Секуляризация исторического сознания и приемы исторической критики – с. 102-109
Новым и чрезвычайно важным аспектом ренессансной историографии был разрыв с церковным мировоззрением. Прежде всего, для исторических сочинений этого типа характерен отход от главной для средневековья концепции Божественного провидения и вмешательства Бога в ход человеческой истории, в котором видели основное и конечное объяснение всех исторических событий. Хотя в исторических сочинениях не содержится, как правило, прямой и принципиальной полемики с церковной исторической концепцией, в них игнорируются провиденциалистские интерпретации, а упор делается на рациональное объяснение событий и их взаимосвязи. История рассматривается как сфера действия людей, а не Бога, и это приводит к общей секуляризации исторического сознания.
Свидетельством интереса к античности традиционно считается внимание к светским материям и человеческому существованию вне связи с его религиозным истолкованием. Ренессансная традиция снизила значимость религиозной интерпретации событий прошлого, вывела на периферию интерес к фактам чудесного и сверхъестественного, вернула к жизни античную традицию интерпретации причин событий с точки зрения их собственного, а не предполагаемого мистического значения. Однако подавляющее большинство деятелей гуманизма не были противниками христианства и религиозного мировоззрения: они скорее игнорировали, чем сознательно отрицали, религиозный смысл человеческих деяний. Одним из главных достижений гуманистической историографии было возвращение античности достойного места в истории, в котором ей отказывали творцы христианской модели исторического развития, начиная с Августина и Орозия.
В произведениях ренессансных авторов вопросы церковной истории, занимавшие центральное место в средневековой историографии, обычно отходят па второй план. История церкви и роль христианства оцениваются, как правило, весьма скептически, а нередко рассматриваются и в качестве фактора социального упадка и регресса. Большое значение, напротив, приобретают проблемы политической истории: становления, упадка, гибели государств, происхождения и истоков отдельных политических образований. Обращение к прошлому становится важнейшим инструментом политической борьбы и аргументом в политических трактатах и государственно-идеологических построениях. В подтверждение собственных идей крупнейшие политические мыслители эпохи Ренессанса используют модели государственного устройства, сформулированные прежде всего в трудах Платона и Аристотеля, а также разработанные античными авторами доказательства преимуществ и недостатков различных форм правления. Не менее важной была и апелляция к конкретным примерам античной истории, представлявшим образцы достойного или негативного поведения в политической жизни. История рассматривается как опыт государственно-политического развития и одновременно как материал для дидактических и теоретических обобщений относительно государственного устройства. Интерес к античным историческим сочинениям, сочетающийся с изучением истории Флоренции и размышлениями о наилучших способах политического управления, характерен для НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ (1469-1527) – самого известного политического мыслителя эпохи, стоявшего у истоков политической теории и политического сознания нового времени.
В сфере общего осмысления исторического процесса обнаруживает себя парадоксальность ренессансного исторического сознания, которая определялась как зависимостью от традиционных религиозно-церковных моделей, так и стремлением преодолеть их посредством рациональных схем и истолкований.
В частности, в сочинениях итальянских гуманистов средневековая схема универсальной истории, имеющая библейские истоки, прежде всего концепции сменяющих одна другую мировых империй и последовательного воплощения Божественной воли в истории человечества, замещается иной периодизацией. Так, в рамках концепции четырех империй, последней из которых была Римская империя, доминировало представление о непрерывности исторического развития от античной империи через империю Карла Великого к средневековому государству германских правителей. Таким образом, средневековая традиция, описывавшая социальное и политическое устройство европейского общества в понятиях имперского и религиозного универсализма, находила свое место в ряду прямой и непрерывной преемственности между Римской империей и средневековым христианским миром. В культуре Ренессанса впервые встречается деление истории на три периода: античный, средневековый и современный. Введенное итальянскими гуманистами понятие «средний век» (medium aevum) предполагало противопоставление этой эпохи не только современности, но и античности. Последняя представала как период наивысшего развития культуры и общественной жизни. Современность должна была восстановить блистательное прошлое. В этой перспективе средневековье представлялось временем упадка и забвения великих достижений древности. Подобная характеристика «среднего века» как особого периода между античностью и Ренессансом противостояла собственно средневековой оценке места эпохи в исторической перспективе.
Характеристика средневековья как эпохи деградации и упадка заключала в себе потенциал религиозной и церковной критики. Ориентация на рациональную и светскую культуру античности как на абсолютную ценность нередко сопровождалась откровенным осуждением церкви и христианства как факторов разрушения интеллектуальных достижений и гражданских добродетелей античности. Впрочем, критический взгляд деятелей Возрождения и гуманизма на церковь и религию не был принципиальной и последовательно сформулированной позицией: их отношения с церковью и христианством редко приобретали характер открытой полемики, были конформистскими и определялись преимущественно практическими и прагматическими мотивами.
