Пятьдесят два каскада пещеры Сигалер
Исследовать пещеру или пропасть, в той или иной мере уже известную, открытую (иногда уже давно) кем-то другим, конечно, несравненно менее интересно и привлекательно, чем исследовать полость, которую открыл сам. Поэтому всегда будет больше охотников открывать, чем желающих идти по чужим следам. В альпинизме желание быть первым тоже составляет особую привлекательность, но это несравнимо с первенством под землей.
Ведь альпинист открывает и изобретает только новый маршрут на известную уже вершину, которую достигали и раньше, но другими маршрутами, тогда как в спелеологии, открывая край пропасти или вход в пещеру, исследователь проникает в них как самый первый человек, и с каждым шагом, с каждой ступенькой он продвигается и углубляется в нечто совершенно новое и никому не известное.
Мои мысли часто обращались к пещере Сигалер — одному из моих самых интересных открытий. Я хорошо помнил акробатические трюки и мучительно трудное преодоление водных преград, позволившие нам с женой достичь третьего километра этой великолепной пещеры. Я знал, что пещера идет куда-то вверх от страшного девятого водопада, преодолеть который мы не смогли, и порой спрашивал себя, удастся ли когда-нибудь возобновить эти исследования. Я видел только одну возможность — заинтересовать в исследованиях какую-нибудь сильную команду и совместно с ней организовать сложную и дорогостоящую экспедицию в затерянное в горах подземелье.
Как-то я один дошел до второго километра и здесь у подножия первого водопада вспомнил, как вдвоем с женой штурмовали и преодолели восемь каскадов. Это воспоминание (может быть, потому, что оно было еще свежо) болезненно отозвалось в моем сердце, и я решил больше не возвращаться в Сигалер, тем более что увидел, что спокойствие пещеры нарушено и опошлено посетителями.
И вот однажды в 1953 году в течение одной недели я получил сразу два письма из совершенно различных источников, но относящихся к одному и тому же предмету и содержащих одинаковые проекты. Мне писали бельгийцы из Брюсселя и провансальцы из Марселя, причем и те и другие спрашивали, что произошло с гротом Сигалер, куда, по их сведениям, не было ни одной экспедиции после 1939 года. Они спрашивали о моих намерениях относительно этой пещеры и не буду ли я возражать, если они продолжат ее исследование.
Такое двойное обращение со стороны молодежи меня тронуло и было мне очень приятно. Я ответил им, что у меня нет никаких прав на пещеру Сигалер, что она в равной мере принадлежит всем, если говорить с точки зрения спелеологов, и что их интерес к незаконченным исследованиям в ней меня радует.
Я посоветовал им объединить усилия (в отношении финансирования, организации и оборудования) и провести франко-бельгийскую экспедицию, снабдил их всяческими добрыми советами и дал зарисовки, которые могли им пригодиться (описание местности, указания на высоту каскадов, рекомендации). Кроме того, я добился, что управление горных разработок (наследники гидроэнергетического предприятия) предоставит в их пользование подъемный канат, а также бараки, расположенные на высоте двух тысяч метров неподалеку от входа в грот.
Экспедиция состоялась в 1953 году. Меня любезно пригласили принять участие в этой франко-бельгийской экспедиции, но по досадному стечению обстоятельств в это же самое время должен был происходить наш спуск в Пьер-Сен-Мартен.
В 1954 году те же спелеологи, члены франко-бельгийской экспедиции, которая на этот раз была более многочисленной и лучше организованной, снова ринулись в наступление на каскады Сигалер. Они вновь меня пригласили, но и на этот раз все совпало с нашим ежегодным спуском в Пьер-Сен-Мартен, и, конечно, я не смог к ним присоединиться.
Только в августе 1954 года нам удалось наконец вырвать у баскской пропасти тело Марселя Лубана, которое покоилось там с 1952 года. В этом же месяце, то есть в августе 1954 года, Сигалер тоже потребовала жертвы: Мишель де Доннеа, молодой брюсселец, которому едва исполнилось двадцать восемь лет, погиб во время паводка в ледяных водах потока Сигалер.
Наконец, поскольку мои экспедиции в Пьер-Сен-Мартен были завершены, в августе 1955 года я смог присоединиться к третьему наступлению на Сигалер.
Во время предыдущих кампаний франко-бельгийская экспедиция проделала огромную работу. В 1953 году им удалось разбить подземный лагерь у подножия седьмого каскада, и с этой базы семь человек, вооруженных металлическими раздвижными шестами, отправились на штурм девятого каскада. После многочисленных попыток, сложных и точных маневров им удалось достичь верха этого трудного и опасного водопада, того самого, перед которым мы с женой когда-то вынуждены были отступить. Все время под ледяными брызгами, они добрались до подножия семнадцатого водопада и повернули назад, продрогшие, обессиленные, почти полностью истратив запас взятого с собой освещения.
