Маги говорят, что повышенное осознание является вратами намерения, – сказал дон Хуан, – и пользуются им соответственно. Подумай об этом. 1 страница
Я разглядывал каждого из них в отдельности, открыв рот, и чувствовал, что если я буду держать его открытым, то, в конце концов, буду способен разгадать загадку. Я закрыл глаза и ко мне пришел ответ. Я чувствовал его. Это не было мыслями. Но как я ни пытался, я не мог выразить его в словах.
– Там, там, – сказал дон Хуан. – Ты получил еще один магический ответ полностью самостоятельно, но у тебя все еще недостаточно энергии, чтобы выровнять[23] его и превратить в слова.
Ощущение, которое я испытал, было больше, чем невозможность выразить словами свои мысли. Это было похоже на переживание заново чего-то давно позабытого – не знать, что я чувствую, потому что я еще не умею говорить вообще и поэтому не имею возможности перевести свои чувства в мысли.
– Мышление и точное выражение того, что ты хочешь сказать, требуют невообразимого количества энергии, – сказал дон Хуан, разрушив мои ощущения.
Он вывел меня из такой глубочайшей погруженности в себя, что я забыл, с чего все началось. Я ошеломленно уставился на дона Хуана и признался, что не имею ни малейшего понятия о том, что они или я говорили или делали за минуту до этого. Я помнил инцидент с кожаным ремнем и то, что дон Хуан потом говорил мне, но чувство, владевшее мною несколько секунд назад, я вспомнить не мог.
– Ты идешь по ложному пути, – сказал дон Хуан. – Ты пытаешься вспомнить мысли так, как делаешь это обычно, но здесь иная ситуация. Секунду назад у тебя было всепоглощающее чувство, что ты знаешь нечто, совершенно особенное. Подобное чувство нельзя восстановить, полагаясь на память. Ты должен вспомнить его, намереваясь вернуть его.
Он обернулся к Сильвио Мануэлю, который сидел, развалившись в кресле и вытянув ноги под кофейным столиком. Сильвио Мануэль пристально посмотрел на меня. Его черные глаза были похожи на два кусочка блестящего обсидиана. Не пошевельнувшись, он издал пронзительный крик, похожий на птичий.
– Намерение! – завопил он. – Намерение!! Намерение!!!
С каждым возгласом его голос становился все более и более нечеловеческим и пронзительным. Волосы у меня на затылке встали дыбом. По коже побежали мурашки. Однако мой ум вместо того, чтобы сосредоточиться на страхе, который я, несомненно, испытывал, направился напрямую на вспоминание пережитого чувства. Но прежде чем я смог вспомнить его полностью, оно расширилось и превратилось в нечто иное. И тогда я понял не только то, почему повышенное осознание является вратами намерения, но также и то, что такое само намерение. Кроме того, я понял, что это знание не может быть выражено в словах и что оно доступно для всех. Его можно почувствовать, использовать, но не объяснить. В него можно войти путем изменения уровня осознания, – поэтому повышенное осознание является входом. Но даже вход невозможно объяснить. Его можно только использовать.
В этот день ко мне без какой-либо подсказки пришла еще одна частица знания: естественное знание намерения доступно каждому, но управление им принадлежит лишь тем, кто исследовал его.
К этому моменту я уже страшно устал, что, несомненно, и послужило причиной влияния католического воспитания на мои последующие реакции. На какое-то мгновение я поверил, что намерение – это Бог.
Я сказал об этом дону Хуану, Висенте и Сильвио Мануэлю. Они засмеялись. Все тем же тоном профессионального оратора Висенте сказал, что намерение не может быть Богом, потому что оно является силой, которую нельзя описать и тем более представить.
– Не будь таким самоуверенным, – жестко сказал дон Хуан. – Не пытайся спекулировать на основе своего первого и пока единственного опыта. Подожди, пока ты не сможешь управлять своим знанием, а потом и решай, что есть что.
Воспоминание о четырех настроениях сталкинга обессилило меня настолько, что в результате мною овладела глубочайшая апатия. В этот момент меня не смогла бы взволновать даже гибель, грозящая мне или дону Хуану. Мне было все равно, оставаться на древнем наблюдательном посту или в кромешной тьме возвращаться назад.
