Как это было: Тайна Кузькина острова. Рассказ-быль А. Линевского.

Обитатели деревни, привыкшие к моим этнографическим занятиям, не раз сообщали мне с таинственным видом:

- А не один ты у нас. Вот в Андроновых Выселках какой-то тоже бродит, молотком камни бьет, а ребятам деньги платит, чтобы мерили ущелья. Вот бы и тебе наших ребят нанять. Ребятенки без дела бегают, а у тя, известно, деньги казенные, жалеть некуды.

Говорилось это чуть не в каждом доме. Приходилось объяснять, что их "ребятенки" не могут участвовать в записывании этнографического материала. Однако все объяснения были напрасны, и родители с недовольным видом бубнили:

- А вот в Андроновых Выселках товарищ твой наймовает, и тебе б не зря было.

Через несколько дней прибегали сообщить:

- А твой товарищ уж на Егорову гору зашел и там ребят наймовает, а ты чего денег жалеешь?

Однажды, плывя на лодке к одной из деревень, намеченных мною для обследования, я натолкнулся на неведомого "товарища". Около гранитного мыса, вдававшегося в реку, маячила лодка, а в ней одинокая фигура. Четко доносились удары молота, и то-и-дело слышались крики; на берегу стояла еще одна фигура, а от нее тянулась к лодке измерительная лента.

Подплыв к лодке, я оказался лицом к лицу с человеком, из-за которого мне столько раз навязывали неграмотных ребят для ведения этнографических записей. Беглый взаимный осмотр сразу показал нам, что мы примерно однолетки и одного и того же общественного положения. Словом, подходим друг к другу.

- Мне про вас эти три недели все уши прожужжали, - сказал я с улыбкой.

- И мне тоже.

- Вас в низовьях все ребята с нетерпением ждут, все приготовились быть рабочими.

- А зато вас все старухи и старики дождаться не могут. Одна старуха ревмя ревет: вдруг не дождется и помрет. "Не чаяла, не гадала, - говорит, - что и у меня для городских товар найдется".

Мы оба расхохотались. "Деревенский телеграф" действовал исправно. Геолог попросил меня подождать минут десять, чтобы вместе отправиться в деревню. Торопиться было некуда, и я с интересом стал наблюдать за новым для меня делом.

Работа геолога заключалась в следующем. В реку заходила гранитная гряда, - ему надо было узнать ее положение под водой. Поэтому от самого берега на одинаковом расстоянии в дно вбивались колья, размеченные на метры и полуметры. Пройдя речной грунт, кол упирался в гранит. Ряд таких промерных пунктов давал абрис гряды.

Я насмешливо следил за новым товарищем. То ли дело собирать разного рода поверья, преданья и приметы и постепенно воссоздавать диковинное миросозерцание старины! Вскоре я убедился, что геолог думал примерно так же, смеясь над коллекционированием, как он выражался, "бессмысленных бредней старины".

Геолог уже несколько дней жил в деревне, поэтому я поневоле очутился в положении гостя. Проголодавшись и терпеливо выбирая кости из разваренной щуки, мы перебирали новости, передаваемые о нас "деревенским телеграфом". Дело геолога представлялось деревенской массе если не хозяйственным, то по крайней мере толковым. Думали, что он ищет золото, и хотя и сомневались - где, мол, тут золоту быть? - а все же теплилась смутная надежда: а вдруг да найдется золото! Мое же дело было совсем безнадежно. Богачам казалось, что я выискиваю, кто и как прежде жил и не сохранилось ли у кого царского золота; степенным хозяевам иной раз делалось за меня досадно: человек приезжий, городской, а все сидит около стариков да старух, самых что ни на есть никчемных людей. Лишь очень немногие решили, что цель моей поездки - написать "историю". Эти пересуды доставили мне и Владимиру (так звали геолога) много веселых минут. Затем перешли на взаимные расспросы, потом говорили про Ленинград, о собираемых материалах и т. д. Уснули мы поздно.

На следующее утро Владимир уехал на реку, а я начал знакомиться с населением, передавая старикам и старухам поклоны и разного рода наказы от их сверстников из дальних деревень: выполняя эти поручения, я постепенно пробивал обычную скорлупу недоверия.

