Внутренние распри. уничтожение флота 3 страница

СНАРЯЖЕНИЕ КОРТЕСА

После прибытия на Кубу командующего Хуана де Грихальвы, согласно моим записям, губернатор Диего Веласкес, узнавший о существовании богатых земель, приказал снаряжать большую армаду, го­раздо большую, чем прежде; десять судов было скоро собрано в гавани Сантьяго де Куба, где Диего Ве­ласкес постоянно находился: 4 наших, из прежней экспедиции, после основательного ремонта, и 6 дру­гих, собранных со всех концов острова. Началась и заготовка сухарей, хлеба из кассавы, копченой сви­нины и прочего провианта. Дольше всего шли разговоры о главном начальнике. Некоторые идальго предлагали в командующие Васко Поркальо, родственника графа де Ферия, а Диего Веласкес опасался, что он со всей армадой отложится от него; другие говорили, чтобы назначили Агустина Бермудеса или Антонио Веласкеса Боррего, или Бернардино Веласкеса, родственников губернатора, что не нравилось всем нам, солдатам, ибо мы хотели, чтобы назначили нашего прежнего командующего, отважного и че­стного Хуана де Грихальву.

Так шел спор. Но вот потихоньку и понемножку два наперсника губернатора Диего Веласкеса, его сек­ретарь Андрес де Дуэро и контадор[119] Его Величества Амадор де Ларес, сговорились с Эрнаном Кортесом, уроженцем Медельина. У Эрнана Кортеса была энкомьенда с индейцами на Кубе, и недавно он по любви женился на донье Каталине Хуарес Ла Маркайде, сестре Хуана Хуареса, который после завоевания Новой Испании жил в Мешико[120]. Секретарь и контадор ловко обладили дело, тем более что Кортес обещал им хо­роший пай в добыче, а та должна была быть немалая. При всяком случае не скупились они на вкрадчивые речи: много лестного они говорили о Кортесе, убеждая, что он единственный человек, подходящий для это­го предприятия и что Диего Веласкес в его лице найдет неутомимого и неустрашимого командующего ар­мады, который никогда не изменит ему, вдобавок, он был крестником Веласкеса, который был и поса­женым отцом, когда Кортес венчался с доньей Каталиной Хуарес; наконец они убедили губернатора, и Кортес был назначен генерал-капитаном, и секретарь Андрес де Дуэро поспешил, по желанию Кортеса, пространно изложить на пергаменте хорошими чернилами все его полномочия и представил их ему в виде готового, надлежащим образом скрепленного документа. Выбор этот одним понравился, других обидел. Помнится, как в ближайшее после назначения воскресенье, когда губернатор Веласкес с подобающей сви­той, вместе со знатными жителями города, прибыл на мессу и пригласил Эрнана Кортеса занять место по правую руку, некий шут, Сервантес "Сумасшедший" [(Cervantes el Loco)], подскочил к Веласкесу, состроил ему рожу и разразился насмешками: "Ну, дядя Диего не плохого ты генерал-капитана состряпал! Славное произведение: оно тебя быстро перерастет! Прощайся со своей армадой! Дай-ка и я пойду с ним, а то с тобой здесь, придется только плакать!.." Ясно, что шута кто-то подговорил, но удивительно, как все сложилось именно так, как сказал шут...

Но воистину Эрнан Кортес был избранником для превозношения нашей святой веры и служения Его Ве­личеству, как впереди будет рассказано. Прежде же чем двинуться дальше, следует сказать, что доблест­ный и храбрый Эрнан Кортес — известный идальго, происходивший от четырех родов: во-первых, через своего отца Мартина Кортеса [-и-Монроя] — от рода Кортесов и от рода Монрой, а во-вторых [через свою мать Каталину Писарро-и-Альтамирано], — от рода Писарро и от рода Альтамирано. И поскольку был он столь доблестным, храбрым и счастливым полковод­цем, не буду называть его никаким из доблестных про­званий, ни Храбрым, ни маркизом дель Валье, а толь­ко Эрнаном Кортесом, потому что имя Кортеса и так пользуется таким большим уважением как во всех Индиях, так и в Испании, так же, как было известно имя Александра в Македонии, а среди римлян — Юлия Це­заря, Помпея и Сципиона, и среди карфагенян — Ганни­бала, а в нашей Кастилии — Гонсало Эрнандеса, Вели­кого Капитана[121], и доблестному Кортесу излишне при­сваивать возвеличивающие прозвания, достаточно лишь его имени, так я буду его называть и впредь.