Дон Хуан безошибочно понял мое настроение. Он, как слепого, подвел меня за руку к массивной скале и помог сесть, прислонившись к ней спиной. Он посоветовал, чтобы при помощи естественного сна я вернулся в нормальное состояние осознания.
НИСХОЖДЕНИЕ ДУХА
Видение ДУХА
Сразу после позднего завтрака еще за столом дон Хуан объявил, что нам предстоит провести ночь в пещере магов, и что мы должны отправиться в путь. Он сказал, что для меня крайне необходимо посидеть там снова в полной темноте, чтобы дать возможность скальным образованиям и намерению магов сдвинуть мою точку сборки.
Я хотел было встать со стула, но он остановил меня и сказал, что есть еще кое-что, что он хотел бы объяснить мне. Он потянулся, положил ноги на стул и откинулся назад в удобной расслабленной позе.
– Чем более детально я вижу тебя, тем больше замечаю, как вы похожи с моим бенефактором.
Для меня это звучало столь угрожающе, что я прервал его, сказав, что не могу представить, что за сходство он имеет в виду. Но если какое-то и было, что маловероятно, то я буду очень рад, если он расскажет мне о нем, давая тем самым возможность что-то исправить или изменить. Дон Хуан смеялся, пока по его щекам не потекли слезы.
– Одно из сходств состоит в том, что пока ты действуешь, ты действуешь очень хорошо, – сказал он, – но когда ты думаешь, тебя всегда заносит. Мой бенефактор был точно таким же. Он думал не слишком хорошо.
Я чуть не бросился защищаться и хотел сказать, что не вижу ничего неправильного в том, как я думаю, но тут вдруг заметил озорной блеск в его глазах и запнулся на полуслове. Дона Хуана рассмешила такая перемена во мне, но в его смехе чувствовалось удивление. Он явно ожидал противоположной реакции.
– Я имел в виду, например, то, что у тебя только тогда есть проблема с пониманием духа, когда ты думаешь о нем, – начал он с улыбкой упрека. – Но когда ты действуешь, дух легко открывается тебе. Мой бенефактор был таким же.
– Прежде чем мы отправимся к пещере, я расскажу тебе историю о моем бенефакторе и о четвертом абстрактном ядре. Маги полагают, что любой из нас может уйти от духа вплоть до самого момента его нисхождения, но не после.
Дон Хуан специально остановился, чтобы подчеркнуть движением бровей значительность того, что он говорит.
– Четвертое абстрактное ядро – это полный удар нисхождения (обрушивания) духа, – продолжал он. – Четвертое абстрактное ядро – это акт раскрытия. Дух открывается нам. Маги описывают это так, как если бы дух находился в засаде, а затем обрушивался на нас, как на свою добычу. Маги говорят, что нисхождение духа всегда незаметно. Оно случается тогда, когда кажется, что вообще ничего не случилось.
Я начал сильно нервничать, почувствовав по тону дона Хуана, что он собирается в подходящий момент чем-то ошеломить меня.
Он спросил, помню ли я момент, когда дух обрушился на меня, закрепив мою постоянную верность абстрактному.
Я не имел ни малейшего представления, о чем он говорит.
– Существует некий порог, однажды переступив который – отступить уже невозможно, – сказал он. – Обычно с момента стука духа проходят годы, прежде чем ученик достигает этого порога. Однако иногда его достигают почти немедленно. Случай с моим бенефактором – пример этого.
Дон Хуан добавил, что каждому магу следует хорошо запомнить прохождение этого порога, чтобы он мог напоминать себе о новом состоянии из потенциала своего восприятия. Он объяснил, что такого порога может достичь не только ученик магии и что единственное различие между обычным человеком и магом в этом случае заключается лишь в том, на чем каждый из них акцентирует внимание. Маг придает особое значение прохождению порога и использует память об этом, как о точке отсчета. Обычный человек не пересекает порог и делает все возможное, чтобы забыть о нем.
Я не мог согласиться с его точкой зрения, что надо пересечь только один порог.
Дон Хуан с ужасом возвел очи к небесам и тряхнул головой в шутливом жесте отчаяния. Я продолжал настаивать на своем, не то, чтобы не соглашаясь с ним, просто пытаясь уяснить все это для себя. Однако возникший было интерес быстро угас. Я вдруг почувствовал, будто скольжу сквозь какой-то туннель.