Так прошло несколько дней. Геолог работал, торопясь закончить свое дело: река должна была скоро замерзнуть - начинался ноябрь. Я же переходил от одного любителя и знатока старины к другому. По вечерам, за ужином, между мною и Владимиром происходило соревнование: кто из нас собрал за день наиболее интересней материал.

На пятый день моего пребывания в деревне хозяйка, подавая нам обед, с ужасом на лице заявила:

- Ягод вам сегодня не будет, а коли уж придет нужда, можно сбегать к соседке..

Оказалось, что ее "ребятенки" ездили за ягодами на Кузькин остров, лежащий на большом озере близ деревни, и чуть живы домой вернулись, - их едва не съел какой-то зверь.

Наши расспросы оказались напрасными. Вначале никто не мог описать внешнего вида зверя, но мало-по-малу по припоминаниям ребят чудовище стало походить на нечто среднее между тигром и носорогом. Мы посмеялись и вскоре забыли о таком диковинном для побережья Белого моря звере.

Наутро следующего дня, захватив провиант, мы вместе с местным пионером Петькой поплыли по озеру на Кузькин остров, о котором накануне слышали чудеса.

Я говорил не меньше часа, прочитав лекцию о жизни Севера в давно прошедшие времена.

На Кузькином островке мы нашли прекраснейший ягодник, кое-где болота, редкие сосны и березняк. Коралловыми гроздьями алела брусника, было великое множество и других гостинцев северного леса - грибов. Наелись мы досыта, а затем решили заняться осмотром нашего временного владения.

Владимир не без ехидства предложил разойтись в разные стороны, а затем рассказать друг другу о своих находках. Он - про природу, а я - о человеке - вернее, о его следах. Было очевидно, что Владимиру на этот раз будет удача - нетрудно было найти на острове разные биотиты, оликоглазы, микролины и прочие минералы. Волей-неволей я принял вызов. Петька ушел с Владимиром, а я побрел в противоположную сторону.

По компасу я пересек остров с запада на восток, а потом поперек - с севера на юг. Как ни щупали глаза, но кроме низкорослого леса я ничего не видел. Приходилось возвращаться с голыми руками на посмеяние лютому противнику моего любимого дела.

На обратном пути я подошел к ущелью, зажатому между двумя гранитными массивами. Такие места всегда дают что-нибудь интересное, в крайнем случае красивый вид. Не прошел я и двадцати метров, как над моей головой на скале увидел два куска дерева. Их слишком прямые очертания сразу сказали, что это следы пребывания человека. Вскарабкавшись на скалу, я увидел очень большой деревянный крест, древесина которого истлела и превращалась между пальцами в порошок. Глубоко вделанный в дерево медный крест зеленел окисью меди. Был ли это просто отголосок широко распространенного старого обычая Севера всюду ставить кресты, или это обозначало что-нибудь другое?

Распутывание сложнейших дел Шерлока Холмса было пустяком по сравнению с моей задачей. Ведь кресту было не менее сотни-другой лет, и сколько десятков раз на островке сменялся растительный покров, уничтожая следы работы человека! Медленный, очень внимательный осмотр местности скоро оправдал себя.

В том месте, где гранитный массив расходился на два крыла, в одной из каменных стен было выдолблено значительное углубление. Под толстым слоем перегноя я нашел осколки породы, говорившие об ударах железной киркой. К нише примыкали две стенки из полуистлевших бревен. Следовательно здесь когда-то была избушка. Благодаря корням брусники и других растений, со всех сторон уцелели земляные насыпи, окружавшие стенки, - вероятно для тепла. Внутри, у входа, сохранился каменный очаг, какие еще до сих пор делают наши северные промышленники. В каждом из уцелевших углов был врезан в дерево или медный позеленевший образ или такое же распятие старообрядческого типа.

Жил ли здесь охотник-промышленник? Новый осмотр тотчас же дал ответ. Загадку разрешила лавка, на которой он спал. Она состояла из четырех бревен. На одном из концов ее лежал вдавившийся в дерево большой камень. Случайно? - Нет. Он когда-то служил подушкой; камень, почти целиком ушедший в трухлявое дерево, имел искусственную выемку как раз по форме человеческой головы. Жесткая же подушка была у этого пустынника!

