Зое, наркоманка от рождения 6 страница

— Ты уже не производишь шума, который издают горлом кошки. Ты работаешь руками с пластилином, чтобы что-то рассказать, животные не умеют этого делать.

Он сосредоточен, ловок и активен в течение всего сеанса, и я не ощущаю в нем ни малейшей тревоги. Он умеет пользоваться ластиком, карандашом и бумагой. В конце сеанса он раскладывает все предметы по местам. Я объясняю ему, что у каждого предмета свое место, но и каждое человеческое существо занимает свое место в собственной истории, в семье и в обществе. Тут вмешивается нянечка и говорит, что в семье Матиаса детей купают вместе с кошками... Это лишь подтверждает, что в этой семье бытуют очень смутные представления о том, какое место занимают в мире человек и прочие живые существа...

Пятый сеанс

Как всегда, Матиаса приносит на руках нянечка и сажает его на стул рядом со мной, хотя он сам умеет прекрасно ходить. Дыхание у него очень шумное. Я говорю: «Человеку не нужно дышать так громко, чтобы его заметили». Он кивает головой, соглашаясь. И втыкает карандаш в кусок пластилина, лежащий в коробке.

Нянечка рассказывает, что происходит с Матиа-сом во время дыхательной кинезитерапии. Матиас ходит на процедуры самостоятельно — он их просто обожает и с радостью подчиняется всем указаниям врача, даже медикаменты вдыхает с явным удовольствием. То послушание и даже удовольствие, с которым Матиас терпит неприятные процедуры, в том числе с ингалятором, ставят врача в затруднительное положение — она сомневается, должна ли она продолжать лечение. Она заметила, что вызывает у ребенка пассивную эротизацию. И ей в буквальном смысле неловко от того, что процедуры вызывают у этого ребенка совершенно очевидное мазохистское

наслаждение. Как видим, любая часть тела может служить для ребенка источником эротических ощущений.

А Матиас той порой играет в довольно сложную игру, манипулируя металлическим колесом, обмотанным цепью. Эта игра, эта цепочка отдаленно напоминают ингалятор и резиновую трубочку, по которой медикаменты попадают в организм. Но если в реальности Матиас пассивно подчиняется процедурам, то в игре он руководит ситуацией.

Шестой сеанс

Матиас по-прежнему требует, чтобы его на руках вносили ко мне в кабинет. Воскресенье он провел у родителей, и утром в понедельник с ним невозможно сладить. Он капризничает, катается по полу, ничего не хочет слушать. Он тяжело дышит, и нянечка говорит, что он делает это «нарочно».

Матиас стоит возле входной двери, и слегка приоткрывает ее. Три пальца одной руки он засунул в рот, а другой — запихивает носовой платок в карман. Затем он начинает потихоньку выбираться из комнаты и прячется за дверью. Я говорю ему, что если он вышел из кабинета, то сеанс закончен. Тогда он стучит в дверь. Я несколько раз приглашаю его войти. Он мнется у двери, но не решается войти, а затем вообще уходит.

Нянечка передает мне, что его родители хотят встретиться со мной.

Седьмой сеанс

Через несколько дней Матиасу исполнится два года. Его родители впервые приходят ко мне в Центр. Я сделала записи, которые почти полностью передают наш разговор о Матиасе. Поздоровавшись и пригласив их сесть, я спрашиваю, что они думают о сыне.

Мать. Да у него все хорошо.

Отец. Лучше, чем у братьев.

Мать. Когда у нас будет дом, мы сможем его забрать.

Они хотят продать свой домики купить побольше.

Отец. Я родился в деревне. Сейчас я безработный.

Мать. Моя мать слышала об одном доме, что продается.

Я спрашиваю, как у нее проходила беременность, когда она ждала Матиаса.

Мать. Когда срок был четыре месяца, я боялась, что потеряю его. У меня было три кесаревых сечения.

Отец. Третьего (Матиаса) я не хотел.

Мать. А я все равно решила его сохранить. У меня есть брат, а я бы хотела, чтобы был еще один брат или сестра. Я сказала им (мужу и матери): это не вы, а я рожаю!

Отец (глядя на Матиаса). Мой отец был вроде этого: рот открыт и язык висит. У него было больше признательности, чем у его братьев. (Я прошу уточнить, что он имеет в виду). Он знал больше, чем братья. Мои родители умерли. У них было девять детей, я шестой.