– Маги говорят, что время четвертого абстрактного ядра приходит тогда, когда дух разрывает цепи нашей саморефлексии[24], – сказал он. – Разрыв наших цепей – это чудесно, но и очень нежелаемо, потому что никто, на самом деле, не хочет быть свободным.
Ощущение, похожее на скольжение через туннель владело мной еще мгновение, а затем все прояснилось. И тогда я начал смеяться. Странные проблески понимания, заключенные внутри меня, вырвались наружу в виде смеха.
Дон Хуан, казалось, читал мои мысли, как книгу.
– Что за странное чувство – понимать, что все, что мы думаем, все, что мы говорим, зависит от положения точки сборки, – заметил он.
И это было именно то, о чем я только что подумал и над чем смеялся.
– Я знаю, что твоя точка сборки в данный момент сместилась, – продолжал он, – и ты понял секрет наших цепей. Они держат нас в заточении, и, приковывая к удобному месту нашей саморефлексии, они защищают нас от яростной атаки неизвестного.
Для меня наступило одно из тех необычных мгновений, когда представления о мире магов становятся кристально ясными.
– Как только наши цепи разорваны – мы больше не ограничены заботами[25] повседневного мира, – продолжал он, – и хотя мы по-прежнему остаемся в этом мире, но больше не принадлежим ему. Для того, чтобы быть его частью, мы должны разделять заботы людей, чего без цепей мы делать уже не можем.
Дон Хуан рассказал, что нагуаль Элиас однажды объяснил ему, что обычных людей отличает то, что все мы разделяем владение неким метафорическим кинжалом: заботами нашей саморефлексии. Этим кинжалом мы рассекаем себя и истекаем кровью. И наши цепи саморефлексии дают нам чувство, что мы истекаем кровью вместе, что все мы имеем нечто чудесное – нашу человеческую природу. Но если мы изучим это, то откроем, что истекаем кровью в одиночестве, что мы ничем не владеем совместно, и все, что мы делаем – это тешимся своим послушным, нереальным, человеком созданным образом.
– Маги больше не пребывают в мире обыденных дел, – продолжал дон Хуан, – поскольку уже не являются жертвами саморефлексии.
Затем дон Хуан начал рассказывать историю о своем бенефакторе и нисхождении духа. Он сказал, что эта история началась сразу после того, как дух постучался в дверь к молодому актеру.
Я перебил дона Хуана, спросив его, почему он постоянно употребляет термин «молодой человек» или «молодой актер», упоминая о нагуале Хулиане.
– В то время, когда произошла эта история, он не был нагуалем, – ответил дон Хуан, – он был просто молодым актером. В своем рассказе я не могу называть его даже просто «Хулиан», потому что для меня он всегда был «нагуаль Хулиан». Перед именем нагуаля мы всегда добавляем слово «нагуаль» в знак уважения к его безупречной жизни.
Дон Хуан продолжал свою историю. Он сказал, что нагуаль Элиас остановил смерть молодого актера, переведя того в повышенное осознание, в результате чего после долгих часов борьбы тот снова пришел в сознание. Нагуаль Элиас не назвал своего имени, а представился ему как профессиональный целитель, ставший случайным свидетелем разыгравшейся трагедии, в которой чуть не погибли двое. Он указал на распростертую на земле молодую женщину, Талию. Молодой человек был удивлен, увидев ее лежащей без сознания возле него, ведь он помнил ее убегающей. Слова старого целителя, что Бог, несомненно, покарал Талию за ее грехи, поразив ее молнией и лишив разума, испугали его, но не настолько, чтобы он не заинтересовался некоторой странностью.
– Но откуда взяться молнии, если даже дождь не идет? – спросил молодой актер едва слышным голосом. Он был явно поражен, когда старый индеец ответил, что Господа не спрашивают о его путях.
И снова я прервал дона Хуана. Мне было любопытно узнать, в действительности ли молодая женщина потеряла рассудок. Он напомнил мне, что нагуаль Элиас нанес сокрушительный удар по ее точке сборки. Она не потеряла рассудка, но в результате удара вошла в состояние повышенного осознания и тут же вышла из него, что создало серьезную угрозу ее здоровью. С огромным трудом нагуаль Элиас помог ей стабилизировать ее точку сборки, и она уже постоянно находилась в состоянии повышенного осознания.
