П. Паскаль читает газету «Русская мысль» в своем кабинете в квартире Neuilly, 6 на rue du General Cordonnier. Париж. 1970-е гг. Личный архив Micheline и Roch Pascal

С 1950 г. до выхода на пенсию в 1960 г. Паскаль возглавлял в Сорбонне кафедру русского языка и литературы. Ему принадлежит заслуга создания во Франции целой школы славистов, точнее «русистов»; среди его многочисленных учеников были Н. П. Полторацкий, Жорж Нива, Никита Струве. Научные труды Пьера Паскаля общеизвестны и общепризнанны. Основная часть его работ посвящена истории религии в России и во Франции XVII века. Выдержал девять переизданий его краткий курс истории России (1946). Обширна переводческая деятельность: тонкий знаток двух языков, ученый перевел на французский Житие и Пятую челобитную протопопа Аввакума, «Девгениево деяние», древнерусскую версию «Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Хождение Богородицы по мукам», сочинения Достоевского, Толстого, Короленко, Ремизова.

Пьер Паскаль умер 1 июля 1983 г. В его лице, как отметил В. Водов, «французская славистика потеряла последнего знатока России в целом, ее языка, литературы, истории, быта в самом широком значении этого слова, на протяжении ее тысячелетнего существования»[17].

* * *

Исследование о протопопе Аввакуме и русском расколе середины XVII в. – одно из лучших в научном наследии Пьера Паскаля. Первое издание книги вышло в 1938 г.[18] Второе, почти без изменений (добавлено новое предисловие, уточнены некоторые сноски и сделано несколько небольших добавлений), было осуществлено четверть века спустя, в 1963 г.[19]

Этот труд до сих пор сохранил свою научную ценность.

Единственным предшественником П. Паскаля как исследователя жизни и творчества протопопа Аввакума в целом (заметим, что и после Паскаля, несмотря на постоянный интерес к протопопу Аввакуму и его сочинениям, такого обобщающего труда не появилось) был А. К. Бороздин, в 1898 г. выпустивший книгу «Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в.»[20]. Знаток истории старообрядчества П. С. Смирнов опубликовал весьма критическую рецензию на работу А. К. Бороздина. Он указал на недостаточно глубокое с источниковедческой точки зрения изучение письменных памятников, вышедших из-под пера протопопа, которые – «прежде всего примечательнейшие литературные памятники, а вместе с тем в них не только обрисована жизнь самого Аввакума, как деятеля на различных поприщах, но и с беспримерною полнотою, прямо как в зеркале, отразилась первоначальная жизнь раскола с ее главными и второстепенными внутренними вопросами»[21]. Из неполноты анализа источников вытекает, по мнению рецензента, и неполнота в изображении личности Аввакума и его деятельности: «Где здесь портрет этого протопопа-богатыря, где целостная характеристика этого замечательнейшего человека, владевшего несокрушимым здоровьем, железною волей и редкими душевными дарованиями? Читая автобиографию Аввакума и многочисленные его писания, все это видишь ясно, видишь именно целостный и живой образ»[22]. С точки зрения П. С. Смирнова, в книге А. К. Бороздина протопоп Аввакум недостаточно полно охарактеризован как пастырь и «расколоучитель», а такие его ипостаси, как проповедник, отец и глава семейства, совсем обойдены молчанием.

Книга П. Паскаля свободна от подобных недостатков. Важнейшую услугу оказал французскому ученому и всем последующим исследователям творчества Аввакума сам П. С. Смирнов, подготовивший академическое издание сочинений протопопа Аввакума[23]. Кроме того, французский исследователь, несмотря на существовавшие тогда трудности, обратился к архивному материалу. Работая в фондах, ныне хранящихся в Отделе рукописей Государственного исторического музея и Российском государственном архиве древних актов, П. Паскаль разыскал важные документальные материалы, освещающие многие эпизоды биографии протопопа и сопутствующие им обстоятельства; обнаружил новые источники по истории раннего старообрядчества, для уточнения имен и воссоздания полной картины событий обратился даже к писцовым книгам.

П. Паскаль на основании сравнительного изучения максимально полного круга документальных и литературных источников написал самую полную биографию «мятежного протопопа», воссоздал все обстоятельства его нелегкой судьбы, выяснил обстоятельства написания многих произведений. Заметим, что, хотя за последние десятилетия разысканиями отечественных ученых был введен в научный оборот ряд новых документов и неизвестных ранее сочинений, проясняющих некоторые биографические подробности[24], однако принципиального обновления источниковой базы не произошло.