Эрнан Кортес, после своего назначения, сейчас же стал скупать всяческое оружие, в том числе арке­бузы, порох и арбалеты, и другие военные запасы. Не забывал он также товаров для обмена и всего проче­го. Наконец, и собственную свою персону он выря­дил авантажнее прежнего: на шляпу нацепил плю­маж, а также золотую медаль. Красивый он был ма­лый[122]! Но денег у него было мало, зато много долгов. Энкомьенда его была неплоха, да и индейцы его ра­ботали в золотых приисках, но все уходило на наря­ды молодой хозяйке. Впрочем, Кортес имел прият­ную наружность, тонкое обхождение и легко располагал к себе людей. Немудрено, что его друзья из куп­цов, которых звали Хайме Трия, Херонимо Трия и Педро де Херес, когда он получил должность генерал-капитана, снабдили его суммой в целых четыре тысячи песо золотом, да еще дали, под залог энкомьенды, на другие четыре тысячи песо множество разных товаров. Теперь Кортес мог себе заказать бархатный парадный камзол с золотыми галунами, а также велел изготовить два штандарта и знамена, искусно расшитые золотом, с королевскими гербами и крестом на каждой стороне, и с надписью, гласившей: "Братья и товарищи, с истинной верой последуем за знаком Святого Креста, вместе с ней победим"[123]. С этими знаменами он и стал, через герольдов и глашатаев, с трубами и барабанами, производить вербов­ку во имя короля и его губернатора Веласкеса, обещая всем долю в добыче, а после завоевания — энкомьенду с индейцами. Впечатление было громадное, и люди так и липли к вербовщикам. Сам же Кортес написал многие письма своим друзьям, приглашая их примкнуть к нему. И вот многие стали продавать все свое имущество, чтобы купить оружие и лошадь; другие готовили провиант и все остальное, что полагается в по­добных случаях. Таким образом, уже в Сантьяго де Куба наша армада на­считывала более 350 солдат, и даже из самой свиты Диего Веласкеса ото­звались многие. Пошел, например, Диего де Ордас[124], [старший] майордом Веласкеса, может быть, по тайному приказу — блюсти интересы Веласкеса, уже начавшего не доверять Кортесу. Пошли и Франциско де Морла, и Эскобар, который звался "Пажем", и Эредия, и Хуан Руано, и Педро Эскудеро, и Мартин Рамос де Ларес, и многие другие друзья, сотрапезники и сродственники Диего Веласкеса, среди которых был и я.

Пока Кортес хлопотал о наилучшем снаряжении армады, его недруги, особенно обойденная родня Диего Веласкеса, видевшая в назначении Кор­теса обиду себе, не дремали. Как ни ловок был Кортес, как он ни старался говорить с Веласкесом только о великих ожидаемых прибылях и других приятных и лестных вещах, — ох­лаждение все нарастало, и умный секретарь Андрес де Дуэро посоветовал Кортесу ускорить отъезд. Про­стился Кортес со своей молодой женой, послав ей извещение о своем отбытии и прося прислать прощаль­ные подарки прямо на корабль, и приказал всем маэстре, пилотам, матросам и солдатам в тот день и ночь не сходить с судов на берег, а сам, в назначенное время, в сопровождении лучших своих друзей и многих других идальго, а также наиболее знатных жителей города, отправился к губернатору Диего Веласкесу. Много тонких любезностей они друг другу наговорили и несколько раз облобызались. Наутро же мы прослушали мессу, и на проводах армады был сам губернатор со многими рыцарями. Через не­сколько дней мы прибыли в гавань города Тринидада, где и высадились.