Дон Хуан заметил, что женщины вообще способны проделывать потрясающую вещь: они могут сохранять новое положение точки сборки постоянно. А Талиа была несравненна. Как только ее цепи разорвались, она сразу все поняла и приняла планы Нагуаля.
Дон Хуан рассказал, что нагуаль Элиас, который был не только превосходным сновидящим, но и превосходным сталкером, видел, что молодой актер, хотя и был испорченным и самодовольным, – но черствым и бездушным он казался лишь на первый взгляд. Нагуаль знал, что если он напомнит ему о Боге, грехе и возмездии, религиозное чувство актера разрушит его цинизм. Когда актер услышал о наказании Божьем, его фасад начал разрушаться. Он начал говорить о раскаянии, но Нагуаль прервал его, безжалостно подчеркнув, что, когда смерть так близка, чувство вины уже не имеет значения.
Молодой актер слушал очень внимательно, но хотя ему и было ужасно плохо, он не верил, что стоит на пороге смерти. Он думал, что его слабость и обморок вызваны потерей крови.
Как бы читая мысли юноши, нагуаль Элиас объяснил ему, что оптимизм сейчас неуместен, поскольку кровотечение могло бы стать роковым, если бы не его вмешательство как целителя.
– Когда я ударил тебя по спине, я поставил пробку на пути покидавшей тебя жизненной силы, – сказал Нагуаль скептически настроенному молодому актеру. – Без этого неизбежный процесс твоего умирания продолжался бы. Если ты мне не веришь, я докажу тебе это, убрав пробку другим ударом.
Сказав это, нагуаль Элиас ударил молодого актера по правой стороне его грудной клетки. У того мгновенно начались рвота и удушье, изо рта его хлынула кровь, поскольку он безудержно кашлял. Следующий удар по спине остановил болезненную агонию и рвоту. Однако он так испугался, что потерял сознание.
– Я могу задержать на некоторое время твою смерть, – сказал Нагуаль, когда актер пришел в сознание. – Как долго я смогу делать это, зависит от того, насколько охотно ты будешь выполнять мои указания.
Нагуаль сказал, что первым его требованием к молодому актеру было сохранение полной неподвижности и молчания. Если он не хочет, чтобы «пробка» вышла, – добавил Нагуаль, – он должен вести себя так, как если бы он полностью потерял способность двигаться и говорить. Одного резкого движения или произнесенного слова достаточно, чтобы снова вызвать умирание.
Молодой актер не привык выполнять чьи-либо требования и тем более следовать советам. Он пришел в ярость. Когда он попытался протестовать, снова вернулась страшная боль и конвульсии.
– Если прекратишь сопротивляться, я исцелю тебя, – сказал Нагуаль. – Но если ты будешь вести себя, как жалкий идиот, какой ты и есть, то ты умрешь.
Актер, гордый молодой человек, оцепенел от оскорбления. Никто и никогда не называл его жалким идиотом. Он хотел было разъяриться, но боль была такой жестокой, что он не смог отреагировать на оскорбление.
– Если ты хочешь, чтобы я облегчил твою боль, ты должен слушаться меня беспрекословно, – сказал Нагуаль с ужасающей холодностью. – Ответь мне кивком. Но если тебе вздумается вести себя подобно постыдному слабоумному, каким ты и являешься, я немедленно уберу пробку и брошу тебя умирать.
Собрав последние силы, актер кивнул в знак согласия. Нагуаль шлепнул его по спине, и его боль исчезла. Но вместе со жгучей болью исчезло еще кое-что: спала пелена с его разума. И тогда молодой актер узнал все, ничего при этом не понимая. Нагуаль снова представился ему, сказав, что его зовут Элиас, и что он – Нагуаль, и актер знал, что все это значит.
Затем нагуаль Элиас обратил его внимание на лежавшую почти без сознания Талию. Он приложил губы к ее левому уху и прошептал слова, заставившие ее беспорядочно двигавшуюся точку сборки остановиться. Он успокоил ее страх, шепотом рассказывая ей истории о магах, которым пришлось испытать то же, что сейчас испытывала она. Когда она совершенно успокоилась, он представился как нагуаль Элиас, маг, а затем попытался проделать с ней наиболее трудную в магии вещь – смещение точки сборки за пределы известного нам мира.