В 1954 году новая экспедиция была проведена с еще большим размахом. Отряд, состоящий из пятнадцати хорошо организованных и решительных людей, перенес в грот четыреста метров веревок, триста метров гибких лестниц, двадцать два метра мата из легкого сплава, теплоизоляционные палатки, телефонные аппараты, баллоны с бутаном, ящики с продовольствием в виде концентратов. Три отряда по пять человек в каждом, одетых в непромокаемые комбинезоны, приступили к штурму каскадов.
После нескольких дней в невероятно тяжелой обстановке передовой отряд достиг пятого километра этой адской преисподней у подножия двадцать шестого каскада.
К сожалению, это великолепное и такое удачное начало окончилось трагично. Отряд был уже на обратном пути, когда его настиг внезапный и необычайно высокий подъем воды, создавший угрожающее положение. Под конец отряд оказался отрезанным в одном из залов поднявшейся водой, образовавшей громадное подземное озеро, поверхность которого почти касалась свода.
Во время спасательных работ, организованных членами других отрядов, находившихся на поверхности, произошло крушение, и один из спасателей, Мишель де Доннеа, добровольно взявший на себя опасное поручение, потерял сознание и пошел ко дну.
Перед кампанией 1955 года стояла цель дойти до двадцать шестого каскада и любой ценой попытаться покорить его, чтобы продвинуться как можно дальше.
Мои походы в Пьер-Сен-Мартен закончились, я был свободен и мог теперь заняться пещерой Сигалер, где меня ждали друзья из Брюсселя, Экса и Марселя.
В противоположность пропасти Пьер-Сен-Мартен, где каждый год мы завоевывали новую глубину, то есть продвигались по вертикали, здесь, в пещере Сигалер, как это ни парадоксально, задача состояла в том, чтобы пройти много километров по горизонтали и лишь после этого, вымотавшись, с трудом преодолевать каскады, следовавшие один за другим.
Я вновь пришел к "моей" Сигалер через двадцать три года с очень дерзкими планами, поскольку в этой экспедиции я должен был вести штурмовой отряд, в который входили Жорж Конрад и Ив Гриозель из Марселя и Ван ден Абеель из Брюсселя.[53]
С волнением увидел я вновь такие знакомые украшения стен и сводов и подошел к подножию девятого каскада, перед которым мы когда-то капитулировали — моя жена и я. С нас тогда ручьями текла вода, и мы совершенно продрогли. К каскаду мы пришли с пустыми руками, у нас уже не было шестов, и, кроме того, не могли же мы вдвоем выполнить задачу, которая была под силу только крепкой команде. Этот девятый каскад семнадцатиметровой высоты я теперь прошел очень легко благодаря электроновой лестнице.
Я проник в неизвестные мне места, и меня поразили грандиозные размеры пещеры и титаническая работа, проделанная французами и бельгийцами, которые сумели подняться на идущие друг за другом каскады и прикрепить оборудование. Все это потребовало немало труда и представляло большую опасность. Молодые спелеологи совершили подвиг.
Мы остановились, лишь поднявшись на шестнадцатый каскад, туда, где был разбит лагерь — палатка, наискось поставленная на каменной плите над водопадом. Назойливый мощный рев водопада стоял у нас в ушах всю ночь, которую мы провели, сбившись в кучу в нашей жалкой палатке. На следующий день пошли дальше, решив добраться до двадцать шестого водопада и, если удастся, пройти его.
Судьба экспедиции — трехлетний труд — зависела от нас, от успеха нашей миссии. Можно себе представить, с каким рвением и с каким волнением мы подошли к каскаду. До нас, еще в прошлом году, его видел один лишь Конрад, и его сообщения не вызывали оптимизма. Он оценивал высоту в двадцать два метра — это высота пятого этажа — и уверял, что подступы к водопаду защищены глубоким озером, в которое сверху низвергается сноп воды.
Войдя в зал, в котором находился водопад, мы смогли убедиться, что воспоминания нашего товарища совершенно точны и что он ничего не преувеличил. Подойти к каскаду и атаковать его в лоб было невозможно.
Тогда тот же Конрад решил предпринять сложное боковое восхождение, очень опасное, по скользкой стене, состоящей из нагромождения каменных плит, по которой струилась вода и на которой "кошки" совсем не держали или держали очень слабо.