Естественно явилась мысль: чем же он жил? Если он был отшельником, каких очень много жило с XIII по XIX век на окраинах нашего Севера, то он не имел права есть мяса. Оставались лишь ягоды и рыба. Никаких следов былого земледелия не сохранилось. В каких-нибудь трехстах метрах от кельи оказалась речка. Пройдя в обе стороны по ее берегу, я понял, что это очень узкий проток озера, разделяющий островок на две части. Как я вскоре убедился, рыба из озера заходила сюда.

Вернулся к келье. Новые поиски опять дали находку: семь выдолбленных в скалах углублений, которые были прикрыты каменными плитами. Конечно здесь хранились запасы пищи пустынника.

Присев у обвалившегося входа, я стал восстанавливать суровую картину жизни отшельника. Гонимые царями блюстители "старой веры" бежали из Средней России поодиночке или небольшими группами и селились по бесчисленным глухим островкам крайнего Севера. Келья одного из таких беглецов вероятно и была передо мной…

Торжествуя победу над задорным геологом, я засвистел в свисток. Послышался ответ. Через некоторое время появились Владимир с Петькой. Мне удалось разыграть роль удрученного неудачей. Геолог, торжествуя, минут пятнадцать морил меня рассказами о местных породах, показывал отбитые куски, сообщал примерное процентное содержание кварца, эпидота и прочих минералов. Наконец выдохся и ехидно спросил:

- Ну, а ты что нашел в своей области?

С трудом сдерживая радость, я потащил товарища к месту моей находки. Говорил не меньше часа, прочитал лекцию о жизни Севера в давно прошедшие суровые времена. И снова этнография восторжествовала над геологией. Он честно признался, что моя находка интереснее, чем процентное отношение оликоглаза к микролину, уже давно ему известное из предыдущих работ. Молчаливый Петька лишь поеживался от холода и, шмыгая рукой под носом, впивался в каждое мое слово. То один, то другой задавали мне вопросы; я отвечал; снова расспросы. Незаметно наступил вечер.

Первое, что бросилось в глаза, было длинный хвост и задние лапы.

Пришлось итти на берег, чтобы отыскать вытащенную из воды лодку и достать из нее провизию. Лодка вскоре нашлась, но провизия из нее исчезла. Кроме остатков рыбы и развороченного мешка ничего не оказалось.

- Сшамано? - растерянно спросил Владимир.

- Похоже на то, - жалобно пискнул Петька.

Минуты две мы молча переворачивали мешок, осматривали кусочки рыбы и дыру в мешке.

- Митькой звали! - с искренней грустью процедил сквозь зубы геолог, указывая на уцелевшие рыбьи хвосты.

- "По усам текло, а в рот не попало", - вспомнилась мне популярная концовка сказок.

Очень сведущий в геологии, Владимир оказался беспомощным ребенком в следопытчестве. Кварцы и биотиты не помогли ни на йоту распутать происшедшее. Между тем Петька шмыгал охотничьей собачонкой по скалам. Дождавшись признания Владимира в полной его беспомощности, я принялся разматывать клубок загадки.

Во-первых, это дело не человека - лежавшие ружье с патронташем оказались на месте. Жестяная банка с сахаром, выкинутая из мешка, не была открыта. Почти целиком съеденной оказалась лишь вареная рыба, при чем вор достал ее через прогрызенную в мешке дыру. Значит, в наше отсутствие приходил зверь и притом хищный. Олень не стал бы зубами прогрызать мешок.

- Бенгальская тигра! - с комическим вздохом сделал заключение геолог.

- Которая может нас загрызть этой ночью… - умышленно мрачным тоном откликнулся я.

Владимир, кажется, струхнул. Сгустившиеся сумерки поздней осени, близкая к нулю температура и, в довершение всего, неизвестный хищник - все это не располагало к ночовке на Кузькином острове. Ехать же назад не позволяли сумрак и поднявшееся на озере волнение, - робинзонада приобретала для геолога неприятный привкус.

Прибежал Петька, и мы все трое принялись за устройство костра, чтобы сварить чай вместо пропавших обеда и ужина. Во время этой церемонии меня заботил вопрос: как быть с ночлегом? По всем данным незваным гостем была рысь, которая весной легко могла забежать по льду на островок, застрять здесь на лето, поесть всю живность, а теперь сголодухи, чего доброго, напасть на нас сонных. А может и не одна рысь, а пара.