Нас встретили отменно. Множество народа толпилось на пристани, а местные идальго завладели Кортесом и повели к себе; он же тотчас выставил свой штандарт и королевское знамя вперед и начал вер­бовку, как делал в Сантьяго, а также стал скупать все оружие и множество припасов. Примкнули к нему здесь все пять братьев Альварадо, известный уже нам капитан Педро де Альварадо, затем Хорхе де Альварадо, и Гонсало, и Гомес, и старый незаконнорожденный Хуан де Альварадо; и потом Алонсо де Авилла, также бывший капитаном при Грихальве; и Хуан де Эскаланте, и Перо Санчес Фарфан, и Гонсало Мехия, который по прошествии времени, был казначеем [(tesorero)} в Мешико; и Баена, и Хоанес де Фуэнтеррабия; и Ларес, превосходный наездник, представляю так, поскольку были и друге Ларесы; и Кристобаль де Олид[125], некогда невольник на галерах, весьма храбрый, позже он был маэстре де кампо в мешикских войнах; и Ортис "Музыкант", и Каспар Санчес, племянник казначея с Кубы; и Диего де Пинеда или Пинедо; и Алонсо Родригес, который имел несколько богатых золо­тых приисков; и Бартоломе Гарсия, и другие идальго, — все люди видные и зна­менитые. Из Тринидада написал Кортес письма в город Сантиспиритус, располо­женный в 18 легуа, и множество видней­ших мужей прибыло к нему в войско; и Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, двоюродный брат графа де Медельина; и Гонсало де Сандоваль, который по прошествии времени был старшим альгуасилом[126] в Мешико и еще восемь месяцев был губернатором Новой Испании; прибыл и Хуан Веласкес де Леон, родственник Диего Веласкеса, и Родриго Рангель, и Гонсало Лопес де Шимена, и его брат, и Хуан Седеньо; этот Хуан Седеньо был жителем города Сантиспиритус, а объявляю я это, поскольку в нашей армаде находился и другой второй Хуан Седеньо. Мы все вышли им навстречу, во главе с Кортесом. То-то бы­ла радость; всюду слышались приветствен­ные залпы, дружеские слова, уверения в пре­данности!.. Тут же купили и лошадей, кото­рых на Кубе в то время было мало и которые посему стоили неимоверно дорого. Не было у Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро средств на покупку лошади; сам Кортес купил ему таковую, срезав золотые галуны с недавно сшитого парадного камзола. В то же время в Тринидад прибыл корабль Хуа­на Седеньо, жителя Гаваны, с грузом солонины и хлеба из кассавы. Кортес не только сторговал у него весь груз, но и самого Седеньо уговорил примкнуть к нашей армаде. Так получилось у нас уже одинна­дцать кораблей, и все шло как нельзя лучше. Слава Богу за это. И вдруг к Кортесу прибыл наистрожай­ший приказ от Диего Веласкеса: сдать немедленно командование армадой!

Дело в том, что после нашего отплытия из Сантьяго де Куба недруги Кортеса так насели на Веласкеса, так его настращали, что он не знал, куда деться. И секретарь Андреc де Дуэро, и контадор Амадор де Ларес впали в немилость, а некий Хуан Мильян, свихнувшийся старикашка, считавшийся за астролога, серь­езно предостерегал Диего Веласкеса: "Смотрите сеньор, Кортес, наверное, Вас погубит, если Вы его не предупредите". Вот и довели его до того, что он велел своему шурину, которого звали Франсиско Вердуго, бывшему в то время старшим алькальдом[127] в Тринидаде, во что бы то ни стало задержать отплытие армады, сместить Кортеса и передать командование Васко Поркальо. Тот же курьер при­вез письма для Диего де Ордаса и Франсиско де Морлы и дру­гих приверженцев губернатора, находившихся в армаде.

