Казаки помогают России в войне с Крымом и Польшей
Беспрерывные упорные битвы с турками и крымцами с 1637 по 1660 г. в низовьях Дона и отважные морские походы хотя значительно и обессилили казаков, но в то же время внушили им полную уверенность в возможности скорого и окончательного сокрушения могущества магометан на берегах Азовского и Черного морей. Делая свое казачье дело, казаки надеялись только на свои собственные силы. Та незначительная и временная помощь людьми, которая была прислана в Черкаск Москвой в 1646 г., до 3 тыс. человек из охотников, и в 1648 г. в количестве одного солдатского полка в 1000 человек, нисколько не могла поддержать донское казачество в его грандиозных предприятиях, т. к. те и другие ратные люди, не привыкшие к условиям суровой казачьей жизни, скоро разбежались по русским украинным городам. Но донцы не унывали и продолжали бороться с сильным врагом с прежней энергией. С 1646 г. на Дон впервые стали появляться русские крепостные крестьяне, приставая к возвращающимся из Москвы казачьим станицам, но этот люд, не имевший никакого понятия о военном деле, помогал лишь казакам укреплять городки и стеречь их конские табуны и стада рогатого скота и овец, отбиваемые у ногайцев{315}.
В 1660 г. турки и крымцы вновь предприняли грандиозный поход на Дон, как и в 1641 г., с целью сильней укрепить Азов и построить в низовьях Дона три новых крепости. Весной в Азов прибыло сухим путем из Кафы, чрез Керченский пролив, 3 тыс. янычар, в устье Дона 35 кораблей с строительными материалами, под охраной 40 тыс. татар, 10 тыс. венгров, волохов и других подвластных туркам народов. Предугадывая эту опасность, донцы послали пред этим в Москву двух знатных старших Федора Будана и Фрола Минаева просить помощи войском и военными припасами, а в море 30 стругов для наблюдения за неприятелем и нападения на Крым. Выйдя в море, казаки встретили турецкий флот, а на берегах многочисленную армию; они повернули назад, но везде встретили засевших врагов с артиллерией и ружьями. Пришлось пробиваться силой. Искусные в боях донцы, сражаясь на каждом шагу, смело шли вперед и с помощью высланного из Черкаска подкрепления сумели пробиться, не потеряв ни одного струга и ни одного человека.
В Москве с присылкой помощи, по обыкновению, медлили. Казаки послали туда одну за другой еще три станицы. Наконец царское войско, в числе 7 тыс., с воеводой Хитрово прибыло только в октябре и стало лагерем близ Черкаска. В летний промежуток времени крымцы и турки уже успели закончить все крепостные работы и, оставив во вновь сооруженных укреплениях достаточные гарнизоны с тяжелой и легкой артиллерией, ушли в Крым. Крепости были построены из тесаного камня, две при начале протоки Каланчи, по обоим берегам Дона, каждая в окружности по 200 и высотой в 15 саж., с гарнизоном по 300 человек, третья, более обширней, на гарнизон в 500 челов., на Мертвом Донце, против Азова. Места для этих крепостей избраны были чрезвычайно умело: ни одно судно не могло пройти с верху в море, не будучи раздроблено крепостной артиллерией. Но чтобы и в ночное время казаки не могли проскользнуть на стругах в море, турки перекинули чрез Дон от одной крепости к другой тяжелые цепи. Казалось, что доступ водой к Азову и к морю сделался для казаков совсем недоступным, но какие преграды могли удержать этих отважных и испытанных в морских боях витязей, умудренных многовековым опытом в военном деле и способных на всякие выдумки и хитрости, переданные их боевыми предками. Осень и зиму казаки, сидя в Черкаске, провели в подготовительных работах, ожидая из Москвы припасов и снарядов и посылая к устью Дона отряды для разведок. В ноябре полчища татар внезапно появились под Черкаском, но были обращены казаками в бегство. Присылкой провианта из Москвы медлили. Войско Хитрово начало роптать. Зимой ропот от условий тяжелой жизни усилился и перешел в открытый бунт. Часть войск, подняв знамена, двинулась обратно в Россию, но силой оружия была возвращена. Весной 1661 г. царь наконец прислал