Мы четверо, помогая друг другу и взаимно страхуя один другого при помощи весьма спорных методов и достойных осуждения приемов, особенно если учесть степень выкрошенности скалы, все же сумели победить этот коварный водопад. Испытывали ли мы в этот момент лихорадочный восторг? Ужасный двадцать шестой был покорен. Штурмовой отряд не подвел и возлагаемые на него надежды оправдал. Вступив в ледяную воду с температурой три градуса, мы, давно уже вымокшие до нитки, пошли теперь вперед по просторному и удобному коридору. Сверху не слышалось рева водопада, мы прошли около пяти километров и поднялись от входа в пещеру на двести двадцать метров, что оказалось решающим для будущего использования здешнего подземного потока французской электроэнергетикой. Все шло прекрасно, и мы доверчиво шли вперед, иногда даже прикидывая, выйдем ли мы на поверхность на испанской территории на плато Лиат (мы действительно находились под пограничным гребнем), когда внезапно наткнулись на сужение и непроходимый сифон. Мы были в самом конце пещеры Сигалер.
Мы сделали все, что было в наших силах, и действительно дошли до конца. Но мы были разочарованы, надежды наши были грубо разрушены, словно нас обмануло наше исследование, которое было, однако, больше чем просто почетным.
— Бороться три года, чтобы закончить здесь! — сказал один из нас, и в голосе его звучала горечь (как будто не у всех пещер есть конец!).
— Итак, — сказал я, чтобы поднять настроение, — я ждал этого дня двадцать три года и очень счастлив, что узнал, где кончается Сигалер, и что смог дотащить сюда свои старые кости!
Эта конечная часть пещеры, этот последний этаж был назван галереей Элизабет Кастере — справедливая дань памяти и мужеству первой исследовательницы пещеры Сигалер и соседней пропасти Мартеля.
По возвращении в лагерь II, до которого добрались в невообразимом состоянии полного физического истощения, так как уже в течение трех суток находились в холодном мраке и ледяной воде, мы смогли позвонить наверх и сообщить о нашем походе. Чтобы сгладить впечатление от полученных нами жалких результатов, мы добавили, что по пути видели, но прошли мимо, не исследовав, второстепенные притоки и примыкающие галереи, которые, однако, стоили того, чтобы их посетить, и, возможно, скрывали разные неожиданности.
Что касается нас, то мы "получили сполна", как сказал Гриозель, и побрели к выходу, к свету, к солнцу, которое было нам очень нужно.
Дальнейшее исследование семи притоков не дало ничего интересного и ничего не прибавило к пониманию подземной системы, но различные отряды, проводившие эти исследования, выходили из пещеры совершенно обессиленными после пребывания под землей в течение сорока восьми часов.
И все же все отряды накопили великолепный спортивный опыт, преодолев двадцать шесть новых водопадов. Общее число водопадов колоссальной пещеры Сигалер дошло до пятидесяти двух.
XXXIV
В пропастях массива Арба
Победно завершив исследование грота Сигалер, провансальские спелеологи, полюбившие Пиренеи, спросили меня, не знаю ли я другого объекта, массива, где они могли бы продолжить свою деятельность и удовлетворить страстный интерес к подземному царству.
Я заранее предвидел и предвосхитил их желание и на следующее лето, то есть в 1956 году, привел их в массив Арба — мой подземный рай, в те сказочные места, страну необузданных вод, где я исследовал множество полостей: от Пудак-Гран, моей первой пропасти, до зловещей Хенн-Морт.
В 1947 году мы разбили палаточный лагерь на глубине двухсот пятидесяти метров в одном из залов Хенн-Морт под оглушительный шум водопада, низвергающегося в маленькое, вечно волнующееся подземное озеро. В этом лагере мы жили в окружении тумана и ледяной водяной пыли, в насыщенной водой, совершенно нереальной атмосфере, как будто вне времени и пространства.
Однажды незабвенный аббат Катала (преждевременно скончавшийся в 1948 году, сразу же после сделанного им изумительного открытия следов доисторического человека в Алдене) пытался читать свой требник, укрывшись капюшоном. Когда я проходил мимо, он схватил меня за руку.
— Знаете, откуда берется этот дьявольский каскад? — прокричал он.
— Не имею ни малейшего представления! — прокричал я в ответ.
— Так вот, это как раз и есть прекрасная задача и повод для недурной подземной экспедиции.
Мы, правда, знали, где воды каскадов Хенн-Морт выходят на поверхность — опыт с окрашиванием воды показал это место (Буковый источник в долине Планк), — но мы совершенно не знали, откуда эти воды берутся. Многие из нас обращали свои взоры к Озерному каскаду.
