Уровни языковой структуры и их конститутивные единицы
Единицы языка образуют соответствующие уровни языковой системы: звуки речи — фонетический уровень, морфемы — морфемный уровень, слова и фразеологизмы — лексический уровень, словосочетания и предложения — синтаксический уровень.
Каждый из языковых уровней тоже является сложной системой или подсистемой, а совокупность их образует общую систему языка.
Низший уровень языковой системы — фонетический, он состоит из простейших единиц — звуков речи; единицы следующего, морфемного уровня — морфемы — состоят из единиц предшествующего уровня — звуков речи; единицы лексического (лексико-семантического) уровня — слова — состоят из морфем; а единицы следующего, синтаксического уровня — синтаксические конструкции — состоят из слов.
Языковые конститутивные единицы (КЕ)
Базовые, основные единицы в системе языка, обладающие воспроизводимостью и исчислимостью в языке, имеющие формальные (материально-идеальные) показатели, обладающие относительно постоянным статусом в системе языка. Обладая воспроизводимостью, классы таких единиц существенно различаются между собой в системной иерархии языка. Совокупность КЕ одного порядка, их материальная и идеальная природа, выполняемые функции, парадигматические и синтагматические отношения между ними, возникающая на этой основе значимость создают структурный уровень языка, входящий в иерархию других языковых уровней, которые, в свою очередь, образуют стратификацию языка. К конститутивным единицам относятся фонемы, морфемы, словоформы, слова, словосочетания, предложения.
Неконститутивные единицы не имеют иерархических отношений. К ним относятся: интонация, ударения.
Язык и мышление.
В западных странах решение проблемы разграничения языкового и неязыкового знания произошло уже давно. В России раньше было принято считать, что мышление существует только в форме языка, а без языка его нет. На вопрос Крышининниковой Сталину, а как же глухонемые, он ответил, что «их проблемы меня не волнуют» => для РФ явл. новым (Сталин: без языка мышления нет!). После смерти Сталина появился ряд работ по этой теме.
Однако мышление далеко не всегда вербально:
1. сущ-т множество случаев когда чел, не способный произ-ть речь, тем не менее произ-т разумные действия с окружающ-ми предметами и др-и лицами => мысль существует без речепроизводства и способности восприятия чужой речи (возможно её сущест-е вне языкового сознания)
2. При переводе сначала синтезируется мысль высказывания, а затем подыскивается лексика (синтезирование общей мысли)
3. Одну и ту же мысль можно выразить разными средствами (Ex: полисемия, разные виды синонимий)
4. Несловесное искусство (живопись, архитектура) может вызывать эмоции и мысли
5. Концепция прочтения худ.текста => По Гегелю должно быть не менее 3-4 разных интерпретаций 1го высокохудожественного текста. (Буховская Н.А. - «Перечитаем Онегина вместе»)
6. Интепретация ролей в постановках, каждый раз разные (Хлестаковы и т.д.)
За словами, за их значениями можно увидеть разный смысл. Значение≠смысл. Смысл - богаче. Это то, что мы можем вывести из фразы, опираясь на свои же знания. Одна и та же фраза в зависимости от ситуации несет разный смысл (Ех: «Однако стемнело». М.б. сказана, чтобы гости ушли/чтобы дети пошли спать/чтобы разведчики начали операцию).