казакам обещанное жалованье: 7 тыс. руб. денег, 5 тыс. четвертей хлеба, сукно, порох, свинец и проч. Получили провиант и московские войска; волнение среди них улеглось, хотя многие из них ушли восвояси. В марте казаки вместе с войсками Хитрово двинулись вниз по Дону и осадили крепость на Донце. Получилась весть о приближении крымского хана; казаки осадой спешили. Ощущался недостаток в тяжелой артиллерии и в снарядах; по низменности грунта стены нельзя было взорвать подкопом; казаки решили взять крепость приступом. Сначала дело шло успешно; преодолев все препятствия, казаки, подкрепленные москвичами, уже подошли к крепости, спустились в ров, по лестницам взобрались на стены и начали ломать крыши башен, как вдруг воевода Хитрово отдал своим войскам приказ отступить. Трусость, злоба или зависть руководили хитрым москвичем, — неизвестно. Этим вероломным поступком казаки были страшно возмущены и, потеряв до 50 человек убитыми, возвратились в Черкаск. Время осады крепостей было упущено, т. к. начался большой разлив весенней воды, препятствовавший близко подойти сухим путем к укреплениям. Получилась весть о подходе турецких и крымских войск к Азову, с целью поставить в устьях Дона еще две новых крепости. Послав царю жалобу на воеводу Хитрово, казаки просили прислать им стенобитные орудия и подкрепление людьми, т. к. от отряда Хитрово осталось меньше половины, прочие разбежались. Но царь, занятый войной с Польшей, которой помогал крымский хан, не мог дать ни того, ни другого и лишь прислал на Дон более усиленное жалованье деньгами, хлебом, порохом и проч. Казаки были довольны и тем и на большее не претендовали, т. к. помощь людьми, как показал опыт, служила им лишь помехой. В августе они пытались взять приступом Каланчинские башни, но потерпели неудачу, не было тяжелой артиллерии; подкопы вести нельзя — низменное место, заливала вода. Громя из легких пушек эти укрепления и пуская вниз по Дону срубленные вековые дубы, которые рвали перетянутые чрез реку цепи, казаки тем временем прокопали Казачий ерик и пустились в море громить крымские берега. Турки засыпали ерик камнями и землей, но казаки возобновили его вновь и по-прежнему держали крымцев в постоянной тревоге, не давая им оказывать существенной помощи их союзникам полякам, воевавшим с Россией.
Предоставленные своим силам, казаки нашли себе союзников в калмыцком народе, незадолго перед тем прикочевавшем к границам их владений. Калмыки постоянно терпели притеснения от татарских орд и искали себе убежище в пределах России. На казаков, как на своих покровителей, они смотрели еще со времен Ермака, принявшего в Сибири их сторону в борьбе тайши Аблая с киргизами, а также защитившего их улусы от разорения татарских разбойников. В феврале 1661 года главный владелец калмыцкого народа тайша Дайчин и сын его Мончик прислали к казакам своего посла Баатыршу Янгильдеева для переговоров о том, чтобы всему калмыцкому народу по-прежнему (со времен Ермака) находиться в вечном подданстве российского государя, чтобы казаки и калмыки друг на друга никаких нападений не делали и обоюдно помогали вооруженной силой в борьбе с их общими врагами. Эти договорные условия были утверждены со стороны калмыцкого посла присягой; в залог верности соблюдения этих условий в Черкаске были оставлены два аманата (заложника). С своей стороны, для утверждения дружественных отношений казаки послали к калмыкам двух знатных старшин Степана Разина и Федора Будана. Результатом этих переговоров старшины, оставив у союзников своих аманатов, привели с собой 500 челов. вооруженных калмыков под начальством мурзы Чакула{316}. Казаки приняли их очень ласково, одарили их начальников и вскоре вместе с ними двинулись под Азов, разгромили кочевавшие там ногайские улусы, многих татар и турок побили, захватили 500 чел. в плен и освободили до 100 челов. русских пленников. Для поощрения своих союзников казаки отдали им всех пленников и освобожденных русских, с условием, чтобы они сих последних от себя отправили к государю.