Жан Денон из Парижского альпийского спелеоклуба, совершавший уже восхождения в Альпах и в Гималаях, заинтересовался возможностью подняться в карстовую шахту, залитую падающей водой. Но мы не могли одновременно гнаться за двумя зайцами: исследовать Хенн-Морт в глубину и пытаться, почти наверняка неудачно, подняться в вертикальный колодец, низвергавший на нас массу воды.
Через три года, в 1950 году, я вновь пришел в массив Арба, чтобы попытаться выяснить, какие же все-таки источники питают каскады Хенн-Морт. Поскольку я не мог собрать для этого отряд и организовать спуск в пропасть до отметки двухсот пятидесяти метров, мне пришлось довольствоваться осмотром поверхности в Кум-Уэр, где, как я знал, были выходы пропастей.
Эти исследования я проводил вместе с моими детьми, Раулем и Мод, и действительно, нам удалось обнаружить несколько глубоких карстовых шахт, но мы не могли в них спуститься, так как у нас была только одна веревка да двадцатипятиметровая электроновая лестница.
Как-то под вечер мы разделились, чтобы прочесывать лес порознь и таким образом увеличить вероятность нахождения новых колодцев. Вдруг я услышал доносившийся издали голос Рауля, настойчиво зовущий нас. Я передал сигнал Мод, которая патрулировала еще дальше, в глубине пихтового леса. Идя на голос сына, мы нашли его на очень неровном каменистом участке среди зарослей малины и черники, где он обнаружил нечто весьма интересное.
Это был свод пещеры, из которого тянуло холодным воздухом. В грот вел хаотичный и длинный коридор, в который можно было спуститься, помогая себе руками. Коридор приводил к весьма эффектной развилке, где стояли большие сталагмиты и очень живописные ледяные колонны. Но естественный ледник на этом не оканчивался, он шел вниз несколькими расположенными один над другим колодцами, и мы смогли спуститься в них, упираясь в стены расставленными руками и ногами. Затем нас остановил тридцатиметровый обрыв, причем снизу доносился шум текущей воды. Мы сбросили лестницу, Рауль начал спускаться по ней, а я и Мод его страховали. Лестница оказалась слишком короткой, и сыну удалось, держась на конце раскачивающейся лестницы, направить вниз свет электрического фонарика.
Это беглое исследование, проведенное в таком неудобном положении, все же позволило кое-что определить: подземный ручей вырывался из высоко расположенной диаклазы[54]и направлялся на северо-восток. Такие данные позволили мне предположить, что это один из потоков, питающих Хенн-Морт, но другие исследования и другие экспедиции отвлекли меня от этих мест, другие массивы заняли мое внимание: ледяные гроты Марборе в 1950 году, пропасть Пьер-Сен-Мартен в 1951 и 1954 годах, Сигалер в 1955 году.
Сопровождая своих экских и марсельских друзей в массив Арба в Верхней Гаронне, я рассказал им о возможной связи между пропастью, о которой я сообщил в 1950 году и Хенн-Морт. Мы направили наши усилия на решение этой проблемы, а вся кампания получила название: "Экспедиция Хенн-Морт — 1956".
Экспедиция началась с внушительного сброса парашютов с грузами, осуществленного военными летчиками с базы в По, которые оказали нам неоценимую помощь во время кампании в Пьер-Сен-Мартен. Как только кончилась разбивка лагеря в долине Кум-Уарнед на опушке леса на высоте 1400 метров, несколько отрядов сразу же начали штурмовать многочисленные пропасти и пещеры.
Самый первый спуск в пропасть, в которой мы побывали вместе с Мод и Раулем, дал превосходные результаты. Спелеологи проникли в диаклазу, которую в свое время увидел Рауль, пошли по очень неровной "водной дороге", преодолели ее на несколько сот метров, но, не располагая плавательными средствами, вынуждены были остановиться у глубокого озера.
На следующий день на смену пришел отряд из семи человек. Они захватили с собой надувную лодку, и им удалось переправиться через озеро и продвинуться несколько дальше, применяя при этом головокружительную акробатическую технику.
Среди членов провансальского отряда было двое пиренейцев, ветеранов экспедиций в Хенн-Морт: Дельтейль и я. Не меньше других мы были взволнованы и захвачены мыслью, что, может быть, вот-вот попадем в "нашу" Хенн-Морт.