Дон Хуан заметил, что опытные маги способны выходить за пределы известного нам мира, чего не могут делать те, у кого такого опыта нет. Нагуаль Элиас всегда утверждал, что обычно он и не пытался совершать такие подвиги, но в тот день его побудило действовать нечто, отличное от его воли и его знаний. И прием сработал. Талиа побывала за пределами известного нам мира и вернулась назад невредимой.
Затем у нагуаля Элиаса было еще одно озарение. Он сел между двумя распростертыми на земле молодыми людьми – обнаженный актер был прикрыт лишь курткой нагуаля Элиаса для верховой езды – и проанализировал сложившуюся ситуацию. Он сказал им, что они оба в силу обстоятельств попали в ловушку самого духа. Он, Нагуаль, является активной частью этой ловушки, поскольку, встретившись с ними в данных обстоятельствах, он обязан был стать их временным покровителем и использовать свои познания в магии, чтобы помочь им. Его долгом как временного покровителя было предупредить их о том, что они близки к достижению единственного в своем роде порога и что им следует, – как каждому в отдельности, так и вместе, – подойти к этому порогу, войдя в настроение непринужденности, но без безрассудства, настроение осторожности, но без индульгирования. Он не хотел больше ничего говорить, боясь смутить их или повлиять на их выбор. Он чувствовал, что если им предстоит пересечь этот порог, с его стороны потребуется лишь совсем небольшая помощь.
Затем Нагуаль оставил их одних в этом уединенном месте и пошел в город, чтобы достать для них лекарственных трав, циновки и одеяла. Он сделал это для того, чтобы они достигли и пересекли этот порог в одиночестве.
В течение долгого времени молодые люди лежали рядом друг с другом, погруженные в свои мысли. Благодаря тому, что их точки сборки были смещены, они могли думать гораздо глубже, чем обычно, но это также означало, что они беспокоились, колебались и боялись настолько же сильней.
Поскольку Талиа могла говорить и была немного сильнее, она прервала молчание и спросила молодого актера, не страшно ли ему. Он утвердительно кивнул. Она испытывала к нему огромное чувство сострадания, поэтому сняла шаль и накинула ему на плечи, а затем взяла его за руку.
Молодой человек не смел сказать, что он чувствует. Слишком велик и стоек был его страх, что боль вернется к нему, если он заговорит. Он хотел извиниться перед ней, сказать, что очень сожалеет о причиненной ей боли и что его близкая смерть не имеет никакого значения, поскольку он, определенно, знает, что не проживет и дня.
Талиа думала о том же. Она сказала, что очень сожалеет о том, что избила его до полусмерти. Она испытывала теперь умиротворение – чувство, которое было прежде неведомо ей, раздираемой своей огромной энергией. Она сказала ему, что ее смерть тоже очень близка и что она будет рада, если все кончится в этот день.
Молодой актер, услышав свои собственные мысли из уст Талии, задрожал. Прилив энергии заставил его сесть. Он не чувствовал боли и не кашлял. Он вбирал в себя огромные глотки воздуха, как никогда раньше. Он взял девушку за руку, и они начали беззвучно разговаривать.
Дон Хуан сказал, что это было мгновение, когда на них снизошел дух. Они видели. Они были глубоко верующими католиками, и то, что они видели, было видением небес, где все было живым и озаренным светом. Они видели мир чудесных видений.
Когда вернулся Нагуаль, он нашел их опустошенными, но невредимыми, Талиа была без сознания, а молодой человек не потерял сознания лишь благодаря невероятным усилиям. Он попытался что-то прошептать Нагуалю на ухо.
– Мы видели Небеса, – прошептал он, и слезы покатились по его щекам.
– Вы видели гораздо больше, – возразил нагуаль Элиас, – вы видели дух.
Дон Хуан сказал, что поскольку обрушивание духа всегда скрыто, Талиа и молодой актер, естественно, не могли удержать свое видение. Они скоро забыли его, как забыл бы и любой другой на их месте. Уникальность их опыта состояла в том, что без всякой подготовки и без осознания происходящего они вместе сновидели и видели дух. Легкость, с которой они достигли этого, была просто невероятной.
– Эти двое были действительно самыми замечательными существами, которых я когда-либо встречал, – добавил дон Хуан.