Мать. А мой отец умер от рака, когда мне было десять или одиннадцать лет. Сейчас мне сорок два. Моя мать поселилась в домике. А мне плохо в нашей квартире. Мне нравится, когда дом отдельный. Каждые две недели я хожу к матери и когда возвращаюсь домой, то прямо погибаю. Мой муж много занимался Матиасом. Я нарочно его заставляла. Я сделала себе подарок ко дню рождения. Я хотела мальчика, а мама - девочку.

Матиаса кормили грудью всего неделю, после чего молоко у матери пропало. Она еще раз повторит, что рожала с помощью кесарева сечения. И равнодушно

добавит, что во время родов, по просьбе мужа, ей перевязали трубы. Она провела в больнице всего два месяца (до родов и после).

Затем я спрашиваю, кто еще с ними живет.

Мать (выпрямляется на стуле и заметно оживляется). Две собаки: старый глухой охотничий пес Кики, которому уже восемнадцать лет, и сука моего старшего сынаДюдюс или Дюшес; пять кошек (мы подобрали одну бездомную, а она родила пятерых котят), котят зовут Мине, Лулут, Сури, Джонни, потому что он упал на гитару', и Калин. Еще у нас живет земная черепаха Диана, она ест все подряд, она уже слишком старая и не может закапываться (позже я узнаю, что зимой черепахи закапываются в землю). Матиас обожает кошек, он знает их всех по именам (в эту минуту Матиас тоже оживляется и произносит: ЛУПУ и АДА), а еще он любит играть с метлой. У них было четыре попугая, но они умерли. Собака первая почувствовала, что попугаи заболели. Я только и отдыхаю, что с животными. Я мама-кошка.

Раньше у нас была спальня, где было чересчур жарко, тридцать градусов. Как раз тогда он и начал мурлыкать. Еще там пахло лекарствами. Все три мальчика нервные, как их отец. А я мягкая. Когда Матиас приходит домой, он сразу становится другим, я сажаю его на горшок перед телевизором, и он сидит десять, тридцать минут...

Матиас берет мать за руку и тянет ее к двери. Родители дают согласие на то, что я продолжу заниматься Матиасом, «раз это хорошо для него». После этого мы расстаемся.

1 Намек на рок-певца Джонни ХоллиДея. (Прим. изд-ва). 110

Благодаря этой встрече я узнала много нового. Но, может быть, мне стоило встретиться с родителями Матиаса значительно раньше? Возможно, я должна была проявить настойчивость, к примеру, написать им письмо, а не просто передать через сотрудницу социальной службы, что они могут прийти ко мне, если пожелают? С другой стороны, меня неприятно удивляло, что, дав согласие на мои сеансы, они ни разу не поинтересовались у меня, как идут дела у их сына. Поэтому я предпочла подождать, когда они сами изъявят желание встретиться со мной, что и произошло спустя несколько месяцев после начала курса.

Во время разговора с ними я услышала много неожиданного, хотя какие-то сведения лишь подтвердили мои собственные выводы и наблюдения. Родители Матиаса говорили одинаково невыразительно и монотонно, когда рассказывали о детях, своих родителях и о себе. Вяло опустившись на стулья, они уже почти не двигались и даже не жестикулировали, а с помощью самых примитивных слов просто-напросто перечисляли события своей жизни. Говоря о старшем сыне, отец, чтобы объяснить его отклонения, сказал лишь, что он «слишком много ему позволял». Среднего он назвал дебилом, которому нужно помочь. Матиаса отец считает самым умным из сыновей и похожим на деда по отцовской линии, то есть все-таки вписывает его в историю семьи, хотя и признается, что не хотел его рождения.

Но как же они оба преображаются, когда слышат вопрос: кто живет у них в доме? Забыв о том, что там живут их сыновья, они могут наконец-то рассказать, кто действительно живет с ними - это их животные. Контраст просто удивительный! Они оба выпрямляются, их речь полностью меняется, фразы становятся длиннее, они рассказывают забавные истории

о своих животных, приписывают им прямо-таки человеческие чувства и сами говорят о них с искренним волнением. О детях они рассказывают с гораздо меньшим чувством, чем о животных. Когда Матиас слышит имена животных, он тоже оживляется и начинает лопотать. Он тоже, как и родители, преображается. В этой семье животные не только имеют свои клички (связанные с какой-нибудь историей, как например Джонни, упавший на гитару), но и свой характер, ум, чувства.