Может быть, виновен был излишний энтузиазм и рвение, а может быть, с трудом карабкаясь над глубоким обрывом, я сделал неловкое движение, но под моими ногами сломался каменный выступ, и я плюхнулся в воду. Это падение было тем более неприятным по своим последствиям, что на мне не было непромокаемого комбинезона. Большая ошибка с моей стороны, так как спелеолог, попавший в воду в одной из горных полостей, где всегда царит очень низкая температура, мало на что после этого пригоден и служит только обузой своему отряду.
Дельтейль, хорошо все это понимавший, забеспокоился обо мне и предложил проводить меня на поверхность. Чтобы пересечь озеро на обратном пути и иметь возможность страховать друг друга при подъеме на лестницы, обязательно надо было идти вдвоем. Но я наотрез отказался, говоря, что мне и не такое пришлось повидать и что я не боюсь холода.
В действительности же я совершенно промок и так дрожал, что с трудом двигался и проделывал нужные маневры. Мне пришлось скрепя сердце отказаться от дальнейшего продвижения со штурмовым отрядом, который как раз подошел к краю шестидесятипятиметрового колодца. Дельтейль, Жикель, Диландро и я превратились во вспомогательный отряд для троих товарищей, спустившихся по лестницам в следующие один за другим эффектнейшие водопады.
Из всех я один не побеспокоился о том, чтобы надеть непромокаемый костюм, и мне пришлось дорого заплатить за эту небрежность: изнурительным двухчасовым стоянием на посту, зацепившись и закрепившись на узком балконе под потоком ледяного воздуха. Меня трясло как в лихорадке, и все же меня поддерживало основанное на личном опыте убеждение, что я выйду из этой передряги, не "схватив болезнь", как говорил Тартарен из Тараскона, даже без насморка или боли в горле.
Приношу извинения за краткое отступление и за то, что придаю слишком большое значение одной из самых банальных случайностей в сложных перипетиях подземных исследований, но все же скажу, что здесь в полную меру действует как настоящее благодеяние реакция организма, создающая иммунитет, тогда как при других более обыденных обстоятельствах и по меньшему поводу спелеологи подвержены насморку, как все люди.
Тони Бюрнан в своей книге "Охотники из Шамуа" писал то же самое об одном пастухе и страстном охотнике. Он однажды видел, как этот охотник, потный и задыхающийся, быстро поднялся на склон, чтобы приблизиться к сернам, лег на снег, и ему пришлось долго и терпеливо лежать, так как животные его почуяли. Когда охотник вернулся с охоты Тони Бюрнан сказал, что такая снежная ванна может дорого ему обойтись, на что охотник ответил ему: "Видите ли, мосье, пока надеешься, кровь греет!" И он безапелляционно пояснил свою концепцию, выражающую, однако, бесспорный психофизиологический феномен: "Пока я его вижу, он мне не опасен". Разве это не напоминает кошку, такое зябкое животное, которая может лежать на снегу или даже под снежным бураном, застыв в неподвижности, как факир, часами подстерегая полевую мышь или крота?
Как охотник за сернами, как кошка на своем посту, я ощущал ледяной холод, но не обращал на него внимания. Кроме того, когда после трудных и опасных маневров, проделанных нашими тремя разведчиками на лестницах, мы услышали донесшиеся к нам далеко снизу пять пронзительных свистков, мы ответили на них дикими криками восторга, несколько согревшими нас.
Свистки, которые повторились и которые мы считали с большим волнением, были условным сигналом, что штурмовой отряд попал в пропасть Хенн-Морт.
Действительно, Конрад, Ранжин и Вейдерт после ожесточенной схватки с каскадами приземлились у отметки двухсот пятидесяти метров в зале подземного лагеря 1947 года, узнали знакомую местность, нашли кое-какие вещи, оставшиеся с тех пор, в том числе знаменитую "китайскую шляпу" — щит из железного листа, защищавший нас от водопадов и камнепадов во время неповторимого спуска до самого дна пропасти.
Таким образом, в 1956 году спелеологи из Экса и Марселя завершили то, чего не смогли сделать парижане и пире-нейцы в 1947 году. Теперь мы, если можно так сказать, глубже изучили гидрологический механизм подземной системы Хенн-Морт.
Эту новую систему, состоящую из пропасти, пещеры и подземной реки, мы назвали пропастью Марселя Лубана. Этим мы отдали должную честь памяти нашего незабвенного товарища, первым спустившегося в Хенн-Морт, тяжело здесь раненного, но все же дошедшего до дна пропасти.