Но тот же Ордас повлиял на старшего алькальда Франси­ско Вердуго — повременить со всем делом, да и вообще не раз­глашать его. Ибо он, Ордас, ничего подозрительного за Кор­тесом не замечал; да и отнять у него командование не так-то легко, слишком много здесь друзей Кортеса, слишком много врагов Диего Веласкеса, которых он водил за нос с разными энкомьендами. Да и солдаты довольны Кортесом, и в случае чего весь город Тринидад будет вовлечен в борьбу, разграб­лен, разгромлен... Сам же Кортес, как ни в чем не бывало, вос­пользовался "оказией" и послал Веласкесу почтительное пись­мо с просьбой не слушать наушников и старых дураков-астро­логов; в нем же говорилось, что он желает послужить Богу и Его Величеству. Кортес также написал письма всем своим друзьям, и секретарю Дуэро, и контадору, своим товарищам. Нам же всем Кортес велел привести оружие в порядок. Кузне­цы всего города работали только на нас, изготовляя наконеч­ники для пик и стрел к арбалетам; а в конце концов, по угово­ру Кортеса, двое из них присоединились к нам.

Десять дней пробыли мы в Тринидаде, а затем отправились на север, в Гавану, причем Кортес всем нам дал свободно вы­брать — идти ли морем или сухим путем, через остров. Я, напри­мер, с 50 товарищами избрали сухопутье, к нам же примкнула и вся наша конница, вместе с Педро де Альварадо. Сам Кортес отправился морем, но ночью как-то отстал от армады. И вот все до единого отряда собрались в назначенный срок в Гаване. Не было лишь Кортеса! Прошло целых пять дней, и мы ста­ли опасаться, что он потерпел крушение на Хардинес[128], что около островов де лос Пинос[129], где было множество мелей, и которые находятся в десяти или двенадцати легуа от Гава­ны. На поиски отрядили мы три мелких судна, но пока они прособирались, прошло почти два дня. Наконец-то на гори­зонте показался парус. Оказалось, Кортес действительно там и сел на мель; пришлось выгружать корабль и с громад­ным трудом снимать его с мели.

Радость была великая. Рыцари [(caballeros)] и солдаты окружили Кортеса и с триумфом повели в город Гавана; раз­местился Кортес в доме Педро Барбы, который был замести­телем Диего Веласкеса в этом городе. И опять Кортес прика­зал выставить свои штандарты и начать вербовку. И опять потянулись к нему видные и отважные люди: и Франсиско де Монтехо, ставший впоследствии губернатором и аделантадо Юкатана, и Диего де Сото, из Торо[130], который стал майор-домом Кортеса в Мешико, и Ангуло, и Гарсикаро, и Себастьян Родригес, и Пачеко, и некто Гутиеррес, и Рохас (но не Рохас "Богатый"), и парнишка, которго звали "Санта Клара"[131], и два брата — Мартинесы, из Фрегенала[132], и Хуан де Нахара (но не "Глухой"), и многие другие. Много нас собралось, и Кортесу прихо­дилось все вновь и вновь думать об увеличении провианта. Для сего он послал корабль к мысу де Гуанигуанико, где находилось одно из владений губернатора Диего Веласкеса, чтобы забрать там хлеб из кассавы и солонину. Капитаном назначил он Диего де Ордаса, так как тот в качестве старшего майордома Ве­ласкеса лучше всего мог распорядиться в его имении, а также и потому, что хотел его пока удалить под благовидным предлогом, ибо в отсутствие Кортеса, когда тот сел на мель около острова де лос Пинос или на Хардинес, Ордас опять повел было речь о замене генерал-капитана. Итак, Ордас должен был погрузиться в гавани де Гуанигуанико, а потом уже прямо идти к острову Косумель, если по дороге не настигнут его иные распоряжения. В Гаване же Кортес закончил готовить и военное снаряжение. Вся наша артиллерия -10 бронзовых пушек и несколько фальконетов — была перенесена на сушу, и первый канонир Меса, левантиец Арбенга и некий Хуан "Каталонец" проверяли их и налаживали, а также заботились о должном коли­честве пороха и ядер. Столь же тщательно проверены были и арбалеты, снабжены свежей натяжкой и но­выми машинками[133], а также испробованы на дальность и силу выстрела. Здесь же, в Гаване, изготовили мы, ввиду изобилия хлопка в этой земле, ватные панцири, широко распространенные среди индейцев, отлично предо­храняющие от ударов копий, дротиков, стрел и камней.