Книга построена по хронологическому принципу: повествование следует за биографией протопопа, при этом автор не только последовательно восстанавливает внешнюю жизненную канву, но также уделяет пристальное внимание внутреннему миру своего главного героя. Начальные главы даже имеют названия: «Аввакум. Как создавался человек», «Аввакум-священник. Как создавался пастырь». Ярким примером может служить глава II, в которой на основе разбросанных в разных сочинениях обмолвок самого Аввакума, исследований и мемуарных источников, рисующих провинциальный быт, в том числе сельского духовенства, а также личных впечатлений от поездки по родным аввакумовским местам показано, как, вопреки всем трудностям и благодаря теплой вере, выкристаллизовывалась эта недюжинная натура. П. Паскаль, в частности, тонко подмечает, что евангельская фраза, высказанная Аввакумом в качестве совета ученикам: «Будьте кротки как голуби и мудры как змеи», могла иметь для него и очень личное содержание, связанное с конкретными жизненными обстоятельствами и воспоминаниями детства – его увлечением голубями и необходимостью обезопасить себя от обитавших в окрестностях Григорова змей.

Исследователем воссоздан образ целостной и многогранной личности протопопа Аввакума: его любовь к матери, к верной Марковне и детям, его пастырские труды и интерес к книжной премудрости, мужество и непоколебимая стойкость в борьбе против церковных нововведений, трогательное повиновение духовному отцу иноку Епифанию и ревностная забота о своих духовных чадах, отношения с соузниками и догматические споры с ними.

Пьера Паскаля как ученого отличал широкий подход к истории[25], что особенно ярко и наглядно проявилось в его первом исследовании, в котором религиозный конфликт 1650-х гг. показан на фоне всей русской истории XVII в. Совершенно справедливо и обоснованно Паскаль видит истоки церковного раскола в событиях Смутного времени: «моральная и материальная катастрофа, пережитая страной, вызвала потребность в реформах». На преодоление последствий Смуты в материальной и духовной жизни России были направлены усилия церковных и светских властей. И здесь, по мнению П. Паскаля, проявились два разных понимания христианства, различно представляющих соотношение жизни мирской и небесной: согласно одной точке зрения, все земное должно быть подчинено делу спасения, другая же позиция старалась примирить небо и землю. Эти две тенденции, ненадолго объединившиеся в деятельности боголюбцев, затем переросли в открытый конфликт. Французский ученый отрицает широко бытовавшие в литературе XIX в. тенденциозные мнения об «обрядоверии» старообрядцев, их «косности» и «невежестве»; показывает, что первые староверческие учители были столь же образованны, как и их оппоненты.

Книгу П. Паскаля отличает научная добросовестность и объективность. Питая искреннее сочувствие к преследуемым старообрядцам, восхищаясь стойкостью и героизмом протопопа Аввакума, он отмечает и его неуступчивость, которая придала церковному конфликту особую остроту. Работа французского ученого дает пример глубоко продуманного и строго научного освещения самых трагических событий в истории Русской православной церкви, она лишена того полемического подтекста, который иногда скрыто, а иногда слишком явственно просматривается в современных научных исследованиях данной проблематики.

Чрезвычайно ценными в монографии являются также типологические сравнения религиозной жизни России и Франции в XVII в., показывающие общие истоки и общие принципы конфессиональных реформ. Пьер Паскаль замечает, что желание провести христианские принципы в широкие массы народа зачастую наталкивается на человеческую слабость и противодействие властей. Св. Франциск и Олье из Сен-Жермена были такой же жертвой своих прихожан, как протопопы Иван Неронов, Аввакум и Даниил. В деятельности западнорусских монахов – поборников «внешней» мудрости и образованности, определивших направление развития русской церкви после реформ патриарха Никона, Паскаль усматривает параллель с деятельностью ряда католических объединений, стремившихся в союзе с миром достичь лучшего будущего (иезуиты, Викентий Поль, Содружество сестер Царицы Небесной). Некоторые черты сходства отмечает ученый между старообрядцами и янсенистами. Эти сравнения, отражающие широкую эрудицию автора и его глубокие знания по истории религии, позволяют представить религиозную драму России не в узких национальных рамках, а на фоне религиозных исканий других направлений христианства. Книга Пьера Паскаля давно и по праву входит в золотой фонд зарубежной славистики, издание ее перевода на русский язык не только сделает это фундаментальное исследование широко доступным для отечественных научных и общественных кругов, но также явится данью памяти ученому, так горячо любившему Россию.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BB%D1%8C,_%D0%9F%D1%8C%D0%B5%D1%80

Сын учителя латинского языка Шарля Паскаля. Окончил элитарную Высшую нормальную школу. В 1911 году он впервые побывал в России.