Нам удалось еще лучше ознакомиться с гидрологической системой "Марсель Лубан — Хенн-Морт", когда через несколько дней один из членов нашего отряда поднялся вверх по пропасти Марселя Лубана в направлении известного грота Кум-Нер и в непосредственной близости от него. В свое время этот грот был исследован Феликсом Тромбом. Оказалось, что подземный поток, тот самый, с которым мы встречались в пропастях Марселя Лубана и Хенн-Морт, пересекает фот Кум-Нер из конца в конец на протяжении семисот метров. В недрах земли нечасто удается так удачно найти и проследить циркуляцию воды.
Во время нашей кампании 1956 года в массиве Арба нам удалось провести еще несколько исследований, в подробности которых я не стану вдаваться, а кроме того, сделать интереснейшее открытие в соседней долине. Я говорю о Кум-Уарнед, занявшей нас на много лет.
Итак, в июле 1957 года мы направились в Кум-Уарнед. Сначала наши взоры были устремлены в небо, откуда сыпались парашюты с грузом, сбрасываемые нам летчиками с учебной базы воздушно-десантных частей департамента По, потом мы обратили их на подземное царство, где нам предстояло выполнить важную программу.
Опыт с окрашиванием воды, который мы успешно осуществили прошлым летом, показал, что ручей Кум-Уарнед, уходивший под землю на высоте 1300 метров над уровнем моря, вновь выходил на дневную поверхность через четыре километра у подножия массива. Значит, существовала какая-то подземная водная система, которую мы заранее окрестили системой Тромба в честь нашего коллеги и друга, спелеолога Феликса Тромба, изучавшего этот массив с 1934 года и руководившего экспедициями в Хенн-Морт 1946 и 1947 годов. Задача наша состояла теперь в том, чтобы попытаться проникнуть в эту систему подземной циркуляции, а для этого надо было разыскать шахты, расположенные над предполагаемым руслом подземного потока, и попытаться спуститься в них.
Поиски оказались очень трудными и потребовали от нас пяти летних кампаний (с 1956 по 1960 год), но они были богаты сенсационными открытиями и спортивными подвигами, исключительно сложными, мучительными и порой драматическими.
В тех местах, где до нашего прихода буквально ничего не было известно, нам удалось открыть ряд первостепенных пропастей, некоторые оказались даже более глубокими, чем Хенн-Морт, и теперь считаются самыми грандиозными в нашей стране. Чтобы читатель мог составить себе некоторое представление, перечислю их, причем учитывая только пропасти глубже двухсот метров: Дюплесси (-200), Марсель Лубан (-230), Тру-дю-Ван (Колодец Ветра) (-300), пропасть Раймонды (-492) и пропасть Пьера (-564). Две последние пропасти оказались третьей и четвертой по глубине во Франции, а Хенн-Морт значилась теперь лишь на пятом месте.[55]Но кроме глубины эти пропасти были еще интересны тем, что служили "глазками" в подземное русло ручья Кум-Уарнед, по которому нам удалось пройти и исследовать на редкость поучительную подземную систему Тромба почти из конца в конец, за исключением нескольких участков, оставшихся непройденными из-за сифонов.
Для подробного описания подземной эпопеи, растянувшейся на пять лет, потребовалась бы целая книга, нам же придется ограничиться кратким описанием на нескольких страницах.[56]
В этой кампании я сотрудничал с самыми симпатичными из когда-либо встречавшихся мне спелеологов в настоящей дружеской атмосфере. Эти "разведчики" благодаря воспитанию в рядах скаутов обладали дисциплиной и выдержкой, что, по правде сказать, не всегда бывает справедливо в отношении некоторых спелеологов, слишком независимых и несколько склонных к анархизму, а это никак не облегчает взаимоотношений и не делает легче некоторые исследования, когда необходимо проявлять полнейшее послушание и самоотверженность, порой доходящую до полного самоотречения.
Руководители экского отряда Пьер Жикель, Хеллин и Магаль, также как руководители марсельцев Конрад, Пропо, Леши и Гриозель, сумели внушить эти драгоценные качества юным, но первоклассным членам наших отрядов, в которые входили Франжин, братья Феликс, братья Пернэн, Лафон, Раву, Диландро, Ребуль, Налэн, Морель, Паран, Винсент, Каваллэн, Вейдерт, а также всем тем, кто принимал участие в пяти кампаниях в Кум-Уарнед. Нельзя не упомянуть с восхищением и благодарностью преподобного отца Фреми, капеллана группы и члена одного из отрядов, которого прозвали капелланом пропасти Раймонды, после того как он отслужил мессу в этой глубочайшей полости.
Но настоящая книга — это не дневник спелеолога и не трактат о подземных водах, поэтому мы избавим читателя от полного описания всего развития операций в Кум-Уарнед, а также от перечисления полученных результатов и ограничимся тем, что изобразим некоторые сцены и расскажем более или менее яркие случаи.