У языка два назначения, две работы – служить общению людей и быть средством мысли. Если соберутся несколько человек и начнут общаться, то между ними сразу появится «невидимка» - язык. Он объединяет людей, дарит им возможность взаимопонимания. Когда говорят об этой важной функции языка – быть средством общения, на первый план выдвигается обозначающее, т. е. то, что мы непосредственно воспринимаем. Оно делает речевое намерение явным, доступным для других. Но важен и весь знак целиком, вместе с обозначаемым, явным ведь делается определенный смысл. Язык служит и для мышления. Знаки языка имеют обозначаемое: понятия и представления, все это – мысль. Знаки языка позволяют соединять значения, строить из них рассуждения, сопоставлять их – мыслить. Даже если человек мыслит не вслух, а про себя, все равно его мысли должны быть как-то явлены ему самому, иметь обозначающее, а значит, и здесь нужен язык. Проблема взаимоотношения языка и мышления затрагивалась Вильгельмом фон Гумбольдтом. Но если его представления о путях развития языков уже в основном принадлежат истории, то другая его идея – о связи между языком и духовной природой человека – намного опередила свое время. Современная наука только пытается подступиться к ее разработке. Конечно, Гумбольдт писал свои труды более полутора столетий назад, когда еще не предъявляли строгих требований к научной точности. Многие его мысли изложены очень нестрого и имеют характер скорее гениальных догадок, чем последовательной научной теории. И все-таки его идеи до сих пор остаются актуальными и привлекают внимание специалистов. До Гумбольдта, а часто и после него, считалось, что язык представляет собой лишь внешнюю оболочку для мысли. Например, по мнению авторов «Грамматики Пор-Рояля», единая мыслительная основа существует для всех языков, которые имеют лишь частные различия. Гумбольдт же высказал иную идею: «Мышление не просто зависит от языка вообще… до известной степени оно определяется каждым отдельным языком». Он не отрицал универсальность человеческого мышления, но считал, что представления человека о мире зависят от того, на каком языке он мыслит. Гумбольдт первым увидел, что язык не сводится ни к логическому мышлению, ни к копированию мира, и выдвинул множество аргументов в пользу новой точки зрения. Мир, как отмечал Гумбольдт, по-разному членится в различных языках. Даже при сравнении, например, русского языка с английским видны различия такого рода. Русскому слову рука в английском соответствуют 2 слова: hand (кисть руки) и arm (рука от кисти до предплечья). Конечно, можно считать, что слову hand соответствует кисть, но это слово явно более специальное, а hand часто можно перевести только как рука. Слову arm в русском языке вообще нет однословного соответствия. Напротив, английскому глаголу wash соответствуют и мыть, и стирать. Еще больше различий в членении мира выявляется, например, если сравнить русский язык с японским или арабским. Гумбольдт утверждал, что язык помогает человеку познавать мир, но и само познание зависимо от языка: «Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять в себя и переработать мир вещей… Человек… живет с предметами так, как их преподносит ему язык…». Поскольку же языки несходны, разным будет и восприятие мира людьми разных культур: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка». Если человек хорошо освоил чужой язык, то такое освоение «можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем вúдении мира». Однако чаще всего «мы в большей или меньшей степени переносим на иностранный язык свое собственное миропонимание и, больше того, свое собственное представление о языке». Можно добавить, что такой перенос будет менее заметен, если изучать язык со сходной картиной мира, например, когда англичанин учит французский. А вот в языке далекой культуры всегда гораздо легче освоить фонетику и грамматику, чем чужую картину мира, необходимую для подлинного владения языком. Проблема, связанная с языковыми картинами мира, с влиянием языка на мышление и поведение человека, в течение полутора веков оказывалась за пределами внимания большинства ученых, хотя бывали и исключения – замечательные американские лингвисты первой половины ХХ в. Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф. Сейчас лингвистика имеет множество фактов такого рода, но при этом не было и до сих пор нет сколько-нибудь разработанных методов для изучения этих проблем. По крайней мере нет ничего, что можно было бы поставить в один ряд с достаточно строгими методами описания фонетики и грамматики языков или сравнения родственных языков. Только в последнее время лингвисты начали нащупывать подходы к данным вопросам. Проблема языка и мышления, как и многие фундаментальные проблемы, не может быть решена средствами одной лингвистики. Становится ясно, что лингвистика – это лишь часть комплексной науки о мыслительной деятельности человека
Психологический подход. Проблема язык и мышление - одна из самых сложных и дискуссионных в язык-ии. Существовали разные взгляды на эту теорию.
Орудием мышления является язык, а также другие знаковые системы. Язык как знаковая система является материальной опорой для мышления, он материализует мысли и обеспечивает обмен информацией. Если мышление отражает действительность, то язык ее выражает. Мышление идеально, язык- материален. Связь языка с мышлением позволяет осуществлять ему коммуникативную и когнитивную функции: язык не только передает суждения и сообщения о предметах и явлениях внешнего мира, но и определенным образом организует наши знания об этом мире. Т.О. язык, с одной стороны, является средством выражения мысли, а с другой - орудием ее формирования.
Язык и картина мира.