В том же году калмыцкий народ, в присутствии Казбулата-мурзы Черкасского и дьяка Горохова, принес торжественную присягу на подданство российскому государю{317}. Борьба с Крымом и азовцами продолжалась. Калмыки в этой борьбе принимали деятельное участие; они громили татарские улусы под Перекопом, угоняли у них лошадей и скот и были очень довольны этой добычей. В этих набегах им помогали остатки ратников воеводы Хитрово и нередко сами казаки. Предпочитая сухопутной войне морские набеги, казаки постоянно врывались в Азовское и Черное моря чрез Казачий ерик и по р. Миусу и не давали ни минуты покоя крымцам. В июне месяце 1662 г. на помощь донцам пришел Касбулат князь Черкасский. Война России с Польшей и Крымом продолжалась, а потому морскими поисками казаков царь был очень доволен и при переговорах с Крымом в 1662–63 гг. чрез своих послов о мире впервые решился открыто признать, без всяких политических уверток, действия казаков правильными, доказывая, что казаки живут на Дону издревле, что крымцы и азовцы всегда первые нарушают мирные договоры, нападают на казачьи городки и разоряют русскую Украйну, вследствие чего казаки вынуждены защищать свои пределы и давать насильникам отпор. Царь даже осмелился упрекать хана за постройку в устьях Дона новых крепостей, которых раньше в тех местах, принадлежащих казакам, никогда не было. Наконец в 1667 г. Россия и Польша заключили на 13½ лет перемирие, а в 1670 г. подписан мирный договор между Россией, Польшей и Крымом. В этом договоре, между прочим, постановлено было, чтобы со стороны российского государя запрещено было донским и запорожским казакам производить морские поиски по Черному и Азовскому морям и не делать никаких нападений на подвластные крымскому хану улусы{318}. Утомленные долголетней войной, Россия и Крым старались выполнять договорные условия в интересах обеих сторон. Возобновились посольские сношения с Царь-градом и Бахчисараем. Войсковой атаман Корнила Яковлев, верный союзник российского царя и блюститель его и всего казачества интересов, всячески старался предотвратить неспокойных донцов от каких бы то ни было враждебных проявлений против турок и крымцев и имел в этом успех. Его поддерживали в этом старые домовитые казаки и благомыслящие старшины войска.
Глава XI
Степан Разин и его эпоха
Семейная жизнь на Дону существовала с древнейших времен. Азовские казаки, испрашивая у вел. кн. Василия III в 1519 г. дозволение «прикошенать под Путивль», имели жен и детей. В войсковой грамоте, посланной весной 1641 г. во все казачьи городки, повелевалось «съезжаться городков 5,6 в одно место с семьями». Во время знаменитого «Азовского сиденья» 800 казачьих жен сражались с турками вместе с своими мужьями. Семьями обзаводились только те из казаков, которые жили в городках, удаленных от границ их владений; в пограничных же, при постоянной тревожной жизни, они по необходимости предпочитали жизнь холостую; иные, служа на кордонах, укрывали семьи свои в безопасных местах. Так делали и запорожские казаки. Время было тревожное, военное. По первому зову Главного Войска, в случае угрожаемой опасности, казаки обязаны были являться в назначенное место и в Войсковом Кругу, народном вече, решали дела о походах или защите отечества, также судили изменников и ослушников, встречали царских послов и снаряжали в Москву зимовые (зимой) станицы. Войсковой Круг был верховным управлением всего Войска. Войсковой атаман избирался Кругом на один год, как и войсковой есаул. В мирное время атаман и есаул были простыми исполнителями постановлений Круга, во время же походов власть атамана была неограниченна. Для морских поисков и частичных набегов на неприятельские владения избирались походные атаманы, а также и есаулы, исполнители атаманских приказаний. В каждом городе были свои атаманы и есаулы, избиравшиеся местным кругом на один год.
Сколько казаков было на Дону в XVI и XVII вв. — трудно сказать, т. к. все казачьи войска, расположенные по Волге, Яику и Тереку, составляли один общий союз и по первому зову донцов стекались со всех рек в гор. Черкаск для какого-либо важного казачьего дела, а потом, по миновании опасности, расходились по своим местам. Подьячий Посольского приказа Григ. Котошихин, современник царя Алексея Михайловича, в своих записках говорит, что казаков на Дону в его время было около 20 тыс.; это коренных, с союзными же войсками их было гораздо больше. Состав донских казаков постоянно усиливали их сородичи запорожцы, казаки малороссийские и из украинных городов Московского государства. Незначительный процент в XVII в. составляли новокрещенные татары, вольная польская шляхта, московские опальные бояре и князья, как например, кн. Друцкой, слывший на Дону под именем атамана Ивана Васильева, в 1623 по 1628 г., ратные люди из польских и русских владений и др. Все эти лица, вступая в состав казачества, становились равноправными членами его, а имевшие какие-либо титулы или звания скрывали или отбрасывали их, как не нужные.
С половины XVII в. жизнь на Дону стала принимать более оседлый характер; стало развиваться коневодство, скотоводство, овцеводство и даже земледелие, хотя этот промысел, как отвлекающий казачество от военных обязанностей, Главное Войско не одабривало; рыбный промысел и звероловство существовали на Дону искони.