Защита от всех хищников - огонь. Охотники-зыряне давно научили меня устраивать костер, не требующий всю ночь никакого присмотра. Я решил развести с четырех сторон по костру, лодку опрокинуть вверх дном и спать под ней.

Владимир пытался выдумать свои способы, но тут стал накрапывать дождь, быстро охладивший его рвение. Мы срубили на опушке высохшую на корню сосну, перерубили ее на чурбаны и начали перекатывать тяжелые обрубки к берегу. Часа через два мы натаскали двенадцать обрубков на ровную площадку. Теперь уже нетрудно было устроить четыре костра. Таким образом было обеспечено тепло на всю ночь. Как более слабый, Петька был занят другим, подсильным ему делом. Он настлал под лодку еловых сучьев, затем вдоволь наложил мха, и постель была готова.

Правила товарищества потребовали положить Петьку посредине - как одетого хуже нас. Я, не будь дурак, заполз первым в логово, а неудачливому геологу осталось крайнее место. На всякий случай он положил рядом с собой ружье. Уже лежа, малый стал бубнить, что надо по очереди караулить. Как первому поднявшему этот вопрос, ему пришлось и первому нести дежурство.

Когда я засыпал, мне пришло в голову попытаться кое-что узнать о нашем непрошенном нахлебнике. Были все данные, что он снова пожалует к нам на поживу. Поэтому я растормошил ребят, и мы, черпая туесом (берестяная посуда) песок, насыпали его широкой полосой между нами и лесом. Если бы зверь прошел по этой полосе, то Он оставил бы нам свои следы.

Среди ночи я вскочил от громоподобного звука, со сна жестоко ударившись о дно лодки. Оказалось, Владимиру послышалось нето мяуканье, нето рев и, не вылезая из-под лодки, он поспешно выстрелил.

Результат как для меня, так и для него оказался плачевным. У меня гудело в голове, а он отбил себе плечо, умудрившись спустить зараз оба курка. Охая и крякая, растирая пострадавшее плечо, он незаметно для себя все в новых вариантах рассказывал о ночном реве.

Спать больше не пришлось. Один лишь счастливец Петька умудрился не проснуться даже от выстрелов. Мы же, несчастные, принялись кипятить чай, ради сытости делая его приторно сладким; впрочем кислый деревенский хлеб отбивал приторность наших "щей". Чтобы не уснуть, варили чай до самого рассвета.

Владимир все время бубнил, что как только настанет утро - нужно будет ехать обратно.

Но парню не везло. Вместе с солнцем появился такой ветер, что геолог волей неволей отложил мысль об отъезде. Итти со мной продолжать обследование островка Владимир наотрез отказался. Я ушел вместе с Петькой, предоставив ему отсыпаться.

Нам опять посчастливилось. Островок дал новые следы человека. Они говорили о доисторических насельниках этого края. Груды камней на лесной полянке повидимому были остатком какого-то сооружения. Обойдя вокруг сооружения, я увидел с западной стороны лестницу, ведущую на его вершину. Сбоку сооружение имело вид неправильного треугольника.

Поднялся по лестнице. Она была сложена из крупных, более или менее ровных плит (но без следов обработки). По лестнице я дошел до площадки, образующей вершину усеченного конуса. Невольно бросилась в глаза старательность выкладки плит. На площадке лежал жерновообразный камень. На нем было выложено кольцо из крупных глыб белоснежного кварца. Вероятно это был жертвенник.

Помню, как слепило глаза только что поднявшееся солнце. "Некогда, - думалось мне, - по этой лестнице кто-то подымался и стоял на моем месте"…

Зачем нужно было воздвигать такое сооружение?

Петька куда-то исчез, и я, никем не тревожимый, напрягал память, стараясь припомнить какую-нибудь параллель из числа северных памятников. Так и не вспомнил, потому что археология нашего Севера находится еще в зачаточном состоянии. Пришел в голову лишь тот факт, что лопари до сих пор чтут белые кварцевые камни, в особенности если они напоминают человеческую фигуру или голову.

Жертвенник доисторических насельников Беломорья на Кузькином острове. 1. Профиль жертвенника. 2. План жертвенника. У. Вид с восточной стороны.

