Речка александра твардовского 5 страница

В полночи беззвездной и жестокой, —

Лишь бы люди

Грелись у огня,

Лишь бы молча

Верили в меня.

Дайте мне возможность постареть,

Чтобы внуков, правнуков узреть,

Убедиться,

Что над ними небо

Доброе,

Как свежий запах хлеба.

Убедиться в том,

Что жил не зря,

Коль под небом —

Мирная заря.

Я еще успею умереть,

Дайте мне возможность постареть.

Что я прожил?

Я еще и не жил,

Вдоволь

Дорогих сынов не нежил,

Край отцовский

Им не показал.

О любви к нему

Не рассказал.

Я еще успею умереть,

Только бы душой не обмелеть,

Только б знать,

Что мир широк и светел,

И всегда

На этом белом свете

Недруга

От друга отличать,

О жестокой правде

Не молчать.

Убедиться б в том, что постарел,

В том, что мир жестокий подобрел.

И тогда готов я стать

Корнями,

Ручейком,

Что бьется под камнями,

Теплым ветром,

Голубой травой,

Сполохом под звездной синевой.

БАЛЛАДА О ЧЕЛОВЕКЕ

Светлой памяти

Всеволода Анисимовича Кочетова

Человек

Красиво жил.

Жил,

С природою дружил,

Добротой родных и близких,

Повзрослевши,

Дорожил.

Человек

Красиво жил.

Труд крестьянина вершил.

И пахал,

И сеял в пору,

Изо всех тянулся жил.

Человек

Красиво жил.

Милой голову вскружил.

Вместе с ней

В любви согласной

Дом срубил

И печь сложил.

Человек

Красиво жил.

Пятерых детей нажил.

Всех, пожалуй,

Вывел в люди,

Всех обул

И всех обшил.

Человек

Красиво жил.

Горевал,

Грустил,

Тужил.

Человека обижали,

Он с обидой

Не спешил.

Человек

Красиво жил.

И весельем дорожил.

Не одну, пожалуй, бочку

От души он осушил.

Человек

Красиво жил.

Всех жалел,

Кого лишил

Тот пожар,

Что не однажды

Он без робости

Тушил.

Человек

Красиво жил.

В горле подлости

Першил,

Всех,

Неправедно живущих

Правдолюбием

Крушил.

Человек

Красиво жил.

Уваженье

Заслужил

Он за то,

Что ЧЕЛОВЕКОМ

На родной земле служил.

Человек

Красиво жил.

Круг житейский

Завершил

В день,

Когда на поле брани

Буйну голову сложил.

Человек

Красиво

Жил...

ВИШНЕВАЯ МЕТЕЛЬ

Снова вишня

Отцветает,

Время — что ни говори.

С редких яблонь

Облетает

Розоватый свет зари.

К покосившемуся дому,

Где любимая жила,

То ль сердечная истома,

То ли память привела.

Рядом с домом, на опушке,

В позабытой мной тиши

Накукуй года,

Кукушка.

Накукуй,

Наворожи.

Солнце бревна прогревает,

Поостывшие за ночь...

Мне кукушка

Не внимает,

Улетела, вижу, прочь.

Вот и годы пролетели,

На душе оставя след,

Под вишневые метели

И под яблоневый цвет.

Под горячую гармошку,

Под лихого «Гусачка»,

Под частушки

Под окошком

Возле дома лесника...

Приворотны были ночки,

Собирали полсела.

Был богат лесник:

Три дочки.

Их лесничиха

Блюла.

Я одну из них

Своею

Втайне гордо величал.

Но, признаться в том не смея,

О любви своей

Молчал.

Просто с нею мы дружили,

Целовались

До зари.

Просто молодо мы жили,

Время — что ни говори!

Просто молодость томила.

В лунных щелях — сеновал.

Я ее однажды

Милой

И любимою

Назвал.

А лесничиха

Блюла.

Ох, суровая была!

И однажды нас

Ухватом

С сеновала прогнала.

Как награда

За любовь

Долго ныла

В сердце боль...

И уехал я учиться

Под веселый листопад.

Обещал на ней жениться

И жениться был бы рад.

И она мне

Поначалу

Слово твердое дала.