В Гаване же Кортес впервые ввел у себя особый цере­мониал, как то полагается важным особам — сеньорам, и первым дворецким назначен был Гусман, который потом умер или был убит индейцами; не путать его с майордомом Кристобалем де Гусманом, который был с Кортесом, его унесли [живьем] к Куаутемоку[134], во время битвы за Меши­ко; и также назначил Кортес в камердинеры Родриго Рангеля, а в майордомы Хуана де Касереса[135], ставшего после завоевания Мешико богатым человеком; и вот, все подго­товив, нам объявил приказ на погрузку, лошади же были разделены по всем кораблям; приготовлен был ряд яслей, наполненных множеством маиса и сена.

Дабы сохранилась память о них, хочу я еще перечис­лить всех жеребцов и кобыл, принимавших участие в этом плавании.

Полководец Кортес владел темно-гнедым жеребцом, павшим потом в Сан Хуан де Улуа.

Педро де Альварадо и Эрнан Лопес де Авила совместно владели отличной рыжей кобы­лой, хорошо дрессированной и для турнира, и для битвы. По­сле нашего прибытия в Новую Испанию Альварадо один за­владел лошадью, либо силой, либо купив у Авилы его долю.

Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро имел серую кобылу, отличную бегунью; ее-то ему и купил Кортес за свои золо­тые галуны.

Хуан Веласкес де Леон владел другой серой кобылой, могучей, огневой, страшной в бою; мы все ее звали "Кратко-хвосткой".

Кристобаль де Олид владел темно-гнедым жеребцом, весьма хорошим.

Франсиско де Монтехо и Алонсо де Авила совместно владели золотисто-рыжим же­ребцом; он не был хорош для военного дела.

Франсиско де Морла имел темно-гнедого жеребца, вели­кого скакуна и боевика.

Хуан де Эскаланте владел пегим жеребцом, коричнево-белым, и из его ног три были белыми; он не был хорош.

Диего де Ордас владел сeрой бесплодной кобылой, дурного нрава и не очень быстрой.

Гонсало Домингес, бесспорно лучший наездник, имел темно-гнедого жеребца, весьма хорошего и великого скакуна.

Педро Гонсалес де Трухильо владел отличным гнедым жеребцом, образцовым гнедым, очень хорошим скакуном.

Морон, житель Баямо[136], имел искусно выдрессированного чалого жеребца, хорошо умевшего послушно вертеться.

Баена, житель Тринида, владел вороно-чалым жеребцом, не был он хорош ни для какого дела.

Ларес, весьма хороший наездник, имел отличного жеребца, гнедой масти, немного светлого, хорошего скакуна.

Ортис "Музыкант" и Бартоломе Гарсия, имевший золотые прииски, совместно владели хорошим караковым жеребцом, которого называли "Погонщик" [(Arriero)]. Это был один из лучших жеребцов, которые пе­реправлялись в армаде.

Хуан Седеньо, житель Гаваны, владел гнедой кобылой, которая оже­ребилась на корабле. И считался этот Седеньо самым богатым среди нас. Да и шутка сказать: ему принадлежали и собственный корабль, и лошадь, и негр, а также целый груз солонины и хлеба из кассавы! А ведь в то вре­мя лошади, ввиду их редкости здесь, были в страшной цене, да и негры были еще дороги[137].

Впрочем, нужно вернуться к Диего Веласкесу. Узнав, что Франсиско Вердуго не только не лишил Кортеса командования армадой в Тринида­де, но, вместе с Диего де Ордасом, всячески потворствовали ему, он от злости взревел точно бык. Был отправлен его слуга, которого звали Гаспар де Гарника, в Гавану с письмами и приказаниями к Педро Барбе, за­местителю губернатора в этом городе, и всем его сторонникам, из числа жителей этого же города, а также к Диего де Ордасу и к Хуану Веласкесу де Леону, которые были его родственниками и друзьями, чтобы немед­ленно задержали армаду, арестовали Кортеса и доставили его в Сантьяго де Куба. Но ничего не вышло. Тот же слуга Веласкеса передал письмо, на­писанное одним монахом из Ордена Нашей Сеньоры Милостивой[138], другому монаху этого же Ордена, которого звали фрай Бартоломе де Ольмедо, духовнику нашей армады, и от него Кортес узнал, как об­стояли дела. В том же письме монаха предупреждали Кортеса два его товарища — Андрес де Дуэро и контадор, чтобы он отплывал. Но вернемся к наше­му рассказу.