Мать Матиаса, сама назвавшая себя «матерью-кошкой», очень человечно относится к животным, которых она принимает такими, какие они есть. Но эта же мать из класса млекопитающих относится к своим детям, как к предметам, которые находятся полностью в ее власти и которых она безжалостно отталкивает от себя, как только они покидают ее чрево и обретают минимальную автономность. Она единственная, кто в этой семье хочет, чтобы Матиас появился на свет, но при этом думает о смерти (я так и не поняла, о чьей смерти думала она во время беременности — своей или ребенка). Матиас — это «подарок» к ее дню рождения: «Ты же не сделал мне никакого подарка»,— говорит она при мне мужу. Вот она и решила отпраздновать свое рождение, родив себе ребенка. Идея преподнести себе ребенка в качестве «подарка» представляется совершенно извращенной, потому что мать при этом полностью перечеркивает роль мужа в его зачатии. Сама же она в полном восторге от этой идеи: ребенок-подарок — это предмет, который принадлежит только ей. Но отрицая наличия отца как производителя, она, заимев этого ребенка, тут же теряет к нему интерес и «нарочно» спихивает его мужу.

Меня удивило также, с какой точностью эта мать, задолго до меня, поставила правильный диагноз и оп-

ределила причину заболевания своего сына: он мурлычет, чтобы угодить маме-кошке!

Во время моей встречи с родителями Матиаса я не обсуждала с ними вопрос о том, как они относятся к помещению мальчика в ясли. Как я поняла, ясли для них — это место, где Матиас становится «другим». И как только он возвращается в семью, мать стремится сделать его «домашним», приручить (точно также, как дрессируют взятое в дом животное), она старается «переделать» его на свой манер и требует, чтобы он опорожнял желудок, даже не поинтересовавшись, хочет ли он этого, и даже не задумываясь над тем, что заставляет это делать благодаря телевидению, которое занимает в это время его голову.

Восьмой сеанс

Нянечка приносит Матиаса на руках — на сей раз потому, что он крепко спит. Он не спал после полудня и заснул в машине. Нянечка говорит, что он капризничает, ревниво относится к другим детям, с трудом привыкает гулять с детьми в детском саду, куда водят на прогулки ясельных детей, и ни на шаг не отпускает ее от себя. Он падает на землю и колотится головой. Сегодня в десять утра — по дороге в суд — заходили родители Матиаса: они хотят забрать его домой, но не могут это сделать без разрешения судьи.

Я повторяю спящему Матиасу все, что услышала от его нянечки: родители хотят его забрать, но для этого требуется позволение судьи. Затем нянечка рассказывает мне о животных, с которыми Матиас общается, когда попадает домой. В эту минуту Матиас вздрагивает, открывает глаза и тут же снова засыпает.

Стоит ли продолжать прием и говорить что-либо ребенку, если он спит? Можно ли думать, что он

Й I КС:

способен слушать во сне? Опыты со взрослыми людьми показали, что произносимые вслух слова вписываются в память спящего человека и — при случае — могут ожить в его сознании. То же самое подтверждают и люди, выходящие из коматозного состояния. Франсуаза Дольто уверяла, что спящий ребенок — все равно, что эмбрион, живущий в теле матери: он одновременно и спит и слушает.

Девятый сеанс

Матиас поднимается по лестнице ко мне в кабинет, держась за руку нянечки. Сегодня у нее не так уж много новостей. Она говорит только, что Матиас стал лучше себя вести на прогулках в детском саду. Он по-прежнему настаивает, чтобы во время сеанса она оставалась рядом с ним, и начинает играть с пластилином. Он очень тяжело дышит и снова мурлычет. Я говорю:

«Руками ты работаешь, как мальчик, а горлом издаешь звуки, как котенок». Он слушает меня, высунув язык. Когда я замолкаю, он начинает дышать бесшумно.

Он играет с машинкой и произносит: «ЛУЛУ» (это кличка кошки), затем что-то рисует, но не комментирует своего рисунка. Я называю вслух цвета фломастеров, которыми он пользуется. Он громко повторяет: «оранжевый», «голубой». Матиас произносит:

«оранжевый*, <<галубош. Он не может произнести «о». Показав на пепельницу, он говорит: «кака». По запаху, который от него идет, я понимаю, что он сделал в штанишки. И, может быть, впервые в жизни этот ребенок ассоциирует слово с делом?