После начала Первой мировой войны на фронте, лейтенант. Был дважды ранен.

В апреле 1916 года был отправлен во Французскую военную миссию в России.

В 1918 году при отзыве Миссии Паскаль остался в Москве и жил в СССР вплоть до 1933 года. Сблизился с большевиками, участвовал в создании французской коммунистической ячейки. Жил в доме в Денежном переулке вместе с Марселем Води (простым солдатом), Жаком Садулем (капитаном) и Робером Пети, по прозвищу Боб. Работал в Наркомате иностранных дел, некоторое время был секретарем наркома Г. В. Чичерина.

В 1919 году присутствовал на Первом (учредительном) конгрессе Коминтерна. Выступал по советскому радио с обращениями на французском языке, которые писал сам или под диктовку Чичерина. Писал просоветские статьи для крайне левой французской прессы.

В 1921 году Паскаль встречает и женится на Женни Русаковой (Иоселевич), дочери еврейского эмигранта из Ростова, сестре композитора Поля Марселя.

Вместе с Чичериным приезжал на конференции в Генуе и Рапалло.

Постепенно Паскаль разочаровался в коммунизме и в 1933 году уехал из СССР.

Преподавал русский язык и литературу в Лилльском университете (1936—1937). Профессор школы восточных языков в Париже (1937—1950). Профессор Сорбонны(1950—1960).

http://www.strana-oz.ru/2007/5/russkiy-dnevnik

Пьер Паскаль (1890—1983) провел в России 17 лет, с 1916 по 1933 год. Уроженец Оверни, сын преподавателя латыни, он получил в лицее в качестве награды книгу Жюля Легра «В р усской стране» (см. в настоящем номере «Отечественных записок»), и это пробудило в нем интерес к России. Впервые он побывал в нашей стране в 1911 году, а в 1916-м был откомандирован в Петербург для службы во Французской военной миссии. Католик-экуменист, почитатель Владимира Соловьева, «христианский большевик», веривший в возможность построения в России новой жизни, отличной от жизни прогнившего Запада, в возможность совмещения социализма и христианства, Паскаль в октябре 1918 года отказался вернуться во Францию вместе с персоналом миссии и остался в Советской России. Еще в июле 1916 года он писал об опасности русского интеллектуального влияния: «В России идеи остаются весьма неопределенными, они вовсе не обязательно воплощаются в жизнь, поскольку корректируются изрядной долей скептицизма. У нас те же идеи, если они звучат соблазнительно — а русские идеи звучат именно так, — немедленно выливаются в чеканные рациональные формулы, обретающие силу закона». Сам Паскаль этой опасности не избежал: идеи русского большевизма соблазнили его всерьез и надолго.

Оставшись в Советском Союзе, он служит секретарем Чичерина в Наркоминделе, присутствует при основании III Интернационала, выступает по радио с обращениями на французском языке, в 1921 году вступает в компартию, работает в отделе печати Коминтерна, затем в Институте Маркса — Энгельса, где разбирает архив Бабефа. В 1933 году Паскаль добивается для себя и жены, Евгении Русаковой, права уехать из Советского Союза. Получить разрешение было нелегко; по одной из версий, Паскали вырвались в Европу лишь благодаря ходатайству председателя французского кабинета Эдуарда Эррио. Через четыре года Паскаль был допущен во Франции на государственную службу, защитил две докторские диссертации и с тех пор преподавал во французских университетах русскую историю и литературу. О большевистском периоде своей жизни Паскаль публично не упоминал до конца 1960-х годов. Затем он начал рассказывать о нем в интервью, а в 1975—1982 годах в Лозанне были опубликованы четыре тома его русского дневника 1916—1927 годов^[1].