Поскольку же Ордас, отправленный Корте­сом, как мы знаем, отсутствовал, все осталь­ные, не исключая и заместителя губернатора в городе Гавана Педро Барбы, тем теснее примк­нули к Кортесу. Все мы за него жизнь бы отда­ли. Никаких поэтому повелений Веласкеса здесь тоже не опубликовали, а Барба написал, что захватить вождя среди преданной ему ар­мии — бессмысленное и опасное предприятие: весь город поплатился бы за подобную попыт­ку. Написал Веласкесу письмо и сам Кортес в выражениях деликатных, на что он был мастер, а кстати, доносил, что на следующий день он выходит в море[139].

МОРСКОЙ ПЕРЕХОД

Не производя смотра войска до острова Косумель, Кортес, лишь погрузили лошадей, приказал Педро де Альварадо плыть к северной стороне мыса Санто Антон на хорошем корабле, который назывался "Сан Себастьян", велев пилоту этого судна дожидаться его там, чтобы оттуда, совместно со всеми судами, дойти в сохранности до Косумеля; и отправил гонца к Диего де Ордасу, ранее отплывшему туда [(на мыс Санто Антон — мыс де Гуанигуанико)] для заготовки продовольствия, чтобы и он дожидался его там, где и был — на северной стороне. И в 10-й день[140] февраля месяца 1519 года, после того как была прослушана мес­са, мы отправились в путь вместе с вновь прибывшими кораблями с его южной стороны, со множеством рыцарей [(caballeros)] и солдат, о которых уже было сказано, и двумя суднами с северной стороны; всего же их было 11, вместе с тем кораблем, на котором был Педро де Альварадо с 60 солдатами. И я был вместе с ним, его пилота звали Камачо [де Триана], который, не учитывая приказанного Кортесом, следовал своим путем. Мы прибыли двумя днями раньше Кортеса к Косумелю и встали на якорь в гавани, я уже о ней упо­минал прежде, когда рассказывал о Грихальве. А Кортес еще не прибыл со своим флотом по следующей причине: у одного корабля, на котором был капитаном Франсиско де Морла, в то время оторвался руль; и был он снабжен другим рулем с судов, что плыли с Кортесом, и добрались они все благополучно. Вернем­ся к Педро де Альварадо: по прибытии в ту гавань мы, все солдаты, высадились на землю у одного поселе­ния на Косумеле; но в нем не было ни одного индейца, все убежали, и было приказано тотчас отправиться в другое поселение, которое было в одной легуа оттуда, и также они обратились в бегство, но не успели взять свои пожитки, кур и прочее. Педро де Альварадо разрешил нам взять 40, но не более, кур. А также в одной постройке-святилище идолов взяли мы несколько украшенных старых хлопчатобумажных тканей, несколько шкатулок, где были диадемы, идолы, бусы и кулоны — все из низкопробного золота. Забрали мы также двух индейцев и одну индеанку. И вернулись в поселение, у которого высадились.

И прибыв туда со всеми кораблями, Кортес первым делом велел заключить в ножные кандалы пилота Камачо, потому что не ожидал в море, как было ему приказано. Затем, узнав, что поселения пусты и что мы нахватали кур и другие вещички из святилища идолов, он дал сильнейшую острастку Педро де Альва­радо и нам: угоном людей и отнятием имущества плохо утверждается дело мира. Сейчас же он велел привести пленников, расспросил их через Мельчорехо, другой наш переводчик, Хульянильо, по моим записям, к тому времени уже умер, вернул им все вещи, кроме съеденных уже кур, одарил их и велел привести касиков и остальных жителей. Так это и случилось. На другой же день вернулись все, с женами и детьми, и так доверчиво отнеслись к нам, точно всю жизнь нас знали. Впрочем, Кортес дал строжайший приказ ничем нигде их не обижать. Впервые здесь Кортес проявил свою энергию, и слава Нашему Сень­ору [Богу], дело его и здесь, на этом острове, и далее росло и крепло: умел Кортес расположить к миру поселения и народы этих мест.