Обещать —

Пообещала.

Только замуж не пошла.

Не сдержала, значит, слова,

Что шептала до зари.

Просто вышла за другого,

Время — что ни говори...

Вот стою я возле дома,

Опустевшего давно.

На меня глядит

Знакомо

То же самое окно.

Только то окно

Забито,

Словно память

О забытом.

И занозиста

Тоска,

Как на том окне

Доска...

И однажды

На опушке

Вишня разом отцвела.

Куковала мне кукушка,

На-го-ва-ри-ва-ла:

— Не грусти,

Ку-ку, ку-ку,

Отпусти

Свою тоску,

Не держи ее,

Как птицу

Держат в клетке расписной.

Светлой радостью

Лучится

Мир, озвученный весной,

Я одна за всех

Тоскую.

Потокую. Помолчу.

Хочешь — радость накукую?.. —

И ответил я:

— Хочу.

И кукушка куковала

Так, что радость сердце жгла.

Годы счастья напевала.

При-го-ва-ри-ва-ла:

— Не тоскуй, ку-ку, о прошлом,

Никого в нем не вини.

Помни только о хорошем,

Забывай печали дни.

Будь к чужой беде

Участлив,

Отчий край не обходи.

Что гадать тебе!

Ты счастлив

Тем, что счастье —

Впереди!

Утолишь ты сердца жажду

И любовь познаешь всласть

С той, которая

Однажды

Для тебя лишь родилась.

С ней вас годы не состарят.

Будет верною

Жена.

Сыновей тебе подарит

С криком радости она.

Будь достоин светлой доли,

Ведь она,

Тебя любя,

Будет все прощать

И холить

Непутевого тебя.

Пред людьми,

Бродя по свету,

Провинившись, повинись.

Славным будешь ты поэтом,

Но за славой

Не гонись.

А к тому,

К чему возврата

В этой жизни не дано,

Возвращаться вряд ли надо,

Как в повторное кино...

Много раз пылила вишня...

И кукушка на суку

Как гадала,

Так и вышло

Под веселое «ку-ку».

Сколько б лет ни пролетало,

Все дивлюсь своей судьбе:

То ль кукушка мне гадала,

То ль гадал я сам себе.

* * *

Полевые цветы, луговые!

Перелески

В знакомых цветах...

Где-то здесь

Ощутил я впервые

Теплый мед на девичьих устах.

— Целовались?

— Да как целовались!

Под понятливой тенью ветлы.

— Миловались?

— Да как миловались!

Мы ведь были друг другу

Милы.

Эту милость сердец и природы

Я в душе как цветенье храню

И безгрешные

Юные годы

Во грехах никогда не виню.

* * *

Ты говоришь:

— Как быстротечно время!.. —

И жадно сигаретою дымишь.

Ты говоришь:

— Любимая стареет,

Вернее — постарела, —

Говоришь...

И смотришь взглядом

До сих пор умелым

На молодых хорошеньких девчат,

Что смотрят нам в глаза

Уж больно смело, —

Их не страшит,

Что нам по пятьдесят.

Тяжел твой взор

И седина — туманна,

Как во поле увядшая трава...

Любимая стареет...

Горько, странно

Мне слышать эти страшные слова.

Неужто ли состарились

Объятья,

Молчание

И шепот в тишине?

Любимая!

Священное понятье

Сама судьба пожаловала мне.

Меня с моей любимой

Повенчали

Заботы,

Беды,

Праздники страны.

И потому

Обиды и печали

Мне с ней в дороге

Не были страшны.

Мы вместе прошагали

Четверть века

Сквозь буреломы

Разных лет и дней.

И если я душой не стал калекой,

То этим

Я обязан

Только ей.

Я только ей одной

Обязан словом,

Добром,

Что ныне людям раздаю.

Она —

Моя нетленная основа,

Я лишь о ней

В своих стихах пою.

И с ней

Мою тревогу

И дорогу,

Беспечные,

Мы делим на двоих.

Любимые

Состариться не могут,

Пока мы беззаветно любим их.

* * *

Последний луч

В безветрии погас.

Последний лист

Неслышно стек с березы.

И в сутени

Повеяло на нас

Безжизненной

И безнадежной прозой.