Дневник, который Паскаль вел практически ежедневно, — не только подробное и богатое деталями свидетельство о пред- и постреволюционном быте и настроениях в Петрограде и Москве, но и поучительный человеческий документ. От убежденности в моральной правоте большевизма революции, в совместимости коммунистических и христианских идеалов Паскаль постепенно приходит к полному разочарованию в русской революции. В 1918 году, побывав в кабинете главного редактора «Известий» Стеклова, Паскаль записывает в дневнике: «Из широкого окна прекрасно виден собор Страстного монастыря с его пятью синими куполами, гордыми и в то же время смиренными. Какой символ! Собор — и рядом "Известия". Когда они поймут друг друга?» Страстной монастырь взорвали уже после того, как Паскаль покинул Советский Союз, но в том, что «понять друг друга» церкви и большевикам не дано, француз успел убедиться еще до отъезда: уже в 1929 году монастырь был превращен в Центральный антирелигиозный музей. Дневник 1927года — это записи, выражаясь анахронистически, диссидента-антисоветчика; не случайно Паскаль сочувственно цитирует знакомого русского коммуниста: при царизме, находясь на нелегальном положении, тот знал, что должен опасаться определенного узкого круга лиц, а говоря с остальными, может высказывать свои взгляды совершенно открыто; теперь, при власти большевиков, все наоборот...

Выбранные для перевода фрагменты призваны показать эволюцию автора дневника — от философических рассуждений о русской душе до постепенного осознания краха большевистской утопии.

27 октября 1917 года

[Протокол заседания Французского института в Петрограде, где Паскаль выступил с докладом на тему «Русская душа глазами представителя романского народа»]

Доклад начинался утверждением, что у русского народа есть единая душа; она видна особенно ясно, если не брать в расчет интеллектуалов, которые выделяются из народной массы, поскольку их душа впитала элементы, привнесенные извне. События революции может понять только тот, кто имеет представление об этой единой душе народа. Наилучшее представление о ней дают песни, которые распевают проходящие по улицам солдаты.

У этой души есть три составные части, тесно связанные одна с другой: солидарность, нерешительность, тяга к абсолюту. Первая — основа, вторая — отрицательная сторона, третья — сторона положительная. Вот главные признаки каждой из этих составных частей.

Солидарность

«Соборы» — зримый образ многочисленных русских святых. Бесконечная цепь экипажей на петроградских улицах. Поведение людей в очередях. Голосование всем полком сразу.

Стремление образовывать ассоциации и кооперативы и объединять их в федерации.

Обращение «товарищ». «Вперед, православные!»

В философии и религии — теория «соборности», или союза всех верующих. Ощущение коллективной ответственности, например во время отступления 1915 года.

Как следствие этого коллективистского духа — недостаток гордости.

Черта русского — смирение; на первом месте — недоверие к выскочкам; демократизм русского народа; власть была ему навязана сверху; это что-то вроде покрывающей его крышки.

Нерешительность

Нежелание в точности следовать правилам, подчиняться принуждению. Радость, с которой встретили отмену отдания чести.

Русский человек не делает карьеру на одном поприще: он вступает на несколько поприщ сразу и постоянно меняет занятия и ремесла. Неспособность копить деньги, отвращение к расчетам. Презрение к логике.

Пренебрежительное отношение ко всему традиционному. Паломничества и переселения.

Следствие всего этого: русский подчиняется не столько закону, сколько влиянию того, кто сумеет завоевать его доверие.

Сентиментальный патриотизм без примеси национализма.

Религиозность без догматизма.

Интуитивная мораль без четких правил.

Супруги легко соглашаются на развод.

Привычка к трезвой жизни, чередующейся с запоями.

Все это покрывается одним словом «воля»^[2] — которое в Россия означает вовсе не то, что volonté во Франции.

Стремление к абсолюту

Потребность при рассмотрении любого вопроса докапываться до корней.

Верность избранным принципам во всем (пример: толстовская мораль).

Отношение к смертной казни и к войне как к чему-то отвратительному.

Непонимание различия между моралью личности и моралью государственной.

Западные люди следуют максиме: «Своя рубашка ближе к телу». Русский готов отдать жизнь для спасения других. В политике — большевизм.

В философии — пренебрежение объективной реальностью.

В практической жизни — отказ от любого инструмента, если в нем замечено хоть крошечное несовершенство.

Как следствие этого характера — меланхолия и склонность к отчаянию, к нравственной распущенности; поскольку абсолютное добро недостижимо, русские отдают себя во власть абсолютного зла.

***

Вывод: в русской системе ценностей душа важнее разума и волевого начала. Этим объясняется тот факт, что русский народ может подчиняться чужим влияниям, но они не производят в нем глубинных изменений. Иностранный порядок, навязанный Петром Великим, продлился два столетия, но не затронул древней русской души. Русская лень — не наслаждение отдыхом, но смиренное приятие бесполезности любого усилия.