Здесь же, за три дня, что мы были на острове Косумель, произ­веден был и окончательный подсчет наших сил; оказалось — 508 сол­дат, не считая маэстре, пилотов и матросов, которых было 100; и 16 жеребцов и кобыл, добрых и хорошо обученных; и 11 кораблей, больших и небольших, вместе с одним как бригантина, который привел с грузом Гинес Нортес; было 32 арбалетчика и 13 аркебузников, и [10][141] бронзовых пушек и 4 фальконета, много пороха и ядер; а то, что касается подсчета арба­летчиков, поскольку я хорошо не помню, — приведен из реляции[142]. И было приказано Месе, артиллери­сту, который так звался, и Бартоломе де Усагре, и Арбенге, и одному каталонцу, — всем артиллеристам, произвести смотр, хорошо вычистив и подготовив, пушек, ядер, пороха и всего остального; и был на­значен капитаном артиллерии Франсиско де Ороско, который был солдатом в Италии. Также было при­казано двум арбалетчикам, мастерам по изготовлению арбалетов, которых звали Хуан Бенитес и Педро де Гусман, осмотреть все арбалеты, все их части, и тетивы, и натягивающие механизмы, желобки, если нужно поправляя их, и они стреляли из них в мишень; и проверили лошадей, вооружение, запасы и все остальное, так как Кортес в самом деле проявлял великую бдительность во всем.

Кортес, ничего не упускающий из своего внимания, позвал меня и еще бискайца Мартина Рамоса, другого участника экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордовы, и стал расспрашивать, что, по наше­му мнению, подразумевали индейцы на побережье Кампече, когда произносили свое: Castilan, castilan. Мы снова ему рассказали все подробно, и он заявил: "Думаю, что среди них жили или живут испанцы; нужно бы спросить у касиков Косумеля". Так и сделали, с помощью Мельчорехо. Оказалось, что дейст­вительно, рядом, через узкий пролив, в глубине страны, в двух днях пути от побережья, имеются у каких-то касиков в положении рабов два испанца[143]. Кортес сейчас же написал им письма на бумаге, которую они называют amales[144], присоединив, по указанию касиков, разные вещи для выкупа, и это понесли два торговца-индейца с Косумеля, щедро одаренные. Вместе с ними отправил он и капитана Диего де Ордаса с 20 арбалетчиками и аркебузниками, на двух небольших судах, повелев в течение 8 дней ждать на мы­се Коточе, поскольку та местность в глубине страны,- где был один пленник, находилась в 4 легуа от это­го мыса, а местность, где, предполагалось, был другой, — еще дальше.

Индейцы скоро разыскали обоих несчастных, но лишь один из них, которого звали Херонимо де Агиляр, пошел к своему господину, касику, передал ему свой выкуп и был отпущен; другой же, в поселении, располо­женном в 5 легуа от первого, его звали Гонсало Герреро, несмотря на то что прочел письма Кортеса и на все уговоры товарища, так и остался у индейцев, ответив: "Брат Агиляр, я женат и у меня трое детей, здесь я касик и военачальник, когда бывает война; идите с Богом, у меня теперь изрезано лицо и проколоты уши, как отнесутся ко мне прибывшие испанцы, когда увидят меня в таком виде?! Я ведь уже нагляделся на моих братьев по вере, столь "смиренных". Жизнь вашу, которую устроили, я помню по юным годам, так что скажи зовущим, что здесь мои братья, моя семья и моя земля". И индеанка, жена Гонсало, сказала на своем языке очень сердито: "Как посмел этот раб прийти и звать уйти моего мужа; пусть уходит и никогда боль­ше не ведет таких разговоров". А спасенный испанец сказал Гонсало, что нехорошо христианину из-за индеанки потерять свою душу; и был этот Гонсало Герреро моряком, уроженцем Палоса. Когда же Херонимо де Агиляр вместе с индейцами прибыл на Коточе, то Ордаса уже не было! Прождав приказанных 8 дней и еще один, он уплыл обратно. Сильно разгневался Кортес, тем более что в лагере были и другие неприятности. Так, один солдат, которого звали Беррио, обвинил несколько матросов, которых звали Пеньяте уроженцев Гибралеона [в Испании], что они у него украли некоторое количество свиного сала, те отрицали, а Кортес, приводя к присяге этих матросов, что они клянутся не ложно, заставил их сознаться в краже; виновных в краже свиного сала было семеро, и Кортес, несмотря на заступничество некоторых капитанов, четверых из них велел тотчас бичевать.