Покинуто

Печалились леса.

Поля пустыней вечною

Казались.

И на год постаревшие

Глаза

Безмолвного уныния

Касались.

И тишина,

Что тишиной была

В тревожном ожидании

Рассвета,

Незримой паутинкою

Легла

На безвозвратно

Прожитое лето.

* * *

По подвигам сверяя совесть

Свою,

Товарищей,

Друзей,

Я перелистываю повесть

Военных лет, ночей и дней...

Идут!

Идет моя пехота —

За шагом шаг —

Который год.

И жить, похоже, неохота,

А политрук твердит:

— Вперед!

Идет,

Идет моя пехота.

За шагом шаг

Все тяжелей

Идут,

Идут —

За ротой рота —

Солдаты совести моей.

Чудовищно длинна дорога,

Одна из пройденных дорог.

Идут,

Хотя идти не могут.

Идут.

Идут...

А я бы смог?

И я шагаю вместе с ними,

Полуглухой, полуслепой,

И молча повторяю имя,

Благословившее на бой...

Идет,

Идет

Моя пехота

С командой вечною:

— Вперед! —

Когда же стало жить охота,

Пред жизнью встал

Фашистский дзот.

В нем — враг.

И он себя не спросит:

— Убить меня

Иль не убить?.. —

Он косит жизнь,

Он жизни косит

Рожденных жить

И жизнь любить.

Не человек,

Он просто дзот.

А нам судьба —

Идти вперед.

Он косит жизнь

Не просто сдуру,

Лишенный совести, стыда.

На собственную амбразуру

Враги не лягут никогда.

А мы должны закрыть

Поганый

И огненно-кровавый рот.

И политрук

С одним наганом

Вперед безудерженно прет.

Я вижу,

Как он оглянулся

На нас, мальчишек,

Как он лег

На пулемет, что захлебнулся...

А ты бы смог?

А я бы смог?..

Легко сказать, когда не знаю,

В дни мира верю про запас.

Легко оказать...

Но умираю

На амбразурах сотый раз.

* * *

Мы гадать на ромашках не будем,

Пусть другие их трепетно рвут,

Ведь живем мы и любим, как люди,

Жаль,

Что нелюди

Рядом живут.

И, жестокое время сверяя,

На закате холодного дня

Ждут,

Когда я тебя потеряю

Или ты

Потеряешь меня.

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Стол письменный.

И — ни души вокруг.

В окно швыряет

Лунным снегом

Вьюга...

Вдруг входит Некто,

Явно, что не друг.

А я ведь так желал

Прихода друга!

Вот он к столу подходит

Не спеша.

Садится.

И меня не замечает.

И, не дыша,

Как мышь в копне шурша,

Написанное мною

Изучает.

Он различает

Почерк мой легко.

Читает по-актерски —

С выраженьем,

Проникновенно,

Четко, глубоко,

Сочувственно,

Но чаще — с раздраженьем.

Он продолжает

За столом сидеть,

То помрачнев,

То улыбаясь сладко...

И тщетно я пытаюсь

Разглядеть,

Какая у его плаща

Подкладка.

Вот он швыряет рукопись

На стол.

И сам с собою

Говорит негромко:

— О Родине стихи...

Не то, не то...

С такими вряд ли

Ты придешь к потомкам.

Стихи о вдовах, о сиротах...

Грусть!

Любовь к земле —

Прошедший день, не боле,

О Родине стихи...

Россия... Русь...

Кому нужны

Следы ушедшей боли?

Черемуха. Ручьи

И соловьи...

Изба с вербой

Состарились на взгорье...

Ах, бедненький!

Кому нужны твои

Стихи печали,

Радости и горя?

Любовь... любовь...

Надежда, верность, боль...

Но вряд ли перед ними

Встрепенутся.

Кому, скажи,

Нужна твоя любовь

В эпоху

Сексуальных революций?!

Вот безысходность -

Это еще так,

Куда ни шло!

Глядишь,

И пригодится.

И все ж напрасно тщишься ты,

Чудак,

Ну было б вправду

Чем тебе гордиться.

Гордишься,

Что Отчизну любишь ты

И служишь ей,

Как верный пес у двери.