Гор. Черкасск, сделавшийся столицей донского казачества после «Азовского сиденья» и в котором уже с 1651 г. красовался пятипрестольный деревянный соборный храм во имя Воскресения Христова, построенный по обету казаков, данному во время «сиденья», стал многолюден; он разделялся на пять станиц: Черкасскую со Средней, Павловскую, Дурновскую, Прибылянскую и Скородумовскую. В нем появилась торговля и промышленность, удовлетворявшая пока военным целям. Русские купцы, армяне, греки, турки, персы, татары, калмыки, черкесы, итальянцы и другие торговые люди стекались сюда каждый с своими товарами{319}. С внешней стороны Черкаск представлял собой тип восточного города, подобно Багдаду или Морокко: дома в нем лепились друг к другу без всякого порядка, так, что улиц, в современном значении этого слова, в нем совсем не было, а были лишь одни тесные, извилистые проходы. Дома-курени были большей частью деревянные, в два этажа, на высоких каменных фундаментах или на сваях, с галлереями и балконами, в мавританском стиле. Дон и его протоки, протекавшие чрез город, были всегда заставлены торговыми судами и военными стругами. Черкаск носил оттенок интернациональности. Запорожцы, украинцы и казачество всех рек стекались сюда попировать и сговориться о предстоящих морских поисках на турок и крымцев. Здесь же делили (дуванили) и военную добычу, пленников (ясырь) и проч.
В морских поисках казаки, стараясь освободить своих и русских невольников, забирали в плен большей частью людей знатных, пашей, мурз и др., чтобы получить за них хороший выкуп, доходивший иногда до 30 тыс. золотых и более. Особенно же они охотно брали в плен прекрасных ясырок , жен и дочерей турецких пашей и крымских мурз, на которых многие из них женились или брали в дома в качестве собеседниц своих жен.
В конце первой половины XVII в. на Дону и в особенности в Черкаске стал появляться разряд казаков, имевший впоследствии большое влияние на ход исторических событий войска, — это класс домовитых граждан, разбогатевших или войной, или торговлей и сумевших захватить в свои руки, хотя все угодья считались достоянием всего войска, или лучшие пастбища для своих табунов, или выгодные рыбные тони и проч. Явление это самое естественное и присуще народам всех стран. На Дону при исповедуемых в то время казачеством символах «равенстве и братстве» оно никому никакого ущерба не делало и зависти ни в ком пока не возбуждало. Каждый член военной общины имел право добытые тем или иным способом богатства скоплять и передавать детям или, как большинство это и делало, по возвращении из похода пропивать все «до нитки». Это право было каждого казака. Вместе с этими домовитыми гражданами из среды заурядного казачества стали выделяться и лица недюженных способностей в боевом деле, которых Войсковой Круг выбирал в атаманы, есаулы и другие должности по войску. За боевые отличия и выдающиеся качества по внутреннему распорядку в войске Круг возводил их в почетное звание старшин, без права передачи этого звания потомству. Это были личные заслуги данного лица пред всем войском. Как на тот, так и на другой класс этих выдвинувшихся из общей массы казачества лиц обратили внимание хитрые и в этом деле дальновидные московские политики и всеми мерами, ласками и подкупами, старались привлечь их на свою сторону. В этом они имели успех. «Нет той стены, чрез которую не перешагнул бы верблюд, нагруженный золотом», говорит древняя пословица. Эту стену перешагнули и московские политики. Донских послов (зимовые станицы) в Москве принимали с особенными почестями и обрядами: в палате для приема иностранных послов царь восседал на троне, окруженный боярами и князьями. Дьяк или боярин, держа скрыто в руке листок церемониала, выступал вперед и громогласно докладывал царю, указывая на донских послов: «Вам, Великому Государю, Вашему Царскому Величеству, донские казаки, станичный атаман Корнила Яковлев (или другой) в товарищи челом ударили ». Потом, обращаясь к станице, продолжал: «Великий Государь, Его Царское Величество, жалует тебя, атамана, с товарищи к своей государскойруке ». По совершении этого обряда царь приказывал дьяку или боярину приветствовать от себя войско; представляющий возглашал: «Великий Государь, Его Царское Величество, жалует атаманов и казаков (имя войскового атамана) и все великое войско Донское, велел спросить о здоровье и службу вашу милостиво похваляет ». После такого торжественного представления вся станица приглашалась к царскому столу, где была угощаема с удовольством и подчивана романей (шампанским){320}. Тут же подносили атаману, есаулу и каждому казаку отдельно подарки: деньги, камку (цветное, тонкое шелковое матерье), тафту, сукно, соболей и серебряный ковш атаману. Потом, тайно от других, шли уже подкупы видных и влиятельных атаманов и казаков, давались секретные поручения — кого и чем задарить на Дону, с целью привлечь их на свою сторону, т. е. быть в нужных случаях сторонниками Москвы. Ежедневно станице выдавались на стол хлеб, мясо, дичь, деньги, вино, мед, пиво и проч.; иногда все это выписывалось в таком размере, что этой провизии могло бы хватить не на сто человек, в каковом составе обыкновенно посылались станицы, а на целый полк. Станицы посылалась в Москву по мере надобности, но не менее 5 раз в год; обязательная же, по старому заведенному обычаю, зимой, почему и называлась зимовой . Таким образом, каждая станица, обласканная, щедро одаренная и удостоенная чести узреть светлые царские очи , радостно возвращалась домой и всякий раз привозила всему войску царское жалованное слово и похвалу. Так принимали в Москве донские посольства в XVII в. Прием, правда, заслуженный, но для простых и честных воинов, не привыкших к подобной пышности, был необыкновенный и многим из них кружил головы.