Для начала следует сказать несколько слов об этимологии и подлинной орфографии слова "уарнед" (Ouarnede), являющегося чудовищным искажением и отвратительным написанием, не имеющим смысла ни на каком языке, а также диалектного слова I overere (Кум Иуернэр значит "зимняя долина или ущелье", то есть "холодное место").
Карты тоже полны подобных ошибок. Одна из наиболее занятных и неожиданных относится к Кум-де-ла-Бак (на местном диалекте Бак значит "корова"), превратившуюся на официальной карте в результате нескольких превращений наперекор всякому здравому смыслу в Кум-д'Эвек (то есть в пропасть Епископа). Короче говоря, рассказывая обо всей этой ереси, творцами которой являются картографы, плохо знающие пиренейские диалекты и, кажется, мало заботящиеся о значении и написании, нам самим все же приходится писать "Кум-Уарнед", чтобы не вступать в противоречие с картой и быть понятыми.
В первый же день первой кампании 1956 года наши друзья из воздушно-десантных частей департамента По облагодетельствовали нас, безукоризненно сбросив груз на парашютах. Все шло как по писаному, самолет "Дакота" нас легко засек благодаря нашей сигнализации при помощи выложенных на земле полотнищ; сбросив нам три десятка парашютов с грузами, он вернулся на свою базу. Вскоре над нами пронесся маленький биплан "Стамп", развернулся на большой высоте и сбросил небольшой пакет с флажком. Пакет был недостаточно тяжелым, его отнесло ветром, и он упал очень далеко от нас. Все поиски были тщетны, пока наконец один из арбаских жандармов, специально прибывших, чтобы присутствовать при сбросе парашютов, нашел его в лесу. Мы поздравили жандарма, и затем поспешно и с большим любопытством открыли пакет. В нем оказалась дымовая шашка, инструкция по ее применению и маленькая сердечная записка, написанная рукой нашего коллеги Дельтейля, желавшего благополучного сброса парашютов!
По примеру знаменитых карабинеров из оперетты Оффенбаха, маленький самолет аэроклуба Сен-Жерон прибыл "после драки", и, когда на следующий день наш друг пришел к нам в лагерь, на этот раз с мешком на спине, мы устроили ему неплохую овацию за несколько запоздалые благие намерения! Некоторые предлагали даже поджечь дымовую шашку у него в палатке, когда он заснет. Однако его пощадили, а "горшок с дымом" сохранили для использования при сбросе грузов с парашютами в следующем году.
С первых же спусков в пропасти массива Арба провансальцы были прямо-таки поражены, обнаружив на дне естественных колодцев не только скелеты коров и овец, встречающиеся очень часто, но также скелеты медведей, черепа которых они поднимали на поверхность в качестве трофеев. Дело в том, что этот сплошь заросший лесом горный район, загроможденный хаосом камней, таящим массу укрытий и берлог, представляет собой великолепный биотоп для пиренейского медведя. Я много раз видел его следы на снегу, а в апреле 1960 года Эмиль Бюга — один из наших спелеологов — встретил медведицу с медвежонком.
Может показаться удивительным, что осторожные и ловкие животные иногда сваливаются в пропасти, но некоторые из этих колодцев с отверстиями, замаскированными густым подлеском, служат как бы естественными ловушками. Зимой и весной снег покрывает ветви деревьев и кусты, маскирует отверстия колодцев, образуя коварные снежные мостики, которые проваливаются даже под тяжестью самой мелкой дичи: каменных куниц, белок и, конечно, под очень большой тяжестью стопоходящих животных.
Другой сюрприз, другая находка поджидали нас в одной из пропастей, названной "Ледником", поскольку лед в ней сохранялся даже в самое жаркое время лета. На глубине при мерно тридцати метров в одном круглом зале мы нашли остатки примитивной деревянной лестницы и двух грубо сделанных лопат или совков, тоже деревянных, имеющих такую же форму, как лопаты, на которых пекари сажают хлеба в печь.
Эти предметы, неожиданно найденные в таком месте, имели свою историю, которую нам поведал старый пастух, сам слышавший ее от своего деда (значит, факты должны относиться примерно к 50-м годам XIX века).
В те времена два человека из Арба решили спуститься в колодец "Ледник" с помощью лестниц, сделанных, вероятно, тут же на месте, и стали добывать лед лопатами, тоже самодельными, разрабатывая таким образом этот своеобразный карьер. Лед несли в корзинах на спинах в селение (четыре часа ходьбы). Потом его грузили в тележку, запряженную мулом, и везли в Тулузу (сто километров), а там то, что еще оставалось от груза, продавали в больницу Отель-Дьё или в одно из кафе на Больших Бульварах, так как в те времена искусственного льда делать еще не умели.
