Копенгагенская лингвистическая школа

Копенгагенская школа, или глоссематика(от греч. глосса - язык; глоссема - абстрактная надстройка языка), или школа Ельмслева (по имени главного основателя).

Первые сообщения об этой школе появились в конце 30х годов 20 века в журнале "Acta Linguistica", который выходил в Копенгагене. Но и до этого уже появились некоторые книги основателей школы – Брёндаль "Структурная лингвистика", Ельмслев "Пролегомины к теории языка" (начало 40 годов).

Ельмслев поддержал концепцию де Соссюра, но не полностью, указав, что главные его положения вполне логичны и он рекомендует их использовать, но также дополнительно нужно опираться на работы математиков (?, Рассел) и работы венских логиков - К?

Новое в концепции де Соссюр, считал Ельмслев, - это понимание языка как чистой совокупности отношений в отвлечении от той материальной реализации, в которой совокупность отношений выступает. Это и стало основным ядром концепции.

Философской основой учения стал позитивизм, который предполагал, что объекты - это пучки отношений, пучки пересечения взаимозависимостей единиц (функций). Такое понимание было перенесено и на язык. С точки зрения позитивизма язык и сознание, с одной стороны, и материальный мир, с другой, представляют собой нечто единое, а с точки зрения Емьслева лингвистическая теория не проверяется практикой. Лингвистическая теория, писал Емьслев, не может быть проверена существующими тестами и языками, она представляет собой некоторое исчисление, в основе которого лежит небольшое количество посылок, как это бывает в математике. Нужно выбрать наименее меньшее число наиболее общих исходных посылок, при этом ни одна из исходных посылок не обладает природой аксиомы, то есть вводится без всяких доказательств и не подвержена проверке на практике. Соответственно, все, что было до - это некоторый внешний подход к языковой структуре, а теорию нужно строить исключительно на основе отношений внутри языков. Должна быть устроена так, чтобы объяснять факты любого языка, т.е. быть, как писал Брёндаль, алгеброй языка.

Ещё одним лицом, которое существенно повлияло на становление концепции Ельмслева, был психолог Гуссерль, который занимался также логикой и, в частности, указывал на то, что для построения чистой логики абсолютно необходим анализ языка, поскольку только так может быть выявлен настоящий объект логического исследования. Все постоянные факторы, по Ельмслеву, существуют вне времени и пространства, поэтому помимо соссюровской дихотомии «синхрония-диахрония», можно весте также третье понятие - панхрония, или ахрония. Это третье понятие предполагает факторы общечеловеческого языка, которые действуют на протяжении всей истории любого языка и дают о себе знать в строе любого конкретного языка.

Прежняя лингвистика, считал Ельмслев, занималась не столько познанием подлинной природы языка, сколько познанием исторических и доисторических, социальных и культурных условий существования языка, контактов между народами. Такая лингвистика, пишет Ельмслев, была трансцендальной, в том смысле, что сосредоточила своё внимание на каких-то вещах за пределами языка. Подлинное научное языкознание должно быть имманентным, то есть заниматься изучением внутренне присущих языку свойств. Ельмслев считает, что задача лингвистической теории - находить нечто постоянное, не связанное с какой-то внеязыковой реальностью, то постоянное, что делает язык языком. Т.е. есть нечто постоянное, лежащее в основе изменений. Способность лингвистической теории описать это постоянное Ельмслев называет эмпирическим принципом. Эмпирический принцип, согласно ему, очень напоминает требованиями древнеиндийской лингвистики. Не очень ясно, был ли Ельмслев знаком с , но то, что он предлагает для понятия «эмпирический принцип», очень похоже на соответствующие построения древнеиндийской лингвистики, а именно:

Описание должно быть свободным от противоречий, исчерпывающим и предельно простым /обратите внимание на то, что чему предшествует/.

- Что касается требования непротиворечивости, то оно проверяется, по Ельмслеву, в самой теории. Точно также как в математике нет противоречий, так не должно быть противоречивых лингвистических теорий.

- Требование исчерпывающего описания: описание какого-то конкретного объекта является полным, если проводится до тех пор, пока не обнаруживается никакого остатка в пределах применения данного метода, то есть пока весь объект не сведен к структуре определенного типа.

- Описание является простым, если оно, оставаясь последовательными и полным, раскрывает в объектах нечто, состоящее из возможно меньшего числа единиц, которые представляют собой конечный продукт исследования. Построение описания всегда предполагает противостояние двух противоречивых устремлений. С одной стороны - желание сделать лингвистическую алгебру более общей в приложении к возможно более широкому многообразию лингвистических ситуаций и языков, а с другой - стремление обеспечить наибольшую возможную простоту описания. Отчасти выполнению эмпирического принципа помогает ещё один дополнительный принцип – принцип сводимости, когда всё описание предполагает постепенное разделение характеристик объектов на все меньшие и меньшие составляющие, и минимальные составляющие будут являться конечными результатами исследования.

