов в обществе. Так, изестный английский историк-методолог Э. Хобсбаум пишет «снова и снова» о метафорическом описании революции как природного явления, катастрофы, которую невозможно остановить. В этой связи он приводит цитату из В.И.Ленина: «Мы знали, что старая власть находится на вулкане. По многим признакам мы догадывались о той великой подземной работе, которая совершалась в глубинах народного сознания. Мы чувствовали в воздухе накопившееся электричество. Мы знали, что оно неизбежно разразится очистительной грозой» (Ленин В.И., КПСС, Т.35.). Хобсбаум восклицает: «Какое еще сравнение, кроме сравнения с извержением вулкана, с ураганом, может сразу прийти на ум?». Характерно и другое высказывание Ленина, которое приводит в этом контексте Хобсбаум: «Революцию нельзя учесть, революцию нельзя предсказать, она является сама собой... Разве за неделю до Февральской революции кто-либо знал, что она разразится?».
Синергетика в исторической методологии
Каково отношение историков к синергетической общенаучной парадигме? Можно ли говорить о какой-то согласованной позиции, общепринятом мнении о применимости синергетики в исторических исследованиях? Разброс мнений историков (и наших, и зарубежных) в этом вопросе весьма велик, он включает как полное отрицание, так и полное признание концепций и методов синергетики. Впрочем, найдется ли сегодня методологическая концепция, по отношению к которой можно говорить о каком-либо консесусе историков?
Отметим для начала, что уже на рубеже 1980– 90-х гг. методологи констатировали, что «в настоящее время историки не имеют в своем распоряжении объективной, формализованной теории для перехода из одной структуры в другую» (Шмаков В.С., 1990). Последующее десятилетие выявило растущий интерес историков к изучению переходных эпох, альтернатив исторического развития, соотношения закономерностей и случайностей в периоды социальных потрясений. Так, характеризуя трехвековой ход российской модернизации, Б.Н. Миронов отмечает, что движение России вперед время от времени прерывалось 15-25-летними кризисами, вызываемыми войнами, общественными смутами или радикальными реформами, наподобие тех, которые сейчас испытывает Россия (ранее об этом писал В.О. Ключевский: «смута является на рубеже двух смежных периодов нашей истории»).
В полемике с Мироновым В. Булдаков, однако, концентрирует внимание на «эволюционистском угле зрения» Миронова и подчеркивает, что для него [Булдакова] как «историка революции, т.е. исследователя «спрятавшейся « до поры до времени смуты, такой подход представляется заведомо сомнительным, ибо он ориентирован по преимуществу на устойчивость и даже предсказуемость развития России. К тому же автор захватил период от одной смуты до другой. Да. – пишет Булдаков. – нравы в Отечестве смягчались. Но до того ли необходимого минимумума, когда сползание всей империи в стихию социального хаоса делается невозможным?». В контексте рассмотренных нами выше аспектов неустойчивого развития важным представляется следующее замечание В.Булдакова: «В том-то и дело (или беда), что для такой сверхсложноорганизованной системы, как Россия, опаснее всего была потеря равновесия, всегда чреватая «стабилизирующим» откатом назад. – ситуация, в которой, кстати сказать, мы пребываем в настоящее время». Автор отмечает, что в процессе анализа рассматриваемых исторических процессов всякую тенденцию можно трактовать по-иному – «с точки зрения потенциальной нестабильности системы» (Булдаков В. С., 2000).
В недавно вышедшей книге «История и время» И.М. Савельева и А.В. Полетаев говорят о «стационарно-разрывной» модели исторического развития. Они отмечают, что особый интерес представляет анализ «переходных» периодов в историческом развитии, отделяющих одно «стационарное» состояние общества от другого. Эти периоды связаны с интенсивными переменами в обществе (Савельева И.М., Полетаев А.В., 1997).
Обсуждая проблемы современного «кризиса истории», ЮЛ. Бессмертный обращал внимание на то, что дело не только в своеобразии сегодняшней ситуации. «Что изменилось именно сегодня?». – задавался вопросом Ю.Л. Бессмертный и, отвечая, обращал внимание не столько на изменение общего понятия «наука» (хотя таковое изменение и симптоматично), сколько на складывающиеся ныне представления об основном предмете научного познания. По мнению Ю.Л. Бессмертного, таким предметом – в том числе и в «самых точных» науках – все чаще становятся «неравновесные, неустойчивые состояния, случайные контаминации явлений, уникальные ситуации» (Бессмертный Ю.Л., 1999). Изучение таких состояний и ситуаций требует сегодня учета реалий нынешнего, постнеклассического этапа развития науки.