Несмотря на свою покорность и бездеятельность, русские никогда не забывают о том, чего хотят, и никакое внешнее влияние не способно сломить их глубокую спрятанную волю. Разум подчинен душе — совсем не то, что на Западе, где смекалку часто ставят куда выше доброты.

Принцип непротиворечивости не властен над русским мышлением; здесь господствует терпимость к любому мнению и скептическое отношение к рационализму. Русские охотно признают истиной утверждения самые противоположные. Они лишены предрассудков, но зачастую и способности отличать добро от зла. Принципу причинности русские предпочитают принцип финализма, которым пользуются очень умело и благодаря этому добиваются результатов более глубоких, чем те, каких достигают рационалисты. Например, сегодня они возлагают ответственность за войну на всех без исключения, а если говорят, что виноват капитализм, то имеют в виду материализм. Доказательство того, что русские ставят душевные качества выше интеллектуальных, — в заботе, какой они окружают слабоумных, «убогих».

Русские добры к ближним. Ненависть им чужда. Они снисходительны к преступнику, поскольку он уже беззащитен. Они охотно предаются сентиментальной жалости, готовы отдать справедливость всем без разбору. Отсюда братания на фронте.

Русский народ — самый христианский из всех, поэтому для него так соблазнительны социалистические принципы. Русские яснее всех ощущают человеческую слабость и, главное, слабость отдельного человека.

Письмо к Пьеру Монату^[3] 27 января 1927 года

<...> Если в экономическом отношении, несмотря на огромные трудности, Россия идет вперед, то в отношении бюрократическом она, по моему убеждению, неизлечима при нынешнем режиме — диктатуре государства, диктатуре одной партии в государстве, диктатуре одной клики внутри партии. Идут разговоры о контроле со стороны масс, но это обман: пресловутых «рабкоров» собирают в бригады, принимают в компартию, платят им построчно; на пресловутые «производственные собрания» на заводах приходит лишь малая часть рабочих, потому что директора, обязанные объяснять им свои действия, изъясняются на совершенно непонятном языке, а технические предложения рабочих подвергаются осмеянию либо вовсе не принимаются в расчет; советы не только фактически, но даже и юридически превратились в самые заурядные муниципальные советы, а о том, как проходят выборы в них, нечего и говорить... Простой гражданин не имеет никакой реальной возможности одолеть бюрократов.

Как же можно добиваться экономических успехов при таком режиме? Только ценою чудовищной эксплуатации рабочего класса, используя все средства мелкого и крупного капитализма. Все пресловутые преимущества, о которых нам прожужжали уши: рабфаки, дома отдыха, общежития и проч. — все это только для горстки квалифицированных рабочих, которые получают от 150 до 250 рублей в месяц и не боятся безработицы; к ним относятся уважительно, потому что они нужны... Для всех остальных — драконовские законы, карающие за пятнадцатиминутное опоздание или за прогул строже, чем в любой другой стране; от сверхурочной работы отказаться невозможно, а платить за нее или нет — зависит от доброй воли директора; увольняют без объяснений, платят в месяц 30, 40 или 50 рублей, а «нормы» выработки постоянно повышают.

Заводские комитеты защищают квалифицированных рабочих, а до остальных им дела нет; формально вопрос об увольнении решает смешанная комиссия, но в реальности всегда выносятся решения, угодные администрации. Профсоюз здесь сливается с начальством; разве что для проформы представители профсоюзов пока еще обсуждают коллективные договора с начальниками трестов и добиваются некоторых компромиссов. С каждым месяцем рабочих теснят все сильнее: на прошлой неделе решили больше не платить за простой по вине завода, если он не превышает 30 минут за рабочий день (восьмичасовой); тому, кто болеет от пьянства, за временную нетрудоспособность платят, лишь если она продлилась больше трех дней... Квартплата выросла. Бесплатный проезд в трамвае отменен почти полностью. Разумеется, труд повсюду сдельный; в текстильной промышленности один рабочий трудится одновременно на 3 или 4 станках. Об охране труда говорить не приходится: общепризнанно, что несчастных случаев становится все больше и больше. Вот какими способами достигается экономический рост. Но дальше по этому пути двигаться, пожалуй, уже некуда: теперь придется увеличивать производительность труда за счет совершенствования орудий труда или методов работы. Это задача посложней.