Солнце било прямо в глаза. Я жмурился и невольно улыбался, радуясь идущему от него теплу. Только я не кланялся солнцу и не приносил ничего в жертву, хотя углубление в середине белоснежного кольца вполне подходило для этих целей.

Я окликнул Петьку, и мы начали детально обследовать сооружение. Вскоре я принялся за составление чертежей. Затем я показал Петьке, какие нужно срубить деревья и кустарники, чтобы заснять памятник с разных сторон. Ведь только фотографию можно считать вполне научным документом, чертеж служит главным образом пояснительным дополнением.

Но обмер, зарисовка, чертежи и фотографирование - это только половина дела. Нужно было внимательно изучить всю окружающую местность, чтобы понять, почему памятник возник именно на этом, а не на каком-нибудь другом месте. Разрешив этот вопрос, я тем самым решал важнейшую задачу - чем являлось это сооружение в древние времена.

Помог компас, еще больше - карта, но главную помощь дала окружающая местность. Кузькин остров ближе всех остальных островков лежал к вытекающей из озера реке. Река впадала в Белое море, откуда приходили в озеро метать икру семга и некоторые другие крупные рыбы. Невольно вспомнились параллели. Взять хотя бы Байкал, где знаменитый Шаманский Камень стоит как раз у истоков Ангары - единственной реки, вытекающей из озера. Мелькнула мысль: с Шаманского Камня надеялись магическими приемами приманить добычу из байкальской пучины в реку, а здесь быть может пытались тем же способом приманить желанную рыбу из беломорских глубин через реку в это озеро…

Вдруг раздался оглушительный выстрел. Мы с Петькой бросились на берег к Владимиру. Мерещилось нападение неизвестного хищника, даже мелькнула мысль, что такой горе-охотник как Владимир мог жестоко пострадать от раненого им хищника…

Выбежав на берег к лодке, я невольно остановился на месте. Парень с ружьем в руках чуть заметно двигался к лодке и вдруг, бросив его на землю, замер как столб. Когда мы с Петькой добежали до него и взглянули по направлению его неподвижного взгляда, то первое, что бросилось в глаза, было длинный хвост и еще дрожащие в предсмертных судорогах задние лапы большого до жути тощего кота.

- Рублей на тридцать - тридцать пять будет, - деловито пробормотал Петька.

- Что ты! - отмахнулся сконфуженный Владимир. - Ни один дурак и полтинника не даст за такую шкуру.

- Шкуру и дурак задаром не возьмет, а тебе за лодку денежки выложить придется.

Только теперь я увидел, что волчья картечь, выпушенная из двух стволов, продырявила весь нос лодки; если бы Владимир выстрелил на более близком расстоянии, то лодку разнесло бы на куски.

То, что Владимиру придется платить три-четыре червонца, заботило меня меньше, чем мысль: как доехать на продырявленной лодке? Чтобы добраться до противоположного берега озера, надо было проплыть около трех километров. Выручил Петька: повел нас собирать смолу. Из дощечек мы положили заплату на пробоину и тщательно залили ее смолой.

Пристыженный Владимир весь день старательно помогал мне в обследовании островка. Мы нашли еще кое-какие следы доисторического человека: насыпи из камней - повидимому над могилами, - затем непонятные сооружения из крупных валунов, тянувшиеся в один ряд, и круглые чашеобразные кучи правильной формы. По моей указке оба мои приятели тщательно обмеривали памятники и по очереди нажимали грушу у наставленного мною фотоаппарата. Весь день прошел в научной регистрации следов доисторического человека.

Вечером вернулись в деревню. Таинственный зверь, так сильно испугавший детей нашей хозяйки и трагически окончивший существование по вине Владимира, оказался деревенским котом. Как-то летом один из крестьян вместе с ребятами поехал на Кузькин остров за черникой. Дети захватили и кота, а потом он убежал вглубь острова и не вернулся обратно. Все окончилось благополучно - Владимир уплатил тридцать рублей и приобрел кличку (правда, заглазно) Кузькин Охотник.

На-днях Владимир в одной из научных организаций Ленинграда делал обстоятельный доклад о своих геологических изысканиях. По окончании доклада посыпались вопросы. Я не утерпел и ехидно спросил: не приходилось ли ему встречать между прочим каких-либо хищников? Парень побагровел от смущения, но на вопрос почему-то не ответил.