Интерес гуманистической культуры в сфере истории носил преимущественно филологическую направленность. Он выражался в резко возросшей интенсивности поисков новых текстов, прежде всего классической эпохи, а также в деятельности по их изучению и интерпретации. С этим филологическим интересом к прошлому можно связывать становление традиции отбора, оценки и критики исторических литературных источников.
Одним из первых и наиболее знаменитых примеров аргументированной критики достоверности исторического источника, чей авторитет зиждился на многовековой традиции и церковном признании, является «Трактат о подложности Константинова дара». Его автором был один из самых известных итальянских гуманистов ЛОРЕНЦО ВАЛЛА (1407-1457). Это сочинение, написанное в 1440 г., не было опубликовано при жизни автора, поскольку подвергало сомнению одно из главных оснований папской теократии. Вместе с тем оно создано в контексте политического противостояния правившей в Неаполитанском королевстве Арагонской династии и папской курии и должно было стать одним из аргументов в борьбе неаполитанских правителей против притязаний папского престола на право светской власти. Валла подверг критике один из главных документов, обосновывавших права папы на высший авторитет во властной иерархии христианского сообщества и таким образом поставил под сомнение саму концепцию светской власти папства.
Предметом критики Лоренцо Баллы был документ, фиксировавший акт дарения императором Константином папского сана римскому епископу Сильвестру и передачи ему власти над Римом. В грамоте, получившей название «Константинов дар», сообщалось о переносе императором столицы и центра своей власти в восточную часть Империи, в основанный им город – Константинополь. Этот юридический документ был составной частью более пространного легендарного повествования, рассказывающего об обстоятельствах крещения Константина папой Сильвестром, в результате которого император был избавлен от смертельной болезни (проказы) и, по существу, спасен от наказания за грехи. Эта легенда и сама грамота о дарении были признаны Римской церковью в качестве достоверного документа, обосновывавшего права папы на высший авторитет не только в духовной, но и светской сфере. Подлинность документа была подтверждена и в наиболее авторитетных сводах канонического права. Вместе с тем и сама грамота, и легенда о крещении Константина были позднейшими фальсификатами, составленными, видимо, в Риме не ранее VII в. и ставшими одним из элементов системы идеологических подтверждений верховенства папы как в церковных, так и в светских делах.
Сомнения в подлинности «Константинова дара» не были порождением ренессансного рационализма: они неоднократно высказывались и в средневековом обществе, и звучали не только из стана противников папства или конкурентов в притязаниях на властный суверенитет. Вместе с тем этот скептицизм не имел достаточного веса: во-первых, в силу специфического средневекового отношения к авторитету традиции и истинности древность документа и вера в справедливость тезиса о полноте власти папы заставляли признавать его подлинным но существу, независимо от реального времени происхождения; во-вторых, противниками подлинности «Константинова дара» не было выдвинуто убедительных и систематических доказательств.
Лоренцо Валла не только подверг документ всесторонней критике и привел убедительные доказательства его недостоверности, но и осуществил первый опыт критического анализа исторического источника, сколь бы наивными и литературно-спекулятивными ни казались его приемы с точки зрения современной науки. В целом аргументы Баллы могут быть разделены на три части. Первая – это морально-религиозные и политико-правовые спекуляции, формально обосновывающие невозможность для духовного главы обладать светской властью, равно как и неправомочность передачи императором власти другому лицу. Вторая – историческая критика фактической стороны событий, в частности недостоверности крещения Константина напой Сильвестром и самого акта «дарения» последнему власти над Римом. Третья – лингвистический и литературный анализ текста, доказывающий прямое несоответствие терминологии и стиля документа нормам классической латыни, использовавшейся в период, когда якобы был составлен документ. Именно литературный анализ – самая сильная сторона труда Лоренцо Баллы с точки зрения современной науки. Он вполне укладывается в рамки методологии критического исследования источников. Впрочем, сочинение историка-гуманиста далеко отстоит от современных историографических стандартов: аргументация, риторика и повествовательные приемы характеризуют его труд скорее как литературное, дидактическое и полемическое произведение, нежели как объективное и беспристрастное исследование.