Благодаря такой московской политике, на Дону во 2-й половине XVII стол, образовалась довольно сильная партия сторонников Москвы, — это был класс домовитых казаков и старшин войска во главе с войсковым атаманом Корнилом Яковлевым.
По заключении с Крымом перемирия в 1667 г., а потом в 1670 г. и мира, масса простых казаков-воинов, живших военной добычей, осталась без дела. Образовался разряд казаков-голытьбы, голутвенных, мечтавших о морских поисках над турками и крымцами или о набегах на Каспийское море под персидские купеческие «бусы-кораблики», чтобы добыть себе там новые зипуны, каменьев самоцветных и чеканного с бирюзой оружия. Но атаман Корнила Яковлев, опираясь на преданных ему старшин и домовитых казаков, не желая в угоду Москве нарушать с турками и крымцами мир, удерживал их на месте. На неожиданный клич Степана Разина о предстоящем морском поиске с радостью откликнулся засидевшийся голутвенный люд. На зов Разина отозвались и воровские казаки, жившие по верховым городкам и неоднократно ходившие промышлять на Волгу и Каспийское море, вопреки строгим приказаниям Главного Войска{321}.
Степан Тимофеевич Разин родился, по преданию, в городке Пяти-избах. Крестным отцом его был известный впоследствии войсковой атаман Корнила Яковлев. Молодость свою Разин провел, как и все казаки, в походах и битвах с неприятелем. В 1646 г. он участвовал в морском поиске казаков на берега Тавриды, а в следующем году при защите Черкаска от нападения азовцев; в одной из вылазок раненый попал в плен и два года томился в азовской земляной тюрьме, откуда успел бежать. За выдающийся ум и отвагу Войсковой Круг наградил Разина почетным званием старшины. В 1661 г. вместе с другим старшиной Федором Буданом ему было поручено заключить от имени войска оборонительный союз с калмыцким народом. Поручение это Разин выполнил с успехом; калмыки в том же году приняли участие в походе донских казаков против ногайцев. Казалось, что судьба за ум и способности Разина готовила ему другой жребий, деятельность на другом поприще. Но случилось совсем обратное, и виновато тут было во всем царское правительство, преступная политика Москвы и самомнение зазнавшихся бояр. Дело в следующем. В 1665 г. донские казаки, помимо непосредственной борьбы с Крымом, послали несколько своих полков на польскую границу в помощь русским войскам, под начальством походного атамана Ивана Разина, старшего брата Степана. Этот отряд казаков вошел в состав армии князя Юрия Долгорукого. Наступила осень; казаки, по обыкновению, стали помышлять о возвращении на Дон, т. к. службу свою царю считали, как и в старое время, добровольной. На смену им, по распоряжению Войскового Круга, могли придти части другие. Это зависело от Главного Войска. Князь Долгорукий казаков на Дон не пустил, тогда они ушли самовольно. Долгорукий успел часть их вернуть силой, а атамана приказал повесить. Этот возмутительный поступок, это насилие над свободными сынами грозного Дона, столько проливших крови для спасения России от набегов турок и татар, поставил все войско Донское в недоумение, в душе же близких людей казненного атамана поднял бурю негодования; в особенности привел в бешенство гордого и свободолюбивого казака Степана Разина, видевшего позорную смерть своего брата. Кичливые и гордые в своем самомнении московские вельможи, привыкшие раболепствовать пред царем и получать от него легкие подачки, видимо, мало еще знали донских казаков, а потому и не могли соразмерить своих поступков в отношении этого свободолюбивого народа, не знавшего рабства и не пред кем не унижавшегося, не боявшегося ни крымского хана, ни грозного и непобедимого по тому времени турецкого султана и принимавшего в течение веков на свои богатырские груди все удары этих злых и сильных врагов. В буйной голове Степана Разина стал созревать план мщения. Положение голутвенных казаков на Дону ему было хорошо известно; нужно было изучить жизнь русского народа и быт крепостных крестьян, закабаленных в неволю землевладельцам. С этою целью он исколесил Россию вдоль и поперек, советовался с гонимым царем патриархом Никоном в Воскресенском монастыре, а потом заглянул в его местозаточение — Белозерский Ферапонтов монастырь, убеждая лишенного сана узника бежать с ним на Дон; был даже в Соловках, Запорожье и многих других местах обширной России, ко всему присматриваясь, все изучая и взвешивая. Зимой 1667 г. он вновь появился на Дону.