Относительно партии мне нечего прибавить к превосходным статьям Суварина^[4]. Странно, что вы придаете такое большое значение письму Постгейта^[5], который-де «не может поверить». Все, что Суварин пишет о беспризорных детях, об общем упадке нравственности, приводящем к случаям вроде Чубаровского дела^[6], — совершенная правда. Положение молодежи трагично: работы нет (даже для членов комсомола, а для остальных тем более); новая мораль гласит, что все страсти законны, а сдержанность есть уступка «мелкобуржуазному духу»; с другой стороны, никакой революционной цели нет, энергия требует выплеска, а водку продают повсюду в любом количестве... Что же остается делать молодым, как не становиться «преступным элементом»? Настоящее преступление — это выносить смертный приговор молодым людям, замешанным в Чубаровском деле; они ведь не ожидали такого исхода, не понимают, в чем их вина (и их друзья, как показал процесс, тоже).

Мы вступили в такой период, когда из людей деятельных одни пируют и пьянствуют, другие борются за власть и зарабатывают деньги, третьи тратят силы и время на девочек. Называть это эпохой Директории или нет, не важно: суть от этого не меняется. А покорные массы вновь оказались в рабстве, их по-прежнему эксплуатируют. Они трудятся, экономика на подъеме, но революции давно пришел конец.

Нет ничего более наивного, чем надеяться, будто дело может исправить «оппозиция». Оппозиционеры расходятся с большинством лишь в некоторых нюансах экономической программы: таких пунктах, как более или менее быстрые темпы индустриализации, более или менее рискованные способы выколачивания денег. Для того чтобы завоевать популярность, оппозиционеры заговорили о необходимости «демократии в партии», но кто поверит этим речам, если их ведут всем известные тираны вроде Троцкого, Зиновьева и всей их банды? Никто и не поверил; именно поэтому они проиграли. Все, что пишет Суварин о грязных методах, к которым прибегло большинство, — чистая правда, он ничего не преувеличил, напротив, даже кое о чем умолчал (например, о приказе жестоко расправляться с оппозиционными ораторами и даже подстраивать несчастные случаи — впрочем, не пуская в ход оружие). Правда, что всех рабочих-коммунистов, голосовавших за оппозицию, уволили с работы, а тех, кто занимал чуть более ответственные посты, сослали в Туркестан или в Сибирь. Конечно, если бы оппозиции удалось добиться массовой поддержки, все эти меры ни к чему бы не привели. Но в Москве и Ленинграде оппозицию поддержали самое большее 500 человек из 50 000, причем это не значит, что большинство одержало верх в споре, это значит, что члены партии в целом относятся к спорам лидеров с презрительным равнодушием. Именно таков самый распространенный настрой. О «социализме в одной стране» говорят исключительно с иронией, потому что никто уже не верит в социализм.

А с другой стороны, что же остается? Преданность правительству (как везде, не так ли? ведь революционеры повсюду составляют ничтожное меньшинство), русский патриотизм и некоторый реформизм, заставляющий надеяться, что жизнь постепенно улучшится.

Виды на будущее: материально мы идем к американизации, к росту национального богатства; социально — к государству, опирающемуся на три аристократии: интеллектуалов, богатых крестьян и квалифицированных рабочих; на всех них работают массы (которые, конечно, тоже выиграют от общего прогресса, но в меньшей степени). Все это, очевидно, и называется социал-демократическим социализмом.

^[1] Подробнее о Паскале см.: Нива Ж. «Русская религия» Пьера Паскаля // Нива Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе. М., 1999. С. 112—127.

^[2] В оригинале по-русски.

^[3] Пьер Монат (1881—1960) — французский анархист-синдикалист, вступил во французскую компартию, но в 1924 году был исключен из нее за нарушение партийной дисциплины и основал Синдикалистскую лигу и периодическое издание «Пролетарская революция», запрещенное в Советском Союзе.

^[4] Борис Суварин (наст. фам. Лифшиц; 1895—1984) — один из основателей французской компартии, исключенный из нее в 1924 году за сочувствие идеям Троцкого; друг Паскаля.

^[5] Сын кембриджского профессора, до 1923 года состоявший в компартии Великобритании и издававший партийную газету, впоследствии главный редактор Британской энциклопедии, автор работ по истории, социологии.

^[6] В августе 1926 года в Чубаровом переулке Ленинграда было совершено бандитское нападение на фабричную работницу с последующим групповым изнасилованием, причем среди участников нападения были комсомольцы. Из 22 подсудимых, проходивших по этому делу, семерых приговорили к расстрелу.