Работа Баллы была не единственным и, возможно, не самым оригинальным примером критического анализа источника. Попытки подобного подхода можно обнаружить во многих произведениях гуманистической и реформационной историографии, однако они так и не приобрели качеств систематической и последовательной практики. Ряд новых приемов в работу по изучению истории был внесен группой ученых знатоков прошлого, получивших название эрудитов. Усилия увлеченных, кропотливых и педантичных собирателей свидетельств о прошлом внесли не меньший вклад в обновление средневековой парадигмы труда историка, нежели сочинения их более популярных и блистательных коллег – историков литературно-риторического направления. Историки-эрудиты сделали актуальной для достоверного отображения прошлого задачу максимально полного сбора исторических свидетельств и верификации их подлинности, хотя и не разработали сколько-нибудь совершенных приемов и методов подобной работы.
Было бы неверно переоценивать роль гуманистического знания в процессе превращения эмпирической и религиозной историографии средневековья в критическую и научную. Гуманисты главным образом способствовали совершенствованию литературной стороны историописания и произвели перестановку акцентов в оценке исторического процесса, переместив их с сакрального на мирское, с истории христианства на историю античности. Подобно их античным и средневековым предшественникам, они не проводили строгой границы между историей и литературным трудом, равным образом не считали историю наукой или особой отраслью знания.
Более того, гуманистическая историография не отвергла веру средневековых историков в чудесное и их интерес к любым сведениям авторитетных свидетельств – она всего лишь заменила это не менее доверчивым отношением к преданиям и баснословным свидетельствам античных текстов. Гуманисты в не меньшей степени, чем средневековые историки, видели в прошлом примеры поучительного поведения, заменив только личности героев. Для средневековых хронистов такими образцовыми персонажами прошлого были деятели церкви, святые, подвижники веры, образцовые христианские монархи, а для гуманистов – правители городов или европейские монархи, деяния и достижения которых в сфере управления они прославляли с энтузиазмом и преувеличениями. В сфере общего понимания истории, истолкования ее смысла, причин и факторов развития общества, т. е. того, что можно определить как сферу идей и концепций, гуманизм был гораздо менее оригинален и глубок, чем позднеантичная и средневековая концепции истории.
Подлинно новаторскими стали идеи крупнейших представителей ренессансного историзма Франческо Патрици и Жана Бодена, живших в переломную эпоху западноевропейской истории, в период коренных изменений во всех сферах общественной жизни, давших толчок становлению нового исторического сознания.
Французский юрист, сторонник абсолютной монархии ЖАН БОДЕН (1530-1596) отводил истории функцию сбора и упорядочения материала для создания универсальной системы юриспруденции. Согласно Бодену, изучение всемирной истории дает возможность сделать точные заключения относительно управляющих человеческим обществом законов, которые должны служить основой для учреждения в данных условиях лучшей формы правления. Значительно опережая свою эпоху, Боден понимал историю как науку, обладающую собственными методами познания.
Важнейшей задачей историка Боден считал установление подлинности исторического факта, который он сравнивал с фактом природы и рассматривал как объективное и достоверное свидетельство о событии. Он подчеркивал трудность отбора фактов, придерживался принципов сравнительного критического анализа источников, ставил под сомнение право историка давать оценку людям и событиям прошлого. Боден определял предмет истории как деятельность людей, обусловленную свободной волей, жизненными потребностями, естественной природой человека и средой его обитания.
В трактатах «Метод легкого познания истории» (1566) и «Шесть книг о государстве» (1576) Боден, как и Макиавелли, отстаивал мысль о наличии в истории внутренних объективных закономерностей. В частности, он считал, что условия географической среды определяют психический склад народа и его историческую судьбу. Вместе с тем негативное влияние географического фактора могло быть скорректировано разумными законами и основанным на них государством. Бодену принадлежит и идея о прогрессе в истории, происходящем в результате развития наук, промышленности и торговли, географических открытий, совершенствования искусств и т. д.
Философ-гуманист ФРАНЧЕСКО ПАТРИЦИ (1529-1597) опубликовал свое сочинение «Десять диалогов об истории» в 1572 г. В отличие от историков риторической школы, Патрици считал, что история – вовсе не собрание конкретных примеров, иллюстрирующих предписания морали; цель истории – познание истины. Кроме того, историописание удовлетворяет важную потребность общества в самоопределении. Хотя Патрици писал, что главная задача историка – показать, как обстояло дело в действительности, он сомневался в возможности достижения полной истины прежде всего потому, что многое остается для историка недоступным (подоплека событий, скрытые мотивы), поскольку он наблюдает события с определенной точки зрения. Патрици противопоставлял философию и историю, видя в последней науку, опирающуюся на факты. Предметом истории для него была вся действительность, а сама история понималась не как повествование, а как воспоминание, документированное отражение этой действительности. Историк, исследуя прошлое, должен был основываться на сообщениях очевидцев; если он писал о своем времени, то ему следовало держаться в стороне от враждующих партий.