Внутреннее положение рабовладельческой России при царе Алексее Михайловиче было чрезвычайно тяжелое. Слабохарактерный царь мало вникал в дела управления, а предоставил все это ведать льстивым князьям, боярам и воеводам.
Еще в 1642 г. на Великом Земском Соборе, созванном в Москве по поводу предложения казаков принять отнятый ими у турок г. Азов, представители от разных классов народа смело говорили царю: «разорены мы пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от несправедливых судей… вели разсмотреть поборы и даточных людей с монастырских имений. Зачем лежачая казна у патриарха, митрополитов, епископов и в монастырях?.. Пожары да подати, подводы да кормежные деньги разорили нас… Разсуди нас, государь, с нашими воеводами, да с дьяками: они съедают все, что мы даем тебе»{322}.
Уложением царя Алексея Михайловича 1619 г. крестьяне окончательно были прикреплены к земле, т. е. сделались собственностью господ, их холопами, даже хуже, их бесправными и безгласными рабами, сведенными на степень скота, с куплей и продажей, меной на предметы роскоши, собак и проч. Крестьянин принадлежал своему господину не только телом, но и душой; впрочем, души-то в нем и не признавалось, а была у него, по мнению бояр, какая-то другая душа, холопская. Защиты крестьянам ждать было неоткуда: все давило его, все гнело, духовенство же проповедывало: «раб, повинуйся своему господину!» Хотя и был учрежден холопский приказ, куда каждый крестьянин мог принести жалобу на обиды от своего господина, но это была одна насмешка над личностью человека: в приказе сидели те же господа-рабовладельцы, и по закону (Уложению) достаточно было одного отрицательного ответа господина, чтобы жалоба холопа была опровергнута. Судьи открыто продавали свои приговоры. За провинности господ били его крестьян, сажали в тюрьмы, истязали. За убитого крестьянина отдавали живого, точно так же, как за убитую скотину отдают другую, нисколько не считаясь с семейным его положением: мужа продавали или отдавали от жены или детей, детей от отца. Тяжелое и бесправное было время в тогдашней самодержавной России. Все это видел и изучил Разин и пришел к выводу, что лучшим союзником и помощником ему в задуманной мести рабовладельцам-боярам за смерть свободного казака, его брата, будет весь закабаленный русский народ. Эта мысль твердо засела в его голову, и он решил немедленно приступить к ее выполнению. Он задумал перевернуть рабовладельческую Россию вверх дном. За ним пошла вся казачья голытьба, а потом и весь крестьянский люд. Явившись в Черкаск, он ближе сошелся с голутвенным казачеством, пируя с ним по кабакам и ведя беседы о возможных морских походах, о новых зипунах и богатой добыче. Все это было нужно для выполнения задуманного плана; Разину были нужны слава и богатства, без которых он был для своего дела бессилен.