Рассказывая о чём-нибудь, мы с помощью слов описываем мир, точнее, пытаемся передать, что мы думаем об этом мире Но мир у всех нас один и тот же, всем людям на земле светит одно солнце, и думают все люди тоже похожим образом Иначе говорящие на разных языках никогда не смогли бы понять друг друга. Значит, смысл сказанного по-французски, по-китайски и по-болгарски должен быть одинаков? Но представьте себе, что разных людей попросили объяснить, что такое снег Ответы могут быть такими: Снег — то, что зимой падает с неба; Снег — белое, холодное и рассыпчатое; Снег — то, что мешает видеть и ходить, но если у вас есть лыжи, то на них можно передвигаться по нему очень быстро; Снег — то, из чего можно скатать снежки, слепить снежную бабу или построить крепость; Снег — то, что тает на солнце и превращается в воду; Снег — отряды Снежной Королевы, которые она посылает, когда сердится на людей. И ещё многое другое. Конечно, снег один и тот же для всех, но это не мешает разным людям представлять его себе по-разному. Снег и представление о снеге не совсем одно и то же, как не одно и то же — дом и рисунок дома Один и тот же дом можно нарисовать многими способами, с разных сторон и в разных видах. И нельзя сказать, что какие-то из этих рисунков дома будут неправильными.
Разные языки тоже могут различаться, как и разные люди. В каждом из них отражено своё представление о мире — о том, что такое вода, о том, что такое быстро, о том, что такое, например, понимать.. Язык отражает общие представления всех говорящих на нём о том, как устроен мир. А эти представления будут лишь одной из возможных картин мира, и в разных языках они должны различаться — иногда очень сильно, иногда едва заметно, в зависимости от того, насколько совпадают культура, обычаи, традиции разных народов.
Получается, что язык — своего рода зеркало, которое стоит между нами и миром; оно отражает не все свойства мира, а только те, которые почему-то казались особенно важными нашим далёким предкам. Конечно, зеркало не каменная стена. Можно выучить другой язык и посмотреть на мир глазами другого народа. Даже находясь «внутри» своего языка, легко поменять свои представления. Кстати, именно это и делают учёные Ведь они придумывают прежде всего свой особый язык. Когда физик говорит о свойствах жидкостей и газов, его язык отличается от нашего обычного языка гораздо больше, чем русский — от английского: то, что физик называет молекулой или теплоёмкостью, вряд ли имеет соответствия в нашем обычном языке и обычной картине мира.
Лингвисты считают, что каждый язык отражает свою собственную картину мир а. Это не мешает людям понимать друг друга, однако создаёт очень интересные языковые отличия. Например, как разные люди воспринимаю*! время? Говорящие на русском языке — как поток чего-то, что может двигаться с разной скоростью (время течёт или бежит, впрочем, иногда оно даже летит, зато иногда — еле идёт), по в любом случае откуда-то издали на нас. Будущее находится впереди, а прошлое — сзади Мы говорим: У тебя всё впереди. Это было три дня назад. Теперь, когда все испытания позади, можно и отдохнуть. Время в русском языке ещё и что-то вроде имущества или денег, недаром его тратят, а также берегут и экономят, его можно кому-то уделить, а можно у кого-то отнять, его полезно рассчитывать. Иногда время вдруг оказывается живым существом, чуть ли не врагом, которого почему-то надо убить. Всё это — образы времени в русском языке.
У европейских народов, чья культура близка к русской, время предстаёт в очень похожем виде (хотя мелкие отличия есть и здесь). Но у народов других стран обнаруживаются отличия просто поразительные. Например, время может не течь из никуда в никуда, а двигаться по кругу, всякий раз возвращаясь к началу, так же как сменяются времена года. Тогда оно будет похоже не на поток, а на круг' или хоровод. Если даже оно течёт, то не с начала и до конца, а в обратном направлении — от конца к началу, и будущим в таких языках оказывается то, что находится позади нас. Время может казаться то живым существом, то неодушевлённым предметом, но при этом совсем не обязательно представлять его себе как нечто ценное — значит, в таких языках его нельзя ни украсть, ни потратить, разве что просто скоротать (т. е. укоротить, как верёвку) или отрезать.
Разные картины мира не совпадают и в том, как в языке одни слова связываются с другими по смыслу. Если в языке слово назад образовано от слова спина, а верх или над — от слова голова, то ясно, что этот язык ориентирует пространство вокруг человека по образцу человеческого тела. Впрочем, так поступают абсолютно все языки, только в одних языках следы этой связи более явные, чем в других. Например, в двух совершенно разных точках земного шара — в Сенегале, где говорят на западноафриканском языке волоф, и в Иране, где говорят на персидском, — выражение, означающее буквально 'лицо дома' значит также и '(пространство) перед домом' (кстати, в том же языке волоф лицо означает ещё и 'будущее').