Остров Косумель был как бы местом паломничества для всей округи: из Юкатана отправлялись сюда целые толпы индейцев, чтобы принести жертву в местном святилище, где было несколько очень уродливых идолов, и послушать, что скажет старый индеец жрец, служивший тем идолам, говоривший какие то черные проповеди. Кортес расспросил Мельчорехо о содержании этих речей, оказалось, что нет в ни ничего, кроме проповеди всяческих скверн. Тогда Кортес велел собрать знатнейших жителей, а также раpas [(жрецов)], и сам лично обратился к ним с речью, с помощью нашего переводчика, что пора-де отказаться им от своих идолов, ибо те не божества, а бесы, которые их здесь морочат, а на том свете прямо поведут в ад с его муками; пусть лучше заменят идолов крестом и изображением Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] — это им поможет всячески, даст изобилие плодов, мир и покой, а также и жизнь вечную Так и многое еще иное, столь же прекрасное, рассказал Кортес о святой нашей вере. A papa вместе с касиками ответили, что не хотят отказаться, ибо это — божества их отцов, и божества хорошие; смотрите дескать, как бы вам не поплатиться, когда вы выйдете в открытое море. Не испугался Кортес этих угроз а, наоборот, разгневался сильней: идолы были сброшены с алтарей и разбиты вдребезги. Затем индейцы каменщики должны были построить новый, очень красивый алтарь, на который и было поставлено изображение Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии], а двое наших плотников, Алонсо Яньес и Альваро Лопес, соорудили великолепный новый крест. Наш священник, которого звали Хуан Диас, отслужил мессу, а касики, которых называли на острове Косумеле calachiones[145], так же, как я раньше уже сообщил, и на Чампотоне, и тот жрец и все индейцы с большим вниманием присматривались ко всему.

Согласно приказу Кортеса, суда были распределены между капитанами следующим образом: Кортес взял главный корабль[146]; Педро де Альварадо со своими братьями — хорошее судно, которое на­зывалось "Сан Себастьян", а Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро — другое; Франсиско де Монтехо — иной хороший корабль, Кристобаль де Олид — другой; Диего де Ордас — иное [судно], а Хуан Веласкес де Ле­он — другое, Хуан де Эскаланте — иной [корабль], Франсиско де Морла — дру­гой; и Эскобар "Паж" — иное судно; а меньшее, как бригантина — Гинее Нортес. И на каждом судне был свой пилот, а старшим пилотом — Антон де Аламинос. За несколько дней до марта месяца 1519 года мы вышли в море, перед этим Кортес велел касикам и papas весьма и весьма беречь изображение Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] и крест и украшать их свежими ветками. Но вскоре нам пришлось вернуться, ибо один из кораблей, который был Хуана де Эскаланте, груженный как раз нашим хлебом из кассавы, стал давать тревож­ные сигналы. Кортес очень обеспокоился и приказал пилоту Аламиносу дать сигнал всем судам возвращаться к Косумелю; все корабли вместе с поврежденным судном счастливо добрались до Косумеля. Индейцы прекрасно помогали при перегрузке, а также при исправлении корабля, а изображе­ние Нашей Сеньоры и крест были не только целы и невреди­мы, но их еще тщательно окуривали. Лишь через четыре дня мы могли опять двинуться в путь, и за это время к нам примкнул тот испанец, плененный индейцами, которого зва­ли Агиляр.

Наши рекомендации