Естественно, мне захотелось узнать о них побольше. Но дон Хуан не стал потворствовать моему желанию. Он сказал, что все, о чем он рассказал, касается его бенефактора и четвертого абстрактного ядра.
Казалось, он вспомнил нечто такое, о чем не рассказывал мне, и безудержно расхохотался. Затем он хлопнул меня по спине и сказал, что настало время посетить пещеру.
Когда мы достигли скального выступа, было почти темно. Дон Хуан поспешно сел в той же позе, что и в первый раз. Он сидел справа, касаясь меня плечом. Мне показалось, что он тут же погрузился в состояние глубокого расслабления, что побудило и меня к полной неподвижности и молчанию. Я не слышал даже его дыхания. Как только я закрыл глаза, он слегка подтолкнул меня локтем, предупреждая, чтобы я держал их открытыми.
Когда стало совсем темно, глаза мои стали болеть и чесаться от нестерпимой усталости. В конце концов я перестал сопротивляться и провалился в самый глубокий и беспробудный сон в своей жизни. И все же это был не совсем сон. Я мог чувствовать вокруг себя густую черноту. У меня было совершенно явственное ощущение, что я пробираюсь сквозь эту черноту. Внезапно она стала красноватой, потом оранжевой, затем ослепительно белой, как очень резкий неоновый свет. Постепенно мое зрение пришло в фокус, и я увидел, что сижу в той же позе рядом с доном Хуаном, только уже не в пещере. Мы были на вершине горы и смотрели вниз на изумительно красивые равнины и горы вдали. Эта прекрасная прерия была омыта сиянием, которое струилось из самой земли, как лучи света. Куда бы я ни глянул, я видел знакомые очертания: скалы, холмы, реки, леса, каньоны, увеличенные и преображенные своими внутренними вибрациями, своим внутренним свечением. Свечение, которое было так приятно моим глазам, исходило также и из меня самого.
– Твоя точка сборки сдвинулась, – как бы сказал мне дон Хуан. Не было слышно ни звука, тем не менее, я знал, что он только что говорил со мной. Я попытался рационально объяснить самому себе, что я, без сомнения, услышал бы его, даже если бы он говорил в безвоздушном пространстве. Все это, наверное, потому, что происшедшее со мной как-то временно изменило мои уши.
– С твоими ушами все в порядке. Просто мы находимся в иной области осознания, – снова как бы сказал мне дон Хуан.
Я не мог говорить. Я был в оцепенении глубокого сна, которое не позволяло мне произносить слова, хотя моя восприимчивость была исключительно высокой.
– Что происходит? – подумал я.
– Пещера заставила твою точку сборки сдвинуться, – подумал дон Хуан, и я услышал его мысли, как если бы они были моими собственными словами, сказанными самому себе.
Я ощутил приказ, который не был выражен даже мысленно. Что-то заставило меня снова посмотреть на прерию.
По мере того, как я смотрел на это чудесное зрелище, из всего в этой прерии начали исходить нити света. Вначале это было похоже на взрыв бесконечного числа коротких световых волокон. Затем волокна превратились в длинные нитеподобные пряди света, связанные вместе вибрирующие лучи, уходящие в бесконечность. Я, на самом деле, не мог бы найти иной смысл того, что я видел, или описать это иначе, чем назвав нитями вибрирующего света. Нити не были перемешанными или спутанными. Хотя они исходили и продолжали исходить во всех направлениях, каждая была сама по себе, хотя все они оставались неразрывно связанными вместе.
– Ты видишь эманации Орла и силу, которая одновременно и разъединяет и связывает их воедино, – подумал дон Хуан.
В мгновение, когда я уловил его мысль, нити света, казалось, поглотили всю мою энергию. Меня охватила усталость. Видение мое исчезло, и я погрузился в темноту.
Когда я снова пришел в себя, вокруг меня было что-то очень знакомое, хотя я и не мог сказать, что именно. Я решил, что вернулся в нормальное состояние осознания. Дон Хуан спал рядом со мной, наши плечи соприкасались.