Но это же риторика!

Пусты

Твои слова.

Никто в них не поверит.

Ты в облаках,

Как многие, паришь.

Стихи твои

Для мира — не подарок.

Не примет их

Ни Лондон, ни Париж,

Ну а Нью-Йорк

Их не поймет подавно.

Любовь к Отчизне —

Это же кино.

Патриотизм

Давным-давно не в моде.

Да и тебе

Пора бы уж давно

Подумать о себе,

Не о народе.

Народ,

Он позабудет о тебе...

— Ну нет, приятель! —

Говорю я внятно. —

Я буду жить

В его святой судьбе,

Тебе ж судьба народа

Непонятна.

Вот ты-то, верно,

В облаках царишь.

Точней, не в облаках,

А в тучах смога.

Что из того,

Что в Лондон иль Париж

Моим стихам

Заказана дорога?!

Переживу,

Коль пережил не то.

Мне б о народе рассказать,

Что знаю.

А Родину люблю я

Лишь за то,

Что для меня

Она всегда родная.

От деревенской хаты

До Кремля,

От высоты орлиной

До травинки,

Она вошла с рождения

В меня

И обернулась каждою кровинкой.

В любовь я верю,

Что судьбой дана

Как сладкий миг,

Что нам детей дарует.

А жалкая любовь

Мне не нужна,

Которую

Кому не лень, воруют.

У совести

Бессмертно

Торжество!..

Но недруг мой бубнит,

Меня не слыша.

Мне странно оттого,

Что ничего

Не видит он,

К тому ж еще —

Не дышит.

Протягиваю руку.

И рука,

Как в пустоту,

В него свободно входит.

— Ну что ж, поэт, —

Он говорит, —

Пока!

Живи себе

Заботой о народе...

Он вышел,

Дверь захлопнув за собой

Беззвучным

И невидимым движеньем...

О боже!

Это ж призрак —

Недруг мой.

И создан он

Моим воображеньем.

И все же

Не случайно он возник —

Весь в желчи,

В сожаленьях

И заботе.

Должно быть, есть

У недруга

Двойник,

И он-то, к сожаленью,

Не бесплотен...

Стол письменный.

И — ни души вокруг.

Унялся снег

Под чистым лунным кругом.

До боли в сердце

Жду прихода друга.

И вот — звонок,

И на пороге — друг.

НОВОГОДНЕЕ

Снова прожит год.

А что же,

Что дороже стало мне?

Ты, любимая,

Вдвойне

Стала ближе и дороже.

Ближе

Небо надо мной.

Стала мне земля милее

С малой речкой,

Что мелеет

С каждой новою весной.

Птиц умолкших голоса

Все слышней, слышней

И ближе.

Поредевшие леса,

Поседевши, стали ниже...

Впереди — январь, февраль

И снега,

Снега по пояс.

Стал мне ближе

Санный поезд,

Удаляющийся вдаль.

Сани,

Кони,

Шутки,

Смех —

Все проходит, все уходит.

Постарел я на год вроде,

А как будто

Старше всех.

Старше вечной синевы,

Старше всех морей на свете,

Верьте мне или не верьте,

Старше Рима и Москвы.

И, наверно,

Потому

Стало все на свете близким.

Я иду с поклоном низким

Ко всему

Живущему.

Я хочу,

Чтоб этот свет,

Что в наследство нам достался,

Словно книга, прочитался

Через много тысяч лет.

Я хочу,

Чтоб в книге той

Сохранились все страницы,

Чтобы люди,

Звери,

Птицы

Жили в книге золотой...

Постарел я,

Постарел.

Мерзнут слезы на ресницах.

Год прошел.

Не все страницы

Я в той книге усмотрел.

КЛАДБИЩЕ КОНЕЙ

В донских степях

В один из многих дней,

Когда земля податлива, как вата,

Наткнулся вдруг

На кладбище коней

Железным рылом грузный экскаватор.

В его зубах хрустели, как стручки,

Случайно потревоженные кости.

И молча

Пожилые казаки

Стояли на порушенном погосте.

Случайные прохожие,

Они

Фуражки сняли,

Головы склонили.

И замер экскаватор,

Уронив

Тяжелый ковш,

Подняв воронку пыли.