В этой связи обращает на себя внимание недавняя работа М.В. Сапронова, считающего, что главная причина «незавидной ситуации» в обществоведении (и особенно, в сфере исторического знания) сегодня – господство среди большинства ученых-гуманитариев классической научной парадигмы, которая начала формироваться еще в XVII веке и доминировала вплоть до начала ХХ века. По мнению автора, стремление обществоведов найти «универсальную, всеобъемлющую и безальтернативную теорию исторического процесса, отыскать единственно верные закономерности его протекания (как того требует устаревшая парадигма), наталкивается на непреодолимые трудности и в конце концов приводит многих их них к уходу в область исследования частных вопросов, к заявлениям о ненужности теории вообще». В своей статье М.В. Сапронов предлагает подвергнуть пересмотру гносеологические основания обществознания, т.е. перейти на новый мировоззренческий уровень, отказавшись от некоторых радикальных постулатов классической парадигмы; скоординировать логику исторического познания с логикой постнеклассической науки; принять новые представления о критериях и ценностях научного мышления. Выход из сложившейся кризисной ситуации автор видит в овладении историками основными концепциями синергетики, теории самоорганизации. При этом М.В. Сапронов подчеркивает, что синергетика рассматривается им не как очередная генерализующая концепция, призванная всесторонне объяснить исторический процесс (именно так к ней относится большинство, как отмечает автор), а как новая познавательная парадигма, т.е. «новый взгляд на окружающий мир, новый идеал научности, новый способ постановки и решения задач, наконец, новый принцип использования познавательных возможностей человека» (Сапронов М.В., 2001).
Соглашаясь с позитивной оценкой, данной М.В. Сапроновым потенциалу синергетики в разработке таких важных методологических проблем, как роль личности в истории и альтернативность исторического развития, остановимся на не менее важной категории – случайности, являющейся, по мнению М.В. Сапронова, самым труднопостигаемым для ученого-гуманитария элементом синергетической парадигмы. Если плюрализм, альтернативность, самоорганизация имеют шанс прижиться в исторической науке. – считает автор. – то случайности в этом плане будет нелегко, т.к. самое главное опасение у историков вызывает тот факт, что «в случае затруднений при объяснении какого-либо явления все можно списать именно на нее». Такая опасность реальна. – продолжает М.В. Сапронов, но так же реальна и сама случайность – от этого никуда не уйдешь. Думается, однако, что именно в этом методологически важном для историков вопросе синергетика оказывается наиболее эффективной, проясняя роль случайности в развитии исторических процессов. Роль случайности невелика в устойчивых ситуациях (по «классике»), и она становится существенной в точках бифуркации, при возникновении хаотических режимов. Здесь невольно напрашивается аналогия с поправками в формулах классической, ньютоновской механики, которые внесла (неклассическая) теория относительности при рассмотрении движения с большими скоростями (в то время как при относительно невысоких скоростях формулы «классики» по-прежнему работают).
В заключительной части своей работы М.В. Сапронов высказывает сожаление по поводу того, что синергетическая парадигма с трудом пробивает себе дорогу в историческое знание, «значительная часть историков откровенно ее либо не принимает, либо не желает делать этого»; практически отсутствуют публикации по этой проблематике в специализированных исторических журналах. Автор объясняет это положение, с одной стороны, тем, что далеко не все историки готовы выйти за рамки узкопрофессиональной специализации и овладеть – в условиях информационной революции – подходами ряда неисторических дисциплин, методами компьютерного моделирования; с другой стороны, он отмечает проблемы субъективного порядка, связанные с необходимостью отказа от устаревших стереотипов мышления, с трудностями восприятия категорий и языка синергетики («бифуркации, аттракторы, фракталы режут слух многим историкам»), с болезненной реакцией на проникновение концепций точных наук в сферу своих интересов (Сапронов М.В., 2001).
Более оптимистичен в оценке перспектив применения синергетики в исторических исследованиях С.А. Гомаюнов, отмечающий, что современное научное сообщество широко демонстрирует все большую приверженность к нелинейному (синергетическому) стилю мышления: «возникнув в области физики, химии, приобретя соответствующее математическое обеспечение, синергетика достаточно быстро вышла за рамки этих наук, и вскоре биологи, а за ними обществоведы оказались под ее мощным воздействием» (Гомаюнов С.А., 1994). Отчасти Гомаюнов объясняет это своеобразным «узнаванием» синергетики биологами, социологами, экономистами, историками. То, что явилось потрясением для физики, было уже с XIX в. имплицитно присуще биологической теории эволюции, направленной в сторону усложнения, роста разнообразия. Представления же об обществе как целостной, саморазвивающейся системе возникли еще раньше (хотя и не занимали доминирующего места в методологии социальных наук).
Трудно, однако, согласиться с мнением С.Гомаюнова о том, что «узнавание» синергетики в науках об обществе первоначально имело, скорее, негативный результат, поскольку реально происходила лишь подмена устоявшихся, привычных понятий «революция», «случайность», «дестабилизация» на новые категории типа «бифуркация», «флуктуация», «энтропия» и т.д. С самого начала (т.е. с 1980-х гг.) внедрение этих новых категорий в методологию социального знания проходило в контексте освоения парадигмального сдвига, порожденного достижениями и открытиями неравновесной термодинамики, синергетики, «нелинейной науки» (яркий пример тому дают работы Ю.М.Лотмана). В то же время нельзя не согласиться с С.Гомаюновым в том, что осуществление синтагматического переноса концептуально-понятийного аппарата синергетики из физико-математических наук в общественные – «дело трудное, но совершенно необходимое». В этом контексте важным представляется следующее замечание С.Гомаюнова: «По мере перехода синергетики в новые области знания все более ощущалась трудность в переносе туда соответствующего математического обеспечения. Это проявилось уже в биологии и стало камнем преткновения в гуманитарных науках». Первые шаги в этом направлении, способствующие дальнейшему обсуждению не только методологических, но и методических проблем применения концепций синергетики в исторических исследованиях делаются в последние годы.