Десятый сеанс

Матиас поднимается ко мне один, с очень решительным видом и держа в руке кусок пирожного, который он нашел в игрушечном грузовичке, пока

дожидался приема в зале ожидания. Войдя в кабинет, он показывает пальцем на врача-психоаналитика (которая отсутствовала на предыдущем сеансе) и говорит «балабала». Он то и дело высовывает язык, но дышит практически бесшумно. Он садится, засовывает ластик в бутылочку, добавляет туда несколько крошек от пирожного и закрывает бутылочку.

Я говорю ему: «В такие бутылочки кладут то, что можно есть. Ты высовываешь язык, как ты это делал, когда пил из бутылочки и слушал, как ты пьешь». Он засовывает в бутылочку еще два ластика. А я продолжаю: «Когда мама давала тебе бутылочку, она не знала, что тебе хочется, чтобы она поговорила с тобой». Он прячет язык и закрывает рот. Я говорю: «Ты не ешь пирожное, потому что знаешь, что о пирожном можно сказать какие-то слова. Когда с человеческими детенышами говорят, они при этом сами учатся говорить». В эту минуту пирожное падает на пол, и Матиас очень отчетливо произносит: «Пирожное упало». Я говорю: «Ты сказал человеческие слова, которые все прекрасно поняли. Ты узнал эти слова, слушая, как говорят другие люди». Теперь Матиас берет в руки нож и хочет разрезать пластилин. Я говорю: «Инструмент, который ты взял, имеет свое название — это нож. У каждой вещи есть свое название. С помощью слов можно называть вещи и описывать действия. А еще с помощью слов можно выражать и описывать чувства». Он смотрит на меня, снова высунув язык. При этом он крошит пирожное, но не ест его. Я говорю:

«Тебе не хочется есть. Тебе хочется слов». Он режет пирожное ножом. И глядя на меня, смеется и прячет язык. Перед уходом он самостоятельно собирается и уносит с собой нарезанные им кусочки пирожного.

Этот ребенок, который, как мне не раз говорили, страдал обжорством и в поисках съестного готов был

рыться в отбросах, не попробовал очень хорошее пирожное, найденное в зале ожидания. Комментируя ему его собственные действия, я каждый раз подчеркиваю символическое и языковое богатство, с помощью которого можно выразить его действия и чувства. Он в буквальном смысле насыщается моими словами, и его желание общаться значительно сильнее, чем желание есть.

В свете этого сеанса можно предположить, что если бы с ним больше говорили, то свою потребность в еде он не путал бы с жаждой общения.

Так что в тех случаях, когда младенцы едят явно больше нормы, возможно, с ними нужно просто иногда разговаривать, а не совать им в рот бесчисленные рожки с питанием.

Одиннадцатый сеанс

Матиас не торопится подниматься ко мне. Он сидит под лестницей, которая ведет в мой кабинет, и играет с машинкой, найденной в приемной. Нянечка поднимается ко мне одна. Я спускаюсь за Матиа-сом. Он протягивает мне руку и очень охотно поднимается наверх. Но он снова не отпускает свою нянечку на время сеанса: это говорит о том, что он еще не чувствует себя «независимым». Он с шумом катает по полу машинку. И никак не может решить, чего же он хочет: то ли сесть, то ли уйти? Какое-то время он мнется на ногах у двери, затем возвращается в кабинет. Он кашляет, но не мурлычет. Он заглядывает за шкаф, потом изучает металлическую пластинку на двери; он смотрится в нее, как в зеркало, и видит там и мое отражение. После чего он выходит из комнаты и видит такую же пластинку на той стороне двери. Он остается за дверью и катает машинку по металлической пластинке, но я вижу его в полуоткрытую дверь. Я гово-

рю Матиасу, что если он совсем ушел из кабинета, то сеанс закончен. И попутно объясняю, что если одна его часть остается в кабинете, а другая — в коридоре, то это похоже на то, как он живет то в яслях, то у себя дома.

У машинки отваливается колесо. Он говорит: «сломалась», пробует ее починить, просит помочь ему нянечку, но у той тоже ничего не получается. Я обращаю внимание на то, что он одет во все розовое, и спрашиваю, чья эта одежда: ясельная или домашняя. Нянечка отвечает, что домашняя. Тем временем Матиас совсем выбирается из комнаты. Когда я его больше не вижу, то есть он уже никоим образом не присутствует в кабинете, я говорю, что сеанс закончен.