Затем я понял, что мы находимся в такой кромешной темноте, что я не мог видеть даже своих собственных рук. Поразмыслив, я решил, что это, должно быть, туман окутал выступ и вход в пещеру. А может быть, это были низкие клочковатые облака, которые, подобно бесшумным лавинам, каждую дождливую ночь опускались с более высоких гор. Однако, несмотря на полную темноту, я каким-то образом увидел, что дон Хуан открыл глаза сразу же после того, как я пришел в себя, хотя он и не смотрел на меня. Внезапно я понял, что вижу его не вследствие падения света на мою сетчатку. Скорее, это было телесное ощущение.
Я был так поглощен наблюдением за доном Хуаном без помощи глаз, что не обратил внимания на то, что он заговорил со мной. В конце концов он перестал говорить и повернул ко мне лицо, словно желая посмотреть мне в глаза.
Он пару раз кашлянул, прочищая горло, и снова заговорил очень тихим голосом. Он сказал, что его бенефактор имел обыкновение приходить в эту пещеру как с ним, так и с другими учениками, но чаще сам по себе. В этой пещере его бенефактор видел ту же прерию, которую только что видели мы, и это видение побудило его описать дух как поток вещей. Дон Хуан повторил, что его бенефактор не был хорошим мыслителем. Если бы он был таковым, то сразу понял бы, что то, что он видел и описал как поток вещей, было намерением, силой, которая пронизывает все. Дон Хуан добавил, что если его бенефактор даже и понимал природу своего видения, он никогда не говорил об этом. Но сам он считает, что его бенефактор этого никогда не знал. Он считал, что видит поток вещей, и это было действительно так, но не в том смысле, который он имел в виду.
Дон Хуан говорил об этом так выразительно, что я хотел спросить, в чем же различие, но не смог произнести ни слова. Мое горло было как будто замороженным. Так мы сидели там в полной тишине и неподвижности несколько часов, однако я не чувствовал никакого неудобства. В мышцах не чувствовалось усталости, ноги не затекли, спина не болела.
Когда он снова заговорил, я даже не заметил перемены и с легкостью переключился на слушание его голоса. Это был мелодичный и ритмичный звук, как бы возникший из окружавшей меня полной темноты.
Он сказал, что в этот самый момент я не нахожусь ни в нормальном, ни в повышенном состоянии осознания. Я был подвешен во временном затишье, в черноте невосприятия. Моя точка сборки сместилась с того места, откуда воспринимается повседневный мир, но продвинулась не настолько, чтобы достичь и полностью засветить новую связку энергетических полей. Собственно говоря, я застрял между двумя возможностями восприятия. Это промежуточное положение, это затишье восприятия было достигнуто благодаря влиянию пещеры, вызванному намерением магов, которые высекли ее в скале.
Дон Хуан попросил меня сконцентрировать все свое внимание на том, что он будет говорить дальше. Он сказал, что маги тысячи лет назад при помощи видения осознали, что Земля – это чувствующее существо, и ее осознание может воздействовать на осознание людей. Они попытались найти способ использовать влияние Земли на человеческое осознание и обнаружили, что самым эффективным местом для этого являются некоторые пещеры. Дон Хуан сказал, что поиск таких пещер стал едва ли не единственным занятием этих магов, и благодаря их усилиям была обнаружена возможность использования пещер различной конфигурации в различных целях. Он добавил, что единственно важным для нас результатом этой работы стала именно эта пещера и ее свойство сдвигать точку сборки до достижения ею временного затишья восприятия.
Пока дон Хуан говорил, я не мог отделаться от неопределенного чувства какого-то прояснения в моем уме. Что-то втягивало мое осознание в длинный узкий канал. Все ненужные полу-мысли и чувства моего нормального осознания были вытеснены.
Дон Хуан вполне осознавал, что со мной происходит. Я слышал, как он тихонько удовлетворительно посмеивался. Он сказал, что сейчас нам будет гораздо легче разговаривать, и в нашей беседе будет больше глубины.
В этот момент я вспомнил массу вещей, которые он объяснял мне раньше. Например, я знал, что сновижу. Я действительно крепко спал, однако полностью осознавал себя с помощью своего второго внимания, которое являлось альтернативным моему обычному вниманию. Моя уверенность в том, что я сплю, основывалась на телесных ощущениях и на чисто рациональных выводах, опирающихся на сделанные раньше заявления дона Хуана. Я только что видел эманации Орла, а дон Хуан говорил, что маги не могут длительно обозревать эманации Орла способом иным, чем сновидение. Следовательно, я находился в сновидении.