О ненависть,

Затмившая любовь!

Не ты ль вдевала жадно

Ногу в стремя?

В пустых глазницах конских черепов,

Казалось,

Навсегда застыло время.

Застыли солнце, травы, облака,

Седая даль полынная застыла,

И Дон застыл —

Великая река,

Что и коней, и казаков поила.

И казаки,

Дожив до наших дней,

Забыть не в силах битвы,

От которых

Остались только кладбища коней —

Костей полуистлевших жуткий ворох.

Те казаки —

Времен минувших связь —

Глядели молча, не сказав ни слова.

Как молодые парни, суетясь,

На счастье рвали

Ржавые подковы.

Что ж! Кости, что бедой погребены,

В душе у них не вызвали участья...

А старики

Когда-то,

В дни войны,

Под звон подков

В боях искали счастье.

Не многим счастье выпало в те дни,

Они-то помнят,

Уж они-то знают,

И вот стоят тревожные

Они

И всех, за счастье павших,

Вспоминают.

ЖУРАВЛИ

М. А. Шолохову

Лед на реках растает.

Прилетят журавли.

А пока

Далеки от родимой земли

Журавлиные стаи.

Горделивые птицы,

Мне без вас нелегко,

Я устал от разлуки,

Будто сам далеко,

Будто сам за границей,

Будто мне до России

Не дойти никогда,

Не услышать,

Как тихо поют провода

В бесконечности синей.

Не увидеть весною

Пробужденья земли...

Но не вы

Виноваты во всем, журавли,

Что случилось со мною.

А случилось такое,

Что и осень прошла,

И зима

Распластала два белых крыла

Над российским покоем.

И метель загуляла

На могилах ребят,

Что в бессмертной земле,

Как в бессмертии, спят,

Хоть и пожили мало.

Вы над ними, живыми,

Пролетали века.

И шептали их губы

Наверняка

Ваше трубное имя.

С вами парни прощались.

И за землю свою

Умирали они

В справедливом бою,

Чтобы вы возвращались.

Чтобы вы, прилетая,

Знали, как я живу,

Ведь за них

Я обязан глядеть в синеву,

Ваш прилет ожидая.

Ведь за них я обязан

Домечтать, долюбить.

Я поклялся ребятам,

Что мне не забыть

Все, чем с Родиной связан.

Вот и грустно: а может,

Я живу, да не так?

Может, жизнь моя стоит

Пустячный пятак,

Никого не тревожит?

Может, я не осилю,

Может, не устою?

Может, дрогну — случись —

В справедливом бою

За свободу России?

Прочь, сомненье слепое!

Все еще впереди:

Все победы, утраты,

Снега и дожди —

В жизни нету покоя!

Боль России со мною...

Не беда, что сейчас

Журавли далеко улетели

От нас, —

Возвратятся весною.

Не навеки в разлуке...

А наступит весна,

Журавлиная клинопись

Станет ясна —

К ней потянутся руки.

К ней потянутся руки —

Сотни, тысячи рук!..

Журавли,

Человек устает от разлук.

Значит, помнит разлуки!

НА СМЕРТЬ ШОЛОХОВА

Вешенская, 21 февраля, 1 час 40 минут

Россия спала,

Как заснеженный улей,

Привычным покоем жила.

Россия не знала,

Что Шолохов умер,

Иначе б она не спала.

Озябшая птица

Взлетать не хотела,

На реках потрескивал лед...

Россия

Не знала,

Что осиротела

На долгие годы вперед.

Часы остановлены...

Тихо...

Лишь ветер

По-песьи взвывал за окном.

Тепло отдавая

Родимой планете,

Над Доном сутулился дом,

И низкое небо

Все ниже спускалось,

Его накреняла беда.

Под толщею льда

Разъяренно

Плескалась,

Почуя тревогу, вода.

И стойла дрожали

От конского храпа,

И снег

Ошалело летел.

И колокол

Близко стоящего храма

Под траурным ветром

Гудел...

Падучей звезды

Не узрели над Доном,

Над Волгой,

Днепром,

Над Невой.

Для каждой избы

И для каждого дома

Был Шолохов

Вечно живой.