Характеризуя методологический переход, переживаемый наукой конца ХХ – начала XXI в., Гомаюнов соглашается с тем, что в рамках классической науки царствовали принципы детерминизма, случайность считалась второстепенным фактором, практически не оставляющим следа в общем течении событий. Неравновесность, неустойчивость воспринимались в негативном контексте, как нечто негативное, разрушительное, сбивающее с «правильной» траектории; развитие мыслилось как безальтернативное. Синергетика позволяет преодолеть ограниченность классических подходов в истории, сочетая идею эволюционизма с идеей многовариантности исторического процесса.
Отмечая тождество структуры мысли в разработке ряда частных теорий исторического познания, С.А.Гомаюнов приходит к выводу о том, что это тождество имеет синергетическую природу, проявляющуюся в стиле мышления. «Иными словами. – пишет Гомаюнов. – синергетика естественным образом превращается в стиль мышления и научный язык для многих направлений в историческом познании», беря на себя тем самым функции обеспечения связей между различными теоретическими наработками в исторической науке. В то же время историческая синергетика открывает дополнительные возможности для диалога исторической науки с другими областями научного знания, в частности, естественными науками. «Синергетизация» естественных наук, хотя и начавшаяся без прямого влияния на них со стороны наук гуманитарных, является свидетельством общего поворота в современной научной мысли в сторону гуманитарных проблем. В рамках возникающего междисциплинарного диалога исторической науке есть что сказать, и она достойна того, чтобы ее слово было услышано и понято.
«Путь, которым идеи научной синергетики пришли в современную историческую науку. – пишет Гомаюнов. – может создать впечатление, что синергетика привносится в историю. На самом же деле синергетика по своей природе исторична. Или, если сказать более жестко, понятие «историческая синергетика» тавтологично, ибо синергетика не может быть не исторической» (Гомаюнов С.А., 1992). Зарождающееся направление методологических поисков историков, которое можно назвать исторической синергетикой, по мнению Гомаюнова, есть лишь частный случай выражения общих принципов развития Универсума в применении к эволюции социума, принципов, которые И.Пригожин назвал законами процессов творческого открытия эволюции сложных систем.
В этой же плоскости лежит и вектор методологических поисков И.Н. Ионова, который отмечает, что в настоящее время формируется постнеклассическая наука, общенаучным основанием которой является синергетика, играющая сейчас роль сквозной междисциплинарной теории и активно входящая в методологию современной исторической науки и интерпретацию исторических теорий (Ионов И.Н., 1997). Он разделяет точку зрения А. Кравца, считающего, что если неклассическая наука (конца XIX – первой половины XX вв.) разрывает единство и целостность отдельных наук как в области теории, так и применительно к предмету исследования, то постнеклассическая наука имеет тенденцию к восстановлению утраченного единства на качественно новом уровне, в форме «единства в многообразии» (Кравец А.С., 1992). Рассматривая вопрос о соотношении теории цивилизаций и исторической синергетики, Ионов отмечает, что именно из факта выбора, свершившегося в точке бифуркации, исходит представление об историческом детерминизме, закономерностях в истории. И хотя выбор исторической альтернативы в точке бифуркации происходит во многом стихийно, факт выбора, став исторической реальностью, требует от историка, чтобы прошлое ретроспективно оценивалось, исходя именно из этого факта. В итоге. – пишет Ионов. – вместо реальной картины непредсказуемого (в точке бифуркации) развития неравновесной культурной или социальной системы мы получаем картину практически детерминированного линейного развития, которую привыкли называть историей.
Представляет интерес вывод Ионова о том, что теории, принадлежащие к разным этапам развития науки, сосредоточивают свое внимание на разных фазах этого процесса. Для теории истории в рамках классической науки имеет значение только сам факт выбора, происшедший в точке бифуркации. Он один считается явлением «объективным», т.е. свершившимся в истории событием, обусловившим перспективу дальнейшего развития и возможности для понимания развития предшествующего. Все остальные варианты, потенциально присутствовавшие в точке бифуркации и оставшиеся нереализованными, как бы не существуют, их предпосылки обычно не фиксируются в последующих исторических исследованиях. Теория, как отмечает Ионов, получается в таком рассмотрении цельной: в зоне линии, проходящей через точки бифуркации, логическое и историческое едины». Так в классической теории строятся линейно-стадиальные схемы.
Неклассическая наука, по Ионову, концентрируется на процессах, предваряющих точку бифуркации и идущих в ней самой; соответствующие теории акцентируют внимание на случайности выбора и большом влиянии внешних культурных воздействий на факт выбора. Это период господства «теории факторов» и исторического релятивизма, идеи самоценности исторического в его противопоставлении логическому, ибо подлинно историческое здесь – это история до «точки бифуркации».