По сказанию современников-иностранцев, видевших его лично, Разину было в 1670 г. около 40 лет; он был высокого роста, дородный, чрезвычайно крепкого сложения, предприимчивой натуры, гигантской воли и порывистой деятельности{323}. Молчаливый и задумчивый и строгий с подчиненными, он умел привязать к себе всех и заставить безропотно ему повиноваться. Волосы на голове имел темные, курчавые, бороды не носил; длинные, с красивыми изгибами усы спускались в стороны. Взгляд его приводил в трепет даже его сподвижников, людей, как известно, не с очень нежными нервами. В черных глазах его горел высокий ум, была видна жестокая, непреклонная воля, было что-то страшное и обаятельное. Каждое движение его нахмуренных бровей на немного попорченном оспой, но красивом лице заставляло дрожать самых храбрых. Всякий видел в нем присутствие какой-то стихийной, демонической силы. Он весь был живое воплощение беззаветной удали и ничем несокрушимой энергии. Движения его были резки и быстры, голос громок и внятен. Порой своенравный и упорный в предпринятом раз намерении, то мрачный и суровый, то разгульный до бешенства, то преданный пьянству и кутежу, то готовый с нечеловеческим терпением переносить всякие лишения, Разин сгруппировал вокруг себя все недовольное Москвой и войсковым атаманом Корнилом Яковлевым голутвенное казачество и стал постепенно приводить задуманный план в исполнение. Все, что стояло выше его, все, что властвовало и распоряжалось народом, воеводы, князья, бояре и дьяки, а также и высшее духовенство было ему ненавистно, все же обездоленное, униженное и забитое находило в нем защитника и покровителя. «Я иду бить воевод, бояр и приказный люд, с своим же братом мужиком поделюсь последней крохой хлеба», — писал он в своих воззваниях к народу. Народ верил в него и шел за ним. Закон, общество, церковь, все, что веками сложилось в московском государстве под влиянием византийского культа, им отвергалось и попиралось. Все попирала его неустрашимая воля. Вольное казачество он любил до самозабвения и в речах своих называл казаков не иначе, как братцы, товарищи и други . Встречаясь с ним, народ кланялся ему до земли и величал батюшкой .
* * *
Так характеризуют Разина русские историки, в том числе Костомаров (Бунт Стеньки Разина) и др., придавая в то же время ему эпитеты жестокого и кровожадного, не имевшего сердца ни для других, ни даже для самого себя, чужие страдания забавляли его, свои же собственные он презирал. Отвергал церковный брак, как таинство, и заставлял желавших жениться становиться парами и кружиться вокруг вербы. «Вот вам и венчание!» — говорил он.
Оттеняя эти незаурядные, на современный взгляд, проявления в характере Разина, ни один из этих историков не потрудился, однако, в достаточной мере над их выяснением и не указал этим явлениям исторических причин, а ведь для каждого исторического явления есть своя особая причина, быть может сокрытая глубиной веков.
Разин обладал недюжинным умом и выдающимися способностями. Он стоял выше своих современников и по уму, и по развитию. Он знал историю Дона и хорошо понимал задачи казачества. Он был знаком с древнерусскими былинами и укладом своеобразной жизни новгородской Руси. А ведь новгородская-то Русь, вернее новгородское гетское казачество имело большую связь с Доном. В древних писцовых книгах новгородских погостов мы находим гофейских казаков, откуда-то пришедших и поселившихся в Бежецкой пятине. Эти гофейские казаки — прибалтийские Готы или Геты, переселившиеся туда в I–IV вв. по Р.Х. с берегов Азовского моря (Саги о Фритьофе Смелом и Едда Снорре), из страны Свитиод, Сводура — света, юга, под именем Азов-Гетов. Часть из них переселилась из Хлынова на Дон, другая — осталась в новгородских областях и стала известна в XVI и начале XVII вв. под именем казаков ямских, дерптских, копорских и др. (Договор Новгорода со шведами в 1611 г. и договор России с Швецией в Столбове 1617 г.).
Связь новгородских областей с Доном сказывается, помимо исторических данных, еще в следующем: в говоре, тождественных названиях старых поселений, озер, речек, урочищ, архитектуре построек древних церквей, резьб иконостасов, народной орнаментике, нравах, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, вечевом правлении, обособленном церковном управлении, антропологии жителей — воинов древнего Новгорода и Дона и проч. В церковном управлении новгородцы до XVI в. обособлялись от московских митрополитов, а потом патриархов; высшее и низшее духовенство избирали на вече, без согласия Москвы. Новгородцы также не приняли греческих строгих церковных уставов, а продолжали сохранять свой народно-вечевой суд над духовенством по своему древнему народному праву. Считая себя по культурности выше других народностей, в том числе и греков, они принимали христианство с большой осторожностью и упорством, а принявши, оставили много обычаев и обрядов из своего древнего языческого культа. Так, например, при обряде церковной свадьбы священник должен ехать впереди с крестом в облачении, а жених сзади с волхвом (знахарем, колдуном). Этот обычай был запрещен духовным собором в 1667 году.
Женщина-новгородка, помимо отца и матери, должна была говорить публично на вече «люб ей жених или не люб».