Традиционная лингвистика, по Ельмслеву, шла от простого к сложному, от звуков к фонемам, от каких-то индивидуальных значений к общим значениям, т.е. была индуктивной. Глоссематическая теория должна быть дедуктивной, идти от класса к части. Собственно говоря, Ельмслев пишет, что его метод – эмпирический и дедуктивный.

Теория должна быть пригодна для описания любого возможного текста на любом языке. Сама теория, по мнению Ельмслева, не может строиться на собственно анализе доступных чувствам и наблюдениям языковым факторам, то есть за анализом субстанций. Нужно стремиться установить скрытую за текстом или субстанцией систему языка. Любая фраза на любом языке может быть выражена многообразно, то есть, по Ельмслеву, иметь различные манифестации, например, предложение «Я иду в университет» может быть выражено устно при помощи цепочки звуков, графически при помощи букв, по телеграфу при помощи азбуки Морзе, флажками во флажковой сигнализации, жестами для глухонемых, наколками на бумаге в азбуке для слепых и т.д. То есть, говорит Ельмслев, подобное предложение манифестируется в самых разных субстанциях (графики, жестов и так далее). Вместе с тем все эти разные субстанции являются проявлением чего-то одного, то есть формы. Форма - всегда нечто постоянное, абстрактное, а ее проявление в какой-то субстанции – переменное, случайное, конкретное. Одна и та же субстанция может оформляться также разным образом. Скажем, фонетическая субстанция «дом» русского языка будет в английском оформляться как “house” и различаться и единицами, и последовательностью расположения звуков. Все это говорит о существовании в языке конкретного противопоставления формы и субстанции.

Параллельно с этим глоссематики предлагают и другую дихотомию - противостояние содержания и выражения. Т.о язык делится на четыре пласта: форма-субстанция, содержание-выражение. Можно выделять форму выражения, субстанция выражения, форму содержания, субстанцию содержания.

Существует бесформенная, нерасчлененная масса, которая проявляется двояко - либо в виде массы человеческого опыта, предметов, мыслей и т.д., либо в виде нерасчлененной цепи звуков. Мир оформленных мыслей образует субстанцию содержания. Цепь звуков, систематизируемая языком, образует субстанцию выражения. Ельмслев приводит такой пример: мы имеем одну и ту же субстанцию выражения для понятия «столица Германии». В разных языках эта субстанция выражения оформляется по-разному. Субстанция содержания в этом случае остается одна и та же. Может быть и обратное соотношение: когда при одной субстанции выражения, то мы получим разные субстанции выражения:

*got (англ) - godt (датское «хорошо») – gott (нем. «бог», божество»)

Обратное явление: при одной и той же субстанции выражения мы различаем разные субстанции содержания.

Эти разные возможности реализуются и в грамматике. Каждый язык, писал Ельмслев, проводит свои границы в аморфной массе мыслей, по-разному их располагает и различает формально. Это похоже на одну и ту же горсть песка, которая может принимать совершенно разные формы, или на облако на небе, которое каждую минуту меняет свои очертания. Подобно тому, как песок может принимать разные формы, одна и та же субстанция содержания может принимать разную структуру в конкретных языках. Материал каждый раз остается субстанцией для новой формы и не может существовать вне формы. Таким образом, в лингвистическом содержании мы обязательно устанавливаем особую форму содержания, которая независима и произвольна в отношении к материалу, и форму выражения.

Иллюстрируя свою мысль, он приводит таблица цветоразличения. Допустим, в английском различается зелёный (green), не различаются синий и голубой (blue) и есть серый (grey). А в кельтском валлийском отчасти светло-зелёный оттенок выражается отдельной лексемой (gwyrdd), синий, голубой и частично серый – другой лексемой (glas).

Таким образом, в каждом языке можно выделить план содержания и план выражения, каждый из которых имеет свою субстанцию и форму. Форма всегда постоянная, определяющая, а субстанция - зависимая и переменная. В данном вопросе Ельмслев очень близок к Гумбольдту с его представлением о внешней и внутренней форме языка.

Изучение формы содержания у Ельмслева носит отдельный термин – флерематика (флерема - полная единица). Кинематика (гр. кинема - пустой) - фактически фонемы, фонология.

Если форма определяющая, постоянная по отношению к субстанции, то она должна быть основным объектом анализа лингвистики. План выражения и план содержания связаны отношениями коммутации. Сущность понятия «коммутации» весьма проста - изменения в плане выражения вызывают изменения в плане содержания. Если мы произносим слово «дом» и заменяем «т» на «д», то это изменение в плане выражения влечет за собой изменение в плане содержания. В другом случае, когда произносим слово «гол» и можем произнести его как «ɣол», это не влияет на изменение плана содержания. Носители русского языка примут и то, и другое как разные манеры произнесения. Такое явление, когда замена элементов плана выражения не влечет изменения плана содержания, называется субституция.