Этим промыслом они занимались в течение многих лет, несмотря на то что это был тяжелый труд, весьма мучительный и сопряженный с известным риском, а доход от него, вероятно, был весьма небольшим.
В одну из первых ночей летом 1956 года, проведенных нами в палатке в Кум, нас озадачили какие-то необычные звуки: металлическое позвякивание, все время меняющее направление. Виновником странного звука могли быть многочисленные овцы, все лето пасущиеся в массиве, но звук никак не напоминал звон колокольчика, даже надтреснутого.
Объяснение мы получили только утром, когда заметили, что одна овца, проходя мимо нашей свалки, наступила на маленькую консервную банку, так и оставшуюся у нее на ноге. Подкованное таким образом животное всю ночь бродило по камням и производило необычный звук, так нас заинтриговавший. Конечно, мы тут же организовали облаву на "подкованную" овцу и освободили ее от гремящей банки.
Коровы и овцы вскоре стали несколько излишне фамильярны и производили нахальные и опустошительные набеги на наши палатки. Лучшее средство отгонять этих четвероногих, слишком пристрастившихся к сушившимся на кустах перчаткам, белью и носкам и охотно лакомившихся салфетками, туалетной бумагой и мылом, нашел Жан-Мари Ребуль. Он извлекал из своего кларнета такие душераздирающие и диссонирующие звуки, что обычно овцы и коровы сразу же удирали.
Открытие главных пропастей Кум-Уарнед — результат тщательных исследований, проделанных спелеологами. Отверстия пропастей были разбросаны на большой площади, и о них не знали даже пастухи, охотники и лесорубы.
В качестве примера можно привести случай, происшедший в 1956 году, когда Пьер Жикель, командир экских скаутов, открыл узкий лаз, оказавшийся входом в пропасть Пьера — одну из самых больших в мире, глубиной пятьсот шестьдесят четыре метра. В этом же районе и в том же году я открыл Пюи-дю-Ван (Колодец Ветра); скромный свод над ним никто раньше не замечал, но внутренние размеры скрывавшейся за ним пещеры оказались грандиозными.
На следующий год я нашел крохотное отверстие, запрятанное в зарослях папоротника в лесу, оказавшееся входом в пропасть Раймонды. Моя дочь спустилась первой в нее и расширила узенький лаз, открыв доступ в продолжение пропасти глубиной четыреста девяносто два метра.
Во время кампании 1958 года один из участников экспедиции — Феррандез, однажды, придя в лагерь, заявил, что он только что нашел между пропастью Пьера и Пюи-дю-Ван новую пропасть, вход в которую, по его мнению, был не менее эффектен, чем вход в Хенн-Морт! Это сообщение показалось нам настолько неправдоподобным, что мы сразу же пошли проверять слова нашего товарища. Но он нисколько не преувеличивал: пасть этой новой пропасти производила сильное впечатление, а при ее обследовании был обнаружен цилиндрический вертикальный почти отвесный двухсотметровый колодец. Это новое открытие, сделанное ровно в ста пятидесяти метрах от Пюи-дю-Ван, который был нам известен уже в течение двух лет, может дать представление о фантастическом хаосе, царящем в вечном полумраке пихтового леса.
Счастливый первооткрыватель этой новой большой пропасти не смог (как это обычно делается) присвоить ей свое имя. Его звали Раймонд, и могла возникнуть путаница с пропастью Раймонды. Скауты из Экса относятся к группе Плесси-де-Гренадан, и Феррандез решил назвать "свою" пропасть пропастью Плесси.
С самого начала отказываюсь даже в общих чертах описать многочисленные спуски, которых потребовало исследование пропастей Кум-Уарнед, занявшее у нас целых пять лет. Но позволю себе рассказать несколько типичных или чем-либо примечательных эпизодов и несколько приключений или происшествий, пережитых в глубине этих гигантских полостей.
Так, например, возвращаясь к пропасти Плесси, можно рассказать, как Феррандез нашел в ней скелет собаки, на ошейнике которой была медная табличка с тщательно выгравированной на ней надписью, содержащей имя и адрес. Из любопытства мы написали по указанному адресу и узнали, что животное пропало три года назад и что хозяин собаки подозревал и даже обвинял соседа, что тот отравил собаку. Оказалось, что овчарка, которая, по-видимому, была великой бродягой, рискнула одна отправиться в горы и случайно свалилась