О как далеко,

Далеко до рассвета!..

Не стряхивал савана

Сад.

Все так же неслышно

Вращалась планета,

Привычно,

Как сутки назад...

На зябком рассвете

Россия проснулась,

Отринув привычный покой.

И сердце ее

В этот час содрогнулось

От общей потери людской.

Россия

В бессмертном стоит карауле,

Успев на года постареть.

Россия

Не верит,

Что Шолохов умер...

Она не поверит,

Что Шолохов умер:

Ему,

Как и ей,

Не судьба умереть!

КРЕСТЬЯНСКАЯ БАЛЛАДА

И горькое море крестьянской беды

плескалось у них под ногами...

Л. М. Леонов

Как вспомню,

Недавняя наша судьба

Тащилась сквозь черную слякоть.

Я видел,

Как в поле горели хлеба,

Их некому было оплакать.

Не знали сыны незлобивой страны,

В чем были они виноваты.

Жестокое пламя железной войны

Спалило родимые хаты.

Мальчишеским глазом я видел поля,

Где медленно плуги ржавели.

Над ними, сухую траву шевеля,

Ветра похоронную пели.

Белели на плугах следы от свинца.

Воронки — с водою до края.

Ни крика грача, ни напева скворца,

И жаворонок не играет.

Шагали солдаты, сомкнувши ряды,

На вечную встречу с врагами

И горькое море крестьянской беды

Плескалось у них под ногами.

Навстречу солдатам — беда матерей,

Навстречу им — горькое детство.

И некуда деться от русских полей,

От смерти им некуда деться.

Они устилали собою поля,

И в вырытых наспех могилах

Теплом их сердец согревалась земля —

И сердце земное не стыло.

Шли годы, стирая трагедий следы,

Следы оставляя иные.

Но море той самой крестьянской беды,

Оно не иссякло поныне.

Поныне печально дыханье полей,

Поныне горчат урожаи,

Поныне тревожен напев матерей,

Что пахарей в муках рожают.

Какая судьба уготована им —

Судьба созидателей

Или

Лежать им под небом, к страданью глухим,

В глобальных масштабов могиле?

О разум, рожденный для жизни Земли!

Не дай нам ненужного права

Поверить,

Что в прошлое войны ушли

Путем бесконечно кровавым.

Пусть матери верят и верят отцы

В покой утвержденного мира

И ранней весной занимают скворцы

В пришкольных усадьбах квартиры.

Все так же влюбленные верят в любовь,

И ныне живущим

Солдатам

Последний и яростный

Помнится бой —

В том самом году, сорок пятом.

ГОРСТЬ ЗЕМЛИ

Ф. Д. Бобкову

Родная земля

И в горсти мила...

На что уж, казалось,

Она мала,

А все же под град

И под посвист свинца

Она

На чужбине

Хранила бойца.

От зноя, от холода

Берегла —

На что уж, казалось,

Была мала.

А так ли

На самом-то деле

Мала

Родная земля,

Что в горсти мила?..

В ней память

Отцовского крова жила,

Жил голос пичуги

И клекот орла.

В ней

Пульсом земли

Пробивался родник

И в звездную полночь

Желанно возник.

В ней слит был

Надолго,

Точнее,

Навек

И Волги, и Дона

Размеренный бег.

В ней слышали

Шелест

Днепровской волны

Богатых земель

Приднепровских

Сыны.

И в ней белорус

Углядел навсегда

Свой Неман,

Что не был немым

Никогда.

В ней видел

Казах,

Не скрывая печаль,

Земель азиатских

Полынную даль.

В ней видел

Кавказец

Свой гордый Кавказ...

В ней

Чести народной

Нетленный запас!..

Выходит,

Не так-то она

Мала,

Родная земля,

Что в горсти мила...

Дыханье и свет

Незабвенной земли

Солдаты

С боями

На запад

Несли —

По белому свету,

Что гарью пропах

И пеплом печали

Осел на губах...

В могилы солдат

От Отчизны вдали,

Как зерна,

Ссыпалися

Горсти земли,

Чтоб люди

В грядущем

Забыть не смогли

Свободу

И землю,

Что им принесли...

Повсюду,

По всей европейской земле,