При коммутации элементы плана выражения и плана содержания рассматриваются как самостоятельные, как характеризующиеся взаимозаменяемостью. В этом случае называются инвариантами, то есть меняющимися единицами одной сущности. Не нужно думать, что это распространяется только на фонологию. В предложении «Я пойду туда, когда сестра вернётся» мы можем поменять члены местами: «Когда сестра вернётся, я пойду туда», «Когда вернётся сестра, я туда пойду» и т.д. Всё это – варианты, но существует некоторая неменяющаяся единая сущность.

При субституции взаимозаменяемые элементы рассматриваются как варианты одного инварианта (?). «Г» и «ɣ» - варианты одного инварианта, в частности – заднеязычный и смычный «г», который может реализоваться как щелевой «ɣ». То же самое касается и плана содержания. Единицы содержания «дерево» и «лес» (как материал) - инварианты; а «лес» (как материал) и «лес» (как роща) - варианты.

Оказывается, что можно все языковые единицы распределить по этой шкале варианта и инварианта, чему способствует коммутативный тест. Суть коммутативного теста в том, чтобы определять языковые варианты и инварианты.

На основе его и принципа сводимости (движения к менее сложным единицам) мы легко производим дробление плана выражения. Начинаем с текста, потом выделяем периоды, потом предложения, слова, слоги, фонемы. Точно так же можно двигаться и в плане содержания, считает Ельмслев, доходя до крайних единиц, далее неразводимых, которые он называет фигурами. Ельмслев согласен с теорией де Соссюра о том, что язык оперирует сознанием как двусторонними сущностями (?). Но, кроме знаков, считает он, можно в плане содержания выделять незнаки, которые обозначают сущности, не являющиеся больше носителями значение, т.е. фигуры. Незнаки, входящие в знаковую систему как часть знаков, и есть фигуры. Он поясняет свою мысль так:

Слово «мальчик» можно разложить на отдельные фигуры: человеческое существо, молодой, мужской пол. Если заменить последнюю фигуру на женский род, то мы получим лексему (или знак) «девочка». Его учение о фигурах параллельно учению Трубецкого о дифференциальных признаках фонем и представляет собой попытку выделить минимальные единицы в семантике языка, что получило дальнейшее развитие у Апресяна.

Таким образом, если субстанцию выкинуть из лингвистики, а заниматься только формой содержания и выражения, то вполне подходит для описание лингвистических единиц понятие функций, взятое из математики. Можно различать функцию как отношение и функитивы как единицы, находящиеся в отношении к другим единицами. Соответственно, константа – функтив, присутствие которого необходимо, переменная - функтив, присутствие которого не является необходимым, зависимое появление.

Соответственно, можно выделить 3 важнейших типа языковых функций, характеризующих отношения между разными планами языка:

· интердепенденция (взаимозависимость) – функция между двумя константами, при которой один член предполагает существование другого и наоборот, например, такое отношение существует между существительными и глаголами, гласными и согласными, морфемы падежа и числа.

· детерминация - функция между константой и переменной, односторонняя зависимость: один член предполагает существование другого, но не наоборот. Русский предлог «для» предполагает употребление родительного падежа, а предлог «на» - творительного, но не наоборот. Прилагательному в качестве определения нужно существительное, но существительное может быть употреблено и без определения. Между главным и придаточным предложением также существует отношение детерминации.

· констелляция (свободная зависимость) – ни один из членов не предполагает наличие другого. Таковы отношения между наречием и глаголом, между категорией лица и рода в русской системе глаголов (в настоящем времени выражается лицо и не выражается род, в прошедшем времени – наоборот).

Ельмслев предложил и новый подход к проблеме «язык-речь». Решил, что противопоставление де Соссюра «язык-речь» недостаточно, и предположил взамен четырехчленное деление: схема-норма-узус (применение) - акт речи.

Схема - чистая форма, определяется независимо от социальной реализации и от материального оформления.

Норма связанна с данной социальной реализацией, но от своего проявления или манифестации не зависит. С этой точки зрения французское «r» можно определить как допускающее два варианта – раскатистое и грассированное.

Узус подразумевает язык как совокупность навыков, принятых в данном обществе. С точки зрения узуса французский «r» – авеолярный раскатистый вибрант или же щелевой заднеязычный.

Акт речи – индивидуальный речевой поступок.

На эти четыре члена он распространяет свою трехчленную формулу зависимостей. Норма детерминирует узус и акт речи, а втроем они детерминируют схему.

У Соссюра разграничения языка и речи шло по двум направлениям: язык социален, речь индивидуален; язык предполагает различительные противопоставления и неразличительные. Ельмслев придерживается только второго противопоставления, не обращая внимания на первое. Сохранить и отдельно исследовать различия между социальным и индивидуальным, по Ельмслеву, невозможно. Можно только изучать существующие в языке отношения, зависимости без учета социального характера языка и игнорируя содержание (т.е. субстанцию).