Двенадцатый сеанс

Нянечка рассказывает мне о том, что ее тревожит в поведении Матиаса: он не хочет осваивать правила гигиены. Он отказывается носить подгузники, их сняли, и теперь он делает где и когда придется.

До сих пор Матиас знал только две ситуации: дома, чтобы ублажить мать, он должен подолгу сидеть на горшке, а в яслях он носит подгузники. Но он еще слишком мал и не владеет своими сфинктерами (ему еще нет тридцати месяцев, когда дети достигают определенной зрелости и сами начинают «проситься»). А подгузники он теперь отказывается носить. Возможно, он видит в них какое-то принуждение, против которого бунтует? Ведь мать только путем принуждения заставляет его осуществлять естественные отправления. Нет ничего удивительного, что Матиас — с подгузниками или без — пока еще делает под себя. В его возрасте это вполне объяснимо. Хотя у меня такое впечатление, что отказываясь от подгузников, Матиас таким образом бунтует против власти матери

11-7

над своим телом. Но не имея возможности бунтовать дома, где с ним никто не считается, он бунтует... в яслях.

Нянечка рассказывает еще, что на Пасху Матиаса на целый день забирали родители. Мать, которая после этого привезла его в ясли, сказала: «Колокола отзвонили, и нужно раскладывать яйца по ячейкам...» И еще она сказала нянечке, что дети в этот день ссорились, и чтобы их утихомирить, отец брызгал на них водой, как на собак, которые дерутся.

Матиас во время нашего разговора с нянечкой сидит на четвереньках на лестнице. Он поднимает ноги, снимает обувь, трогает свой пенис и ни за что не хочет подниматься ко мне в кабинет.

Испускаюсь к нему и говорю: «У тебя не лапы, а ноги. А обувь тебе нужна, чтобы защищать твои ноги. Ноги тебе даны для того, чтобы носить тебя, чтобы ты мог ходить прямо. Ты мальчик, и у тебя половой член, как у мальчика. Он служит тебе для того, чтобы делать пи-пи, когда тебе хочется. Он служит тебе только для этого». Я прошу нянечку объяснить ему, что мальчики делают пи-пи стоя, перед унитазом. Может быть, он отказывается носить подгузники, потому что, помимо прочих причин, хочет чувствовать и свободно трогать свой пенис?

Тринадцатый сеанс

Родители Матиаса попросили разрешения прийти, но не пришли. А у Матиаса все та же проблема: он не хочет носит подгузники и пачкает штанишки. Он замер посреди кабинета и сосет палец. Я рассказываю ему, как делают «пи-пи» и «ка-ка» животные и люди, что между ними общего и в чем различие. Он водит мокрым от слюны пальцем по дверце шкафа. Я говорю Матиасу, что животные, которые живут на свобо-

де, помечают свою территорию, делая «пи-пи» и «ка-ка», но даже животные не делают этого где придется. Человеческие существа тоже не делают этого где придется, но по другой причине: я объясняю ему, что происходит с экскрементами, после того, как мы в туалете спускаем воду. Матиас той порой крутит дверную ручку, а затем становится «в угол». Я понимаю, что родители, дрессируя сына, ставят его «в угол», если он делает «глупости». Он лижет дверь и произносит: «ка-ка». Я объясняю ему разницу между людьми и животными: животные делают «ка-ка», но не умеют произносить «ка-ка».

Матиас укладывается на живот, засовывает голову под шкаф и колотится об него головой.

Я говорю ему:

— Ты никогда не сможешь стать животным. Люди не рожают кошек. Твои родители - люди и они дали жизнь маленьким мальчикам. Еще даже не умея говорить, человеческие существа понимают человеческий язык, а потом они начинают на нем говорить. Мне кажется, у тебя дома тебя заставляют многое «делать» и очень редко «говорить». Может быть, поэтому ты и

«делаешь» где и когда придется.

i

Четырнадцатый сеанс (Матиасу двадцать восемь месяцев)

Он приходит ко мне вместе с нянечкой и при этом громко вопит: «Нет, нет, нет!». И весь этот сеанс он пролежит на полу.