Другой интересный случай — то, как в разных языках представляют себе понимание. Глагол знать в языках мира обычно не образуется ни от какого другого слова, «знание» — одно из основных понятий человеческой деятельности. А вот понимание 'приобретение знаний с помощью каких-то усилий' описывается разными языками на редкость разнообразно.
В русском языке сам глагол понимать почти утратил связь с другими словами, но всё же можно догадаться о его родстве с глаголом нматп 'брать': сравните с ним такие глаголы, как принимать, вынимать или отнимать. Та же идея ещё ярче представлена в русском схватывать. Вообще русскому языку очень близко представление о понимании как об удержании или ухватывании чего-то неподдающегося, но в целом это довольно распространённый образ (такие глаголы есть и в немецком, и в латинском языке с его романскими потомками). Другой образ понимания связан с идеей сортировки, раскладывания по полочкам: так устроено латинское intellegere, от которого образованы слова интеллект, интеллектуальный и интеллигентный, и русское разбираться. А в языках Африки и Америки понимать равно по смыслу слышать. Я услышал тебя, — скажет индеец, и это значит 'Я тебя понял'. Во многих языках Африки отдельного глагола понимать просто нет: его с успехом заменяет глагол слышать. Этот человек не слышит наш язык — так скажут в Африке об иностранце. Единственный европейский язык, который использует идею «слухового понимания», это французский, где глагол entendre («слышать») нередко означает как раз 'понимать' или 'подразумевать'. Если француз захочет вас спросить о том, что вы понимаете под тем или иным научным термином, то его вопрос будет звучать так- Qu'est-ce que vous entendez sous ce tenne? (буквально «Что вы под этим слышите?»).
На то, как сильно разные языки расходятся друг с другом (а иногда — неожиданно сходятся) в изображении мира и представлений людей об этом мире, когда-то обратил внимание знаменитый немецкий учёный, философ и языковед, исследователь языков Америки и Азии, живший на рубеже XVIII и XIX вв., Вильгельм фон Гумбольдт (о нём см. статью «Человек, народ и язык. Вильгельм фон Гумбольдт»). И в XX столетии лингвисты не раз задумывались об этом свойстве языков; многие говорили даже об особой «наивной философии», которая скрыта в каждом человеческом языке.
14. Форма и содержание в языке.
ФОРМА в языкознании — 1) внешняя, наблюдаемая, связанная со слуховым (или зрительным) восприятием сторона языка. Употребляясь по отношению к языку вообще, термин «Ф.» соответствует терминам «выражение» у Ф. де Соссюра или «план выражения» у Л. Ельмслева и обозначает область материальных средств, служащих для передачи языковых сообщений (в большинстве концепций, считающих осн. объектом лингвистики устную разновидность естеств. человеческого языка, речь идет в первую очередь об области звуковых явлений). В этом смысле Ф. противопоставляется содержанию (особенно в работах с литератуооведч. уклоном), семантике, смысловой стороне языка.
Употребляясь по отношению к отд. языковой единице, термин «Ф.» обозначает виеш. сторону знака языкового, его материальную, физич. сущность и противопоставляется значению, смыслу, понятию, функции и т. п. Термин «Ф.» в этом понимании считается эквивалентом термина vox (звучание, звук, голос) традиционной (ср.-век.) грамматики, понимавшегося как та часть dictio (речи), к-рая ассоциируется в сознании говорящих с др. его частью — significatio (значением). Противопоставление Ф. и значения как двух сторон языкового знака сопоставимо с противопоставлением означающего н озкачаелого у де Соссюра (см. Женевская школа).
В концепции дескриптивной лингвистики Ф. определяется как отрезок звуковой цепочки, несущий к.-л. информацию; характерным для дескриптивизма является явное или неявное затушевывание соотнесенности форм со значениями и стремление описывать функционирование форм в языке, опираясь лишь на их дистрибуцию, изолированно от значений. Согласно Л. Блумфилду, Ф. делятся на простые и сложные, а также на «свободные > (слова н конструкции) н «связанные» (морфемы). Грамматика в целом определяется как «значимая аранжировка форм>. Понятие «формального» в дескриптнвизме следует отличать от соотв. терминов в европ. традиции.Так, в работах Ф. Ф. Фортунатова и др. представителей московской фортунатовской школы «формальное» ассоциируется прежде всего с понятием формы слова, т. е. члеиимости на основу н флексию. Соответственно слова «кенгуру» и «очень» зачисляются в один и тот же «формальный класс» неизменяемых слов. Дескрнпти-висты же, напротив, исходя из синтаксич. дистрибуции, относят эти слова к двум различным «формальным классам» — к классу субстантивных выражений и к классу адвербиальных выражений.