Венчались в церкви, хотя это считалось не обязательным, и около ракиты, как о том поется в былине о Дунае Ивановиче: «там они обручалися, круг ракитова куста венчалися».
Женились 4, 5 и 6 раз и также свободно разводились, передавая на вече публично жен другим.
Все эти и многие другие религиозные обряды и обычаи новгородцы целиком перенесли на Дон. Обособленность Дона в церковном отношении от Москвы всем известна. По словам протоиерея Гр. Левицкого, в 1687 г., после усмирения бунта Разина, на Дон впервые была прислана грамота с повелением поминать на большом выходе имя московского патриарха: до этого же донское духовенство, избираемое казачьим кругом, как и в древнем Новгороде, никакого отношения к московским владыкам не имело.
В 1762 году, после присоединения Дона к воронежской епархии, епископ Иоаким доносил Синоду, что «казаки под страхом наказания запрещают своим священникам слушаться распоряжений архиерея и судят их по своим обычаям в кругу; что войсковой атаман Иловайский прямо писал, чтобы архиерей не смел вмешиваться в духовные дела казачьих приходов, так как причты их определяются с утверждения «казачьяго круга и старшин»».
В 1765 г. воронежский епископ Тихон доносил вновь Синоду, что в 3-х черкасских благочиниях 58 духовных лиц самовольно определены кругом, без его благословения и что эти беспорядки исправить нет никакой возможности. В том же году и тот же епископ вновь доносил, что казачьи церкви не ведут венечных записей и что атаман Иловайский набил колодки на протопопа черкасского собора за то, что тот осмелился власть своего владыки поставить выше веча, т. е. войскового круга.
Браки на Дону, по словам Евл. Котельникова, В. Д. Сухорукова и свящ. Пивоварова (1818–1840 гг.), исстари состояли в церемонии, происходившей на майдане, где собирался казачий круг. Жених и невеста в сопровождении родственников являлись на майдан (площадь), где жених публично спрашивал невесту: «люб ли он ей?» Дав утвердительный ответ, невеста в свою очередь спрашивала жениха: «люба ли она ему?» После утвердительного ответа кланялась ему в ноги, в знак подчинения. После этой церемонии атаман и старики вставали с своих мест и поздравляли молодого князя и княгиню словами «в добрый час». Такая форма брака в понятиях казаков-вечников была так важна, что и после венчания в церкви должна была обязательно исполняться на майдане.
Развод производился с такою же легкостью и также на майдане, при публичном объявлении, что жена ему «не люба».
Такие браки и разводы просуществовали на Дону до половины XVIII в. Венчаться в церкви считалось не обязательным.
Церемония церковного брака тождественна с новгородской: впереди ехал верхом священник с крестом, за ним жених с знахарем-дружком, потом невеста с свахой и сверстники жениха с песнями и стрельбой. Жених и невеста, по древнему новгородскому обычаю, величались молодыми князем и княгиней.
Женились 4, 5 и более раз и также легко разводились. Хотя на Дон и послана была в 1745 г. 20 сентября грамота о воспрещении жениться от живых жен и четвертыми браками, но это нисколько не останавливало казаков следовать своему древнему обычаю жениться и разводиться с ведения и согласия круга{324}.
На основании этих-то старых казачьих обычаев и Степан Разин, желая оградить казачество от влияния московского высшего духовенства, дабы оно своими анафемами не помешало выполнить задуманный им план, стал публично отвергать и церковный брак, и другие обряды веры, строго выполнявшиеся в московской Руси, по требованию древних византийских церковных уставов. Следовательно, в этой проповеди Разина из ряда выходящего ничего нет. Так смотрело на многие обряды веры большинство казаков до и после Разина. Казаки старого времени были глубоко верующие, искренне, без ханжества и за веру полагали свою жизнь. В этом вся история казачества. Искренно веровал и Разин, но у него, как у человека с большим размахом, с прямой и непосредственной натурой и при том озлобленного на всех московских бояр и высшее духовенство, которых он называл «рабовладельцами и палачами», все эти проявления характера выливались резче, как говорится — с плеча. Такова была его натура. Отвергая, по понятиям московских ханжей, церковь и ее установления, вернее — веками наслоившиеся обряды, Разин, однако, ходил на поклонение святым угодникам в Соловки, а в 1670 г. пред выступлением на Волгу, чтобы поднять знамя открытого бунта против социального строя России, заезжал в Усть-Медведицкий монастырь поклониться иконе Казанской Божией Матери , почитаемой чудотворной, и подарил д