Нянечка рассказывает мне, что родители Матиаса хотели прийти ко мне в прошлый раз, но потерялись. Все это с помощью трансфера я передаю Матиасу, который немного успокаивается, но продолжает повторять свое «нет». В яслях он уже не так часто капризничает и соглашается ходить в туалет, когда ему

предлагают. Дома отец Матиаса очень недоволен его нечистоплотностью и в воскресенье очень рассердился за это на Матиаса (сам он в это время молчит). Утром в яслях также не обошлось без конфликта (Матиас начинает орать): он не хотел есть в столовой с другими детьми и ждал, когда столовая совсем опустеет. Я говорю ему:

— Когда ты возвращаешься от родителей, ты, наверное, снова становишься грудным ребенком, каким ты был, когда жил с ними. Но ты не обязан так делать. Я думаю, твои родители хотят, чтобы ты рос, но в течение недели жил в яслях. Когда ты становишься грудным ребенком, твой папа сердится, а ты страдаешь из-за этого. Твои родители видят, что ты уже большой. (Он смолкает и мурлычет, затем снова начинает вопить. А я продолжаю). Я думаю, когда ты был совсем маленький и лежал в колыбельке, ты очень хотел, чтобы с тобой разговаривали (он сосет большой палец и отворачивается). Домашних животных дрессируют, чтобы они соблюдали чистоплотность, но твои родители никогда не дрессировали животных, и они делают где придется. Твои родители думают, что тебя нужно дрессировать, потому что ты тоже делаешь где придется. Но они не знают, что ты делаешь это нарочно. Ты ведь не нуждаешься в том, чтобы твой отец тебя дрессировал. Ты ведь сам знаешь, когда и где нужно делать «пи-пи» и «ка-ка».

Продолжая лежать на полу, он ставит над собой стул. Дышит он совершенно бесшумно. В конце сеанса он встает на ноги и уходит в очень хорошей форме.

Я и в самом деле думаю, что дома его дрессируют, как надо было бы, наверное, дрессировать животных. И он нарочно провоцирует отца, который занимается дрессировкой собственного сына. Когда он выводит отца из себя, то навлекает на себя побои и наказа-

ния и выдерживает их с очевидным удовольствием. Именно поэтому он и пытается воспроизводить подобные сцены в яслях, но здесь обстановка совершенно иная и взрослые реагируют на него не так, какдома.

Мои объяснения звучали сегодня несколько натянуто, потому что я вовсе не хотела бы ставить ему в пример животных и всерьез уверять, что ни одно животное не делает где придется. На самом деле виноваты родители, которые придают слишком большое значение проблеме «пи-пи» - «ка-ка», и тогда это становится проблемой у их маленьких детей! Ноя ни в коем случае не могу усомниться в правоте его родителей: до трехлетнего возраста дети считают своих родителей безупречными. И если в этом случае усомниться в правоте родителей, то поставишь под вопрос и самого ребенка как дитя своих родителей. Поэтому я не вмешиваюсь в то, что происходит в семье Матиаса между ним, его родителями и животными, но стараюсь все-таки объяснить мальчику какие-то вещи, чтобы помочь ему обрести себя в этой семье, какой бы она ни была.

Пятнадцатый сеанс

Матиас приходит с родителями, которые, наконец, добрались до Центра, где я принимаю.

Отец находит, что Матиас делает прогресс: он различает цвета, старается убирать стол после еды и начинает сам одеваться. Славный будет парень - сильный и драчун.

Мать рассказывает, что Матиас подрался с братом в машине, и их пришлось разнимать. «Будем его скоро крестить,— говорит она.— Мы сидим без денег, моя мать платит. Других тоже крестили с опозданием. (Обращаясь к мужу) Помнишь, когда крестили старшего, ты забыл мыльницу. А второй стал раздеваться,

чтобы мыться. (Крестины для ребенка - игра, оплаченная бабушкой; никакого религиозного или символического значения ей не придается). Дома Мати-ас играет с кошками, он их одевает и заставляет носить подгузники. И кошки терпят. Старый Виски отпихнул его пару раз лапой. Суку раньше немного дрессировали, а остальных животных - нет. (Какя понимаю, у Матиаса меняется способ идентификации: с животными он обращается, как с младенцами, но сам ведет себя при этом, как ребенок. Впрочем мать подтверждает, что в этой семье дрессируют только детей. ., какживотных, а самих животных не дрессируют).

Отец. Он часто злится. Я умею его обуздывать, но его можно успокоить только холодной водой.