Общее, или философское, языкознание различает в языке содержание и Ф. Содержанием языка является все то, что возбуждает мысль человека. Но язык может передавать это содержание, только расчленяя его на известные составные части, которые затем соединяются в речи одна с другой. Это соединение или сочетание есть одно из средств образования формы. Расчленение содержания совершается, разумеется, не в самом языке, который только передает результаты этого расчленения, а в области мысли. Известная мысль является у нас обыкновенно разом, как готовый образ, который можно назвать сложным представлением. Желая передать ее в язык, наше мышление уже разлагает этот готовый образ, эту цельную картину на ее составные части или отдельные, частные представления, которые выражаются в языке в известных сочетаниях отдельных Ф. Так, известная мысль — напр. целое равно сумме своих частей или извержение Везувия — есть сложное представление; напротив, целое, сумма, часть, извержение, Везувий суть отдельные представления. Мысль человека различает не только одно отдельное представление от другого, но и отношения между этими представлениями, напр. не только извержение и Везувий, но и то, что извержение принадлежит Везувию, она же отличает не только отдельное представление хлеб от другого отдельного представления соль, но и то, что они находятся в известном отношении друг к другу, выражаемом в языке посредством частиц да, и (хлеб и соль, хлеб да соль) и т. д. Все эти психологические категории требуют своего обозначения и в языке. Обозначение это достигается посредством различных формальных средств: сочетания (хлеб-соль), удвоения (см.), внешних изменений слова (так называемые падежи, лица, числа и т. д.) и т. п. В узком смысле слова под Ф. разумеют именно разные виды или изменения одного и того же слова, применяемые для обозначения разных отношений между представлениями или понятиями. Частицы и, да в этом смысле не могут быть названы Ф., но нельзя отрицать, что употребление их как средства для соединения отдельных представлений в известной связи друг с другом (хлеб да соль, щи да каша и т. д.) является уже приемом формальным. Даже в языках вроде китайского, не имеющих падежей, лиц и т. п. и потому получающих определение "бесформенных", нельзя отрицать совершенно известных формальных приемов. Если сочетание бесформенных слов ни та нго значит "я бью тебя", а нго та ни — "ты бьешь меня", то эта разница значения достигается все же если не при помощи Ф. отдельных слов, то посредством Ф. предложения, помощью разницы в порядке слов, составляющих предложения. Таким образом, ни один язык не лишен вполне Ф. Обыкновенно принято различать в языке так назыв. "внутреннюю" Φ. и "внешнюю". Различение это восходит к Вильгельму Гумбольдту, который впервые ввел эти научные понятия (innere Sprachform // äussere Sprachform). Первое из этих понятий (внутренняя Ф. речи) принадлежит к числу труднейших в области общего языкознания. Неудивительно поэтому, если выяснением его продолжали заниматься и последующие ученые, особенно Потт и Штейнталь. В общем их определения сводятся к тому, что под внутренней Ф. речи надо разуметь известный способ понимания данного представления, то или другое определенное воззрение (Anschauung) на него, выбор тех или других признаков, по которым предмет получает название (вроде, напр. названий слона в санскрите: hastin, т. е. обладающий рукой [хоботом], "рукастый", dvipa = дважды пьющий и т. д.). Одно из определений внутренней Ф. у Штейнталя гласит: "внутренняя Ф. — это тот признак, то отношение, при помощи которого субъективность народов хотела представить себе и воспроизвести свое воззрение на данный предмет", или в другом месте: "таким образом, представление или внутренняя Ф. слова — субъективны; понимание объекта, лежащее в ней, определяется чувственностью, фантазией, длительным или мгновенным возбуждением души... Вообще внутренняя Ф. языка есть воззрение (Anschauung) или апперцепция каждого возможного содержания, которым дух обладает, — средство представить себе это содержание, закрепить и воспроизвести его и даже приобрести новое содержание или просто создать его". В свою очередь, внешняя Ф. есть воплощение внутренней в тех или других образованиях речи — корнях, основах, суффиксах, префиксах и т. п. формативных элементах речи, сочетания которых образуют различные сложные словесные Ф. Различные особенности внешней Ф. разных языков или их формального (морфологического) строя дают основания для так называемой морфологической классификации языков.