Мать. У него (у отца) больше терпения, чем у меня, если только он не бесится. Матиас идет в туалет, берет горшок, ставит его перед телевизором и делает «пи-пи» и «ка-ка», когда идут передачи проживотных(!). (Значит, Матиас, как только приходит домой, старается угождать матери: его таз настроен на то, чтобы доставлять удовольствие взрослому человеку, что не сможет не сказаться на его сексуальности -и это вдобавок к тому, что у него и так проблемы с идентификацией. Мать, судя по всему, не понимает, как сам Матиас относится к этому: глядя на животных, он в буквальном смысле испражняется...) Когда будет хорошая погода, мы пойдем в Венсеннс-кий зоосад. Воскресенье - семейный день, они больше не хотят ездить к бабушке.

Я прошу отца рассказать о его семье.

Его дед со стороны отца был рабочим, алкоголиком и дебоширом. У него был револьвер. Однажды он пригрозил убить всех детей (шесть мальчиков и трех девочек, отец Матиаса был шестым ребенком). Когда отцу Матиаса было восемь лет, у него было плохо с нервами, и его на два года помещали в такие же ясли.

Когда ему исполнилось шестнадцать, он хотел уйти из дома, но остался, чтобы защищать мать: «Теперь я обуздывал отца, когда он пил,— рассказывает он.— Я видел, как плакала мать. (Матиас прижимается кматери,у которой сидит на коленях). Семья развалилась, когда умерли родители: отец - шестнадцать лет назад, а мать - пятнадцать. После них ничего не осталось. Ружья я продал, а револьвер подарил зятю, который служил в Индокитае».

(В юности отец Матиаса добровольно взялся обуздывать отца-буяна, чтобы защитить мать. Можно сказать, он посвятил этому свою жизнь. Точно также он обуздывает теперь и своих сыновей, не подозревая, что могут быть и другие формы общения отца с сыновьями).

В это время Матиас начинает говорить и называет имена: Каль - это Паскаль, Бьен - это Фабиен, Ли-лин - имя его матери.

Мать продолжает. Лили, Эвелин...Я так и осталась навсегда маленькой девочкой для моей матери. Я говорю ей, что это действует мне на нервы, из-за этого мы с ней часто ссоримся. Всех детей зовут «тити», а когда они вырастают, им дают настоящее имя. Моя мать цацкалась со мной, как не знаю с чем, и хочет, чтобы я также воспитывала своих детей. А я не хочу. Она нашего первого к себе брала и тоже цацкалась с ним. Так нельзя растить детей. Она мне говорит: «Ты детей воспитываешь, как собак». Если бы я воспитывала их как собак, я бы здесь не сидела и не говорила с вами. Он (об отце), говорит, что старший у нас - недоразвитый. А меня вы считаете нормальной?

Единственная цель, которую преследует эта мать при воспитании своих детей - это делать все наперекор собственной матери и растить их совсем не так, как та растила ее. Эту же цель она пресле-

давала и когда рожала Матиаса, потому что родила его против воли матери. Мать «цацкалась» с ней, когда, она была маленькой - в этом она видит главный источник своих проблем и хочет, чтобы ее дети выросли непохожими на нее. Она растит своих сыновей, как безымянную свору собак. И подобная животная любовь - самое лучшее, чем она может одарить своих сыновей.

Мать этой женщины не лишена проницательности и очень точно заметила дочери, что та воспитывает детей, как собак. При этом матери Матиаса хватает юмора, чтобы сказать: «Если бы. я воспитывала их, как собак, я бы здесь не сидела и не говорила с вами».

Разве это такая редкость, когдалюди разговаривают с домашними животными более охотно и намного душевнее, чем со своими детьми или с другими взрослыми людьми?

Если попытаться ответить на вопрос, кто же безумен в этой семье, то неизбежно окажешься в тупике, потому что старший сын считает бабушку ненормальной, родители считают недоразвитым его самого, а мать спрашивает меня, считаю ли я ее нормальной.

Шестнадцатый сеанс

Наконец-то я решаюсь ввести символическую плату за свои сеансы и прошу Матиаса приносить теперь каждый раз камушек, если он хочет и дальше приходить ко мне, чтобы разговаривать о его проблемах. Я, конечно, могла (и должна) была это сделать намного раньше, например, после моей первой встречи с родителями, которые по сути разрешили Матиасу продолжать курс лечения, начатый по